Призрак «пятой колонны»

Призрак «пятой колонны»

По поводу причин, вызвавших массовые репрессии, мотивов, которыми руководствовались Сталин и его соратники, развязывая сначала кадровую чистку, а затем «большой террор», существует большое количество предположений и утверждений[724].

Официальная сталинская пропаганда давала по этому поводу однозначное объяснение: целью предвоенных чисток были враги. Все честные люди, ставшие жертвами тех же врагов, пробравшихся в органы НКВД, были быстро реабилитированы благодаря Сталину. Приверженцы подобных взглядов существуют и сегодня.

Справедливо отвергая апологию террора, некоторые антисталинисты нередко впадают в другую крайность. Не желая ничего объяснять, они рассматривают любые попытки понять причины репрессий как стремление оправдать их. Но поскольку известные факты террора приходится как-то истолковывать, постольку все сводится к размышлениям о психической неполноценности Сталина, палаческой натуре вождя и его соратников, к общим замечаниям о тоталитарной природе режима и т. п. Личные качества советских лидеров, что неоднократно подчеркивается и в этой книге, несомненно, являлись существенным фактором, предопределявшим многие события 1930-1950-х годов. Это, однако, не означает, что в их действиях не было своеобразной преступной логики. Реконструкция расчетов организаторов террора — необходимое условие исследования принципов функционирования политической системы, сложившейся ко второй половине 1930-х гг., поскольку в массовых репрессиях 1937–1938 гг. наиболее отчетливо проявились те черты политического режима, которые выделяют сталинский период среди других этапов советской истории.

Факторы, предопределившие «большой террор», условно можно разделить на две группы. Первая — это общие причины, по которым террор и насилие вообще были главным оружием советского государства на протяжении всего периода его существования, и особенно с конца 1920-х до начала 1950-х годов. По этому вопросу в литературе существует большое количество соображений, развивающих теорию «перманентной чистки», согласно которой постоянные репрессии были необходимым условием жизнеспособности советского режима, как и всякого другого режима подобного типа. Исследователи отмечают, что репрессии, «подсистема страха» (выражение Г. Попова, широко используемое в период горбачевской перестройки) выполняли многочисленные функции. Одна из главных — удержание в повиновении общества, подавление инакомыслия и оппозиционности, укрепление единоличной власти вождя. Кампании против вредителей и «переродившихся» чиновников были также достаточно эффективным методом манипулирования общественным сознанием и формирования мифа о «справедливом вожде». Репрессии, несомненно, были необходимым условием функционирования советской экономики, основу которой составляло прямое принуждение к труду, дополнявшееся на отдельных этапах широкомасштабной эксплуатацией заключенных. Перечень подобных наблюдений можно продолжать. Каждая из репрессивных акций, включая кадровые чистки и массовые операции 1937–1938 гг., в той или иной мере выполняла эти общие функции.

Однако выяснение общих причин существования террора как основополагающего элемента сталинской системы не исключает необходимости их конкретизации применительно к различным периодам советской истории. На разных этапах государственный террор применялся в разной степени и в разных формах, будучи не только общим методом укрепления режима, но и реакцией режима на некоторые специфические, присущие данному моменту проблемы. Иначе говоря, отражая некие общие закономерности развития сталинской системы, каждая репрессивная кампания имела свои конкретные причины и поводы, неважно реальные или вымышленные. Если говорить о ликвидации бывших оппозиционеров, кадровой чистке и массовых операциях 1937–1938 гг., то их конкретно-историческим контекстом было нарастание угрозы новой войны, а, соответственно, конкретной причиной — реакция на эту угрозу высшего советского руководства, прежде всего Сталина.

Для понимания характера сталинского режима и механизмов его функционирования первостепенное значение имеет то, что СССР был государством, которое возникло в результате Первой мировой войны, утвердилось благодаря победе в Гражданской войне, сопровождавшейся иностранным вмешательством, и всегда готовилось к новой войне. Большевистские лидеры сами получили власть исключительно благодаря войне и всегда считали, что могут потерять ее в результате совместного натиска внешнего врага и внутренних антибольшевистских сил. Подготовка к войне в силу этого имела для большевиков два аспекта: военно-экономический и укрепление тыла, создание того, что называлось «морально-политическим единством советского общества», в том числе уничтожение реального или потенциального внутреннего врага.

