Послесловие

Послесловие

Эрих Церен, автор книги «Библейские холмы», не профессиональный археолог-исследователь. Он журналист, страстно влюбленный в археологию — науку, безусловно, героическую, связывающую далекое прошлое человечества с его настоящим, а следовательно, и с будущим. В отличие от многих журналистов Запада он не гонится за какими-либо потрясающими сенсациями, за открытиями, полными тайн и загадок. Его книга — подлинно художественный роман, со страниц которого на читателя веет удушающим ветром раскаленных солнцем пустынь, гнилым дыханием непроходимых болот, кишащих крылатыми и ползающими тварями, укус которых смертельно опасен, всесокрушающей силой бесконечных ливней. И всем этим, казалось бы, непреоборимым трудностям противостоит стремление человека узнать как можно больше о своем прошлом, дотронуться до него своими собственными руками, прочитать ту весть, которую запечатлел на камне, на глиняном кирпиче или черепке, на коже или папирусе далекий предок, живший на земле тысячелетия назад. Есть в этом романе и герои, совершающие замечательные подвиги и открытия, есть трагические судьбы неудачников, есть, наконец, высокая, бескорыстная Любовь, любовь с большой буквы, ради которой люди самых разных характеров и склонностей претерпевают множество испытаний и которая отнюдь не всегда увенчивается счастливым концом. Это любовь к удивительной науке, называемой археологией.

Эрих Церен с мягким юмором пишет о том, как выглядят археологи в глазах людей, далеких от тех вопросов, которыми занимается эта наука, и вместе с тем необычайно красочно показывает, как именно благодаря раскопкам археологов стала известной, реальной, ощутимой многотысячелетняя история современного человечества.

В своем научно-художественном повествовании Э. Церен проводит читателя сложным и долгим путем по «библейским» странам — по древней земле Ассирии и Вавилонии, через города шумеров, на малоазийский полуостров в героическую «священную» Трою, прославленную Гомером в его замечательных поэмах; затем в царство могущественных некогда хеттов. Далее эти пути следуют через земли Сирии, Палестины и Иордании к Мертвому морю и заканчиваются в Африке — на территории Египта, древних владениях могущественных фараонов, и в Аравии — в царстве легендарной, мудрой и столь же прекрасной царицы Савской. И, конечно, этот сложный и извилистый маршрут, выбранный автором, далеко не случаен: именно в этих областях возникли и достигли своего высочайшего расцвета самые древние цивилизации, которые легли в основу складывавшейся тысячелетиями общечеловеческой мировой культуры. И именно к областям и городам древнего Междуречья, Палестины, Египта приурочиваются все те события, о которых говорится в библейских легендах.

Итак, журналист и энтузиаст археологических открытий Э. Церен написал целый роман о «библейских холмах», которые таили и до сих пор таят в своих недрах сокровища человеческой культуры.

Но почему именно его книга будет не только интересна, но и принесет несомненную пользу широкому читателю, которого волнуют вопросы зарождения и развития мировой культуры?

Отвечая на этот вопрос, необходимо сразу же заметить, что библейская археология для многих западных ученых была и остается камнем преткновения, который зачастую заставляет их свернуть в лагерь наиболее реакционных представителей археологической науки, руководствующихся предвзятой целью во что бы то ни стало подтвердить историческую достоверность библейских повествований. Церен рассматривает вопрос о Библии и библейских древностях по существу и решает его исторически правильно, трезво оценивая истинное значение археологических открытий в библейских странах. Чтобы правильно понять проблемы, поднимаемые Э. Цереном в его книге, следует сделать небольшой экскурс в область современной библеистики — науки, рассматривающей Библию с самых различных точек зрения: либо в качестве эпического памятника огромной исторической и культурной ценности (типа поэм «Илиада» и «Одиссея»), либо в качестве боговдохновенной священной книги, где истинно каждое слово и каждый факт. Значительная часть ученых-библеистов (среди них встречаются очень авторитетные имена, например, американские археологи В. Олбрайт, Н. Глюк) признает историческую достоверность библейских рассказов и занимается поисками памятников, «подтверждающих» ее. Однако и в этом лагере апологетически настроенных реакционных ученых, прибегающих к явным натяжкам и извращениям для укрепления авторитета Библии, отдельные лица понимают, что чрезмерное усердие в поисках «доказательств» может сослужить дурную службу библеистике как науке и Библии как историческому источнику. В качестве примера подобного усердия можно привести нашумевшую в свое время и выдержавшую много изданий книгу западногерманского журналиста Вернера Келлера «И все-таки Библия права!». Хотя автор ее и утверждал, что использовал все новейшие достижения геологии, астрономии, биологии, археологии и прочих наук, больше всего его занимали открытия библейской археологии, которые В. Келлер произвольно и зачастую неверно истолковывал. И вот через несколько лет после выхода этого разрекламированного сочинения Эрих Церен выпустил свою книгу на ту же тему — тему библейской археологии.

