Кадровая чистка на исходе существования ВЧК

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кадровая чистка на исходе существования ВЧК

При перестройке советской спецслужбы к началу 1922 года необходимо было и кадрово зачистить ряды бывшей ЧК, избавившись от массы осевших здесь дилетантов из «профессиональных революционеров», части случайных чекистов из хаоса Гражданской войны, особо отличившихся в зверствах за годы жизни ЧК. А также от наиболее непримиримых фанатиков в чекистских кожанках, не приемлющих «отступлений от революции» в духе политики НЭПа, не понявших лозунга отказа от мировой революции немедленно, не смирявшихся с урезанием огромных прав ЧК и приторможением «красного террора» в стране.

Сам Дзержинский, оставленный во главе и нового ГПУ, смирился с новым положением дел, обратившись к подчиненным чекистам с воззванием о том, что на одной преданности революции и смелости дальше не уехать, а необходимо учиться работать по-новому и укреплять профессиональные качества в политическом сыске. Он подавил в себе желание до последнего отстаивать необходимость сохранения прежней ВЧК с косметическим ремонтом в ней, начав исполнять указания руководства партии о перестройке своей госбезопасности и чистке ее рядов.

И чистка действительно началась. Именно поэтому недолго после переформирования спецслужбы в ГПУ поруководивший ее управлением на Украине Василий Манцев оказался за бортом чекистской системы. Бывшего начальника контрразведки в ВЧК и начальника Украинской ЧК Манцева сначала в связи с критикой его левацких взглядов отозвали из Харькова (тогда столицы Украинской ССР) с назначением в коллегию ГПУ в столице. А затем плавно и с благодарностями сплавили на работу в Рабоче-крестьянскую инспекцию, а в 1937 году ему одним из первых «дзержинцев» припомнят его левацкий уклон и «покритикуют» в подвале из нагана. Очень скоро из ГПУ убрали и бывшего первого зампреда ВЧК Якова Петерса, чьи экстремистские взгляды и близость к Троцкому уже ни для кого во власти не были секретом. Поэтому же не нашли в новом ГПУ места и Мартину Лацису, издатель журнала «Красный террор» и идейный адвокат жестокостей ВЧК тоже был переведен на другую партийную работу.

Сменивший Петерса на посту первого заместителя Дзержинского в ВЧК Иосиф Уншлихт тоже в ГПУ продержался недолго, будучи направлен на работу по снабжению Красной армии. И бывший в коллегии ВЧК одним из самых жестоких экстремистов Эйдук, и в противоположность ему один из наиболее либеральных поборников соблюдения законности Ландер, и кровавый «палач Кавказа» Атарбеков, и «первая дама» ВЧК Яковлева, и другие наиболее заметные в годы Гражданской войны чекисты понемногу в районе 1922 года систему госбезопасности были вынуждены покинуть.

Некоторых в 1922 году откровенно убирали с формулировкой «за злоупотребления служебным положением в ЧК», как бывшего уполномоченного ВЧК по всему Северному Кавказу Георгия Трушина, направленного работать в управление шоссейных и грунтовых дорог подальше от спецслужб. На Трушина сами сотрудники ЧК в 1921 году написали жалобу, когда он под видом вербовки сделал своей любовницей некую Шишковскую, а затем дважды пытался пристроить ее разведчицей в ИНО (наткнувшись на противодействие Менжинского), в конце концов своей властью выдал Шишковской греческий заграничный паспорт и позволил ей эмигрировать за пределы СССР. Когда Трушина все же изгнали, хотя за него перед Дзержинским лично ходатайствовали Ворошилов и Микоян, за компанию из ЧК выгнали и пожаловавшегося письменно на него в ЦК партии чекиста Хундадзе – за то, что «вынес сор из чекистской избы».