Осознавая это, уже современники репрессий, пытаясь понять их кровавую логику, выдвигали версию о том, что главной целью Сталина было уничтожение противников режима, которые рассматривались как потенциальная «пятая колонна» в связи с нарастающей угрозой войны. «[…] Я, думая над тем, что происходит, соорудил примерно такую концепцию, — писал Н. И. Бухарин Сталину из тюремной камеры 10 декабря 1937 г., — Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, Ь) в связи с переходом к демократии (Бухарин имел в виду принятие новой Конституции. — О. X). Эта чистка захватывает а) виновных, Ь) подозрительных и с) потенциально-подозрительных»[725]. Писатель М. Шолохов, сам чуть было не попавший в моховик террора, объяснял Сталину в письме от 16 февраля 1938 г.: «Дела изъятых в порядке очистки тыла тоже необходимо перепроверить. Изымали не только активных белогвардейцев, эмигрантов, карателей — словом, тех, кого необходимо было изъять, но под эту рубрику подводили и подлинно советских людей […]»[726]. Аналогичные предположения о причинах чистки 1930-х годов делали наблюдатели на Западе. О репрессиях как методе уничтожения «пятой колонны» писал американский посол в Москве Дж. Дэвис[727]. Подобную точку зрения высказал в своей биографии Сталина И. Дойчер[728]. Новые документы, ставшие доступными в последние годы, подтверждают подобные предположения.

В целом постепенное наращивание террора во второй половине 1930-х годов совпадало с нарастанием международной напряженности и угрозы войны. Один из очагов этой напряженности находился на Дальнем Востоке. Сталин и его окружение всерьез опасались реальной угрозы войны с Японией с начала 1930-х годов, после вторжения Японии в Маньчжурию. Именно тогда были приняты решения о существенном наращивании вложений в военные отрасли и армию[729] Дальневосточный очаг напряженности учитывался на протяжении всего довоенного периода. Значительное воздействие на советскую внутреннюю политику оказывали также события в Европе — приход к власти Гитлера, курс Польши на равноудаленность от СССР и Германии, воспринимаемый Сталиным как политика сближения Польши с Гитлером за счет СССР[730], «умиротворение» нацистов западными державами, демилитаризация Рейнской зоны и т. д. На этом фоне с 1936 г. начался ускоренный рост армии и военной промышленности. Численность Красной армии в 1938 г. по сравнению с 1935 г. увеличилась на одну треть, с одного до полутора миллионов человек. Затраты на вооружение армии (в ценах 1937 г.) росли следующим образом: 2,3 млрд руб. в 1935 г., 3,8 — в 1936 г., 4,0 — в 1937 г., 6,9 млрд — в 1938 г.[731]

Важное влияние на внутреннюю политику сталинского руководства оказывала война в Испании. С одной стороны, она убедила Сталина (и без того с недоверием относившегося к западным демократиям) в неспособности Англии и Франции эффективно противостоять Германии. Политика «невмешательства» полностью дискредитировала себя в глазах советского руководства, и оно приняло решение активно действовать на испанском фронте. С другой стороны, ситуация в самой Испании, острые противоречия между различными политическими силами, в том числе между коммунистами и сторонниками Троцкого, были для Сталина лучшим подтверждением необходимости чистки тыла как средства укрепления обороноспособности. В ходе испанской войны широкое распространение получили такие характерные для гражданских войн явления, как анархия, партизанское и подпольно-диверсионное движение, относительная размытость границ фронта и тыла, измены и т. д. Все это усугублялось пестротой политических структур Испанской республики, острыми противоречиями между отдельными регионами страны. Именно в испанской войне появилось знаменитое, ставшее нарицательным выражение «пятая колонна» (в критический момент войны в октябре 1936 г., когда войска франкистов четырьмя колоннами вели наступление на Мадрид, руководивший ими генерал Мола заявил, что в тылу республиканцев у него есть «пятая колонна»). Это выражение быстро и прочно вошло в политический язык советских лидеров.