Он использовал те же археологические памятники, привлек те же источники; и весь этот богатейший материал, изложенный непредвзято и рассматриваемый с позиций настоящей науки, позволил Э. Церену оценить Библию как памятник исторический и проверить степень достоверности ее сообщений. Благодаря этому он сумел, по сути дела, дать серьезный отпор апологетическим и ненаучным писаниям Вернера Келлера и его единомышленников.

Автор предисловия к этой книге — профессор Д. П. Каллистов, справедливо отмечая широту охвата колоссального материала, встретившегося археологам на их извилистых путях в поисках «библейских холмов», справедливо упрекает Э. Церена в ряде сделанных им упущений. И если краткость описания замечательных открытий Шлимана на холме Гиссарлык, с нашей точки зрения, оправдана тем, что открытие Трои гомеровских поэм, потрясшее весь мир, не имеет прямого отношения к «библейским холмам», то, безусловно, рассказ о находках в районе Мертвого моря, так называемых кумранских рукописях, Э. Церену следовало бы развернуть много шире. Эти находки действительно имеют непосредственное отношение к его теме, и здесь, пожалуй, следует несколько дополнить рассказ самого Церена для того, чтобы читателю стала еще яснее позиция, занятая автором книги по отношению к библейским сказаниям.

Кумранские рукописи чрезвычайно разнообразны и в большей их части неясны по содержанию. Поэтому многие выдающиеся ученые спорят об их толковании. Тем не менее на основании этих документов удалось выяснить, что в Иудее II века до н. э. — I века н. э. существовали религиозные общины с определенным уставом. В них состояли люди, ушедшие от «общества людей кривды», жившие замкнутой жизнью, пользовавшиеся коллективной собственностью, работавшие согласно уставу, собиравшиеся на общественные трапезы, объединявшие всех членов общины. Люди жили в пещерах, а открытые археологами остатки зданий были общественными помещениями бытового и хозяйственного назначения. Найденные в этих помещениях скопления монет являлись, по-видимому, общественной кассой, так как ни в одной из пещер, где обитали члены общины, не было обнаружено ни единой монеты.

Особенно впечатляющими были раскопки в Масаде — крепости, находившейся на западном побережье Мертвого моря, стоявшей на обрывистой скале, к которой вели только два пути, оба почти непроходимые. Римский историк Иосиф Флавий (I век н. э.), написавший сочинение об иудейских войнах, закончившихся полным поражением иудеев и разрушением их главной святыни — Иерусалимского храма, дал красочное описание взятия римскими войсками Масады, этого последнего оплота восставших зелотов в борьбе с римлянами. Масада была, по словам Иосифа Флавия, неприступным убежищем, обнесенным стенами из белого камня с тридцатью семью тридцатиметровыми боевыми башнями. Высота стен достигала восьми, а толщина их доходила в некоторых местах до шести метров. Внутри крепостных стен находились богатые дворцовые здания, огромные помещения, где хранились запасы продовольствия, оружейные склады, рассчитанные на десятитысячное войско; а также металл, необходимый для изготовления оружия (железо, медь, олово). В скале были вырублены цистерны для хранения воды, каналы и водопроводы для снабжения водой всех участков крепости. Римским воинам, уже захватившим Иерусалим и подавившим сопротивление еще двух крупных крепостей, куда укрылись участники антиримского восстания, охватившего всю страну, пришлось потратить три года на подготовку к штурму Масады. Рассказ об этих событиях — одна из самых трагических страниц в сочинении Иосифа Флавия. Вождь осажденных — Элеазар бен Йаир, понимая, что падение крепости неизбежно, что восставшие обречены, обратился к собратьям по оружию, предлагая самим поджечь крепость, которую римляне неминуемо возьмут. Чтобы выказать презрение к римлянам и умереть свободными, он внес страшное предложение — всем покончить с собой, уничтожив предварительно сокровища, хранившиеся в крепости, чтобы они не достались врагам. Все же продовольственные запасы он предложил оставить в неприкосновенности, дабы показать римлянам, что не голод принудил осажденных выбрать смерть, а любовь к свободе и нежелание стать рабами победителей. И вот, согласившись с вождем, воины убили сначала своих жен и детей, а затем стали убивать друг друга. Последние десять человек из оставшихся в живых бросили жребий, кому быть тем единственным, кто довершит это страшное дело — подожжет крепость и затем убьет себя. По словам Иосифа Флавия, на следующее утро римские воины, пробив тараном брешь, ворвались в горящую крепость, не встречая сопротивления. Они не могли понять, что происходит, и, только обнаружив в одном из подземелий двух почти обезумевших от ужаса женщин с пятью детьми, узнали, что здесь произошло. Внутренние помещения дворца были завалены грудами мертвых тел — мужчин, детей и женщин. Таков был конец Масады.

