«Делить скуку»
«Делить скуку»
Делом Лестока Бестужев не только окончательно разгромил прусскую партию, но и завершил нейтрализацию молодого двора. Случившееся очень напугало великокняжескую чету. Недаром в последующие годы оба буквально дули на воду, стараясь не вызвать неудовольствия императрицы. Екатерина сделалась крайне щепетильной во всем, что говорила — ибо каждое слово использовалось против нее, — и еще больше в том, что делала.
В это-то время среди гостей при малом дворе появился брат фаворита Кирилл Григорьевич Разумовский. Еще пару лет назад Мардефельд прочил ему «завершение» брака за великого князя. Видимо, именно теперь Елизавета Петровна посчитала, что пора. Момент был удачный — двор вел кочевую жизнь, при которой неизбежно некоторое нарушение этикетных строгостей.
Все лето 1749 г., после приезда в Москву, императрица путешествовала, устраивая паломничества в Троице-Сергиеву лавру. Великого князя с женой поселили в маленьком одноэтажном домике на даче у Чоглоковых в Раеве. Там имелись всего две комнаты и зал. Прислуга жила в палатках. Великий князь тоже. Под крышей оставались только Екатерина и одна из ее гофмейстерин, спавшие в разных покоях, разделенных залом. Трудно найти диспозицию удобнее: достаточно открыть окно и впустить возлюбленного, никто ничего не заметит.
Кирилл приступил к осаде, но великая княгиня, казалось, даже не заметила его усилий. «Гетман Разумовский, младший брат фаворита, живший на своей даче в Петровском, — писала она, — вздумал приезжать каждый день к нам в Раево. Это был человек очень веселый и приблизительно наших лет. Мы его очень любили. Чоглоковы охотно принимали его к себе как брата фаворита. Его посещения продолжались все лето, и мы всегда встречали его с радостью. Он обедал и ужинал с нами и после ужина уезжал в свое имение; следовательно, он делал от сорока до пятидесяти верст в день. Лет двадцать спустя мне вздумалось его спросить, что заставило его приезжать и делить скуку и нелепость нашего пребывания в Раево, тогда как его собственный дом ежедневно кишел лучшим обществом, какое только было в Москве. Он мне ответил, не колеблясь: „Любовь“. — „Но, Боже мой, — сказала я ему, — в кого вы у нас могли быть влюблены?“ — „В кого? — сказал он мне. — В вас“. Я громко рассмеялась, ибо никогда в жизни не подозревала»[338].
Вряд ли Екатерина совсем не обратила внимания на ухаживания брата фаворита. Кирилл производил на нее приятное впечатление. Он был ровесником Петра Федоровича, но получил хорошее образование в Европе, посетил Германию, Францию, Италию, слушал лекции в Кенигсберге, Берлине, Геттингене, Страсбурге, выучил французский, немецкий и латынь. Среди его профессоров был и знаменитый математик Леонард Эйлер.
В 1745 г. младший Разумовский вернулся в Россию, получил титул графа, орден Св. Анны, стал президентом Академии наук и обвенчался с троюродной сестрой Елизаветы Петровны — Екатериной Ивановной Нарышкиной, «на которой, императрица женила его, правда, немного против его воли, но с которой он, казалось, хорошо жил. Хорошо было известно, что все самые хорошенькие придворные и городские дамы разрывали его на части. И действительно, это был красивый мужчина своеобразного нрава, очень приятный и несравненно умнее своего брата»[339].
В Львовской картинной галерее сохранился портрет молодого Кирилла Григорьевича. С него на зрителя смотрит узкое лицо с живыми карими глазами и доброжелательной, чуть насмешливой улыбкой. Разумовский одет в роскошный темно-зеленый кафтан и белый атласный камзол, отделанные золотым шитьем[340]. Судя по этому изображению, Кирилл действительно был хорош собой и, что еще важнее, — удлиненным профилем немного напоминал великого князя. «Я не знаю другой семьи, — писала Екатерина, — которая, будучи в такой отменной милости при дворе, была бы так всеми любима, как эти два брата»[341].
Что же помешало сближению? Великой княгине было приятно внимание молодого красавца, за которым гонялись «все придворные и городские дамы». Разумовский обладал мягким чувством юмора, отчего его беседа развлекала нашу героиню. Чоглоковы держались подозрительно смирно для семейства гарпий, их явно предупредили о деле. Позднее, около 1750 г., при отсутствии смягчающих инструкций Марья Симоновна, как коршун, напала на Кирилла Григорьевича за попытку подойти к окну великой княгини в Петергофе.
«Однажды, когда я, по обыкновению, читала у окна, — вспоминала императрица, — я увидела, как шли мимо граф Кирилл Разумовский и князь Петр Репнин. Я их позвала… и поговорила с ними несколько минут. Чоглокова, окна которой выходили в ту же аллею, это заметила и влетела, как фурия, в мою комнату, чтобы меня побранить… Она и их выбранила… Граф Разумовский резко ответил ей, что… придраться к нему могут лишь те, кто повсюду любят устраивать Тайную канцелярию»[342].
А вот в 1749 г. Чоглоковы охотно принимали Разумовского, и домашняя Тайная канцелярия не препятствовала его ухаживаниям. Так что остановило Екатерину?
Осторожность. Только что закончившееся дело Лестока приучило ее к подозрительности. Она ждала провокаций от канцлера, которому покровительствовал фаворит. Было естественно предположить, что, вовлекая великую княгиню в любовную интригу, брат временщика хочет скомпрометировать ее. Ответить на его намеки значило погубить себя. И Екатерина предпочла не понять столь красноречивого поведения — 40 верст в день.
Сам Кирилл не решился пойти на откровенный разговор. Оробел. Ему, оказывается, очень нравилась царевна. Позднее он стал близким другом Екатерина, участвовал в заговоре на ее стороне, но до признания прождал 20 лет и сумел выговорить его, только когда для обоих чувства юности уже не имели значения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.