Город-монстр
Город-монстр
И вот самозваный император, по нашей предварительной версии должный именоваться Лжедмитрием III, учредил город с именем апостола, тождественным своему. И город этот им основан в самом центре комариных болот. И хоть вгонял Петр в фундамент своей бредовой затеи ежегодные сотни тысяч жизней русских людей, но чем-либо оправдать строительство своего безжизненного детища никак поначалу не мог — зазвать туда купцов было достаточно сложно, а потому:
«Новая столица была отвратительным складом, и только… пенька, кожи и другие товары, так как с 1717 года две трети всех продуктов осуждены были направляться туда, — доставлялись с трудом, обремененные огромными расходами на перевозку, а там, не находя покупателей, скоплялись, обезценивались, благодаря своему изобилию, и наконец гнили, особенно пенька» [32].
И вот как той трезвой оценке Дмитриева противоречит лжеверсия Лажечникова:
«…торговля кипит на пристанях и рынках…» [56, с. 353].
Что-то уж больно призрачным и слишком неестественным выглядит этой самой торговли «кипение». Тут прослеживается именно гниение.
И лишь после полного запрещения «преобразователем» продажи пеньки через Архангельск в какой-то мере уменьшилось преобразование на огромных складах в труху столь дефицитного на Западе этого предмета русского экспорта.
И не только доставка товаров из Москвы в Петербург обходилась втрое дороже, нежели в Архангельск, не только жилье для купцов в этом мертворожденном городе, как и доставка груза, требовала в несколько раз больше затрат. Сами условия подхода, а, главное, отхода для морских судов парусного флота являлись достаточно затруднительными. Ведь возможность выхода в открытое море предоставлялась только лишь при наличии попутного ветра, а само пребывание в гавани из-за очень пресной невской воды было нежелательным для дерева, из которого в те времена сооружались корабли.
И лишь титаническими усилиями ограбляемых поборами русских людей и ежегодной потерей товаров на очень крупные суммы для удовлетворения не имеющей аналогов прихоти монарха порт с течением времени все же начал функционировать. Однако для его нормальной работы в последующие Петру царствования пришлось вбухать еще очень много средств. Они пошли на строительство целой системы гидротехнических сооружений, позволяющих из центральной России подвезти к нему барки с грузами, подлежащими очень невыгодному для нас обмену. И лишь эти титанические усилия позволили вдохнуть жизнь в мертворожденную затею царя-антихриста.
Но почему Петр свою столицу решил устроить на месте, наиболее пригодном для вражеского вторжения? Ведь именно здесь, на месте строительства Петербурга, некогда совершил свою знаменитую высадку Ярл Биргер.
Мало того: само устройство порта именно в устье Невы было не просто безумно дорого, но, после победы над шведами, теперь и совершенно нецелесообразно. Более удобные захваченные в войне порты Ревеля и Риги полностью снимали проблему. И период навигации, и подвоз сырья, и близость его сбыта куда как более удобны были через эти уже давно имеющиеся порты. Пути сообщения с ними еще с незапамятных времен были освоены русским человеком и являлись наиболее естественными и рациональными и в торговом, да и в любом ином отношении.
«…победа уменьшила стратегическое значение Петербурга и свела почти к нулю его значение как порта. Устраивать же в нем столицу всегда было безумием… В 1778 году Екатерина II жаловалась, что находится там слишком близко от шведской границы и слишком мало защищена от нападения врасплох, едва не удавшегося однажды Густаву III. Вот что говорилось с точки зрения военной.
С точки зрения торговли, Петербург, правда, представлял довольно ценную водную систему путей сообщения. Но Рига представляла другую, гораздо лучшую… Рига, Либава и Ревель являлись единственными точками соприкосновения России с Западом. Они находились на равном расстоянии от Москвы и от Петербурга, были менее удалены от торговых центров Германии и обладали более мягким климатом» [16, с. 432–433].
«В настоящее время сообщение с городом облегчено проведением железных дорог, но в эпоху великого царствования оно было не только затруднительно, но и опасно. Кампроден на переезде из Москвы в Петербург истратил 1200 руб., потопил дорогой восемь лошадей и часть своего багажа, провел в пути четыре недели и приехал в Петербург совершенно больным. Сам же Петр, обогнавший дипломата, должен был часть пути сделать верхом, переправляясь через реки вплавь» [16, с. 436].