Руины знаменитой крепости были найдены еще в середине XIX века, но основательному изучению были подвергнуты только в 60-х годах нашего века. Несмотря на невероятно сложные условия работы — скала, на которой находилась Масада, была столь же неприступной, как и в древности, — раскопки тщательно проводились опытными специалистами-археологами из различных стран. Внутри крепости были обнаружены два дворцовых здания с остатками фресок, мозаичных полов и колонн. Большое количество складских построек, крепостная стена, в толще которой находилось около двухсот помещений, где жили солдаты гарнизона, — все подтверждало достоверность описания внутреннего устройства крепости, сделанного Иосифом Флавием. В жилищах солдат было найдено множество предметов домашнего обихода и, самое главное, рукописи, пощаженные огнем. Кроме того, ученые обнаружили огромное количество монет (около 4000), из них некоторые, самые редкие, относились к последнему году восстания против римлян. В изобилии были представлены орудия труда, оружие, украшения, остатки мебели, посуды, масса глиняных черепков, использовавшихся для записей самого разного характера — имени владельца, содержимого сосуда, квитанций, счетов. Но самое неизгладимое впечатление произвела на участников экспедиции находка, связанная с последними часами защитников крепости. При разборке кучи мусора, перемешанного со строительными остатками, было обнаружено десять черепков с написанными на них именами, причем по характеру письма было ясно, что надписывались эти имена небрежно, в большой спешке. На одном из черепков было начертано — Бенйаир. Сопоставив это имя (так звали вождя, возглавившего защиту Масады), число черепков — их было десять — и рассказ Иосифа Флавия о роковой жеребьевке среди десяти воинов, оставшихся в живых в день всеобщего самоубийства, ученые пришли к выводу, что эти черепки служат еще одним страшным подтверждением достоверности свершившейся здесь некогда трагедии. Среди множества предметов самого различного назначения археологам посчастливилось найти и рукописи, чудом уцелевшие в огне пожарища. Когда специалисты-археологи приступили к их изучению, то выяснилось, что в числе этих рукописей находятся самые поздние по времени произведения кумранитов. Следовательно, среди защитников Масады оказались и члены кумранской общины, которые вопреки своему стремлению к мирной и уединенной жизни под влиянием бедствий, обрушившихся на страну, были вынуждены выступить против римского гнета вместе со всем народом.

Эрих Церен отмечает поразительное сходство между кумранским «учителем праведности» и Иисусом из Назарета христианской религии. О судьбе их рассказывалось примерно одно и то же: оба «учили», оба были гонимы и казнены. Однако в противоположность христианскому Иисусу ни одна из кумранских рукописей не называет ни имени «учителя праведности», ни времени его жизни, ни имени его гонителя и противника (он выступает лишь в качестве «нечестивого священника»). Конечно, ученые, занимающиеся кумранскими рукописями, прилагают все усилия для того, чтобы выяснить, существовал ли в действительности «учитель праведности», сыгравший такую значительную роль в истории кумранской общины и снискавший себе среди ее членов столь большую посмертную славу. И те, кто хочет подтвердить, что «учитель праведности» — фигура, реально существовавшая, и те, кто думает, что это лицо вымышленное, ищут подтверждения своим домыслам в трудах древних авторов и в различном толковании кумранских текстов. Но пока что все их выводы остаются лишь на уровне более или менее убедительных предположений.

Совершенно иначе дело обстоит с христианским Иисусом из Назарета, биография и деятельность которого приурочены в евангельских сказаниях к определенному времени и связаны с определенными местами. И вот в этом вопросе Эрих Церен занимает совершенно четкую позицию, очень близкую к точке зрения большей части советских ученых, работавших над проблемами возникновения христианской религии. По существу, «Библейские холмы» Э. Церена были задуманы как археолого-романтическое введение к его следующей книге, вышедшей у нас под названием «Лунный бог», целиком посвященной истокам возникновения христианства и личности Иисуса Христа. В «Лунном боге» Эрих Церен, основываясь на том огромном археологическом материале, по которому он с таким блеском провел читателя в «Библейских холмах», ярко и увлеченно излагает свою точку зрения на библейско-евангельские сказания (возникновение образа Иисуса).

Здесь, по всей вероятности, для читателя, не слишком искушенного в вопросах истории религии, следует сделать небольшой экскурс в область христологии.

