Мирошка Несдинич и Олисей-Гречин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мирошка Несдинич и Олисей-Гречин

Среди новгородских посадников конца XII – начала XIII вв. наиболее заметной фигурой был Мирошка Несдинич (иначе Мирошка Незнанич). Сын убитого в 1167 г. бирича Несды, он впервые появляется на страницах новгородской летописи в 1189 г., когда был избран посадником: «Того же лета отъяша посадничьство у Михалка и даша Мирожке Незнаницю»[145]. Конфликт, приведший к его возвышению, произошел между боярством Прусской улицы, ставленником которой был Михалко Степанич, и боярством Людина конца. Принадлежность Мирошки и его семьи к Людину концу в летописи обозначена известием 1191 г. о создании братом Мирошки – Внездом Несдиничем – церкви Святого Образа[146], находившейся в Людином конце в ближайшем соседстве с нынешним Троицким раскопом, на котором в слоях рубежа XII–XIII вв. были обнаружены берестяные грамоты, одна – адресованная Мирошке, другая – написанная им. Вот их тексты с переводом:

Грамота № 502. «От Мир(о)слава к Олисьеви ко Грициноу. А тоу ти вънидьте Гавъко Полоцанино. Прашаи его, кодь ти на господь витаеть. А ть ти видьло, како ти было, и я Ивана ялъ, постави и пьредъ людьми, како ти взмоловить». // От Мирослава к Олисею Гречину. Тут войдет Гавко-полочанин. Спрашивай у него, где он стоит на постое. Если он видел, как я Ивана арестовал, поставь его перед свидетелями, как он скажет (т. е. перед теми свидетелями, которых он назовет)[147] (рис. 26).

Грамота № 603. «(От) Смолигу къ Грецинови и (к) Мирославу. Вы ведаета, оже я тяже не добыле. Тяжа ваша. Нынеча жена моя заплатила 20 гривнъ, оже есть посоулили Давыдови князю». // От Смолига к Гречину и к Мирославу. Вы (двое) знаете, что я тяжбы не выиграл. Тяжба ваша. Теперь жена моя заплатила 20 гривен, которые вы посулили князю Давыду[148] (рис. 27).

Оба документа характеризуют упомянутых в них Мирослава и Гречина как главных вершителей «сместного» суда посадника и князя. Письмо Смолига называет своим первым адресатом Гречина, который может быть только «биричем» – представителем князя, которому в этом суде принадлежит формальное главенство: именно князь скреплял судебные решения своей вислой печатью и получал за это «печатную пошлину». В таком случае под Мирославом возможно понимать посадника, однако в хронологических рамках цитированных документов новгородским посадником был Мирошка Несдинич, бытовое именование которого является производным от полного имени Мирослав. Особо остановиться на этом обстоятельстве необходимо, так как составители именных указателей к летописи привычно производят «Мирошку» от канонического имени Мирон.

Возвращаясь к тексту грамоты № 502, заметим, что он может быть трактован как записка, собственноручно написанная Мирошкой Несдиничем во время судебного разбирательства по делу некого Ивана и адресованная биричу Олисею Гречину.

По всей вероятности, первым значительным действием избранного в 1189 г. на посадничество Мирошки было учреждение второго по важности республиканского поста – независимого от князя тысяцкого. Следует напомнить, что с начала XI в. население городских сотен находилось в юрисдикции князя, который распоряжался и назначением главы соцких – княжеского тысяцкого. Отныне тысяцкие избирались на вече из числа новгородцев и были носителями вечевой воли. Летописный список тысяцких открывается именем Милонега, о котором под 1191 г. летопись сообщает: «В том же лете святи церковь архиепископъ боголюбивыи Гаврила святого Възнесениа, создана Милонегомъ тысячкымъ»[149] Шестью годами раньше, под 1185 г., летопись, рассказывая о закладке Милонегом этой каменной церкви, никак не титулует его[150], что позволяет максимально приблизить учреждение этого республиканского поста к дате его первого упоминания.

Рис. 26. Берестяная грамота № 502

Рис. 27. Берестяная грамота № 603

Вполне вероятным представляется предположение об одной побочной цели этого акта. Как мы уже знаем, Мирошка стал посадником в результате столкновения людинской и прусской группировок, будучи избранным на место прушанина Михалки Степа-нича. Между тем Милонег – житель Прусской улицы: именно на ней находилась построенная им церковь Вознесения. Тем самым между соседними группировками оказались провозглашены мир и деловое сотрудничество за счет еще одного ограничения княжеской власти.

