От взятия Тарента до сдачи Капуи (212–211 годы)

От взятия Тарента до сдачи Капуи (212–211 годы)

Между тем в Карфагене пока не считали, что Сицилия потеряна навсегда и безвозвратно. И в самом деле, окончательная утрата Сицилии Карфагеном случится позже, через два года, когда падет Агригент, ставший жертвой крупной ссоры стратега Ганнона, сменившего Гимилькона на посту командующего флотом, с его начальником кавалерии Муттином, доблестным воином ливийско-финикийского происхождения. Затаив на командира, не оказавшего ему должного почтения, глубокую обиду, Муттин выдал римлянам Агригент. Впрочем, и падение Сиракуз стало для Ганнибала тяжелым ударом.

Положение осложнялось еще и тем, что вражеское кольцо вокруг Капуи постепенно сжималось. Апулия давно перестала быть тем надежным приютом, где ему так нравилось коротать зимы, набираясь новых сил. Весной 213 года новый римский консул, сын «Медлителя», которого, как и отца, звали Кв. Фабий Максим, отбил Арпы. Значительную часть лета 213 года Ганнибал провел в области Саленто, примостившейся на «каблуке» «итальянского сапога», к югу от Лечче. Отсюда, если встать лицом на восток, в хорошую погоду на далеком горизонте можно различить туманные очертания албанских гор. Как знать, не засматривался ли на них и Ганнибал, понапрасну ожидая подкреплений от македонского царя? Впрочем, гораздо сильнее его взор привлекал Тарент. После первой неудачной попытки завладеть городом с помощью «пятой колонны», он не потерял надежды рано или поздно добиться своего, тем более что ему нужен был порт — и для связи с Карфагеном, и для будущих совместных операций с Филиппом Македонским.

Несмотря на колебания Тита Ливия по поводу датировки захвата Тарента (XXV, 11, 20), мы с уверенностью относим это событие к началу зимы 213/12 года. Оставленный римским историком рассказ настолько близко перекликается с сохранившимся, к счастью, текстом Полибия (VIII, 24–34), что ряд исследователей даже высказали предположение, что первый просто перевел второго (G. De Sanctis, 1917, pp. 365–366; P. Wuilleumier, 1939, p. 150). Характерные для Полибия подробность изложения, точность в передаче даже второстепенных деталей, но главным образом сам подход к трактовке событий, выражающий, несомненно, точку зрения карфагенян, позволяют думать, что он использовал в своей работе записки Силена — историографа Ганнибала (F. W. Walbank, 1967, II, pp. 100–101). Что касается Тита Ливия, то скорее всего его рассказ также восходит к Силену, только не прямо, а через Целия Антипатра, что, во-первых, объясняет наличие некоторых разночтений и несовпадений у одного и другого, а во-вторых, напрочь исключает версию о простом «списывании» римлянина у грека.

В целом история взятия Тарента, изложенная Полибием, Титом Ливием и Аппианом («Ганнибал», 32–33), служит наглядным примером того, как Ганнибал умел использовать себе на пользу людей и обстоятельства, даже не прибегая к средствам большой стратегии. В данном случае ему помогла грубая ошибка, совершенная римлянами. После того как группа местных жителей, взятых в заложники, предприняла неудачную попытку бегства, римляне не придумали ничего лучшего, как сбросить провинившихся с Тарпейской скалы прямо в море. На население Тарента эта жестокость произвела гнетущее впечатление. Однажды вечером из городских ворот выбрались 13 юношей, двинувшихся прямиком к карфагенскому лагерю. Двоим из них, Никону и Филемену, удалось добраться до передовых пунийских постов, откуда их препроводили к Ганнибалу. Юноши обрисовали полководцу обстановку в Таренте и высказали горячее желание помочь карфагенянам проникнуть в город. Легко представить, с каким удовлетворением выслушал Ганнибал их рассказ. Он велел юношам прийти еще раз, назначил день и час встречи, а перед уходом распорядился выдать им несколько голов домашнего скота — чтобы было чем расплатиться со стражниками, стерегущими ворота. Когда молодые люди явились к Ганнибалу вторично, он обговорил с ними условия сдачи Тарента: карфагеняне согласились не облагать его жителей никакими поборами, оставить в неприкосновенности все местные свободы и привилегии, а собственные издержки покрывать исключительно за счет добычи, отнятой у римлян.

Филемен, считавшийся искусным охотником, стал в карфагенском лагере частым гостем. С комендантом гарнизона он быстро сумел договориться, оплачивая каждую свою отлучку очередной партией дичи. Тит Ливий воздержался от упоминания имени этого человека, проронив лишь, что он принадлежал к роду Ливиев. Не стал он также поименно называть и солдат, которые несли вахту в сторожевой башне, очевидно, не желая позорить их семьи. В конце концов дошло до того, что охрана восточных городских ворот, следующих за Теменидскими воротами, открывала «охотнику» двери на условный свист. Для решительной атаки Ганнибал выбрал день, когда правитель Тарента устраивал пирушку в Мусейоне, расположенном рядом с агорой, то есть на другом конце города. Никон оставался в городе, а Филемен присоединился к солдатам Ганнибала. Ранним утром отборное 10-тысячное войско, состоявшее из легковооруженных пехотинцев и всадников, покинуло карфагенский лагерь, намереваясь за день совершить трехдневный переход, отделявший их от Тарента (Полибий, VIII, 26, 2–5). В нескольких километрах впереди скакал отряд из восьмидесяти нумидийцев, посланный с двоякой целью: служить передовой разведкой и создавать впечатление обычного грабительского рейда. Приблизившись к Таренту на расстояние в 20 километров, Ганнибал отдал приказ остановиться и накормить солдат, а командиров собрал на инструктаж. На следующий вечер, едва сгустились сумерки, войско выступило в путь и подошло к городским воротам, когда уже стояла глубокая ночь.