Как известно, личность основателя христианской религии породила бесконечное количество споров и такое же количество исследований на различных языках. Спор идет прежде всего между сторонниками существования Иисуса как исторического лица и теми, кто считает, что Иисус Христос является продуктом религиозного мифотворчества. Многие западноевропейские ученые отрицают историческое существование Иисуса Христа, считая Иисуса астральным божеством, олицетворенным небесным светилом, мифическим богом-спасителем, подобным солнечному богу-спасителю Митре, культ которого, занесенный из Ирана в I в. н. э., широко распространился по всему античному миру. Эти последователи астральной теории находят объяснение всем евангельским событиям в символическом толковании расположения созвездий и планет на небосводе. На астральной точке зрения настаивали видные ученые Г. Винклер, А. Древс, А. Немоевский, убежденным сторонником астрального толкования евангельских текстов был известный русский ученый и революционер Н. А. Морозов. В своем труде «Христос», написанном на основе анализа Апокалипсиса («Откровения Иоанна») — раннехристианского произведения, полного фантастической символики и грозных пророчеств о гибели мира, Н. А. Морозов доказывает, что Апокалипсис не что иное, как символическое и поэтическое описание явлений, реально происходивших на небе. Правда, Н. А. Морозов не отрицал, что образ Христа имел определенный исторический прототип, вокруг которого и сгруппировались астральные мифы.

Среди многочисленных сторонников исторического существования Иисуса Христа также нет единодушия, его деятельность и личность оцениваются по-разному. Для одних он бунтарь, вождь угнетенных масс, социальный реформатор. На такое понимание образа Иисуса Христа опиралось возникшее в середине XIX в. в Западной Европе движение «христианского социализма». С подобной революционно-социалистической трактовкой учения Иисуса Христа выступали и представители утопического социализма (например, Э. Кабе и В. Вейтлинг). По их мнению, Иисус Христос и его последователи были первыми проповедниками коммунизма на земле. Для других Иисус Христос — умный, добрый, обаятельный человек, понявший, чт? нужно людям для того, чтобы быть счастливыми, и учивший их этому. Такое толкование личности Иисуса встречается в произведениях Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Э. Ренана. Для писателей и ученых французского Просвещения (Вольтера, Дидро, Гольбаха), которые воспринимали христианскую религию и культ Иисуса Христа как идеологию, глубоко враждебную человеческому разуму, Иисус Христос был невежественным фанатиком или просто безумцем. Со времени опубликования «Завещания» Жана Мелье, католического священника, жившего во Франции в конце XVII — начале XVIII в., большую популярность снискала выдвинутая им версия о том, что Иисус Христос был душевнобольным человеком. Мелье ссылался на евангельские тексты, из которых явствовало, что таково мнение окружающих (даже самых близких Иисусу) лиц и что мысли и слова самого Иисуса, не говоря уже о многих поступках, свидетельствуют о его ненормальности. Последователи Мелье, анализируя поведение Иисуса, находили у него все признаки тяжелого психического заболевания — паранойи. Этот диагноз был установлен известным французским врачом-психиатром А. Бинэ-Санглэ в книге «Безумие Иисуса», изданной в 90-х годах прошлого века.

Таковы основные точки зрения на Иисуса Христа как личность, реально существовавшую в определенную историческую эпоху. Для каждого из этих построений характерен один порок — отсутствие исторической объективности и одностороннее освещение фигуры Иисуса Христа при умалчивании тех данных евангельской литературы, которые противоречат создаваемому образу. А поскольку евангельские тексты содержат множество противоречивых сведений, то для подтверждения любой точки зрения можно найти любое количество аргументов. Но и для опровержения этих взглядов можно извлечь из тех же текстов равноценное количество столь же убедительных доводов.

Вопросам происхождения христианства и тесно связанной с ним проблеме личности Христа много внимания уделено в советской исторической науке. В работах Р. Ю. Виппера «Рим и раннее христианство», С. И. Ковалева «Основные вопросы происхождения христианства», А. Б. Рановича «Раннее христианство», Я. А. Ленцмана «Происхождение христианства» сложнейшие проблемы возникновения христианской религии исследуются на основе марксистского исторического метода, позволяющего правильно вскрыть те реальные предпосылки, в результате которых сложилось христианское вероучение. Среди работ, посвященных специальному исследованию личности Иисуса Христа, следует назвать книгу М. М. Кубланова «Иисус Христос — бог, человек, миф?» и И. М. Крывелева «Что знает история об Иисусе Христе?», где отражена вся основная литература по этому вопросу.

Христианство как религиозное учение возникло в восточных провинциях Римской империи в обстановке все усиливающегося гнета рабовладельцев. Народные низы, эксплуатируемые и бесправные, крестьяне, разоренные чужеземными захватчиками и своими собственными землевладельцами, население подвластных Риму земель, искалеченное войнами, обращенное в рабство, жаждали выхода из создавшегося положения. Состояние духовной приниженности привело массы угнетенных и обездоленных людей к поискам спасения «свыше», то есть к мистическому ожиданию «спасителя», который восстановит справедливость на земле. Это был сознательный уход от мучительной жизни в религиозные фантазии и мечты. Восточные культы умирающих и воскресающих богов, которые захлестнули в первые века нашей эры Римскую империю, поддерживали эти религиозно-мистические настроения. Таинственные мистерии, связанные с почитанием финикийского Адониса, фригийского Аттиса, египетского Осириса, иранского бога солнца Митры, привлекали к себе людей обещанием спасения и благополучия в загробной жизни. К числу таких спасителей был отнесен и Иисус Христос, мессия (помазанник божий).