От иных деятелей ЧК со скандальным шлейфом за ними уже просто необходимо было избавляться. Как от считавшегося фанатиком даже среди своих председателя Донской ЧК Станислава Турло – одного из организаторов казачьего геноцида на Дону и проводника политики Троцкого на полное уничтожение донского казачества. Турло еще в 1920 году за его излишнюю ретивость и постоянные споры с комиссарами Красной армии вынуждены были с Дона убрать в среднеазиатскую ссылку, переведя начальником Ферганской ЧК. Но Турло и здесь сопровождали постоянные скандалы, в 1921 году он в ссоре был ранен выстрелом из револьвера собственным подчиненным по ЧК, объявленным затем психически нездоровым. Только в 1924 году коллеги убедили скандального чекиста Турло уйти из ГПУ по собственному желанию, он тоже пошел на хозяйственную должность и написал на досуге книгу «Шпионаж» о происках против Советов белогвардейской разведки. По тексту этой книги уже можно составить представление о ее авторе. Она полна рассуждений Турло о том, что на тайной войне спецслужб нет места сентиментальности и морали, что нельзя с неблагородством врага пытаться бороться более благородными методами и что нельзя оплакивать даже невинных жертв в этой борьбе – на войне шпионов все как на настоящей войне. В 1938 году Турло в числе многих таких экстремистов из бывшей ЧК арестован, осужден за участие в тайной троцкистской организации и в 1942 году окончил свой жизненный путь в лагере под Красноярском. Он сгорел в такой же топке размашистых репрессий, к которой сам громче других призывал, и его наследники в НКВД по его заветам наверняка не плакали над очередной жертвой этой большой рубки леса.

Многих рядовых сотрудников прошлой ВЧК тоже не брали в новое ГПУ. Так новый начальник Крымского управления этой службы Реденс мотивировал чистку сотрудников бывшей Крымской ЧК тем, что там было очень много разложившихся за годы «красного террора» и войны, особенно из не отличавшихся никогда дисциплиной матросов Черноморского флота. Кроме того, не секрет, что по итогам объявления властью Ленина новой экономической политики многие ультрареволюционеры, троцкисты или такие разложенные революцией морячки сами добровольно и демонстративно выходили из рядов ЧК. Некоторые откровенно левые и яростно революционные чекисты уже с 1921 года писали рапорты о выходе из ЧК и прямо мотивировали это своим несогласием с политикой НЭПа, считая ее отступлением перед контрреволюцией и предательством тех идеалов, за которые они сражались в годы Гражданской войны. Дзержинский в 1922 году признавал свою горечь от того, что уходят по этим мотивам из ВЧК и выходят из партии проверенные и стойкие бойцы с дней первых чекистских кожанок 1917 года, прошедшие зачастую многие фронты и окунувшиеся во всю грязь и кровь «красного террора». Но при этом, верный генеральной линии партии, Феликс Эдмундович приказал своим кадровикам немедленно удовлетворять такие прошения о выходе из ЧК и из партии, невзирая на прошлые заслуги, и отправлять разочаровавшихся беспартийных в распоряжение военкоматов для дальнейшего назначения.

По его распоряжению в Наркомат путей сообщения был отправлен бывший член коллегии ВЧК и начальник ее следственной части Пинес в 1922 году. Узнав, что бывший чекист Пинес на новом месте запросил себе за заслуги перед революцией огромное по тем временам жалованье в 500 миллионов рублей (это даже по тем инфляционным временам очень большая сумма), Дзержинский лично написал подчиненному гневное послание с упреками: «Я все-таки привык в Вас видеть чекиста, а не нэписта, который думает только о себе, и Вам после стольких лет работы в ЧК как-то не к лицу занимать нэповские позиции».

Бывшие заслуги не спасали от изгнания тех, кто откровенно отказывался признать новый ленинский курс на поход в социализм через НЭП и отступление от репрессий военного коммунизма. В большинстве случаев ограничивались изгнанием из органов ЧК или из партии, до арестов доходили в исключительных случаях так называемого «красного бандитизма». Как в деле одного из руководителей Сибирской ЧК и героя красного подполья в Забайкалье в тылу белых Ивана Новокшенова, которого с таким клеймом и за откровенно антипартийную агитацию из чекистов отправили прямиком в лагерь. Оттуда Новокшенов еще выйдет, а вот вторую посадку в Большой террор уже не перенесет, умерев в лагере в статусе антисоветского зэка.

