Хроника убийства (продолжение)
Хроника убийства
(продолжение)
Дворец великого князя Михаила Николаевича. 12.30.
Но мольбы в то утро звучали не только в царском дворце. Подобное происходило и во дворце великого князя Михаила Николаевича. Его теперь провожали в Михайловский манеж, как на войну.
«То, что мой отец должен был неизменно сопровождать государя во время этих воскресных парадов, приводило мою матушку в невероятный ужас.
– Я не боюсь ни офицеров, ни солдат, – говорила мать, – но я не верю полиции… Путь к Марсову полю достаточно длинен, и все местные нигилисты могут видеть ваш проезд по улицам» (Из воспоминаний Александра Михайловича).
Но великий князь отправился в Манеж.
Зимний дворец. 12.45.
В это время полицмейстер Дворжицкий на санях подъехал к Зимнему дворцу – сопровождать государя в Манеж.
Из показаний полицмейстера Дворжицкого:
«Без четверти час я был уже у Зимнего дворца, когда граф Лорис-Меликов уезжал из дворца. Войдя вовнутрь подъезда, я встретил министра графа Адлерберга, который в разговоре со мною с грустью отозвался о тяжелом времени вследствие деятельности анархистов. Во время этого разговора мы услышали радостное “Здравие желаем!” караула в ответ на приветствие Его Величества; вслед за сим государь вышел в закрытый подъезд, поздоровался, по обыкновению, со всеми тут находившимися лицами, сел в экипаж и сказал лейб-кучеру Фролу Сергееву: “В манеж – через Певческий мост”».
Это означало: государь отправился в Манеж через Екатерининский канал.
Александр II ехал в закрытой карете. Его сопровождали шестеро терских казаков, седьмой поместился на козлах слева от кучера. За царской каретой в двух санях ехали полицмейстер полковник Адриан Иванович Дворжицкий, а за ним сани начальника охранной стражи царя капитана Коха с полицейскими.
Подъехали к Манежу. И здесь царя приветствовало «ура!» охраны.
Государь вошел в Манеж. Для развода были построены батальон лейбгвардии резервного пехотного полка и лейб-гвардии саперный батальон. На разводе присутствовали наследник и брат государя, великий князь Михаил Николаевич.
13.00. Сырная лавка на Малой Садовой.
Согласно плану, разработанному Исполнительным Комитетом, Богданович и его «жена» народоволка Якимова должны покинуть лавку. В лавке их должен сменить опытный динамитчик, уже знакомый нам – народоволец Фроленко. Он вызвался соединить провода… Фроленко скорее всего придется погибнуть под развалинами дома от взрыва, произведенного его рукою. «Когда он пришел в лавку, – вспоминала Якимова, – я с удивлением увидела, как из принесенного свертка он вынимает колбасу и бутылку красного вина, ставит на стол, приготовляясь закусывать… “Что это?” – почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обреченного на верную смерть под развалинами от взрыва.
– Я должен быть сильным. – И Фроленко невозмутимо принялся за еду».
И он, и метальщики уже попрощались с жизнью.
В окно Фроленко уже видит, как на обоих концах Малой Садовой появлялись конные жандармы – готовятся к возвращению царя. И на обоих концах улицы, смешавшись с прохожими, стоят четыре метальщика «Народной воли».
Наступило время отъезда царя из Манежа.
Якимова покидает сырную лавку, в ней остается один Фроленко. Последнее, что она видит: Фроленко сидит у окна за столом. Перед ним на столе стоит сосуд с раствором, дающим ток. Теперь достаточно опустить в раствор другой полюс, и…
В это время в Михайловском манеже заканчивался развод.
«Развод прошел очень удачно. Государь император был доволен всем происходящим и находился, по-видимому, в хорошем расположении духа, шутил… Окончился развод, и, поговорив немного с окружающими приближенными лицами, государь вышел из манежа» (Д. Милютин).
Александр сел в карету, окруженную конвоем, и скомандовал:
– В Зимний, той же дорогой!
То есть через Екатерининский канал.
В сырной лавке Фроленко видит в окно, как уезжают жандармы. Фроленко понимает: царь поехал другой дорогой – через Екатерининский канал. Напряжение спадает – он остался жить. И Фроленко быстро уходит из лавки.
В это время метальщики покидают свои посты у Малой Садовой. И вслед за царской каретой идут по Михайловской улице в сторону Екатерининского канала.
Софья Перовская уже ждала их на Михайловской улице. И подала знак, означавший, что «метальщики должны направиться на Екатерининский канал, как было заранее условлено».
По дороге во дворец император, как обычно в последнее время, остановился в Михайловском дворце. Здесь живет его кузина великая княгиня Екатерина Михайловна (тезка его жены). Дочь великой княгини Елены Павловны, сподвижницы царя в реформах, и солдафона, великого князя Михаила Павловича пошла в отца – не одобряет реформы, и особенно – брак государя.