Предполагают, что первоначально христианство представляло собой одну из сект иудейской религии, причем сложившуюся не в Палестине, а в египетской Александрии, куда после поражения в Иудейской войне бежала часть иудеев. Среди этих обездоленных слоев населения, подавленных, помимо всего прочего, поражением в освободительной борьбе против иноземных поработителей, мессианские настроения были особенно сильны. В обстановке напряженного ожидания прихода мессии — общечеловеческого спасителя (который вне Палестины утратил черты собственно иудейского освободителя, царя из рода Давида) — люди объединялись в религиозные общины. Большинство их членов составляли рабы и городская беднота. По словам римского философа Цельса, проповедниками христианского учения было «невежественное простонародье»: сапожники, валяльщики, шерстобитчики — «самые грубые мужланы». Организация первых общин была очень проста. Члены общины собирались на общие трапезы и беседы, слушали проповеди и поучения. Бродячие проповедники новой веры переходили из одного селения в другое. И бесправное, обездоленное население разноплеменной Римской империи с жадностью слушало рассказы о жизни, чудесах и подвиге божественного спасителя.

Судя по тому как относительно быстро распространялось христианское учение, оно, по-видимому, по сравнению с другими религиями богов-спасителей имело большую притягательную силу, прежде всего потому, что обращалось с обещанием спасения ко всем верующим, независимо от их общественной и этнической принадлежности. Знаменитый тезис христианской проповеди «нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного» раскрывает одну из самых привлекательных для того времени черт христианской религии. Кроме того, все другие боги-спасители должны были появиться на земле только в будущем, у христианства же было то преимущество, что, согласно его учению, Иисус уже приходил, жил среди людей, пострадал за них и воскрес для того, чтобы явиться на этот раз в качестве грозного мессии-освободителя, вершителя последнего справедливого суда.

Эти бунтарские мечты о возмездии, которое постигнет ненавистный Рим — олицетворение насилия, зла и пороков, — нашли свое яркое выражение в самом раннем произведении христианской литературы — Апокалипсисе, традиционно датируемом 69 г. н. э. Это произведение проникнуто ненавистью к угнетателям, пафосом борьбы со злом, и, как отмечает Ф. Энгельс, здесь «есть ощущение того, что… эта борьба увенчается победой».

Итак, историческая обстановка, умонастроение масс, удачное совмещение многих компонентов, заимствованных из культов восточных богов-спасителей, обращение ко всем людям без различия, ко всем, кто нуждался в религиозном утешении и поддержке, кто уповал на приход «небесного заступника», — все это, вместе взятое, и дало христианству возможность стать первой мировой религией. Христианство возникло и распространилось в среде социальных низов и в какой-то мере было создано ими на основе мессианских настроений. Сквозь эту призму и следует рассматривать историю развития образа Иисуса Христа, который, по мнению современных теологов, является краеугольным камнем христианской веры. Отсюда шумиха вокруг открытий библейской археологии, подтверждающих то или иное свидетельство Ветхого или Нового завета. Отсюда стремление западных ученых найти «историческое звено», подтверждающее, что у колыбели христианства девятнадцать столетий назад в маленькой Иудее стоял основатель христианского вероучения, будь то пророк, богочеловек или просто проповедник новой веры.

Однако анализ Апокалипсиса показывает, что в то время, когда он создавался, представления об Иисусе Христе как о человеке, жившем среди людей, еще не существовало. В Апокалипсисе Иисус выступает в самых фантастических образах — то небесного первосвященника, облаченного в пышные одежды иудейских царей, то агнца небесного с семью очами и семью рогами, то сына божьего, пребывающего на небесах, то победоносного предводителя небесных сил, носящего имя божественного Слова — Логоса. На небесах он в виде искупительного агнца добровольно «был заклан» за весь грешный мир, там он и родился от «жены, облеченной в солнце», подвергался вместе с родившей его преследованиям небесного дракона и пребывает на небесах у престола всевышнего, чтобы в конце времен, вступив в борьбу с дьяволом, победить его и установить вечное царство справедливости и блаженства на земле. Вся деятельность апокалипсического Иисуса Христа протекает на небесах, и лишь в заключение «сын божий» приходит на землю.

В Посланиях апостола Павла, произведении христианской литературы, хронологически следующем за Апокалипсисом, Иисус Христос описывается уже более реалистически. Он остается божеством, сыном бога и божественным искупителем, но уже наделен обликом человека. Однако в ранних посланиях Павла он выступает как фигура мистическая, так как там нет ни упоминаний о его проповеднической деятельности, ни ссылок на его слова. И только в евангельских текстах, которые были написаны не ранее II в. н. э., излагается биография Иисуса Христа и приводятся его проповеди.