«Но зато между осужденным прошедшим и желанным преобразователю будущим была вырыта пропасть, а национальная жизнь, насильно сосредоточенная в новом центре, получила сначала поверхностный, а потом все более и более глубокий западноевропейский отпечаток, который и хотел придать ей царь. Москва и до сего дня сохранила набожную, почти монашескую внешность. Часовни заграждают пути прохожим на каждом углу улицы. Как бы ни было занято население, оно не проходит мимо, не сотворив крестного знамения и не преклонив колен перед святыми образами, повсюду возбуждающими его благочестие» [16, с. 437].
Книга Валишевского издана до революции. А потому автору тогда не было известно, что наследники «славных дел» воспеваемого им «великого преобразователя» с лихвой исполнят волю своего завещателя. Теперь на московских улицах не только не встретишь часовен, но и крепостных ворот.
«Петербург принял с самого начала и сохранил совершенно иной, светский вид. В Москве было запрещено исполнять светскую музыку. В Петербурге же Петр мог велеть играть целые дни музыкантам-немцам на балконе своего трактира… там совершали богослужения на четырнадцати языках» [16, с. 437].
Вот где только лишь и можно было выращивать ту самую импортномыслящую прослойку доморощенных полунемцев, безудержно раздувающих гидру революции, впоследствии ухайдакавшую своих же созидателей. Этот легкий бриз вечно требуемой ими свободы и породил ту самую бурю столь страшной разрушительности, которая смела всех этих либеральных дворянчиков, чьи кости ныне раскиданы по огромным просторам Земли Русской.
Однако жив отношении музыки, которую Петр столь любливал слушать за едой, он полностью копирует своего предшественника по лжеимператорству:
«За обедом у Димитрия была музыка, чего не делалось при прежних царях» [51, с. 309].
Мы прекрасно знаем, как ненавидел Петр русский лес:
«Вековые дубовые леса в Воронежской губернии были вырублены во имя постройки каких-то двух десятков кораблей. Миллионы бревен валялись десятки лет спустя, свидетельствуя о хищнической, безсистемной вырубке лесов. Целая лесная область была превращена в степь, и в результате верховья Дона перестали быть судоходными. 35 же построенных кораблей сгнило в водах Дона[68]» [19, с. 129–130].
Немногим лучше он поступил и с корабельными лесами Архангельска, где задуманная им флотилия на плаву не продержалась: построенные по голландским проектам корабли оказались не приспособленными для плавания в наших северных широтах.
Почему так, мягко говоря, безхозяйственно он поступил со своими поистине безценными лесными угодьями?
Да потому, что ему в этих граничащих со степью достаточно опасных для его персоны лесных южнорусских дебрях не жить. Не жить ему и в Архангельске, столь серьезно конкурирующим с возводимым на костях новоделом. А потому и не жалко уничтожить: Петр вырубал наше достояние практически под корень, не оставляя потомкам и молодой поросли!
Однако же у себя под носом при постройке города-покойника в лишенном лесных массивов гнилом нежилом месте, куда для его отопления зимой приходилось ввозить лес издалека и который в этой болотистой местности, лишенной настоящих лесов, стоил баснословно дорого:
«…по берегам Невы и вдоль Финского залива стояли… виселицы в поучение хищникам. В черте нынешнего Петербурга, на месте, где теперь таможня, поднимался тогда сосновый лес; так как в нем упорно рубили дрова, то Петр устраивал облаву и присуждал десятого преступника на виселицу, а остальных — к кнуту[69]» [16, с; 503].
Вот такая у Петра, как теперь оказывается, была великая любовь к природе!
По берегам Невы и вдоль Финского залива стояли… виселицы в поучение хищникам. В черте нынешнего Петербурга, на месте, где теперь таможня, поднимался тогда сосновый лес; так как в нем упорно рубили дрова, то Петр устраивал облаву и присуждал десятого преступника на виселицу, а остальных — к кнуту.