Эскалация войны в Испании и репрессий в СССР шли параллельно. Первое время после того, как 18 июля 1936 г. началась война в Испании, сталинское руководство вело себя достаточно осторожно. Однако в связи с катастрофическими поражениями республиканской армии было принято решение об активном вмешательстве в события. 29 сентября 1936 г. Политбюро окончательно утвердило план соответствующих мероприятий. Исследователи уже отмечали, что это решение совпало с назначением наркомом внутренних дел Ежова, после чего начался новый виток в наращивании репрессий[732]. Неблагоприятное развитие событий в Испании происходило на фоне общего обострения обстановки в Европе и на Дальнем Востоке. 25 октября 1936 г. было заключено соглашение между Италией и Германией. 25 ноября последовало подписание «Антикомминтерновского пакта» между Германией и Японией. Все эти события не могли не восприниматься как нарастание вероятности скорой войны.

С первых шагов оказания помощи Испании советское руководство высказывало недовольство тем, как эта помощь использовалась. На следующий день после утверждения решения об активном вмешательстве в испанскую войну, 30 сентября 1936 г., Л. М. Каганович в письме Г. К. Орджоникидзе высказал недовольство испанскими республиканцами: «У них у самих организованности и порядка мало, наша партия (т. е. компартия Испании. — О. X.) слабовата еще, анархисты остаются верны своей природе, поэтому при всей боевитости низов, организация и руководство на месте неважное, а этого со стороны (т. е. из СССР. — О. X.) дать трудно»[733]. Недовольство анархией в тылу республиканцев и подозрительность советских вождей по отношению к испанским лидерам и генералам со временем усиливались.

Благодаря архивным документам, мы можем с уверенностью утверждать (что, впрочем, можно было утверждать и без архивов), что Сталин лично и много занимался испанскими делами. Пока нет работ, в которых анализировался бы весь комплекс информации, которую получало из Испании советское руководство. Сами эти источники в значительной мере недоступны исследователям. Однако некоторое представление по поводу такой информации можно составить на основе имеющихся отрывочных данных. Например, в РГАСПИ доступны доклады генерального консула в Барселоне В. А. Антонова-Овсе-енко и торгового представителя А. Сташевского, уполномоченного Наркомата внешней торговли в Бильбао И. Винцера, посылавшиеся в конце 1936 — начале 1937 г. советским руководителям[734]. Опубликованы некоторые донесения эмиссара НКВД в Испании А. Орлова[735]. Во всех этих документах специально подчеркивалось, что в Испании господствует анархия, острейшие противоречия между правительствами отдельных регионов, распространены шпионаж и предательство и т. д. Уже в одном из первых сообщений руководства испанской компартии, которое Димитров переслал в конце июля 1936 г. Сталину, говорилось: «Неприятель имеет то преимущеетво, что у него много шпионов в лагере правительства»[736]. Торгпред Сташевский в письме от 14 декабря 1936 г. делал такой вывод: «Я уверен, что провокации кругом полно и не исключено, что существует фашистская организация среди высших офицеров, занимающихся саботажем и, конечно, шпионажем»[737].

Подобные сообщения в какой-то мере отражали реальное положение дел в Испании, но одновременно являлись выполнением определенного политического заказа. Очевидно, что советские представители в Испании были хорошо осведомлены о взглядах Сталина и в своих докладах стремились им соответствовать. Сталин, судя по документам, действительно был уверен, что одной из главных причин поражений республиканцев являлось предательство в их стане, и требовал решительно расправляться с предателями. Например, 9 февраля 1937 г. от имени Сталина в Валенсию и Мадрид советским представителям ушла телеграмма, в которой утверждалось, что ряд неудач на фронте вызван прямой изменой в штабах. «Используйте эти факты, переговорите [с] соблюдением осторожности [с] лучшими республиканскими командирами […] чтобы они потребовали от Кабальеро немедленного расследования сдачи Малаги, чистки штабов от агентов Франко и саботажников […] Если эти требования фронтовых командиров не приведут к немедленным необходимым результатам, поставьте перед Кабальеро вопрос [о] невозможности дальнейшей работы наших советников [в] таких условиях»[738]. Через некоторое время Сталин вновь повторил свои требования: «Сообщаем наше твердо установившееся мнение: надо основательно почистить Генштаб и другие штабы, укомплектованные старыми спецами, неспособными понимать условия гражданской войны и к тому же политически ненадежными […] поснимать всех командиров, на деле доказавших свою неспособность обеспечить правильно руководство боевыми операциями […] проверить всех шифровальщиков, радистов и вообще работников связи, штабы укомплектовать новыми преданными и боевыми людьми […] Без этой радикальной меры войну республиканцы безусловно проиграют. Это наше твердое убеждение»[739] Победу под Гвадалахарой Сталин считал результатом выполнения его директив о чистке и повышения бдительности. 16 марта 1937 г. Сталин направил в Испанию такую директиву: «Получили донесение […] что последняя удача республиканских войск в бою с итальянским экспедиционным корпусом является результатом того, что организация операции была совершена строго секретно, без ведома командования фронта и корпуса […] Кроме того, Вы также сообщаете, что пленные итальянцы подтверждают, что противнику заблаговременно известны все планы и приказы республиканцев. Учтите эти кричащие и поучительнейшие факты и впредь все серьезные операции подготовляйте и осуществляйте в духе последней операции в Гвадалахаре. Секретность операций и внезапность удара — главнейшее дело в испанской обстановке»[740].