Новое ограничение княжеской власти не могло остаться без последствий. Усиливающийся конфликт с князем Ярославом Владимировичем (прямым потомком Мстислава Владимировича, который пользовался особым покровительством Всеволода Большое Гнездо, будучи его «свояком») заставил новгородцев искать помощи у князя Всеволода Юрьевича. В 1195 г. Всеволод позвал новгородцев участвовать в походе на Чернигов «и на все Олгово племя», но, когда они дошли до Нового Торга, отпустил их «с честью» домой. «И послаша новгородци к нему Мирошьку посадника и Бориса Жирослалица и Микифора сочкаго, просяще сына, а Ярослава негодующе». Однако Всеволод задержал у себя Мирошку и Бориса, а вместе с ними неких Иванка и Фому. В следующем году был отпущен домой Фома, но Мирошку и Иванка Всеволод продолжал держать у себя. Разгневанные новгородцы прогнали князя Ярослава, который, однако, продолжал княжить в Торжке, а Новгород оставался всю зиму без князя. Потом на новгородский стол пришел позванный из Чернигова Ярополк Ярославич, но через полгода новгородцы снова пригласили из Торжка Ярослава Всеволодовича.

Этот акт послужил к освобождению Мирошки: «и добро все бысть, и Мирошку посадника приведе, седевша 2 лета за Новъгород; и вси приидоша здрави, неврежене ничимже; и ради быша вси от мала и до велика»[151]. Надо полагать, что эта фраза отражает действительное всеобщее отношение новгородцев к личности и дипломатическим талантам посадника.

На следующий год по возвращении Мирошки в Новгород случилось несчастье в княжеской семье: «В то же лето, весне, преставистася 2 сына у Ярослава: Изяслав бяше посаженъ на Луках княжити и бе от Литвы оплечье Новугороду, и тамо преставися; а Ростиславъ в Новегороде; и оба положена быста у святого Георгиа в манастыре»[152].

К этому событию имеет прямое отношение берестяная грамота № 601, найденная на Троицком раскопе в слое рубежа XII–XIII вв.: «Посадьникоу 30 дани, а за сани по 5 коуно за довое, а третее возяле. А за мехо и за 3 попоне 5 коуно, а боле не дае. А княгынине дани десяте гривено, а за двое сани по 5 коуно, а за мехо и за дове попоне 5 коуно. А Станиславоу со дроугмо 7 гривено, а крытеное дове коуне и гривена»[153] (рис. 28).

Изложенную первой фразой грамоты ситуацию возможно понимать только так: кто-то вознаграждает посадника 30 гривнами «дани» и расплачивается за взятые у него сани, мешок и попоны. У посадника было взято трое саней; за двое уплачиваются деньги, а третьи возвращены владельцу. Кроме этих сумм, посаднику следует княгининой «дани» 10 гривен, или 5 кун за двое саней и 5 кун за мешок и две попоны. Идентичность позиций оплаты в первом и во втором случаях дает возможность догадаться о личности первого участника расплаты, дающего «дани» втрое большие, чем княгиня. Это, скорее всего, князь. Еще два человека оказываются получателями называемых в грамоте сумм: Станислав с другом. Им следует 7 гривен, а кроме того, «крытное» в размере 2 кун и гривны. Общее понимание смысла грамоты дает слово «крытное». «Крыти» – покрывать, но также скрывать, прятать, хоронить. По-видимому, это слово идентично «съкрыти», среди значений которого есть не только прятать, но и зарыть в землю.

Такое толкование находит неожиданное подтверждение в имени получателя за «крытное» Станислава. Летопись в первой трети XIII в. знает Станислава, упомянутого в ней как «Станило». В 1230 г. во время повального мора в Новгороде «постави скудельницю у святых Апостол в яме, на Прускои улице; и пристави мужа блага и смирена, именем Станилу, брат Домажиров, иконного писца, возити мертвеца на коне, где обоидуще по граду».[154]

Следовательно, в грамоте № 601 возможно видеть некий реестр расходов князя и княгини на двойные похороны, организованные посадником. В рассматриваемое время такие похороны случились в 1198 г., о чем рассказано выше, а посадником тогда был Мирошка Несдинич.

