1. Место действия — Югославия

1. Место действия — Югославия

История кровавого распада Югославии в конце XX века совпала по времени с распадом СССР и, вероятно, была с ним тесно связана. Так что значение этих двух государств для их государствообразующих народов (СССР для русских и Югославии для сербов), в понимании значительной части соотечественников, воспринимается одинаково. Тогда как на самом деле вопрос этот намного сложнее. СССР был наследником Российской империи, возникшей и органически развивавшейся еще в седой древности. Югославия являлась искусственно созданным государством, которое победившие в Первой мировой войне ведущие страны Антанты (Англия и Франция) слепили на Балканах из сербских земель и южнославянских провинций Австро-Венгрии.

Основу сербских земель после Первой мировой войны составляла в первую очередь Сербия, отвоевавшая у Турции в ходе Балканских войн 1912–1913 гг. населенные сербами и албанцами территории Македонии, Косова и Метохии. Кроме того, в состав этих сербских земель входило миниатюрное сербское королевство Черногория, большинство населения которой на Подгорицкой скупщине (Великой народной скупщине сербского народа в Черногории) в ноябре 1918 г. высказалось за свержение черногорской династии Петровичей и присоединение к Сербии под властью сербской династии Карагеоргиевичей. В том же ноябре 1918 г. в состав сербских земель вошли и территории северной Сербии — Воеводины, — славянское население которой, вопреки воле местных национальных меньшинств (немцев, венгров и румынов), высказалось за присоединение к Сербии на Новосадской скупщине и скупщине Срема в г. Рума (Великой народной скупщине сербов, буньевцев и остальных славян в Банате, Бачке и Бараньи и Великий народный сбор в Руме). В то же время, в связи с крахом Австро-Венгрии, в октябре 1918 г. на южных границах империи возникло самопровозглашенное Государство Словенцев, Хорватов и Сербов, которое объединило в своем составе Словению, Хорватию, Далмацию, Истрию, Боснию и Герцеговину, где проживало смешанное хорватское, сербское, словенское, итальянское и немецкое население, а также множество национальных меньшинств. С первых дней своего существования это новое государство было отягощено множеством проблем — в лесах бродили шайки «зеленых» (дезертиров и вернувшихся с фронта солдат), а в городах — толпы людей под красными знаменами. Кроме того, Австрия и Венгрия не скрывали своих притязаний на части новорожденного уродца. Австрийские части стремились захватить власть в Мариборе и других словенских землях, в течение тысячелетней истории входивших в состав Австрии. Венгры пытались сделать нечто подобное в районе р. Муры (Прекомурье и Междумурье). Положение совместного государственного творения словенцев и хорватов ухудшалось тем, что и у соседних Италии и Сербии, союзников Антанты, было полное основание для того, чтобы в еще большей мере сократить территорию государства СХС.

На основании договоренностей, достигнутых в Лондоне в 1915 г. между Италией и ведущими силами Антанты (Англией, Францией и Россией), Италии предоставлялись обширные права на оккупирование территорий адриатического приморья, населенных смешанным славянским и итальянским населением. Пользуясь этим соглашением, Италия в конце Первой мировой войны оккупировала приморские области Словении, Истрию с Триестом, Риеку и другие крупные города Далмации. В свою очередь Сербия и Черногория получали права на южную часть побережья Далмации и Дубровник, а также на населенные сербским и смешанным сербско-хорватским населением части австрийской империи в Славонии, Боснии и Герцеговине. Особенно важным было сербское население Боснии и Герцеговины (43,49 % по переписи 1910 г.), считавшее Боснию и Герцеговину сербскими землями[1]. Однако в феврале 1917 г. в России грянула череда революционных событий, Временное правительство отказалось от внешней политики, руководимой интересами России, и перешло к полному подчинению диктату Англии и Франции. Россия прекратила противодействие созданию смешанного государства православных и католиков на Балканах[2]. Англия и Франция не желали усиления Италии и создания крупного православного государства на Балканах, каковым грозила стать Сербия после выполнения всех территориальных обязательств Антанты. После октября 1917 г. из России по свету поползли уже не «фимиамы православия», а кровавые «призраки коммунизма», которые прибавили забот новым господам Европы в Лондоне и Париже. Осколок государства Словенцев, Хорватов и Сербов мог не только в перспективе превратиться в плацдарм германских интересов на Балканах, но и стать уже на тот момент местом развития рецидивов большевизма.