В Москве в то время, когда Сталин посылал подобные телеграммы в Испанию, был проведен печально известный февральско-мартовский пленум ЦК партии, давший старт новому витку репрессий. При предварительном ознакомлении с докладом Молотова, подготовленным для этого пленума, Сталин подчеркнул тот фрагмент, в котором утверждалось, что Троцкий дал директиву своим сторонникам в СССР «беречь силы к наиболее важному моменту — к началу войны и в этот момент ударить со всей решительностью по наиболее чувствительным местам нашего хозяйства»[741]. Напротив положения о том, что «от нас (т. е. от партии. — О. X.) ушли те, кто неспособен к борьбе с буржуазией, кто предполагает связать свою судьбу с буржуазией, а не с рабочим классом», Сталин сделал приписку: «Это хорошо. Было бы хуже, если б они ушли во время войны»[742]. Рассуждения об особой опасности вредителей и шпионов в условиях войны содержались в выступлениях на пленуме и самого Сталина. «Чтобы выиграть сражение во время войны, для этого может потребоваться несколько корпусов красноармейцев. А для того чтобы провалить этот выигрыш на фронте, для этого достаточно несколько человек шпионов где-нибудь в штабе армии или даже в штабе дивизии, могущих выкрасть оперативный план и передать его противнику. Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни», — заявлял он[743].

Продолжая эту линию, Сталин принял активное участие в подготовке статьи «О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок», опубликованной в «Правде» 4 мая 1937 г. Этот огромный материал, занимавший три подвала в номере, был важным элементом идеологической подготовки «большого террора». Статья неоднократно перепечатывалась в разных изданиях, активно использовалась в пропаганде, была предметом специального изучения в партийных кружках и т. д. Как свидетельствует первоначальный вариант статьи, сохранившийся в личном архиве Сталина, Сталин ужесточил заголовок материала, который первоначально имел прозаическое название «О некоторых методах и приемах работы иностранных разведок».

Статья в отличие от многих материалов такого рода имела не отвлеченный характер, а описывала конкретные примеры (неясно, реальные или вымышленные) вербовки советских граждан, прежде всего тех из них, кто побывал в заграничных командировках. Это придавало ей внешнее правдоподобие и убедительность. Сталин лично вписал в статью почти страницу текста об одном таком случае. Советский работник, находившийся в Японии, встречался в ресторане с некой «аристократкой». Во время одной из встреч в ресторане появился японец в военной форме, заявил, что он муж этой женщины и поднял скандал, требуя удовлетворения. В это время появился другой японец и помог замять дело после того, как советский гражданин дал письменное обязательство информировать его о делах в СССР. «Примиритель» оказался агентом японской разведки, а советский гражданин стал шпионом[744].

Подобные частные примеры, утверждалось в статье, являются отражением целой системы деятельности враждебных разведок, хорошо известной еще по опыту Первой мировой войны. Немецкая разведка, говорилось в материале, располагала обширной картотекой на граждан России, Франции, Великобритании, которые рассматривались как «резерв для вовлечения в шпионскую работу». «В первую очередь, конечно, принимаются во внимание политически неустойчивые, колеблющиеся элементы, затем люди со всякого рода слабостями и пороками, склонностями к выпивке, извращениям, замеченные в нечестном отношении к государственным средствам, совершающие растраты и т. д. Располагая таким списком, в той или иной мере скомпрометированных людей, иностранные разведки пользуются выездом этих людей за границу для привлечения к шпионской работе». Подобные указания отражали реальную практику репрессий. Известно, например, что в 1937–1938 гг. по обвинению в шпионаже были арестованы многие советские руководители и рядовые работники, побывавшие в разное время в зарубежных командировках.