Кроме идейного разочарования и ультралевых воззрений, оттоку части чекистов из ЧК – ГПУ к 1922 году способствовали и некоторые трудности с выдачей зарплаты и продовольственных карточек чекистам. 1922 год на большей части территории Советской России вообще был тяжелым, скудная и не вовремя выдаваемая зарплата нервировала сотрудников ЧК. Высшее руководство спецслужбы это особенно не касалось, несмотря на все не слишком достоверные воспоминания чекистских мемуаристов, как член коллегии ВЧК Глеб Бокий якобы рухнул с голодухи в обморок, поскольку целый день пил только морковный чай. То, что мы сейчас знаем о бессменном начальнике спецотдела (прослушка и слежка) в ВЧК и ГПУ Бокии с его роскошными пиршествами на даче и сексуальными утехами там же, приводит к мысли, что даже меньше других членов коллегии дзержинской спецслужбы он подходит на роль такого голодного бессребреника из популярной легенды. В среде же рядовых чекистов и особенно в провинции материальные трудности действительно вычищали ряды не хуже кадровиков, изгоняющих слишком ярых революционеров и матросов-братишек, не хуже прошедшейся по ВЧК партийной чистки 1922 года.

Карельское управление ЧК, а затем ГПУ, сигнализировало в Москву, что у сотрудников не хватает денег даже на канцелярские принадлежности и обмундирование, поэтому работа будет приостановлена, пока карельские чекисты будут искать себе элементарное пропитание. В письме 5 июля 1922 года председатель Украинского ГПУ Манцев жалуется Дзержинскому, описывая в рядах украинских чекистов совсем уж удручающее положение: чекисты для пропитания продают на черном рынке личные вещи, голодают, предаются унынию. Если верить письму Манцева, среди сотрудников Украинского ГПУ уже отмечены в 1922 году случаи самоубийств, как из-за маленького пайка и унижения голодом, так и по причинам ощущения предательства дела революции перед лицом нэпманов. Манцев писал: «Арестованы и расстреляны за налеты уже десятки наших сотрудников, идет повальное бегство из ГПУ, некоторые сотрудницы уже занимаются проституцией, чтобы не умереть с голоду. Штаты мы сократили уже на 75 %, куда же еще сокращать? Если ЧК больше не нужна, то пусть нам об этом скажут прямо». Понемногу трудности со снабжением ГПУ 1922 года были преодолены и больше никогда в советских спецслужбах в таком масштабе уже не возникали, их сотрудникам для спасения от голода уже не приходилось идти на базар с личными вещами, на большую дорогу со служебным пистолетом или на панель. Хотя сам Василий Манцев, вероятно и не без учета этого панического по духу письма, вскоре вслед за другими слишком революционными ветеранами прежней ЧК покинул стены ГПУ и был переведен на другую работу. Сам Дзержинский соглашался, что отсутствие нормального финансирования унижает и дискредитирует ЧК, ругался по этому поводу с наркомом финансов Сокольниковым. Он и со сменившим самого Дзержинского на посту наркома путей сообщения Рудзутаком поругался, когда тот отменил финансирование транспортных отделов ВЧК из бюджета НКПС, предлагая финансировать их через чекистский бюджет из общегосударственных средств. Дзержинский написал Рудзутаку, что «такой отказ считаю ошибкой с точки зрения интересов самого НКПС, наши транспортные отделы сохраняют ему многие миллионы рублей, хотя настаивать не могу – Вам виднее». Своему начальнику Транспортного отдела ВЧК Благонравову он с горечью писал, что по донесениям в Таганроге сотрудники транспортных отделов ЧК уже «ходят в настоящем рубище, их за этот вид уже не пускают с досмотром на заграничные суда». Понемногу Дзержинскому в 1922–1923 годах удалось переломить ситуацию с финансированием ГПУ, отодвинув эту проблему. Хотя проблема экономии средств все равно оставалась, Дзержинский даже поручил чекисту Михельсу, параллельно писавшему как журналист в «Известиях», написать ряд статей о необходимости экономии средств сотрудниками госбезопасности.