И такое не в завоеванном чужеземном государстве, а вроде бы как в своей кровной стране! Возможно ли такое?!
Только лишь в одном единственном случае. Если эта страна диктатору вовсе не кровная, а инородная — чужая! Мало того — люто ему ненавистная!
И все вышеприведенные доводы являются подтверждением того, что именно кровно к русской нации этот самый «великий» ни под каким соусом и близко принадлежать не мог!!!
И его выпуклые рыбьи глаза, черные как смоль, от самых корней кучерявые чисто негроидного типа волосы, жиденькая бороденка, свойственная лишь мулатам, черная чисто хананейского цвета кожа — все говорит о принадлежности Петра к негроидной расе. Ко всему прочему имеется столько заложенных уже чисто на подсознательном уровне отличительных от русского человека особенностей, что лишь перечислив нелюбимые Петром предметы русского обихода, можно с полной уверенностью сообщить о его происхождении, явно и недвусмысленно исключающем какую-либо возможность отношения к нашей нации.
А его лютая, просто патологическая ненависть к русскому лесу выглядит по-особому вопиюще. И здесь присуждение к виселице за обломанный сучок не в счет: куражиться при желании можно над чем угодно. Ведь им оказались загублены не только воронежские леса. Во многих иных регионах нашей державы этот апокалипсический зверь погулял своей секирой не менее безжалостно: русский лес был ему ненавистен, и он рубил его без всякого разбора. А что он из него построил?
При приемке хозяйствования достающейся ей разоренной «великими» реформами страны государыня Елизавета Петровна ни одного корабля в свое наследство не получила…
Так что ни о каком российском флоте, появлению которого мы якобы обязаны «гению Петра», говорить просто не приходится. Наструганные им в неимовернейших количествах фелюги сгнили в пресных водах Невы, даже не дожив до царствования его дочери.
Петр со звериной жестокостью уничтожил половину мужского населения вверенной ему державы. Подобные ему злодеяния на нашей земле совершали лишь Батый, Наполеон, Адольф Гитлер и Ленин со последователями.
И фашистов в проявленной ими звериной жестокости, которая обошлась нам более чем в двадцать миллионов жизней, особо сурово винить не стоит — ведь они враги, которых пускать на свою территорию нельзя (это нам наука перед нынешним снятием шляпы перед «дядюшкой Сэмом»). Императора Наполеона Бонапарта, как и хана Батыя, винить чрезмерно также не следует. Ведь они открытые враги, и пощады от них никто и не дожидался. Однако же своим вероисповеданием, что становится все более очевидным, все они слишком схожи, чтобы этот факт можно было так все и продолжать игнорировать. Потому осквернение православных храмов творилось как при занятии наших городов и весей татаро-монголами, так и их сменившими более нам приближенными по времени варварами — масонами французской революции, пришедшими с Наполеоном для уничтожения русских святынь. А потому нечего удивляться произведенными ими кровавыми злодеяниями — именно мы их доктрине-то как раз и поперек горла, потому как Петр чисто врожденно чувствовал ненависть к Православию, с которым боролся всю свою жизнь.
И колокола на пушки он переливал вовсе не от нужды, но все от той же ненависти. И новые отливать запретил именно поэтому. И патриаршество на Руси уничтожил исключительно для усиления этой борьбы. И имущество у Церкви, опередив большевиков на пару веков, все с той же целью отобрал. Он же и московские часовни к сносу назначил. Но вот уж только здесь явно палку перегнул. И только большевики-ленинцы его «дела» «славные» сносом часовен продолжили, не забыв при этом приступить к уничтожению и проездных башен русских крепостей (на них обычно устанавливалась икона, на которую молились все проходящие в ворота люди)…
Тут можно много еще чего перечислить. Но и всего вышесказанного вполне достаточно, чтобы определить его полную чисто генетическую неприязнь ко всему русскому. А потому Петру и не жалко было инородного и инославного ему народа, который, несмотря на все его усилия, ни под кнутом, ни на дыбе, ни даже на плахе Бога своего предавать все никак не желал. Вот потому и сам подлежал быть преданным на Голгофу.