Следовательно, развитие представлений об Иисусе Христе шло от образа символического божественного существа, выступающего в пророчествах Апокалипсиса, к образу справедливого и милосердного сына божьего в облике человека, страшной смертью купившего спасение всех людей.

Такова точка зрения большинства ученых, стоящих на позициях материалистического понимания происхождения христианства и возникновения образа Иисуса Христа.

Чтобы убедиться полностью в научно-атеистическом подходе автора «Библейских холмов» к библейским и евангельским сказаниям, следует еще раз вернуться к его книге «Лунный бог», где эта позиция выражена еще более отчетливо. Одна из глав его введения к этой книге названа «Не был ли Иисус из Назарета луной?». Таким образом автор сразу заявляет о себе как о стороннике астрального происхождения мифа об Иисусе Христе. Не ограничиваясь доказательствами, связанными только с астральными мифами, Э. Церен проводит читателя через евангельские легенды, мифологию языческих дохристианских верований, через мощные пласты материалов по сравнительной истории религий.

Важное место в книге занимает подробный критический обзор всех христианских письменных источников, в которых встречаются сведения об Иисусе Христе, а также свидетельств о нем в произведениях авторов I–II вв. н. э.

Церен подчеркивает, что ни один из евангелистов, свидетельствующих об Иисусе Христе, не был непосредственным очевидцем событий, описываемых в евангельских повествованиях. Однако он ничего не говорит о грубых исторических ошибках евангелистов, их погрешностях в описании быта, хозяйственной жизни и географии Палестины, которые свидетельствуют о том, что люди, выступавшие в качестве свидетелей жизни и деятельности Иисуса, никогда в Палестине не были. Между тем эти бесспорные данные только подкрепили бы заключение Церена о том, что ни один из авторов евангельских текстов Иисуса не видел, не слышал и не мог быть его учеником.

Когда речь идет об упоминаниях имени Иисуса Христа в трудах античных историков, Церен занимает недостаточно критическую позицию, признавая подлинным, например, то место из «Иудейских древностей» римского историка Иосифа Флавия, где говорится об Иакове, брате Иисуса. Многие ученые склоняются к тому, что это позднейшая вставка, равно как упоминание о христианах у римского историка Тацита и заметка у римского же историка Светония о подстрекателе смут среди иудеев — Христе. Церен же доверяет этой заметке настолько, что на основании ее делает вывод о том, что через девятнадцать лет после смерти Иисуса Христа среди проживавших в Риме иудеев были волнения в связи с ожиданием прихода мессии через девятнадцать лет. Даже если рассматривать упоминание Светония как подлинный текст, то из него явствует, что прямого отношения к Иисусу Христу этот отрывок не имеет, прежде всего потому, что Иисус никак не мог находиться в Риме и подстрекать иудеев к смуте спустя 20 лет после своей смерти. Что же касается самого имени Хрест, то оно было весьма распространенным среди римских рабов и вольноотпущенников.

Церен обстоятельно рассматривает все те компоненты, из которых могло сложиться представление об Иисусе Христе как спасителе, искупившем своей мучительной смертью грехи всего человечества. Церен ищет эти компоненты как в христианской, так и в языческой мифологии, восходящей к доисторической эпохе, религиозных представлениях и обрядах, извлекая оттуда дополнительные аргументы для подкрепления тезиса о том, что Иисус Христос по сути своей такое же мифическое существо, как, скажем, Син — бог луны у древних шумеров и вавилонян, или Тот — лунное божество древних египтян, в отношении которых никогда не вставал вопрос о реальности их исторического существования.

Почему же встал этот вопрос в отношении Иисуса? Церен, несмотря на то, что он мыслит реалистически и стремится быть исторически объективным, невзирая на весьма критическое отношение к евангельским текстам и другим памятникам раннехристианской литературы, допускает возможность того, что, в первой половине I в. н. э. в Иудее, находившейся под властью римского наместника, был казнен маленький, незаметный проповедник одной из многочисленных сект, существовавших в то время. Его смерть, совпав с лунным затмением, вызвала к жизни массу слухов и легенд. Они легли в основу религиозного мифотворчества и превратили незначительную и безвестную личность в великую мистическую фигуру основателя новой религии и спасителя рода человеческого.

В связи с подобным толкованием личности Иисуса небезынтересно напомнить о дискуссии, возникшей между двумя современными историками христианства, стоявшими на позициях марксистской методологии.