В Таренте в это же время Г. Ливий беспечно пировал, решив отложить все серьезные дела, в том числе отправку конного отряда навстречу нумидийцам, на завтра. Никон с друзьями, затесавшиеся в толпу пирующих, постарались подольше задержать римского начальника на празднике, а затем проводили его, уверенного, что в городе все спокойно, до дома. После этого они устремились в восточную часть города, отведенную под кладбище. Эту особенность Тарента, отличавшую его от прочих городов классической эпохи, в которых было принято выносить захоронения за крепостные стены, Полибий (VIII, 28, 6–7) объясняет пророчеством оракула. Собравшись вокруг могилы Пифионика, Никон и его друзья принялись ждать светового сигнала, который Ганнибал обещал подать им с высоты могильного кургана Аполлона Иакинфа. Вскоре в той стороне действительно вспыхнул огонь, и юноши поспешили к Теменидским воротам, перебили стражу и впустили большую часть карфагенского войска. Две тысячи конных воинов на всякий случай остались по ту сторону крепости. Одновременно еще один отряд, состоявший из тысячи африканцев, подоспел к другим воротам — тем самым, через которые проходил обычно Филемен, возвращаясь со своей «охоты». Он и теперь оказался здесь, а вместе с ним еще трое парней, помогавших ему тащить огромную кабанью тушу. Услыхав знакомый свист, стражник приоткрыл маленькую дверцу и, не успел он еще как следует восхититься «охотничьим трофеем», как его свалили с ног. Три десятка африканцев уже пробирались через открытую неосторожным стражником дверь, чтобы немедленно расправиться с остальной охраной и распахнуть главные ворота… Соединившись, обе карфагенские колонны двинулись в направлении агоры. Ганнибал разбил двухтысячный отряд галлов на три группы, каждой назначил в провожатые местного жителя и отправил их занимать город, приказав ни в коем случае не обижать мирное население. Затем Филемен с товарищами, заранее запасшиеся римскими трубами, заиграли сигнал сбора. Солдаты гарнизона спешили на зов трубы и… становились легкой добычей карфагенян, притаившихся на темных улицах в окрестностях агоры. Наутро Ганнибал собрал жителей Тарента и во всеуслышание объявил, что ничего дурного против них не замышляет.

Итак, Тарент был взят, однако Ганнибал так и не достиг своей главной цели, и виной тому стала сама планировка города. Дело в том, что Г. Ливию вместе с несколькими тысячами римских солдат удалось укрыться в цитадели, расположенной на самом краешке перешейка, отделявшего собственно бухту Тарента (ныне Маре Гранде) от широкого естественного водоема (ныне Маре Пикколо), в котором стояли на рейде корабли тарентинцев, оказавшиеся в ловушке. Ганнибал сразу откинул мысль о том, чтобы взять цитадель силой: он не располагал для этого средствами; кроме того, собственный опыт уже убедил его, что самым надежным и «экономичным» способом овладения вражеской крепостью оставались предательство и хитрость. Единственное, что он сделал, дабы помешать римлянам, засевшим в цитадели, защищенной высокой стеной и рвом, снова напасть на город, это приказал вырыть еще один ров и возвести два ряда палисада. Наконец, он вызволил из западни тарентинские суда, претворив в жизнь гениальную идею перетащить их по суше с помощью роликовых приспособлений (Полибий, VIII, 34, 9-11; Тит Ливий, XXV, 11, 16).

Этот успех, пусть и неполный, сыграл роль катализатора. Вскоре Ганнибалу покорились города Метапонт и Турии. Пришла в волнение соседняя Лукания. Вождь объединения луканских племен, до последнего времени хранивших верность Риму, вошел в сговор с Магоном Самнитом, командовавшим в Бруттии, и подстроил западню проконсулу Тиберию Семпронию Гракху. Согласно версии Тита Ливия, которая представляется нам наиболее достоверной (XXV, 16–17), это случилось в местечке под названием Кампы Ветерские. Крупные неприятности пережил и претор Гней Фульвий Флакк, рискнувший сразиться с Ганнибалом близ апулийского города Гердонии. Потеряв в бою 16 тысяч воинов, он на собственной шкуре узнал, что такое карфагенская армия. Зиму 212/11 года Ганнибал провел в Бруттии, разрываясь между необходимостью продолжить покорение Тарента и стремлением отстоять Капую. Перевесило в конце концов последнее.

Действительно, положение Капуи — этого символа не просто стратегии, но и всей италийской политики Ганнибала, последовательно проводимой после Каннской битвы, — с каждым днем становилось все более угрожающим. Из двадцати трех римских легионов четыре, усиленные войсками союзников, осаждали стены этого кампанского города. Командовали осадой сразу оба консула 212 года — Кв. Фульвий Флакк и Ап. Клавдий Пульхр, которые остались на своих постах и на следующий год, уже в качестве проконсулов. От сената они получили ясный и недвусмысленный приказ — не уходить от стен Капуи, пока город не окажется в их руках (Тит Ливий, XXVI, I, 2). Весной 211 года, оставив большую часть снаряжений и тяжеловооруженные войска в Бруттии, Ганнибал отбыл в Кампанию. Пытаясь прорвать кольцо осады, карфагенский полководец, лично принимавший участие в бою плечом к плечу со своими кампанскими союзниками, потерпел поражение и потерял несколько тысяч воинов. После этого он решился на диверсию, которая, вполне возможно, могла привести его к осуществлению затаенной мечты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.