Идея разоблачения «шпионов» и предотвращения потенциального предательства была положена в основу подготовки дела о «контрреволюционной организации» в Красной армии, а также широкой пропагандистской кампании, организованной вокруг этого дела. Объясняя суть «заговора» в руководстве Красной армии участникам Военного совета при наркоме обороны СССР 2 июня 1937 г. Сталин заявил: «Хотели [в] СССР сделать вторую Испанию»[745].

Аккомпанемент сообщений о заговорах и анархии в Испании был важной составной частью пропагандистской кампании «усиления бдительности» и борьбы с «врагами» в СССР. В июне-июле 1937 г., в период подготовки массовых операций против «антисоветских элементов» в СССР, советские газеты были заполнены статьями о событиях на испанских фронтах, об арестах германских шпионов в Мадриде и троцкистов в Барселоне, о падении столицы басков Бильбао в результате измены одного из командиров баскской армии и т. п. Летом 1937 г. в Испании была создана специальная структура государственной безопасности для борьбы с шпионажем и «пятой колонной» — СИМ (Servicio de Investigacion Militar), которая быстро охватила все части республиканской Испании и жестоко подавляла любую оппозицию. Деятельность этой новой структуры вызвала резкую критику даже левых сил в западных странах. Уже тогда усиление репрессий в Испании связывалось с аналогичными процесами в СССР и деятельностью советских агентов[746]. Уничтожение «пятой колонны» в Испании и СССР все более синхронизировалось.

В июле еще более обострилась обстановка на Дальнем Востоке в связи с нападением Японии на Китай[747]. 21 августа 1937 г. произошли два важных события. С одной стороны, был подписан договор о ненападении между СССР и Китаем, направленный против Японии. С другой стороны, в этот же день было принято постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края». Осенью 1937 г. на Дальнем Востоке были проведены массовые аресты и депортация всего корейского населения из этого региона (более 170 тыс. человек). Цели этой депортации были определены в постановлении СНК и ЦК, утвержденном 21 августа 1937 г., как «пресечение проникновения японского шпионажа в ДВК»[748]. Бывший начальник управления НКВД по Дальневосточному краю Г. С. Люшков, который непосредственно руководил депортацией, до прибытия на Дальний Восток был принят Сталиным и получил инструкции. Затем, как известно, Люшков перебежал к японцам. Представителям японских спецслужб Люшков сообщил, в частности, что Сталин не доверял корейцам, поскольку они проживали в пограничной зоне, и полагал, что японцы будут использовать корейцев как агентов для засылки на советскую территорию[749]

Аналогичные мотивы ликвидации потенциального шпионажа лежали в основе многочисленных операций против «национальных контрреволюционных контингентов», о которых будет сказано далее.

Идеи чистки тыла и освобождения от потенциальной «пятой колонны», широко циркулировавшие в СССР в 1930-е годы, прочно засели в головах сталинских соратников, о чем могут свидетельствовать их признания, данные десятилетия спустя. «1937 год был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны. Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но, если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся. Я не считаю, что реабилитация многих военных, репрессированных в 37-м, была правильной […] Вряд ли эти люди были шпионами, но с разведками связаны были, а самое главное, что в решающий момент на них надежды не было», — утверждал В. М. Молотов в 1970-е годы[750]. Аналогичные заявления делал другой соратник Сталина, Л. М. Каганович. В начале 1960-х годов он так объяснял причины репрессий: «Это была борьба с “пятой колонной” пришедшего к власти в Германии гитлеровского фашизма, готовившего войну против страны Советов»[751].

Очевидно, что понятие «дрогнуть и переметнуться» для Сталина и его окружения вовсе не означало прямой переход на сторону врага. В лучае вполне возможных военных трудностей и поражений (что и произошло на самом деле) партийная «номенклатура» вполне могла найти себе новых вождей, а бывшие оппозиционеры отомстить Сталину за долгие годы унижений и преследований. Поэтому профилактическая чистка тыла от всех, кто был способен, по мнению сталинского руководства, ударить в спину, касалась многочисленных слоев населения страны — бывших оппозиционеров, партийных функционеров из старой гвардии, бывших эсеров и меньшевиков, бывших белогвардейцев и дворян, «кулаков», советских граждан, которые могли помогать врагу в силу своей национальной принадлежности (немцы, поляки, корейцы и многие другие) и т. д. и т. д.