В предисловии к книге «Происхождение христианства» А. Робертсона, английского ученого и коммуниста, советский историк С. И. Ковалев, давая общую высокую оценку работе, написанной на основе марксистского понимания исторического процесса, поставил в вину автору признание «рационального» исторического зерна в евангельских мифах, признание реальности существования Иисуса из Назарета. С. И. Ковалев изложил существующую в советской исторической науке точку зрения на развитие образа Иисуса Христа от фантастического сверхъестественного существа из Апокалипсиса к человеку. А. Робертсон, отвечая на возражения С. И. Ковалева в послесловии ко второму изданию «Происхождения христианства» на русском языке, все же не отказался от мысли, что рациональное зерно «следует искать в социальных движениях, имевших место в Палестине в I веке н. э. Вокруг распятого вождя этого движения, или, что более вероятно, вокруг слившихся легенд о нескольких вождях был создан первоначальный евангельский рассказ… Речь идет не об обожествленном человеке. Речь идет и не об очеловеченном боге. Речь идет, как я пытаюсь разъяснить, о двух противоположных движениях: 1) о народном мессианизме, движении, которое „связывалось с именем то одного, то другого вождя и было в состоянии пережить смерть многих из них“, — одним из таких вождей был Иисус Назарянин, и 2) о мистическом культе „Христа Иисуса“, пропагандировавшемся Павлом и другими для противодействия народному мессианству. Речь идет… об этих двух противоположных движениях… сливающихся в одно для того, чтобы выжить», — пишет А. Робертсон.

Аргументацию Робертсона в пользу «рационального зерна» евангельских мифов приводить здесь подробно нецелесообразно, поскольку есть возможность отослать читателя к его книге, вышедшей у нас двумя изданиями (А. Робертсон. Происхождение христианства. М., 1956). Следует только отметить, что в концепции происхождения христианской религии признание исторической реальности Иисуса Христа у Робертсона не играет сколько-нибудь значительной роли, и в этом отношении позиция Церена, о которой говорилось выше, сближается с позицией Робертсона. Однако Робертсон, отталкиваясь от факта распятия реально существовавшего, с его точки зрения, вождя религиозного движения, дает глубокий анализ социально-экономических и политических условий, при которых могло зародиться и зародилось христианское вероучение как оппозиция низов, получившая религиозную окраску. Для Церена мучительная смерть Иисуса на Голгофе служит отправной точкой для углубления в дебри древнейших религий, в которых он ищет прототипы образу распятого в час лунного затмения, прослывшего благодаря этому богом.

Автор рисует впечатляющую картину глубокой древности и известной общности религиозных представлений, уходящих своими корнями в доисторический, дописьменный период. Он прослеживает неразрывную связь древнейших образов религиозной символики с наблюдением небесных явлений, с лунным циклом, с Млечным Путем. Красной нитью проходит мысль о преемственности религиозных символов, связанных с лунным культом и переходящих из древнейших религий в более усложненном виде в религиозные представления последующих эпох. Стремясь доказать, что культ луны — один из самых древних, Церен без всяких оговорок утверждает, что он зародился в последний ледниковый период, то есть в эпоху палеолита. Между тем самые ранние погребения первобытного человека, дающие повод предполагать зачатки религиозных представлений (это признают далеко не все ученые), относятся к эпохе среднего палеолита и принадлежат неандертальцам. Советский археолог А. П. Окладников, открывший погребение неандертальского мальчика в пещере Тешик-Таш (в Узбекистане), высказал предположение, что здесь видны следы зачатков солнечного культа, так как вокруг человеческого скелета в определенном порядке были расположены рога горного козла. Несомненно, что Церен в этом сопровождении увидел бы символ культа луны. Другие же ученые полагают, что захоронение свидетельствует о зарождении примитивных религиозных представлений, связанных с охотой и зачатками погребального культа.

Ни о каких отвлеченных и оформившихся религиозных представлениях, а тем более о развитой религиозной символике у неандертальцев говорить не приходится. В пещерных росписях, сделанных в верхнепалеолитическую эпоху, изображены различные животные (зубры, олени, кабаны), чаще всего раненные копьем или дротиком. В этих изображениях ученые усматривают следы охотничьей магии, которая способствовала, по убеждению первобытных людей, удачной охоте. Эта точка зрения подтверждается этнографическими данными. У ряда народов был обычай перед охотой рисовать изображение животного, на которого охотник собирался охотиться, и поражать его копьем или палицей. Первобытные люди верили, что после этого охота пройдет успешно. Потребность в применении охотничьей магии служила лишним доказательством тому, что зависимость первобытного человека от окружающей природы была безгранично велика. Человек был еще очень слаб в своей борьбе за существование. Наука установила на основании изучения костных остатков первобытного человека, что около 50 процентов неандертальцев умирало, не достигнув двадцатилетнего возраста. Высокая смертность была результатом трудных условий жизни, эпидемий и частых голодовок. Очень ярко характеризует состояние доисторического человека, целиком зависевшего от окружающего мира, беседа известного норвежского путешественника Кнуда Расмуссена с эскимосским шаманом, приведенная писателем в книге «Великий санный путь». «Мы боимся… — сказал Расмуссену шаман. — Мы боимся непогоды, с которой должны бороться, вырывая пищу у земли и моря. Мы боимся нужды и голода в холодных снежных хижинах. Мы боимся болезни, которую ежедневно видим около себя… Мы боимся мертвых людей и душ зверей, убитых на лове. Мы боимся духов земли и воздуха… И мы столь несведущи, несмотря на всех наших заклинателей, что боимся всего, чего не знаем. Боимся того, что видим вокруг себя, и боимся того, о чем говорят предания. Поэтому мы держимся своих обычаев и соблюдаем наши запреты». Этот рассказ эскимоса, находящегося примерно в тех же условиях, в каких жили наши первобытные предки, прежде всего раскрывает причины возникновения религиозных верований. Страх и беспомощность перед непонятными силами природы — вот истоки веры в сверхъестественное. От удачи или неудачи на охоте непосредственно зависело дальнейшее существование первобытного человека. Отсюда такая значительная роль охотничьей магии в ранних религиозных представлениях эпохи палеолита. Поэтому толкование Цереном изображений рогатых животных в пещерных росписях как символов лунного культа и воплощения лунного серпа не выглядит научно оправданным для столь раннего времени.