Вот почему в 1917–1918 гг. Англия и Франция активно давили на сербское правительство, с одной стороны, и на эмигрантских политиков из южнославянских провинций Австро-Венгриии, с другой стороны, с целью их сближения. Эти идеи не вызвали энтузиазма у авторитетного политика, лидера крупнейшей партии и премьера Сербии Николы Пашича, но нашли поддержку в лице престолонаследника и фактического регента Сербии князя Александра Караге-оргиевича, тщеславно надеявшегося на создание большой славянской империи на Адриатике. В результате, спустя месяц после провозглашения государства Словенцев, Хорватов и Сербов его вече обратилось с просьбой о введении в страну сербской армии для защиты «национальной территории югославян». Спустя еще месяц Народное вече Загреба

25 ноября 1918 г. приняло решение о том, что Государство Словенцев, Хорватов и Сербов должно объединиться с Сербией в единое государство. Таким образом, 1 декабря 1918 г. было основано Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, в дальнейшем переименованное в Югославию. Мертворожден-ность этого государственного организма, созданного Англией и Францией в качестве прокладки для предотвращения влияния русской идеологии и германской экономики в Южной Европе, стала очевидной с самого начала. Государственной идеей была теория о единстве югославян вне зависимости от религии, а следовательно, и о единстве их интересов. Однако на деле все обстояло намного сложнее. Крупнейшая хорватская политическая партия, Хорватская крестьянская партия, проводила обструкцию парламента и отказалась участвовать в принятии первого общего закона — Конституции 1921 г. Ссоры и даже потасовки между сербскими и хорватскими политиками в государственном парламенте привели к тому, что в 1928 г. П. Рачич, сербский депутат-националист из Черногории, открыл огонь и прямо на скамьях парламента застрелил пятерых депутатов Хорватской крестьянской партии, в том числе ее лидера С. Радича. После этого в Хорватии усилились крайне правые настроения, возникло движение усташей под руководством А. Павелича. В 1934 г. хорватские националисты-усташи вместе с болгарскими сепаратистами из Македонии убили короля Александра Карагеоргиевича.

После убийства короля Александра Карагеоргиевича были проведены выборы и страна оказалась на грани раскола: в результате голосования образовались две группы — сербская продворцовая и противостоящая ей, за которую голосовало абсолютное большинство хорватов, словенцев, боснийских мусульман, а также некоторые сербы. По совету Англии, принц-регент Павел Карагеоргиевич[3] доверил формирование нового правительство Милану Стоядиновичу, известному финансисту и директору нескольких филиалов британских концернов в Югославии. В 1935–1939 гг. Милан Стоядино-вич, хотя и был сербом, попытался найти противовес хорватам среди словенцев и боснийских мусульман. Однако эти шаги также оказались неудачными: в Боснии мусульманские представители пришли к власти не только в мусульманских, но и в смешанных общинах, что вызвало недовольство местных хорватов и особенно сербов. Словения автономизировалась и стала ослаблять свои связи с центральными властями в Белграде. А пиком этих маневров стала попытка подписать конкордат (соглашение) Югославии с Ватиканом, в результате которого Сербская православная церковь потеряла бы свою ведущую роль в государстве, большинство жителей которого было православными. В ответ на это уже в сербских областях прокатилась волна протестов. Полиция, во главе которой стоял словенец, католический священник А. Корошец, грубо, с применением оружия разогнала крестный ход в Белграде, устроители которого выступали против принятия Конкордата.

В этих условиях неожиданно скончался 56-летний партиарах Варнава (Росич), с симптомами, подозрительно похожими на отравление. Дело дошло до того, что Синод СПЦ единогласным решением отлучил от церкви премьера, а также всех министров и депутатов православного вероисповедания, голосовавших за союз с Ватиканом. Популярность идей югославизма опустилась до критической точки. В 1937 г. был основан Сербский культурный клуб, организаторами которого стали образованные сербы со всех частей Югославии, взволнованные «все более неравноправным положением сербов в югославском государстве». Президентом этого неправительственного клуба был академик Сербской академии наук, юрист и историк Слободан Йованович (1869–1958), заместителем председателя — писатель и адвокат Драгиша Васич (1885–1945). В дальнейшем первый из них станет премьером югославского королевского правительства в годы Второй мировой войны, а второй — идеологом Равногорского движения (четников Дражи Михаиловича). Видные посты в движении четников займут и другие руководители Сербского культурного клуба: Стеван Молевич, Младен Жуйович, Воислав Вуянац, Воин Андрич, Драгослав Странякович.

