От Кадиса до Аликанте

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

От Кадиса до Аликанте

Мы сказали: реконкиста. В самом деле, разве не это имел в виду Полибий, когда определил задачу Гамилькара следующим образом: «Поправить в Иберии дела Карфагена» (II, 1, 6)? К сожалению, рассказу об исполнении этой миссии греческий историк уделяет всего несколько строк, вынуждая нас в поисках верного пути обращаться к менее надежным провожатым.

Разумеется, Гамилькар прежде всего обратил взор к золотым и серебряным рудникам сьерры Морена, установление контроля за которыми, желательно непосредственного, входило в его первостепенную задачу. Наверное, договориться с народами, считавшими себя «тартессийцами» (например, с бастетанами), издавна поддерживавшими тесные связи с Карфагеном, не составило труда, — вопреки Диодору, называющему последних в числе племен, с которыми Гамилькару пришлось сражаться. Но вот турдетаны (или турдулы), обитавшие к северу от Севильи и Кордубы, на отрогах горного хребта, оказали пунийцам яростное сопротивление, поддержанное кельтиберами, выступившими под предводительством двух братьев, одного из которых, согласно Диодору, звали Истолатием. Гамилькар с легкостью расправился с ними, а оставшихся в живых после схватки врагов в количестве трех тысяч человек включил в свое войско. Некоторое время спустя карфагенскому военачальнику пришлось давать отпор целой армии, возглавляемой еще одним кельтиберским вождем — неким Индортесом, — которому якобы удалось объединить вокруг себя 50 тысяч воинов. Цифра вызывает у нас сильнейшие сомнения и кажется явно завышенной, но, как бы там ни было, всю эту рать Гамилькар обратил в бегство, даже не вступая в открытый бой. Если верить Диодору (XXV, 10, 2), карфагенский полководец умело проводил политику устрашения. Захватив в плен Индортеса, он приказал выколоть ему глаза, подверг его жестоким пыткам и в конце концов распял на кресте. Зато с пленными солдатами он повел себя более чем великодушно, отпустив десять тысяч человек на волю. Как утверждает сицилийский историк, это был пример разумного сочетания дипломатии с силовыми методами!

По всей видимости, с первой частью своей миссии Гамилькар справился быстро. Возобновление чеканки серебряной монеты, отмеченное в Гадесе в эти годы, свидетельствует о реорганизации рудников сьерры Морена (С. Alfaro-Asins, 1988, pp. 75, 126). И хотя мы не располагаем никакими материальными свидетельствами того, что глава клана Баркидов наладил отправку в Карфаген караванов с драгоценным металлом, нехватка которого так осложнила жизнь республики в годы войны с наемниками, подобное предположение кажется нам вполне логичным. Но и после войны нужда метрополии в серебре не уменьшилась, ведь Карфаген ежегодно выплачивал Риму военную контрибуцию. В некоторых источниках встречается упоминание о римском посольстве, явившемся к Гамилькару в 231 году с целью выведать, чем занимался полководец в Испании. На этот вопрос Гамилькар якобы ответил, что он трудится не покладая рук, обеспечивая возврат долга Риму (Дион Кассий, фрагмент 46). При всей своей апокрифичности этот «анекдот» дает ясное представление о задачах, стоявших перед Гамилькаром, а следовательно, и перед карфагенским сенатом.

Быстро разобравшись в обстановке, он, очевидно, понял, что не сможет успешно продолжать начатое дело, ограничив контроль над побережьем нижней Андалусии и бассейнами рек Гвадалквивира и Гвадалета. Следовало расширить зону своего влияния на восток, хотя бы до мыса Нао, глядящего через морской простор прямо на Ивису. Действительно, в ясные дни с оконечности мыса взору открывались очертания этого острова, на протяжении нескольких веков находившегося под политическим и военным контролем Карфагена. В следующие четыре года — с 235-го по 231-й — Гамилькар провел множество кампаний, направленных на покорение народов, обитавших в окрестностях Мурсии (бастетаны или мастиане) и Эльче (контестане), которые, как мы уже успели убедиться, благодаря своим контактам с греками достигли высокого уровня не только художественной, но и материально-технической культуры. Так, в античные времена высоко ценилось оружие, изготавливаемое в этих областях, особенно знаменитые кривые сабли — фалькаты, отличный образец которых хранится ныне в Мадридском музее.