«…Из дальних губерний каждый год пригоняли толпы крестьян, чтобы рыть канавы и строить дворцы. Не хватало ни лопат, ни заступов, и они землю носили в подолах, камни ворочали голыми руками, а жили в землянках на болоте. Жалованья им не давали, полагалась только пища, да и ту разворовывали чиновники. Наступали холода, и они мерзли, мерли; за городом росли обширные кладбища. Но весной пригоняли новые тысячи, а кладбища, переполненные до краев, сдавали купцам под огороды…»
А раз хворост в его владениях русские люди даже под угрозой смерти все так же продолжали собирать, то, значит, им было уже все равно, от какой смерти погибать: от голода, болезней и холода или под ударами кнута и на виселице. Чему и является вопиющим подтверждением тот зловещий факт, что ежегодно Петр свозил на свою «стройку века» каждый раз все новые и новые сотни тысяч русских людей, обреченных на лютую холодную смерть, от которых к следующему году в живых никого не оставалось!
«Рабочие, определяемые к постройкам областных крепостей, брались на полгода, и на этот срок давалось им продовольствие, но многие не возвращались домой, рабочая повинность была, по замечанию одного современника, бездна, в которой погибало безчисленное количество русского народа…» [51, с. 675].
«…из дальних губерний каждый год пригоняли толпы крестьян, чтобы рыть канавы и строить дворцы. Не хватало ни лопат, ни заступов, и они землю носили в подолах, камни ворочали голыми руками, а жили в землянках на болоте. Жалованья им не давали, полагалась только пища, да и ту разворовывали чиновники. Наступали холода, и они мерзли, мерли; за городом росли обширные кладбища. Но весной пригоняли новые тысячи, а кладбища, переполненные до краев, сдавали купцам под огороды: так они и назывались — «огороды на могилках»» [146, с. 54].
Что нам это напоминает?!
А то, что извлекли из опыта «славных дел» при строительстве Беломорканала, канала им. Москвы (Дмитлага), Метростроя и иных строек века его наследники советского периода. Петербург — это ГУЛАГ петровской революции!
Даже Адольф Гитлер, однажды расстреляв безбилетников, внес этим такой ужас в сознание своих сограждан, что они и по сию пору исправно платят за проезд. А раз платят, то, значит, есть чем.
А у нас, похоже, за дрова свезенным сюда русским людям платить было просто нечем. Так ведь и сами его последователи в изданной ЦК ВЛКСМ о тех временах отписочке достаточно откровенно и сообщают, что никакого жалованья свезенным сюда русским людям вообще не полагалось! А на 133 версты кругом одни болота и ни одной живой души! Это проклятое место представляло собой сплошную пустыню, я потому люди здесь никогда и не жили. Разве что десяток-другой чухонцев в Шушарах. Вот почему Петру не потребовалось ставить вышек и обносить свой ГУЛАГ колючей проволокою — бежать отсюда было некуда!
Однако ж хоть про вышки с колючей проволокой сведения пока не просочились, но о постоянно берущихся откуда-то каких-то «колодниках» один из певцов великости «преобразователя» все ж пробалтывается:
«Петр писал Ромодановскому: «..в людях зело нужда есть, вели по всем городам, приказам и ратушам собрать воров, слать их сюда»» [135, с. 471].
Так вот откуда Петр набирал себе эти ежегодные сотни тысяч рабов! Ведь нет ничего проще: объяви человека вором — и можно слать его в качестве колодника в Петербург! Видать, не зря антихрист за границу учиться ездил. Эту западную манеру борьбы с перенаселением он позаимствовал не иначе как в Германии. Мало того, у самых эффективных борцов с перенаселением: судов таинственной фем.
«…Петр писал князю-кесарю, прося слать еще людей, — «зело здесь болеют, а многие и померли». Шли и шли обозы, рабочие, колодники...» [135, с. 472].
Так что фраза эта теперь вовсе не удивительна — термин «рабочие» в петровском понимании и есть — «колодники»! А скованный по рукам и ногам человек даже хворост в его лесу воровать не сможет — он скован, и, как придет зима, так просто закоченеет и умрет от холода. Тихо и без шума.