Как и другие акции сталинского периода, политика и практика «большого террора» складывалась под определяющим воздействием Сталина. Как абсолютно точно доказывают многочисленные документы, именно Сталин был инициатором всех ключевых решений по чисткам и массовым операциям. Сталин не только отдавал приказы об арестах и расстрелах сотен тысяч людей, но лично с патологической тщательностью контролировал этот процесс — рассылал телеграммы о необходимости проведения новых арестов, угрожал наказаниями за «отсутствие бдительности», подписывал списки номенклатурных работников, подлежащих расстрелу и заключению в лагеря, и в ряде случаев лично определял им меру репрессии и т. д.[752] Материалы, сохранившиеся в личном фонде Сталина, а также в фонде Политбюро, показывают, что руководство массовыми операциями по ликвидации «врагов» в 1937–1938 гг. занимало значительную часть времени диктатора. За 20 месяцев (в январе 1937 — августе 1938 г.) Сталин получил только от наркома внутренних дел Ежова около 15 тыс. так называемых спецсообщений с докладами об арестах, проведении различных карательных операций, запросами о санкционировании тех или иных репрессивных акций, с протоколами допросов. Таким образом, от Ежова в день приходило более 20 документов, во многих случаях достаточно обширных[753]. Кроме этого, Сталин получал многочисленные сообщения о ходе репрессий от региональных руководителей, членов высшего руководства, командированных на места для организации репрессивных акций, письма от рядовых граждан, касающиеся террора и т. д. Как свидетельствуют архивы, Сталин внимательно изучал все эти бумаги и нередко давал по ним распоряжения и поручения[754].

Начиная с 1937–1938 гг. Сталин перестал выезжать в отпуск из Москвы, хотя до этого ежегодно проводил на юге несколько месяцев летом и в начале осени. О психическом состоянии Сталина в этот период свидетельствуют многочисленные пометы и резолюции, которые он оставлял на протоколах допросов, а также на различных докладных записках НКВД. По мере прочтения документов он давал указания об аресте тех или иных упоминаемых в них людей и рассылал красноречивые уточняющие распоряжения: «Тов. Ежову. Очень важно. Нужно пройтись по Удмуртской, Марийской, Чувашской, Мордовской республикам, пройтись метлой»[755]; «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям»[756]; «Тов. Ежову. Очень хорошо! Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь»[757]; «Не “проверять”, а арестовывать нужно»[758]; «Вальтер (немец). Избить Вальтера»[759] и т. д. и т. д. Важным источником для анализа сталинского «взрыва ярости» в 1937–1938 гг. могут служить подлинные записи его выступлений, ставшие доступными в последние годы. Помимо повышенной путаности и косноязычия их характеризует постоянное присутствие идеи заговора и вездесущности врагов. В речи на заседании совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. Сталин заявил: «Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда хотя бы на 5 %, то и это хлеб»[760]. На приеме передовиков металлургической и угольной промышленности в Кремле 29 октября 1937 г. Сталин огорошил присутствующих таким заявлением: «Я даже не уверен, что все присутствующие, я очень извиняюсь перед вами, здесь за народ. Я не уверен, что и среди вас, я еще раз извиняюсь, есть люди, которые работают при советской власти и там еще застрахованы на западе у какой-либо разведки — японской, немецкой или польской». При публикации официального отчета о встрече эти фразы были вычеркнуты[761].

Все эти примеры, список которых можно продолжить, в полной мере подтверждают высказывания наркома внешней торговли СССР А. П. Розенгольца, зафиксированные в его следственном деле (Ро-зенгольц был арестован 7 октября 1937 г.). Характеризуя Сталина, Розенгольц говорил, что его «подозрительность доходит до сумасшествия». По словам Розенгольца, Сталин сильно изменился. Если ранее во время докладов Сталин спокойно подписывал приносимые документы, то теперь он пребывал в «припадке, безумном припадке ярости»[762]. Эти сталинские качества и его «ярость», несомненно, нельзя игнорировать. Они были важным фактором как огромного размаха, так и особой жестокости «большого террора».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.