Однако Церену вообще не свойственна манера аргументировать свои теоретические воззрения ссылками на какой-либо авторитет. Он просто излагает свою точку зрения на зарождение лунного культа и, отправляясь от нее, прослеживает дальнейший путь развития религии луны и звездного неба. Конечно, гипотеза о почитании луны в древнейший период имеет право на существование, как и любая другая, но ее следует подкрепить доказательствами.

Вообще следует отметить, что в последнее время для целого ряда представителей современной западной науки характерна тенденция пересмотра старых и некогда отвергнутых концепций. Так, астрально-мифологическое истолкование происхождения религий в свое время было вытеснено анимистической, преанимистической и рядом других теорий. Книга Э. Церена «Лунный бог» целиком построена на астрально-мифологической концепции, в основе которой лежит лунная символика. Правда, выступая со своей теорией лунарного происхождения христианской религии, автор уделяет серьезное внимание всем тем социально-экономическим условиям, в недрах которых складывалось мировоззрение зарождающегося христианства. Однако критическое восприятие Э. Цереном многих данных современной библеистики не мешает ему некритически подходить к астральной символике, видя всюду символы луны (подобное злоупотребление методом символов опять же характерно для многих современных западных ученых). В то же время обе книги Э. Церена насыщены большим количеством фактов, часто малоизвестных и интересно сопоставленных.

Следует отметить, что в процессе создания книг на библейско-христианскую тематику у Э. Церена все более четко выступает его атеистическая направленность. Не случайно в письме к ныне покойному профессору Д. П. Каллистову он заметил, что из-за атеистических высказываний на страницах «Лунного бога» эту книгу отказались издавать в ряде западных стран.

И действительно, в «Лунном боге» Э. Церен наносит удар по христианскому мессианизму — учению о втором пришествии Христа на землю. «Христос никогда не придет, чтобы спасти мир, ибо он никогда не воскресал» — так заключает Церен свою книгу.

А ведь в современном богословии тезис о воскресении Иисуса Христа наряду с «парадоксом воплощения», с чудесами, сотворенными им, и с учением о конце мира и о втором пришествии его на землю рассматривается как центральный стержень христианской религии. В книге Церена, написанной для широкого круга читателей, опровергается и «парадокс воплощения» (божества в человеке), и воскресение на третий день, и идея второго пришествия. И вышла эта книга в Западной Германии, где поднялось реакционное движение сторонников христианской ортодоксии, не признающих никаких уступок модернизму в толковании образа Иисуса Христа. Члены этого общества — «Вероисповедное движение — никакого другого евангелия» — не только выступают в печати, но собирают массовые собрания и митинги, проходящие в накаленной атмосфере. Поэтому книга Церена явилась одновременно ответом реалистически мыслящего писателя наиболее фанатичным и ортодоксальным сторонникам христианского вероисповедания.

Пусть читатель не посетует, что в послесловии к «Библейским холмам» столько страниц уделено «Лунному богу». Но, чтобы говорить о творчестве Эриха Церена в целом и до конца понять его позицию в сложных и запутанных вопросах зарождения человеческой культуры и возникновения древнейшего религиозного мировоззрения, это представлялось совершенно необходимым. Эрих Церен написал два увлекательных романа из истории общечеловеческой культуры и о людях, которые занимаются этой историей. Не случайно в предисловии польского писателя Зенона Косидовского, написанном им к своей книге «Библейские сказания», вышедшей у нас в стране несколькими изданиями, мы читаем знаменательную фразу: «На мой взгляд, нет ничего более захватывающего, чем жизнеописание длинной вереницы исследователей, гениальных и благородных энтузиастов, бескорыстных искателей истины, жаждущих знаний, которые наперекор всему ниспровергали предрассудок за предрассудком и проливали все больше света в наши непросвещенные умы… Их жертвы и триумфы — это, пожалуй, самая заманчивая из литературных тем».

И, безусловно, книга Эриха Церена «Библейские холмы» пронизана именно этим благородным стремлением.

А. Нейхардт