Вслед за каретой государя к Михайловскому дворцу подъезжает карета брата царя – великого князя Михаила Николаевича.
Государь и его брат в который раз пытаются (безуспешно) примирить великую княгиню с тезкой Екатериной Михайловной.
В парадной гостиной сервирован чай. Последний чай в жизни государя.
14.00. Екатерининский канал.
Метальщики заняли свои места на Екатерининском канале.
И Перовская рассказывала потом, как метальщик, студент Гриневицкий, «проходя мимо нее, уже направляясь к роковому месту, тихонько улыбнулся ей чуть заметной улыбкой… Он не проявил ни тени страха или волнения и шел на смерть с совершенно спокойной душой».
Как и Фроленко. Радостная смерть, завораживающие объятия террора.
«И жертву жертвой не считать, и лишь для жертвы жить», – писал декабрист Александр Якубович, собиравшийся убить отца Александра II.
Но свои места на канале заняли только три метальщика.
Исчез тот, кто должен был встретить карету первым – рабочий Тимофей Михайлов. Он «почувствовал, что не сможет бросить бомбу, и вернулся домой, даже не дойдя до места». Теперь первым номером оказался Рысаков.
Н. Рысаков: «Около двух часов я был на углу Невского и канала».
Пока метальщики занимали свои места, Перовская через Казанский мост перешла на противоположную сторону Екатерининского канала, «где и была во время обоих взрывов».
С той стороны узкого канала она ждала развязки. Зритель грядущей крови.
14.10. Михайловский дворец.
Государь прощается с великой княгиней Екатериной Михайловной. Видимо, разговор опять не получился. Великий князь Михаил Николаевич остается.
14.15. Александр II вышел на пандус к карете. Садясь в карету, приказал кучеру: «Той же дорогою – домой».
Карета повернула на Екатерининский канал. За ней повернула пара саней с Дворжицким, капитаном Кохом и полицейскими.
Кучер хлестнул лошадей, и вновь понеслась карета по мостовой – слева канал, решетка вдоль канала и узкий тротуар, прилегающий к каналу. Справа – стена сада Михайловского дворца и тротуар вдоль стены сада.
Людей мало… Мальчик несет большую корзину с мясом, два молоденьких подмастерья тащат диванчик; за ними идет какая-то молодая женщина…
В это время от Конюшенного моста навстречу карете по тротуару быстро шел совсем молоденький, белобрысый, маленький, в черном пальто человек. В руке у него – белый узелок с коробку конфет ландрин. Это – бомба, завернутая в белый носовой платок. Он размахнулся…
Н. Рысаков: «Я после минутного колебания бросил снаряд. Направлял его под копыта лошадей в том предположении, что его разорвет под самой каретой… и взрывом меня отбросило к решетке».
Оглушительный взрыв… карету закрыло облако белого дыма… Дым рассеялся. Царская карета успела проскочить. Бомба разорвалась сзади. Взрыв разбил только заднюю стенку экипажа. Императорский поезд – карета и сани – остановился… Один из терских казаков лежал мертвый позади кареты. Другой казак, сидевший на козлах возле кучера, контуженный, склонился, судорожно хватаясь за воздух. На тротуаре бился на земле и стонал умирающий мальчик, рядом валялась его большая корзина с мясом. В нескольких шагах от него стоял, привалившись к решетке, изнемогая от боли, раненный прохожий, и на земле корчился и пытался встать раненный городовой.
Уличная картина, доселе неизвестная в Петербурге.
И в следующее мгновение Рысаков бросился бежать прочь, громко крича:
– Держи! Держи! – будто ловил преступника. Так Рысаков придумал скрыться. Но за ним уже гнались. Какой-то рабочий на его пути ловко швырнул свой лом ему под ноги. Рысаков споткнулся, упал, на него набросились.
Его держали крепко, пригнули голову – он сидел на карточках, прижатый к земле.
Но Рысаков, видно, увидев в собравшейся толпе сообщника, крикнул громко: «Скажи отцу, что меня схватили!»
У него вынули из-под пальто пистолет и кинжал.
Как только карета остановилась, император отворил дверцу и с помощью казака вышел из кареты. Полковник Дворжицкий уже выскочил из саней, бросился к царю.
«Государь перекрестился; он немного шатался – в понятном волнении. На мой вопрос государю о состоянии его здоровья, он ответил: “Слава Богу, я не ранен”. Видя, что карета государя повреждена, я решился предложить Его Величеству поехать в моих санях во дворец» (Дворжицкий).
Дворжицкий слышал крик Рысакова, обращенный к толпе, и понимает, что здесь рядом есть еще кто-то и, конечно же, с бомбой.
Он просит царя немедля уехать с канала. Понимает это и кучер – просит о том же.