В 1939 г. в воздухе Европы вновь стал сгущаться туман войны. В этих условиях Англии и Франции стал мешать авторитарный режим М. Стоядиновича, провозгласившего строгий нейтралитет. Этот нейтралитет выражался в том, что, делая реверансы в сторону Парижа и Лондона, Стоядинович одновременно пытался заигрывать и с Римом, и с Берлином, чтобы обрести таким образом иммунитет против внешнеполитической угрозы и предотвратить укрепление хорватского экстремизма, подпитывавшегося Германией и Италией. Югославия была ружьем, повешенным на театральной сцене в конце первого акта (Первой мировой), и должна была выстрелить в начале второго акта (Второй мировой). В результате очередного вмешательства Англии М. Стоядинович был свергнут принцем-регентом Павлом Карагеоргиевичем, спустя некоторое время — интернирован, а потом и попросту «передан Англии на хранение» — экстрадирован как лицо, потенциально опасное для британских интересов. Впрочем, в то время Гаагского трибунала еще не существовало, да и англичане были помягче, поэтому неудачливого кандидата в югославские диктаторы просто сослали на Маскаренские острова, владение британской короны в 650 км к востоку от острова Мадагаскар, где М. Стоядинович и просидел до 1946 г., вдали от своей страны и семьи[4].

Германский рейх, укрепившийся после кровопускания Первой мировой и аншлюса (воссоединения) с Австрией, вновь усилил свои экономические, а стало быть, и политические позиции в Юго-Восточной Европе. После мирового кризиса роль английских и французских инвестиций на Балканах неуклонно сокращалась, а германское экономическое присутствие все более и более расширялось, как это было и до Первой мировой войны[5]. Англия и Франция пытались ускоренными методами укрепить на востоке Европы блок антигерманских государств. Немецкие дипломаты и разведчики активно действовали в Болгарии, Румынии, Греции, Венгрии и Югославии, чтобы склонить эти государства к распространению германской экономической, политической, а в дальнейшем и военной экспансии. При этом на Венгрию и Болгарию, как на страны, «пострадавшие» после передела границ в Первой мировой войне, надежды было мало. Румынская военная машина не внушала больших иллюзий, а каменистые горы Греции находились слишком далеко от Германии. При этом долговременное сопротивление Сербии натиску австрийских войск и их союзников (с августа 1914 г. до декабря 1915 г.), а после этого активное партизанское движение против австрийских и болгарских оккупационных войск повышало важность Югославии в глазах союзников. Ключ к укреплению Югославии кумовавшие при ее рождении Англия и Франция обоснованно видели в обретении согласия между сербами и хорватами. Под их давлением принц-регент Павел настоял на том, чтобы премьер-министр Д. Цветкович 26 августа 1939 г. подписал соглашение с самым авторитетным хорватским политиком, лидером крупнейшей Хорватской крестьянской партии — В. Мачеком. Авторы соглашения в спешном порядке поделили Югославию де-юре на две (Хорватская бановина и остальная Югославия), а фактически на три части (Словения не получала статуса «бановины», но была географически отделена от Сербии хорватскими территориями, что окончательно определяло ее автономные устремления)^[6]. В результате этого соглашения Хорватии достались не только территории, не входившие в ее состав в эпоху австрийской империи или до этого (Далмация и Дубровник), но и населенные сербами обширные земли в Славонии, а также почти вся Босния и Герцеговина, как и часть Воеводины (Срем). На территории Хорватской бановины хорватскому лидеру «бану» (которого утверждала ХКП) подчинялись экономика, образование, здравоохранение, администрация и полиция. При этом хорватская сторона постоянно явочным путем расширяла свои полномочия, сокращая полномочия Белграда и вытесняя сербов со всех уровней администрации. В инструкциях своим подчиненным лидеры ХКП убеждали «вести себя так, как будто Югославии уже нет». В годы германской оккупации хорватские усташи и их нацистские покровители исходили из начертанных белградскими политиками границ Хорватской бановины при создании Независимого государства Хорватии, где против сербов проводилась жесткая политика геноцида. При этом, несмотря на все уступки (вызывавшие негативное отношение членов Сербского культурного клуба и широких кругов сербской общественности), лояльность хорватов купить не удалось…