И вот откуда этих «колодников» каждый год новых набирали:
«Самые разнообразные окладные и неокладные налоги, существовавшие при Петре, не были поставлены в соответствие с действительною платежною способностью; оттого во все царствование Петра не переводились неоплатные должники казне… приказано было отправлять их на казенные работы…» [51, с. 746].
А ежели кто задумает над таким несчастным человеком, предназначенным на убой, сжалиться, то получит от супостата соответствующее мздовоздаяние:
«Государь (4 апреля 1722 года) указал предавать виновных подьячих смертной казни, если окажется, что они делали потачку колодникам» [51, с. 746].
Такую вот вполне своей кровожадностью достойную Чингисхана империю зла основал некогда Петр, и по сию пору всеми воспеваемый и возвеличиваемый.
Так что изобретшим Беломорканал «щенкам» действительно до «льва» было еще очень далеко. Уничтожаемая им практически под ноль нация о запланированности своего уничтожения не только еще тогда не догадывалась, но не поняла этого даже и теперь, триста лет спустя.
А вот наследники религии Древнего Ханаана с Беломорканала и Соловков назад вернулись живыми. Потому есть хоть кому об этом рассказать. Мало того, не только рассказать, но именно свою религиозную общность и объявить от жидомасонской же революции больше всех, мол, и пострадавшею! Одни они и вернулись, а, значит, лишь они одни, бедолажечки такие, и являются пострадавшими-де совершенно безвинно от этой самой «пролетарской» революции! А вот уже со строек века Петра мало того, что вообще ни одна живая душа так и не возвратилась, но даже и не поняла — за что туда угодила! Те же родственники, кто их в последний этот колодный путь провожал, были подавлены больше не предстоящим их кормильцу за что-то наказанием, но именно случившейся иного рода бедой — преступлением, поскольку колодники в русской семье — это большой позор. Именно стыд является мерилом поступков русского человека. Ведь откуда им было тогда знать, что должниками государству являлись в те времена чуть ли ни вообще все! То есть все население России. Потому эта найденная Петром наша ахиллесова пята так ему тогда в деле борьбы «с перенаселением» и пригодилась.
То же скопировали и его последователи.
И все вышеозначенные преступления, что самое здесь поучительное, творились даже под одними и теми же символами. «Славные дела» у Петра не только совершались под красным флагом, адмиралом которого был назначен масон Меншиков, но и творили их именно комиссары: «…в каждом уезде находились земские комиссары, наблюдавшие за добрым порядком» [136, с. 64].
Какой «добрый порядок» они нам могут предложить, мы уже теперь в полном объеме оценили по достоинству. И заплечных дел мастера в глухих подвалах чрезвычаек уже на нашей же шкуре разъяснили нам свое со времен «преобразователя» много возросшее искусство.
И в этом нет ничего особенного: Петр куда как больше любил все же мертвых, нежели живых. А это является не просто очередной его привычкой ко всему дурному. Это болезнь, называемая некрофилией:
«В Лейдене в анатомическом театре знаменитого Боергова, заметив отвращение русских спутников к трупам, заставил их зубами разрывать мускулы трупа» [125, с. 535–536].
Это отвращение к покойникам нормальных людей для больного недугом некрофилии царя-антихриста являлось возмутительным. Потому он и потребовал от них пусть хотя бы еще лишь видимого уподобления самому себе.
Сам же он покойников просто обожал:
«…Петр… слушал лекции профессора анатомии Рюйша, присутствовал при операциях и, увидав в его анатомическом кабинете превосходно препарированный труп ребенка, который улыбался, как живой, не утерпел и поцеловал его…» [136, с. 51–52].
Этот его поступок, произведенный за нашими границами, убедительно свидетельствует, что его интересовали не только трупы русских людей: Петр обожал практически любые трупы. Даже иностранцев. Такое о себе мнение он закрепил после смерти давнего своего врага:
«Смерть Карла XII в 1718 г. помешала мирным предложениям. В следующие годы Петр посылал свой флот к берегам Швеции, который жег города и села, пока не был заключен Ништадтский мир в 1721 г…» [136, с. 59].
Петровские птенчики и в этой ситуации вели себя как всегда:
«…истребляли всюду хлебное зерно, убивали и угоняли скот и лошадей… перебили множество безоружного народа, не успевшего спастись бегством» [51, с. 731].
