Под знаком революции[95]

Под знаком революции[95]

Предисловие ко второму изданию

Habent sua fata libelli[96]. Первое издание настоящей книги вызвало оживленный отклик со стороны идеологов правящей партии. Оно поспело как раз к дискуссии перед 14 съездом и послужило своеобразным орудием в руках спорящих сторон.

Зиновьев не без искусства превратил идеологию национал-большевизма в мортиру, наведенную оппозицией на Цека: его нашумевшая «Философия эпохи» была обстрелом не столько моей книги, сколько партийного большинства. Последнее, естественно, не могло остаться в долгу, и его идейному трубадуру Бухарину пришлось в остром полемическом очерке «Царизм под маской революции» иносказательно оправдываться перед собственной оппозицией в «похвалах», возводимых мною по адресу коммунистической партии, и доказывать правоту цекистской линии.

В ряде подстрочных примечаний настоящего издания специально оговорены некоторые аргументы, выдвинутые критикой. Отрадно сознавать, что основные мотивы книги совпали с актуальными внутрипартийными проблемами: это доказывает их жизненность и, вместе с тем, их «имманентность» современным советским настроениям. Словно и впрямь удел мой — «истину царям с улыбкой говорить»[97].

Оглядываясь на прошедшие семь с лишним лет своего «национал-большевизма», могу сказать без колебаний: счастлив день, когда напряженным усилием воли удалось побороть в себе инерцию белого пути и оттолкнуться от того берега. Своего теперешнего положения «лояльного спеца», русского интеллигента, имеющего отечество, — не скрою, — я добровольно не променял бы ни на какие свободы эмигрантского бытия и специфической зарубежной деятельности. Жизнь пореволюционной России полна смысла, содержания и перспектив.

Не подлежит уже сомнению оправданность руководящей идеи семилетней моей публикации «на этом берегу»: родина восстанавливается, воскресает. Упрямо и озлобленно твердили за границей: «не может и не будет возрождаться, пока живы большевики». Чувствовал, видел, сознавал, доказывал: может и возрождается. Теперь на этот счет как будто прозревают и слепые. И с полным душевным спокойствием проходишь мимо упреков и нападок из «непримиримого» стана, неспособного ничего забыть, ничему научиться.

Гораздо сложнее проблемы путей воссоздания и развития страны. Именно в плоскости этой проблемы приходится выслушивать оживленные возражения слева. Высказывая свою точку зрения, я не считал нужным прибегать к мимикрии, бесполезной и всегда унизительной. Лучше уж мимикрия молчания, нежели слова и пера. Не только я сам, но и критики мои хорошо знают, что многие и многие в СССР думают по этому вопросу то же, что и я.

Экономическое возрождение страны идет все время замедленным темпом и с перебоями. Страна экономически живет искусственно приглушенной жизнью. Во имя больших всемирно-исторических замыслов зачастую страдают конкретнейшие интересы живущего поколения. Во имя теоретически осознаваемого «высшего типа» хозяйства приносятся в жертву реальная хозяйственная мощь и темп хозяйственного развития. В этой соблазнительной «политике большого рисунка» скрыты тревожные трудности и опасности. При всей своей бесспорной исторической яркости, по существу и непосредственно она невыгодна ни одной из наличных социальных групп страны.

В партийной печати меня уличают в том, будто бы я «просмотрел» госпромышленность и рабочий класс. Конечно, это не так. Мудрено просмотреть столь заметные вещи. Но, следя за советской же прессой, нельзя одновременно просмотреть и высокие цены, и тяжелый налоговый гнет, и низкий уровень народного благосостояния, просвещения, здравия, и хронические ножницы, и мало радующее качество промышленной продукции, и товарный голод, готовый каждую минуту смениться «затовариванием», и пороки самого аппарата формально-социалистической экономики, отнюдь не случайные, и нередко глухое недовольство многомиллионного крестьянства, да даже подчас недостаточную удовлетворенность и самих рабочих (так называемые «цеховые настроения»). «Классы обмануть нельзя» (Ленин). Повторяю: нелегко и небезопасно в течение долгого времени держать огромный народ в положении невозможности полностью развернуть свои силы, свои растущие хозяйственные потенции. Это не может не отражаться и на общем политическом состоянии государства.

Незачем отрицать успехи госпромышленности и приуменьшать их положительное значение. Но нечего скрывать, что они достаются дорогой ценой. Вот почему вся наличная обстановка продолжает неизменно и настойчиво диктовать систему благоразумных, планомерных, надлежащим образом дозированных мероприятий под знаком целесообразнейшей направленности хозяйственных сил народа.

Прекрасное поучение некогда преподал политикам и государственным людям Монтескье в своих «Персидских Письмах»: –

«Я часто задумывался, — читаем у него, — какое из всех явлений наиболее согласно с разумом… И мне кажется, что наиболее совершенное есть то, которое идет к своей цели с наименьшими жертвами; — иначе говоря, то, которое ведет людей путем, наиболее отвечающим их стремлениям и склонностям, есть и наиболее совершенное» (письмо LXXXI).

Второе издание появляется с несколько измененным и дополненным содержанием. Первый отдел («Национал-большевизм») пополнен пятью статьями, напечатанными после выхода в свет первого издания: «Оппортунизм», «Национализация Октября», «Вперед от Ленина», «14 съезд» и «Кризис ВКПБ». Второй отдел («Очерки философии эпохи») пополняется статьями «Пестель», «О русской нации» и «Фрагментами (из записной книжки 26–27 годов)». В последних мне хотелось афористично и схематично затронуть некоторые существенные темы, требующие по существу более подробной разработки, которую мне так и не удалось выполнить к моменту печатания настоящей книги.

Кроме того, в интересах более полного освещения защищаемой в книге идеологии перепечатываются из сборника «В борьбе за Россию» (1920 г.) четыре статьи: «Перелом», «Интервенция», «О верности себе» и «Врангель». Первыми тремя было положено литературное начало новому тогда течению, порожденному непосредственно осознанию результатов гражданской войны в ее основном фазисе. Что же касается статьи «Врангель», то она взята как пример тогдашнего моего анализа длившейся еще белой войны.

С другой стороны, чтобы избежать чрезмерного разбухания книги, я счел возможным исключить из второго издания четыре статьи, вошедшие в первое. Эти статьи («Памяти В.Д. Набокова», «Генерал Пепеляев», «Россия на Дальнем Востоке» и мемуарный очерк «Из прошлого») более или менее второстепенны с точки зрения лейтмотива книги.

Статьи (за исключением, пожалуй, «Национализации Октября») перепечатываются без сколько-нибудь существенных изменений. Статья «Россия (у окна вагона)», посвященная впечатлениям поездки в Москву летом 1925 года, не включена в настоящий сборник, ибо, напечатанная одновременно в Москве («Новая Россия», №№ 2 и 3, 1926) и в Харбине (Вестник Маньчжурии, № 1–2, 1926), она затем была еще выпущена в Харбине отдельной брошюрой.