Молниеносные успехи Третьего рейха в Польше, Скандинавии, Бельгии и Франции, а также очевидная нелояльность значительной части подданных (Хорватия) заставили правящие круги Белграда начать судорожные метания в поисках союзников. После двух десятилетий откровенной враждебности и под держки антисоветски настроенной белой эмиграции Югославия в 1940 г. признала СССР и начала активные переговоры с его руководством о военной и экономической помощи. Однако Сталин, в отличие от Николая II, обладал весьма крепкими нервами и не допустил попытки Лондона и Белграда втянуть СССР в войну против Германии из-за Балкан весной 1941 г. К весне 1941 г. Третьему рейху удалось разгромить сильнейшее государство межвоенной Европы — Францию и вытеснить своих противников почти со всей территории Европейского континента. Последние силы Британской империи окопались на двух противоположных оконечностях Европы: на самом западе — на острове Британия и на крайнем юго-востоке — на гористом Пелопоннесском полуострове. В этих условиях давление Германии на Белград усилилось, для предотвращения войны у правительства Д. Цветковича оставался всего один шаг, на который, скрепя сердце, согласился и сам принц-регент Павел Карагеоргиевич.

Во дворце Бельведер в Вене 25 марта 1941 г. в присутствии А. Гитлера югославский премьер Д. Цветкович и его министр иностранных дел А. Цинцар-Маркович подписали с германским министром иностранных дел фон Риббентропом, итальянским министром иностранных дел Чиано и послом Японии Ошима международный протокол о присоединении Югославии к Тройственному пакту[7]. Германия, Италия и Япония гарантировали Югославии крайне выгодные условия: войска и военные грузы Оси отказывались от транзита по югославской территории; страны Оси гарантировали суверенитет и территориальную целостность Югославии; страны Оси обязывались не просить никакой военной помощи со стороны Югославии. Более того, Германия пообещала уважительно отнестись к стремлению Югославии «получить территориальное соединение с Эгейским морем путем расширения суверенитета на порт и город Салоники». Единственное, что обещала Югославия, — не допустить вступления иностранных войск на ее территорию, продолжать торговлю со странами Оси сырьем, как это было и до начала Второй мировой войны, а также не вступать ни в какие союзы и международные соглашения, направленные против сил Оси…[8]

Подписание союзного договора с Германией вызвало ликование традиционно германофильски настроенных хорватов и недовольство сербской части населения Югославии, поскольку сербы видели в этом сближении с Берлином продолжение наступления на сербские национальные интересы. Наполненные националистическими настроениями, подогретыми английской пропагандой, широкие народные массы сербов организовали массовые протесты во всех сербских городах Югославии. В то же время интеллектуалы из Сербского клуба и патриарх Сербской православной церкви Таврило (Дожич) с энтузиазмом поддержали офицерский путч, организованный британской разведкой для свержения белградского правительства. В ночь на 27 марта в результате этого путча несовершеннолетний король Петр Карагеоргиевич был провозглашен королем, а принц Павел Карагеоргиевич был срочно выслан в Грецию, где его интернировали британские власти, отправив его в ссылку во владения британской короны в Африке — до 1943 г. в Найроби (Кения), а с 1943 г. до конца войны — в Йоханнесбург (ЮАС).

Парадоксально, но пришедшие к власти после организованного британской разведкой переворота[9] сербские генералы вновь обнаружили себя в ситуации, в которой уже оказывались предыдущие «любимцы Британии» у кормила югославской государственности. Югославия была связана экономическими интересами именно со Средней Европой, а не с Британией, имевшей собственные колонии, поставлявшие с избытком сырье. В то же время военно-политическое давление, которое могли оказать на Югославию из центра Средней Европы — Германии — в случае нарушения экономических связей, не могло быть уменьшено силами далекой островной монархии. В особенности ясно это стало в условиях полного стратегического окружения в начале апреля 1941 г. В то время как югославский посол в Москве М. Гаврилович (кстати, близкий друг английского посла С. Криппса) пытался призвать МИД СССР к подписанию пакта о военной взаимопомощи с Югославией, новый югославский министр иностранных дел М. Нинчич стремился убедить своего старинного друга, германского посла в Белграде фон Хеерена в том, что «…переворот был результатом слабой поддержки, которую принц-регент и кабинет Цветковича имели среди сербского народа», и «гарантировал продолжение сотрудничества с державами оси, в особенности с Германией»[10].