И все это несмотря на то, что:
«В 1716 году был издан Устав Воинский, где такие действия, как разгром неприятельских городов, крепостей и населенных пунктов, занятых без сопротивления, карался смертной казнью. В артикулах 104 и 105 Устава «О взятии городов, крепостей, добычей и пленных» перечислялись объекты и лица, нападение на которых после штурма города или крепости запрещалось под страхом смертной казни» [52, с. 39].
Но нам не ведомо для коих нужд составлялись данные артикулы, так как птенчики даже устроили некоторое такое меж собой по количеству истребления беззащитного народонаселения «социалистическое» соревнование:
«Апраксин истребил шесть больших городов, более сотни дворянских усадеб, 826 деревень…» [51, с. 731].
Его сотоварищ по разбоям, конкурент «Генерал-майор Ласи, со своей стороны, сжег два города, двадцать одну владельческую усадьбу, 535 сел и деревень» (там же).
Но почему здесь нет сводок о сражениях и победах? Почему только лишь о количестве разоренных и сожженных деревень?
Так ведь они со Швецией совсем и не думали воевать. А действовали чисто по-пиратски: «…разоряли шведские города налетом, появляясь и исчезая то в том, то в другом месте» (там же).
То есть целых три года, нежданно получив военное преимущество на море, Петр со своими полицейскими заплечных дел войсками занимался ничем не прикрытым пиратством! Убивал и грабил, жег и насиловал…
Ничуть не больше внимания он уделял оказавшейся у него в плену этой самой загранице: «…на строительстве города и Ладожского канала сложили свои косточки и сорок тысяч пленных шведов…» [15, с. 376].
Но с грабежей и массовых убийств чужеземцев он при этом все равно с куда как большим удовольствием переходил к охоте за «белыми неграми», каковыми являлись русские люди, все более и более им закабаляемые:
«На русского плательщика он смотрел жизнерадостно, предполагая в нем неистощимый запас всяких податных сил… в инструкции новоутвержденному сенату: «денег как возможно собирать, понеже деньги суть артериею войны»[70] [124, с. 341].
И выколачивалась с такой «легкостью» суть этой самой «артерии» из русского мужика лишь потому, что все уже прекрасно знали, что «наблюдающими за добрым порядком комиссарами» недоимщики будут забиты в колодки и отправлены в никуда: ведь со строек века тех времен еще никто не возвращался.
А так как «шли людей», потому как «зело мрут», то и комиссары свой «добрый порядок» изысканием «воров» с лихвой обезпечивали, не гнушаясь при этом практически ничем.
«В то время, когда при дворе отправляли маскерады и веселились, в народе слышны были проклятия, за которые неосторожных тащили в тайную канцелярию и предавали варварским мукам» [51, с. 761].
Однако ж и у наследующих им комиссаров, то есть у воинства «щенков», что зафиксировано в фактах многих сотен ныне прославленных святых, замученных комиссарами Ленина, совесть также отсутствовала напрочь. Сколько же ее имелось у гвардии этого самого «льва», коль половину мужского населения им удалось «уличить» в «воровстве», а потому и уничтожить?
Но прекрасно ориентированная на ложь петровская политика способствовала удивительному затуманиванию происходящего. Потому русского мужика так легко ловили на его совестливости. И родственники уводимых за «воровство» не знали, что обвинившие их кормильца люди, петровские комиссары, наблюдающие «за добрым порядком», на самом деле — сами воры и лгуны. И ничего святого для них давно уже нет. А потому действуют они хуже судей «святой» фем. Ведь даже без предварительного удара указкой они хватают первого попавшегося и забивают в колодки. Потому как если кому-либо из этих комиссаров, «наблюдающих за добрым порядком», не удастся выполнить отпущенной ему нормы по сбору неких «воров», то его и самого забьют в те же колодки! А то — к кнуту — и до смерти! Ведь даже на детей дворянских это распространялось, а уж на взрослых — так и подавно! Так что если ты убивать отказываешься, то убьют тебя самого!