Дворжицкий: «Кучер Фрол тоже просил государя снова сесть в карету и ехать дальше». (Поврежден лишь задок кареты, и оказалось, карета может ехать! – Э.Р.)
Понимает, конечно, все это и государь, но…
Дворжицкий: «Но Его Величество, не сказав ничего на просьбу кучера, повернулся и направился к тротуару, прилегавшему к Екатерининскому каналу… Государь следовал по тротуару; влево от него – я, позади – казак, бывший на козлах экипажа, и четыре спешившихся конвойных казака с лошадьми в поводу. Они окружали государя. Пройдя несколько шагов, царь поскользнулся на булыжнике, но я успел его поддержать».
Царь направлялся к Рысакову.
Рысаков находился метрах в десяти от места взрыва; его держали четыре солдата и начальник царской охраны капитан Кох.
Стоявший на тротуаре жандармский подпоручик, не сразу узнав царя, спросил: «Что с государем?», на что император, подходя к Рысакову, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот…» И показал на убитого казака и умиравшего мальчика.
И Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?»
Царь подошел к Рысакову.
Узнав от него, что тот мещанин (наконец-то не дворянин!), государь сказал с облегчением: – Хогош! (Он грассировал.)
И погрозив Рысакову пальцем, пошел к своей карете по панели.
Полковник Дворжицкий снова стал просить царя:
«Тут я вторично позволил себе обратиться к государю с просьбою сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задумался и затем ответил: “Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва”».
В это время подошел возвращавшийся с развода взвод 8-го флотского экипажа.
И царь, плотно окруженный этим взводом и конвойными казаками, направился наискосок – к образовавшейся на мостовой яме.
Дворжицкий: «Исполняя волю государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать и трех шагов…».
Молодой человек, стоявший боком у решетки канала, выждал приближение царя. И вдруг повернулся, поднял руки вверх и бросил что-то к ногам государя…
Это и был Игнатий Гриневицкий.
Раздался оглушительный взрыв… И государь, и окружавшие его офицеры, казаки, и сам молодой человек, бросивший бомбу, и народ поблизости – все сразу упали, точно всех подкосило. На высоте выше человеческого роста образовался большой шар беловатого дыма, который, кружась, стал расходиться, опустился книзу…
«И я видел, как государь упал наперед, склонясь на правый бок, а за ним и правее его… упал офицер с белыми погонами. Этот офицер спешил встать, но, еще чуть приподнявшись, потянулся через спину государя и стал засматривать ему в лицо» (из показаний очевидца).
Офицер с белыми погонами и был Дворжицкий.
Дворжицкий: «Я был оглушен новым взрывом, обожжен, ранен и свален на землю. Вдруг среди дыма и снежного тумана я услышал слабый голос Его Величества: “Помоги!”. Собрав оставшиеся у меня силы, я вскочил на ноги и бросился к государю. Его Величество полусидел-полулежал, облокотившись на правую руку. Предполагая, что государь только тяжко ранен, я приподнял его, но у государя были сильно раздроблены ноги, и кровь из них сильно струилась».
Два десятка убитых и раненых лежали на тротуаре и на мостовой. Некоторым раненым удалось подняться, другие ползли, третьи пытались освободиться из-под упавших на них. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванных мундиров, эполет, сабель и куски человеческого мяса. С головы царя упала фуражка; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; из размозженных голых ног лилась струями кровь. Царь слабым голосом повторял и повторял: «Холодно… холодно… холодно…». Бесчисленные раны покрывали его лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой смотрел перед собой без всякого выражения.
Взрыв был так силен, что на газовом фонаре все стекла были выбиты и самый остов фонаря искривило.
Вокруг Самодержца Всероссийского, умиравшего на окровавленной мостовой среди грязного снега, обрывков одежды, выросла толпа: только что подошедшие юнкера Павловского училища, прохожие, полицейские, уцелевшие казаки. Шатаясь, стоял над ним полковник Дворжицкий…
Недалеко от царя в луже крови умирал бросивший бомбу Гриневицкий.
В это время примчался в карете великий князь Михаил Николаевич. В Михайловском дворце он услышал взрыв и тотчас погнал карету к месту происшествия. Великий князь встал на колени на мостовой.
Услышал голос брата: «Скорее… домой!»
И сознание покинуло царя вместе с хлеставшей из ног кровью.
Если бы государя повезли в Военный госпиталь, находившийся рядом, то успели бы остановить кровотечение и он, возможно, остался бы жив.
Но его повезли во дворец.
Внести кровоточащее тело в карету было невозможно. И десятки рук понесли окровавленного императора к открытым саням Дворжицкого.
Среди тех, кто помогал нести истекавшего кровью царя, был третий метальщик, Иван Емельянов. В портфеле у Емельянова лежала бомба, которой он должен был убить царя в случае неудачи первых метальщиков…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.