Пикантность ситуации заключалась в том, что благодаря советскому агенту в гестапо В. Леману советское руководство знало об этих переговорах, как и о том, что взбешенный путчем Гитлер неизбежно нападет на Югославию[11]. В СССР знали и об отчаянном положении югославской армии в случае нападения немцев. Согласно воспоминаниям В. Милетича, сотрудника югославской дипмиссии, присутствовавшего при подписании советско-югославского договора в Кремле в ночь с 5 на 6 апреля, сразу же после подписания договора Сталин обратился к одному из членов миссии с вопросом. Он спросил, «сколько бы продлилось сопротивление югославской армии, если бы на Югославию напали. Тот ответил: около трех месяцев. В ответ Сталин обратился уже к югославскому военному атташе, который, видимо, был намного лучше оповещен о событиях и сократил этот срок до одного месяца. Сталин покрутил головой с недоверием и сказал: две-три недели»[12]. Этот договор подписывался не ради Югославии, а ради той сложной дипломатической игры, которую вела Москва весной 1941 г. После нападения Германии на «нового союзника» СССР на Балканах последние сомнения в том, что Германия не считается с интересами СССР, а значит, готова и к нападению на СССР, были развеяны.

Саму же Югославию уже ничто не могло спасти от железного натиска военной машины Рейха и его союзников — Италии, Болгарии и Венгрии. После начала войны критическую массу межэтнических и межконфессиональных конфликтов[13], всех неразешимых противоречий искусственного государства[14] не смогли бы решить ни скорострельные пушки, ни бронемашины, которые югославские представители выпрашивали в СССР. Югославская армия капитулировала, когда большая часть боевой техники и складов с оружием так и не были использованы. «При некоторых отдельных примерах храбрости и выражения инициативы армия была охвачена пораженческими настроениями, действиями пятой колонны, была не приучена к боевым действиям с использованием современных военных средств и смогла оказать лишь спорадическое и кратковременное сопротивление»[15]. Уже на пятый день войны немецкие войска вошли в Загреб (10 апреля), толпы хорватов приветствовали немецкую бронетехнику восторженными криками и осыпали солдат вермахта цветами.

В. Мачек, лидер крупнейшей хорватской довоенной партии, призвал по радио членов своей партии сохранять спокойствие и проявить лояльность к немецкому вермахту. Было провозглашено Независимое государство Хорватия, во главе которого встали усташи. Еще через три дня (13 апреля) солдаты вермахта вошли в Белград, а на восьмой день войны молодой король Петр и правительство путчистов (14–15 апреля) покинули страну, которую они так неосмотрительно вовлекли в войну, и улетели в Афины, откуда затем через Каир и Иерусалим перебрались в Лондон. Перед отлетом премьер путчистов Д. Симович приказал начальнику штаба югославской армии генералу Д. Калафатовичу начать с немцами переговоры о перемирии. Д. Калафатович назначил представителями Верховного командования югославской армии на переговорах бывшего министра иностранных дел А. Цинцар-Марковича (подписывавшего 25 марта 1941 г. Венский протокол) и генерала Р. Янковича. Эти уполномоченные подписали в здании чехословацкого посольства в Белграде акт о безоговорочной капитуляции вооруженных сил Королевства Югославии с 17 апреля (т. е. с 12-го дня войны), который принял у них немецкий генерал М. фон Вайхс, командующий 2-й армией. В результате поражения территория Югославии оказалась поделенной между победителями: Германия получила север Словении и временно оккупировала Сербию; Италия — юг Словении, большую часть адриатического побережья и Черногорию; Албания — Косово; Венгрия — большую часть Воеводины; Болгария — Македонию. В Хорватии, Боснии и Герцеговине начался настоящий геноцид сербов; сотни тысяч мужчин, женщин, детей и стариков были убиты в течение первых месяцев существования независимого хорватского государства. Большая часть югославской армии (около 800 тыс. человек) попала в плен. Победители выпустили из плена югославских военнослужащих немецкой, хорватской, македонской национальности, задержав в плену сербов (6298 офицеров, 337 864 солдата)[16]. Сербский народ внезапно оказался в положении проигравшего, так и не вступив в войну. Для многих кадровых сербских военных, как и для значительной части сербов из числа гражданских лиц, такое положение проигравших войну без войны оказалось крайне тяжелым…