Рис. 28. Берестяная грамота № 601

Рис. 30.

Берестяная грамота № 549, б – Берестяная грамота № 558

Дальнейшая судьба князя Ярослава Владимировича хорошо известна. В 1199 г. он был выведен из Новгорода Всеволодом Юрьевичем, приславшим на его место своего сына Святослава, которому было 3 года. Княгиня Ярослава основала в Новгороде после смерти детей Михалицкий Молотковский монастырь[155]. Не исключено, что и сооружение Спас-Нередицкой церкви, начавшееся сразу же после смерти княжичей, имело мемориальный характер (см. илл. 29 цв. вкл.).

Мирошка Несдинич посадничал до 1205 г., когда умер, «приимъши мнишькыи чинъ, и положенъ бысть в монастыре святого Георгиа; и по томъ даша посадничьство Михалку Степаничю»[156]. Не исключено, что найденная на Троицком раскопе в слое начала XIII в. берестяная грамота № 935 имеет отношение к смерти Мирошки: «У Фьдора 20, у Василя 10, у Фьдора и у Гавориле 4, у Сидора 4, у смьрьдо 4, у Соутимира 10, у Гюрьгева старости 10. А у Бориса 5, у Грицина 4, у Якима 24, у Григе со Радятою 30».[157] В этом реестре расходов вторая фраза называет ряд лиц, территориально связанных с местом находки грамоты: Борисом звали сына Мирошки Несдинича. Гречин уже известен нам по участию его вместе с Мирошкой в «сместном» суде. Имя «Радята» не чуждо месту обнаружения грамоты – она найдена на усадьбе Радятиной (Редятиной) улицы. Что касается первой фразы, то под «Гюргевым старостой» возможно понимать старосту Юрьева монастыря, в соборе которого был погребен посадник Мирошка. Не реестр ли это расходов участников поминального обеда по смерти посадника?

* * *

К эпохе княжения Ярослава Владимировича относится небезынтересный сюжет, прояснившийся в ходе археологических исследований на Троицком раскопе в Людином конце. Здесь была изучена усадьба с остатками иконописной мастерской последней четверти XII – начала XIII вв., принадлежавшая, как это выяснилось из обнаруженных на ней берестяных грамот, Олисею Гречину[158]. Этот человек не обойден вниманием летописцев. Он известен как церковный иерарх, домогавшийся в 1193 г. избрания на епископскую кафедру после смерти Григория-Гавриила; победил на этих выборах его конкурент Мартирий: «И пакы по времене сем новгородци же с княземь Ярославом, с игумены и с софияны и с попы и думаша собе: инии хотяху Митрофана поставити, а друзии Мантуриа, а и сии хотяху пакы Гричина; в них пакы распря бысть немала, и ркоша к себе: «да сице положим три жребиа на святеи тряпезе в святеи Софеи». И абие положиша и повелеша пети святую литургию, и по совершении службы и послаша с веца слепца, да которого дасть Бог, и вынеся Божиею благодатью жребии Мантуриев»[159].

Но прославила Гречина не столько духовная, сколько художническая карьера. Под 1196 г. в летописи содержится следующее сообщение: «Томь же лете испьса црковь на воротех архиепископ Мартурии святыя Богородиця, а писець Грьцин Петровиць»[160]. Имеется в виду церковь Положения ризы и пояса на Пречистенских воротах Детинца, которую заложили и окончили в предшествующем 1195 г. К сожалению, Пречистенская башня вместе с надвратной церковью рухнула 7 мая 1745 г., и роспись ее была безвозвратно утрачена.

Среди адресованных Олисею-Гречину берестяных грамот имеется несколько заказов на написание икон. Например, грамота № 549: «Покланяние от попа къ Грьцину. Напиши ми шестокрыленая ангела 2 на довоу икоунокоу, на верьхо деисусоу. И цьлоую тя. А Богъ за мездою, или лади вься»[161]. Или грамота № 558: «От попа от Минь ко Грициноу. А боуди семо ко Петровоу дени съ икоунами с тримо»[162] (рис. 30).