Именно забота о создании надежного тыла, необходимого для дальнейшего усиления карфагенского влияния на полуострове, побудила Гамилькара, согласно Диодору (XXV, 10, 3; отметим, что сицилийский историк остается единственным, кто сообщает подобные сведения), основать новый крупный город под названием Акра Левка, по-гречески «Белый Мыс». Существует версия, согласно которой этот город являлся одной из колоний, основанных, как указывает Страбон (III, 4, 6), греками из Массилии к югу от реки Сукрон (ныне Хукар). Однако термин, употребляемый Диодором — ktizein, не оставляет никаких сомнений, что автор имел в виду именно основание нового города. Что же касается имени Акра Левка, то, вполне возможно, историк просто перевел на греческий одно из бесчисленных названий с корнем Rus-, которыми изобилует пуническая топонимия средиземноморского побережья, особенно в Северной Африке. Нам же остается только сожалеть, что до сих пор археологам не удалось обнаружить никаких следов этого поселения, предположительно располагавшегося в районе Аликанте или чуть поодаль от Аликанте. Мы не располагаем даже и точной датой основания города: то ли это случилось в 231, то ли в 235 году, когда в этих краях шла активная кампания усмирения местного населения. Более ранняя дата все-таки представляется предпочтительной.

Как бы там ни было, градостроительная инициатива Гамилькара практически знаменовала венец карьеры этого полководца и политика, ибо земной его путь подходил к концу. Он пресекся, по-видимому, зимой 229/28 года: через восемь лет после прибытия в Испанию, если верить Корнелию Непоту («Гамилькар», 4, 2); через девять, если верить Полибию (II, 1, 7), и за десять лет до начала Второй Пунической войны, по мнению того же Полибия (III, 10, 7). Оставив на зимних квартирах в Акра Левке основной контингент своих войск и всех слонов, отправив зятя Гасдрубала на очередную военную операцию, Гамилькар попытался взять осадой город под названием Гелика, который часто и скорее всего ошибочно отождествляют с римским Иллицием и, соответственно, современным Эльче, откуда родом та самая знаменитая «Дама». Но Эльче расположен слишком близко к прибрежному Аликанте, в котором устроили себе базу пунийские солдаты, и если согласиться, что Гелика — это Эльче, тогда непонятно, откуда взялась река, в которой якобы утонул Гамилькар при отступлении, как утверждает Диодор. Дело в том, что на помощь осажденному городу подошел царь ориссов — оретанского племени, обитавшего на плоскогорьях Ламанчи. Гамилькар оказался в трудном положении и, обманутый оретанским царем, согласился отвести свои войска и снять осаду с города. Но когда он развернул свои отряды для отступления, враги неожиданно ударили ему в тыл. Вместе с ним тогда находились два его сына — Ганнибал и Гасдрубал-младший, и главнокомандующий, спасая их жизни, постарался отвлечь главные силы преследователей на себя. От собственной армии его отделяла река — возможно, это был Хукар, — в водах которой он и погиб, пытаясь переплыть ее на коне. Во всяком случае, именно такова версия, сообщаемая Диодором (XXV, 10, 3–4). В действительности обстоятельства гибели Гамилькара окутаны туманом легенд. Полибий, не располагавший достаточной информацией или просто торопившийся перейти к описанию событий, потрясавших в те же годы Иллирию (II, 1, 8), воздал карфагенскому полководцу честь буквально в трех строках, заставив его пасть на поле неизвестной битвы с оружием в руках. Со своей стороны, Корнелий Непот («Гамилькар», 4, 2) уточняет, что его герой погиб в схватке с веттонами — довольно-таки отдаленным племенем, обитавшим к западу от Толедо, в верхней долине Тахо. Опереточную версию, предложенную Аппианом («Ибер.», 5) и подхваченную византийцем Зонарой (VIII, 19), согласно которой Гамилькар пал жертвой военной хитрости своих врагов, разумеется, всерьез принимать нельзя. Якобы испанцы, доверху нагрузив повозки хворостом, впрягли в них быков и окружили карфагенских солдат. Те поначалу было развеселились, однако, когда хитроумные испанцы запалили хворост, им стало совсем не до смеха. Поднялась страшная паника, во время которой якобы и расстался с жизнью карфагенский полководец.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.