В помощь комиссарам были изобретены драконовские законы о страшных поборах и битье недоимщиков. Уже с пеленок каждый человек облагался огромными налогами! А если по лавкам пятнадцать ртов, откуда взять столько денег для покрытия налога?!
Вот отца этого многодетного семейства хватают, объявляют «вором» и отсылают на «стройку века», где суждено ему сначала превратиться в доходягу, а затем замерзнуть зимой тихо и скромно в бараке, переполненном такими же, как и он, русскими людьми, приговоренными царем-антихристом к лютому безжалостному уничтожению.
Но потеря кормильца, между прочим, с осиротевшей семьи никаких налогов не снимает! И она должна теперь решать — как ей поступить: или начать голодать, чтобы хоть как-то попытаться оградить себя от продолжения репрессий со стороны комиссаров, что должно повлечь за собой постепенное вымирание маленьких детей от голода, или ждать, когда старшего из семьи отберут на очередную «стройку века». Затем следующего и т. д. Так должна быть уничтожена под корень эта самая упрямая нация, которая лишь единственная имеет столь не нравящийся любителю заборов с человеческими головами дух, который именуется русским.
Князь С. Е. Трубецкой, 20-е гг. XX в.:
«Петр — не большевик a la lettre, каким выставляют его некоторые, но все же духовная зараза, которая бушует сейчас по России, была и в его душе… Отход от Церкви, глумление над ней («Всепьянейший Собор»!), отрешение от всех традиций и даже ярая вражда к ним… садизм (пытки сына, казни стрельцов) …» [137, с. 326].
Так что такое петровская революция?
Это революция сверху. Она произведена с помощью того самого сословия, которое, продавшись масонам, усадило нам на голову этого хананея. И подручными воцарившийся монстр избрал себе представителей именно этого сословия, лишь слегка сдобрив его безродными выскочками — подонками и шлюхами, да иноземцами, которые были для него своеобразным «Клондайком». И вся эта его гвардия обязана была довести дело Люцифера до конца: до полного истребления этого столь неподатливого племени.
Вот потому-то правящему сословию и выгодно было все это время выгораживать своего вожака, приставившего к кормушке всю свору густо распложенных «славными делами» вампиров. Не было выгоды вскрывать прошлое и царской династии: ведь лишь объявить Петра представителем туземного населения Ханаана было для нее равносильно революции!
Но антихристианская сущность всех этих революций, представляющих собою лишь бочку с водой, где революционеры — это плавающее всегда исключительно наверху кое-что, подразумевает и замену уже порядком поднадоевших донорам революций декораций. Что производится этой бочкой лишь переворачиванием, когда «ничем», то есть донные отложения плавающего на поверхности, как бы делается сразу этим самым «всем». Но при всем при этом само это «кое-что» остается все там же — наверху. И если Петр произвел революцию правящим сословием, то Ленин свой жидомасонский переворот обозвал революцией снизу. То есть, если при Петре в первую очередь уничтожению подлежали низы, то при Ленине, наоборот, — верхи. Затем — «кулаки», затем — «подкулачники» и т. д.
Но суть у них у обоих одна — тотальное уничтожение русского человека!
Но если про большевиков-ленинцев теперь-то уж ясно все, то Петр, чье правление густо обставлено плахами, виселицами, пыточными казематами и застенками — вплоть до его появления в дыму американских небоскребов — оставался все как-то на удивление в тени. И хоть в роли дьявола в дыму он и выглядит вполне на месте, но до сих пор кого ни спроси, все продолжают мямлить про него невразумительное: ну, не прав, ну, убивал, но ведь он чего-то там такое даже как будто бы вроде бы и строил…
Так что верно сказано о ленинских большевиках: «далеко щенкам до льва»! Ведь Петр своими нововведениями хваленую заграницу ох как еще и переплюнул. И по очень важному для них показателю — «борьбе с перенаселением»!
«…людей не жалели — недаром даже большевики воспели Петра. Превращение Московской Руси в европейский «парадиз» стоило дорого. Население сократилось… Современная Россия сокращает свое население по миллиону в год. Но если «петровская демография» шагнет своим подкованным ботфортом в нынешний день, Римский клуб порадуется. И само привидение Нобеля повесит на грудь нашему лидеру какую-нибудь блямбу…» [19, с. 130].
