Глава 19 Чудо жизни

Глава 19

Чудо жизни

День или два я смотрел на мир совсем по-другому. Прогулки среди ферм и гор всегда приносили успокоение. Я принимал философию священника с жаждой, и она обращалась к моему здравому смыслу. Это помогало и всегда будет помогать.

Но даже философия и ее целительное воздействие не могли побороть тот ужас, который я испытал во время своего первого сопроводительного полета над Окинавой. Ни одна воздушная битва не опустошала меня до такой степени. Никогда до сих пор я не видел, как люди один за другим сознательно идут на смерть.

Всю ночь после полета я ворочался на койке, словно в лихорадке. Одни и те же бесконечные картины неслись в моей голове. Иногда я сопровождал пятнадцать камикадзе, наблюдая за тем, как обрывалась их жизнь. А иногда я оставался один, и подо мной была лишь спокойная водная гладь. Пока я видел только воду, было в общем-то неплохо. Тяготило только чувство одиночества. Но долго удерживать в голове водную гладь было невозможно. Как бы крепко я ни зажмуривал глаза, прогнать видение, в котором горели корабли, никак не удавалось.

Всю ночь я видел этот ужасный конвой. Резкое пикирование – все ниже, ниже и ниже. Корабли становятся все больше. Трассирующие пули похожи на ослепительные красные линии. Взрыв и распускающийся цветок смерти. В этот момент я всегда выныривал из ночного кошмара. Это чувство знакомо каждому человеку, но тогда оно было во сто крат сильнее, чем обычно. А потом я лежал и дрожал, одновременно боясь заснуть и продолжать бодрствовать.

С той ночи и еще несколько дней я вдруг стал размышлять над тем, что станет с моим телом. Как будет выглядеть после взрыва моя голова, когда пойдет на дно океана? Как глубоко она опустится – на милю, на две? Какая глубина была вблизи Окинавы? Я видел ногу, качавшуюся на волнах. Вероятно, в ожидании акул. А мои пальцы? Они покажутся странными какой-нибудь рыбе? А может, ее круглый глаз заметит что-то запутавшееся в водорослях, и потом рыба начнет их обгрызать?

Ни один раз за эти ужасные ночи мой матрац становился таким влажным и горячим от пота, что я вставал и подходил к окну в надежде на освежающее дуновение ветерка. Я стоял довольно долго, давая матрацу хоть немного остыть. А иногда переворачивал его. Другая сторона была все же попрохладнее. За несколько дней моя грудь покрылась потницей.

Во время коротких мгновений, когда наступал хотя бы мимолетный покой, я старался думать о доме. Теперь я не писал письма так часто, потому что их проверяла цензура, и некоторые из них так никогда и не доходили до адресата. Нужно было писать лишь общие слова, а это не приносило никакого удовлетворения.

Но даже в таких условиях мама и Томика регулярно присылали мне письма. Ономити бомбили, но никто из моих родственников и соседей не пострадал. Теперь, после стольких месяцеввдали от дома, во мне иногда стали оживать воспоминания. Все, что было связано с Ономити, казалось сном. Нет, все же я не так часто думал о своем доме.

Когда меня включили в группу сопровождения, я стал редко видеться с Тацуно и Накамурой. Наши казармы находились на значительном расстоянии друг от друга. Иногда мы с Накамурой вылетали вместе, но Тацуно, как менее опытного, отправляли только на разведку.

Но, несмотря на муки, страх, рухнувшие надежды, отчаяние, мы, пилоты группы сопровождения, узнали и кое-что ценное. Мы поняли, что требовалось от камикадзе, чтобы его смерть не пропала даром.

Наблюдая за другими, я набирался опыта и каждый день по нескольку раз планировал свою собственную гибель. По крайней мере, она должна была стать эффективной. Я знал, как это сделать. Я видел, как делали это другие летчики. Я утащу за собой на тот свет много врагов!

Новичку может показаться, что это совсем просто – спикировать на корабль. Однако существовали факторы, превращавшие этот маневр в очень сложную задачу. Ведь истребители противника тоже не дремали. Кроме того, каждый корабль вел мощный заградительный огонь. Зенитные орудия и крупнокалиберные пулеметы создавали плотную свинцовую стену. Сами суда часто маневрировали, и устремившиеся прямо на них самолеты рисковали просто упасть в воду. В предзакатные часы атакующий легко мог совершить ошибку. Один камикадзе с соседней базы в сумерках принял за корабль противника маленький остров. Могучий взрыв на пустынном берегу лишь подтвердил его ошибку.

По моей оценке, лучше всего было снизиться до пяти – десяти тысяч футов, оставив солнце позади. Угол пикирования находился в пределах от сорока пяти до шестидесяти градусов. Выровняться нужно было где-то на пятистах ярдах от цели и ударить в корму как можно ближе к воде.

При таких условиях ты не попадал под прицел крупных орудий. И существовало еще одно преимущество: корабли рисковали попасть друг в друга собственными снарядами.

Однако, несмотря на мои отчаянные усилия, среднее число удачных попаданий колебалось от десяти до пятнадцати процентов. Печальное отличие от первых результатов в Лусоне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.