Такой же считавшийся слишком рьяным радикалом член коллегии ВЧК Николай Скрыпник, бывший начальником отдела по борьбе с контрреволюцией и секретного отдела ВЧК, отправлен в 1922 году работать в Наркомат юстиции, несмотря на все его дореволюционные заслуги в подполье РСДРП с побегами с царской каторги и не исполненным ему тогда же смертным приговором. Позднее на посту главы Госплана Украинской ССР Скрыпник был обвинен в украинском национализме, он писал в Политбюро оправдательные послания, а в 1933 году на фоне развившейся из-за этого депрессии бывший чекист Николай Скрыпник покончил жизнь самоубийством в Харькове. В 1931 году от такой же депрессии застрелилась и бывшая чекистка Эльза Грундман, в годы Гражданской войны наводившая ужас на попавших в руки Киевской ЧК.

Многих из таких отставленных при переходе в 1922 году к ГПУ высокопоставленных деятелей ЧК отправили на другую партийную работу, где они все 20-е годы продолжали ностальгировать по временам «красного террора» и своей чекистской молодости. Как бывший член коллегии ВЧК Эйдук, направленный в Наркомат внешней торговли и там шокировавший коллег по новому месту службы тем, что, прислушиваясь к реву автомобильных моторов во внутренних дворах Лубянки (Наркомат внешней торговли располагался недалеко от этого штаба ЧК – ГПУ), радостно сообщал: «Это наши опять контру расстреливают». Этот человек еще в руководстве ВЧК даже других чекистов поражал своей кровожадностью, его запомнили с маузером в руках и перекошенным лицом, прямо заявлявшим, что личное участие в расстрелах доводит его до экстаза, он долго был заместителем Кедрова в Особом отделе ВЧК. А ведь до революции Эйдук был поэтом и писал сентиментальные стихи в декадентском духе мастеров Серебряного века, какие скрытые бесы проснулись в нем в революционные годы? Александр Эйдук тогда не знал еще, что в 1938 году с клеймом «контры» в такой же привычной чекистской процедуре расстрела сгинет и он сам, став для другого палача поводом для радостного экстаза, возможно, и грузовики при его расстреле так же ревели моторами.

И многие из этих ностальгирующих по расстрелам чекистов первого поколения, отправленных после 1922 года из спецслужбы на другую работу во главе с самим зампредом ВЧК Уншлихтом, позднее еще раз сами попадут в подвалы родной Лубянки, и под рев таких же моторов бывшие коллеги расстреляют и их самих. Как, например, наркома пищевой промышленности СССР Лобова, любившего вспоминать боевую молодость и свои чекистские расстрелы в годы «красного террора» в Петроградской ЧК, самого его расстреляют в 1937 году. Написавший во время Гражданской войны Ленину критичное письмо о злоупотреблениях в ВЧК Максим Горький в качестве примера озверевшего чекиста приводил именно Лобова в Петрограде, прямо написав о нем: «Лобов – это просто животное!» Еще один член коллегии ВЧК времен Гражданской войны Владимир Янушевский в 1922 году будет из спецслужб плавно удален переводом на научную работу в институт Ленина при ЦК РКП(б), расстрелян также в 1937 году. О единственной за время существования ВЧК даме в ее коллегии Варваре Яковлевой, которой тоже не нашли места в новом ГПУ, нужно сказать пару слов отдельно. Это профессиональная большевичка с дореволюционным стажем, ушедшая в РСДРП еще гимназисткой, прошедшая бои 1905 года, аресты и тюрьмы, ее в 1918 году Дзержинский взял в коллегию ВЧК и направил в ноябре 1918 года на пост начальника Петроградской ЧК на смену Глебу Бокию. Это действительно убежденная и фанатичная большевичка, как любят подчеркивать пишущие восторженно о Яковлевой авторы. Ее родной брат Николай Яковлев тоже погиб за эту власть от пули белых в 1918 году, а ее муж Павел Штернберг был комиссаром в Красной армии и умер в 1920 году на фронте от болезни. Хотя пишущие дифирамбы о Варваре Яковлевой симпатизирующие ВЧК авторы часто умалчивают, что их героиню по распоряжению лично Ленина уже в январе 1919 года Дзержинский был вынужден отозвать из Петрограда, как не справившуюся с задачами и вызвавшую вопросы своим личным поведением. Недаром Дзержинский в приказе Яковлевой сдать дела в Петроградской ЧК и выехать в Москву написал тогда: «Я Вас порицаю и требую немедленного выезда в Москву с оставлением за себя заместителя».