И лишь скоропостижная смерть диктатора избавила русское население России от задуманного антихристом тотального уничтожения.
И все то страшное, что по-настоящему творилось при строительстве Петербурга, мы, к своему глубочайшему прискорбию, так практически совсем и не знаем. Но о лютой смерти от холода сотен тысяч русских людей теперь кое-что проведали. И этот страшный путь нам указали виселицы, словно кресты вдоль дорог после восстания Спартака, с раскачиваемыми на ветру обледенелыми трупами русских людей, казненных царем-палачом за вязанку хвороста. Они тянулись нескончаемым ужасным ограждением жутких владений этого прямого потомка сатанинской нации содомитов. А своим кошмарным забором из виселиц, протянувшимся по берегам Невы и Финского залива на многие десятки километров, он переплюнул не только своих последователей — «щенков» «пролетарской» революции, но и хваленую заграницу, в данной области «искусств» к тому времени преизрядно поднаторевшую.
Да что там заграницу — он переплюнул даже бабушку Ягу! Ей только лишь мечтать о таком ограждении своей людоедской избушечки…
Вот наконец и стала нам более ясна та страшная правда о методах уничтожения миллионов русских людей на самой главной стройке века царя-антихриста. Но был еще и Таганрог, и множество затем уничтоженных флотилий (Архангельская, Переяславльская, Воронежская, С.-Петербургская), заводы, фабрики, каналы и т. д., и т. п.
Но не только закрепощенный Петром простой русский крестьянин в этом концлагере был обречен на тотальное истребление. Обязанный теперь лишь через Петербург торговать пенькой русский купец находился либо под угрозой разорения, ввиду невостребованности ввозимой им продукции, либо под угрозой смертной казни за какие-либо недовольства полученным товаром купца, при Петре особо привилегированного — иностранного:
«В указе 13 марта 1716 года назначается смертная казнь тем русским купцам, которые осмелились бы вкладывать в связки пеньки порченый товар… на который жаловались их английские клиенты (Сборник, т. XI, с. 308)» [16, с. 504].
А через пару лет Петр вводит эти колониальные правила и на многие иные виды русского экспорта, за которые также следует убивать всех попытавшихся нанести финансовый вред столь удивительно обожаемым им колонизаторам — англичанам:
«В 1718 году устроены так называемые браковщики (т. е. поверщики) по торговле льном, пенькою, салом, юфтью и учреждены правила для проверки» [51, с. 694].
Так чья же власть в стране была?! Выходит что английская?!
Так когда же это они нас завоевать успели? Как мы столь удивительнейшим образом прохлопали такой момент случившейся с нами истории?!
Завоевать Россию в открытом бою практически невозможно. Даже объединенная крестоносно-монгольская рать за два года непрерывных с нами сражений сумела стереть с лица земли лишь около двух десятков из имевшейся у нас на то время сотен городов, где самим западноевропейцам дележом добычи заняться не пришлось. Они, дважды получив от нас по зубам, надолго оставили свою бредовую затею.
И им еще тогда стало понятно, что брать нас нужно исключительно лишь с черного хода. А потому и подбросили царице в люльку чернявого мальчика самой устраивающей их крови!
И расчет был верен. Как менталитет незнающей своих родителей цыганки инстинктивно подсказывает ей о необходимости плясать и собирать за это деньги, так и менталитет чернявого подкидыша укажет ему предначертанность стези племени Содома и Гоморры. Кишащие в его крови бесы просто обязаны указать способ уничтожения столь ненавистного хананейской породе оборотней этого русского духа, в нашем Отечестве настоянного веками.
Отсюда вся ненависть ко всему русскому: русскому лесу, русскому образу жизни, русскому крестьянину, русскому мастеровому, русскому купцу, русской вере! Начиная с Бабы-Яги и Кощея Бессмертного, эта ненависть пронизывает всех наших ненавистников — революционеров всех мастей.
А потому не только бедный, но даже богатый человек, если он русский, должен быть казнен по первому же требованию инородца!!!
Такова русофобская политика всех этих взобравшихся на нашу шею «преобразователей».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.