Изучение автографов Олисея-Гречина позволило выявить характерные для него ошибки в написании слов (например, МАРО-ФУ вместо МР ФУ – Богоматерь (рис. 31)), а это, в свою очередь, определило его участие и роль в создании выдающегося ансамбля фресковой живописи в церкви Спаса на Нередице, выполненного артелью мастеров в 1199 г.: Гречин возглавлял эту артель и, в частности, писал с присущими ему ошибками имена святых на наиболее ответственных участках нередицкого ансамбля.

Его руководящее участие в артели художников зафиксировано также в особо акцентированных изображениях святых в нижних ярусах нередицкой росписи на столбах церкви. Таких изображений 12. Пять из них – изображения святых жен, не поддающиеся интерпретации, поскольку конкретные крестильные женские имена, как правило, летописцу неизвестны. Для анализа доступны семь мужских фигур.

На северной грани юго-западного столба помещено в медальоне изображение мученика Никифора. Это имя носил киевский митрополит, поставленный на кафедру в 1182 г. Год окончания его святительства неизвестен, но он упоминается еще в 1198 г., когда строилась Нередицкая церковь. В Новгороде Никифор II пользовался особым уважением: в 1197 г. «постави церковь на острове святого Никифора Мартурии архепископ».

На восточной грани того же столба – в аркаде изображение св. Мартирия. Мартирием звали новгородского архиепископа, избранного в 1193 г. и умершего 24 августа 1199 г. Он, таким образом, – современник строительства каменной Нередицкой церкви.

На южной грани юго-восточного столба помещено изображение святого, неверно определенного прежде как Никифор, но канонически соответствующе св. Нифонту, имя которого читается в остатках надписи. Было высказано предположение, что эта фигура посвящена епископу Нифонту, занимавшему новгородскую кафедру с 1131 до 1156 г. Не при нем ли была сооружена первоначальная деревянная Нередицкая церковь? Современниками Нифонта были князья, носившие крестильное имя Иван. Между тем именно Ивана как инициатора создания этой церкви называет ктиторская фреска Нередицы.

На северной грани северо-восточного столба помещено изображение в медальоне св. Мины. Так звали попа, который дважды – в грамотах № 549 и 558 – заказывал Олисею храмовые иконы, в том числе и образы шестикрылых ангелов для алтарной преграды какой-то только что построенной церкви. По-видимому, имеются достаточные основания предположить в земном Мине иерея только что построенной Нередицкой каменной церкви. В таком случае мы наблюдаем на столбах церкви отражение всей иерархической триады: митрополит, архиепископ, иерей.

Рис. 31. Фреска Нередицы с изображением Богоматери

Однако эта триада нуждается в очевидном дополнении. Поскольку русская церковь входила в систему константинопольской патриархии, естественно было бы видеть среди изображенных и святого, соименного вселенскому патриарху. С 1191 по 1198 г. патриархом был Георгий II Ксифилин, небесным патроном которого является великомученик Георгий. Не это ли изображение остается не расшифрованным на южной грани северо-восточного столба Нередицкой церкви?

Наиболее важным для нас оказывается изображение на западной грани юго-западного столба. Здесь в медальоне помещен пророк Елисей, соименный Олисею-Гречину.

Последнее интересующее нас изображение – на восточной грани юго-западного столба, где в аркаде помещен преподобный Нестор. Если в галерее патрональных изображений имеется ангел-хранитель художника, то почему бы там не быть и ангелу-хранителю зодчего? Разумеется, можно говорить об этом в самой предположительной форме, коль скоро имени зодчего летопись не сохранила.

Как уже показано выше, Гречин был одним из главных участников «сместного» суда князя и посадника – представителем в нем князя, биричем. Отчество Олисея прочно связывает его с биричем Петром (Петроком) Михалковичем, должность которого унаследована его столь авторитетным сыном. Изложенное обстоятельство позволяет понять происхождение прозвища «Гречин» у исконно русского человека, новгородского уроженца. Князь Мстислав Юрьевич в 1157 г. был изгнан из Новгорода, а в 1162 г. его вместе с братьями изгоняет из Суздальской волости Андрей Боголюбский. Мстислав с матерью и братьями отправляется в Царьград и получает от императора Мануила земли «от Аскалона»[163] (на берегу Средиземного моря, на территории нынешнего Израиля). Надо полагать, что он делил свое византийское изгнание вместе с семьей, членами которой были жена Мстислава Анастасия и ее тогда малолетний брат Олисей, закономерно получивший по возвращении в Новгород прозвище «Гречин».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.