Как следует из сохранившихся архивных материалов ВЧК, Яковлеву обвинили в ошибках в оперативной работе, злоупотреблении своим положением (после ареста по ошибке Петроградской ЧК другой пламенной коммунистки Ларисы Рейснер) и в слишком вольном образе жизни. Будучи по примеру своей подруги по партии Александры Коллонтай ярой поборницей теории «свободной любви», почти сорокалетняя Яковлева в Питере пустилась во все тяжкие, а затем, к ужасу ЧК, среди ее любовников оказался белогвардейский агент из морских офицеров Покровский, получивший через Яковлеву доступ к секретной информации Петроградской ЧК. Подозревали тогда Яковлеву и в тайной любовной связи с ее заместителем в Петроградской ЧК Антиповым, бывшим до того замом и при Урицком, и при Бокии, который был ее на десяток лет моложе. После отзыва из Питера Яковлева еще некоторое время состояла в коллегии ВЧК, но в ГПУ ее уже не взяли, переведя в Наркомат финансов. В 1938 году Варвару Яковлеву тоже арестовали как в прошлом «левую коммунистку» и примыкавшую к оппозиции в партии, осудили на двадцать лет тюрьмы, а в 1941 году при подходе немецких войск к Орлу расстреляли в Медведевском лесу вместе с другими обреченными Орловского централа.

Кстати, оставленный ею в январе 1919 года новым начальником Петроградской ЧК ее бывший заместитель Николай Антипов тоже вскоре снят Дзержинским и отозван в Москву. Как и многие из радикалов первой ЧК, он в ГПУ не попал, направлен на партийную работу в секретариат ЦК ВКП(б), дорос до заместителя председателя Совнаркома, но в 1937 году, как и большинство чекистов дзержинского призыва, обвинен в оппозиционной деятельности в партии, арестован и расстрелян. Всего за время существования Петроградской ЧК в 1917–1922 годах во главе ее сменилось более 20 начальников, от убитого Урицкого до возглавившего затем и Ленинградское ГПУ Мессинга. На закате истории ВЧК до Мессинга в 1920 году ЧК Петрограда возглавлял Иван Бакаев, позднее за свою приверженность партийной оппозиции лишенный всех чекистских постов, а в 1936 году расстрелянный как один из главных обвиняемых по делу «троцкистско-зиновьевского» центра заговорщиков. Пришедший ему на смену в 1921 году начальник Петроградской ЧК Борис Семенов, которого и сменил здесь Мессинг, отозван Дзержинским в Москву и взят шефом позднее в хозяйственный орган страны ВСНХ руководить в Сибири предприятиями золотодобычи. В дальнейшем бывший чекист Семенов тоже сделал неплохую партийную карьеру, после 1937 года его арестовали для расстрела уже на должности первого секретаря Сталинградского обкома партии.

Всего же за время работы первой ВЧК в 1917–1922 годах в ее коллегию входило в разное время более 40 человек. Из них четверо с самыми громкими тогда именами не дожили до большой сталинской чистки, умерев своей смертью: Дзержинский, Менжинский, Ксенофонтов и Аванесов. Пятый не доживший до Большого террора – Могилевский, погибший в 1925 году в авиакатастрофе. Шестой – Пузырев, погибший еще в Гражданскую войну. А из четырех десятков остальных лишь пятеро после 1937 года не подверглись репрессиям: Уралов, Жиделев, Волобуев, Савинов и Панюшкин. Последний из этой «счастливой пятерки», Василий Панюшкин, стал в госбезопасности СССР настоящим долгожителем, просто «чекистским Мафусаилом»: придя на Лубянку в коллегию ВЧК в 1919 году молодым балтийским матросом, он уйдет на пенсию из КГБ времен Хрущева в генеральском чине, успев поруководить всей внешней разведкой КГБ СССР, умрет Панюшкин почетным пенсионером в 1960 году. Остальные же либо прошли тюрьмы и дожили до освобождения (Фомин, Чугурин), либо забиты насмерть еще на следствии (Корнев), большая же часть просто расстреляна в период 1937–1939 годов (или уже в 1941 году, как Кедров и Яковлева).

Но это будет позднее. Пока же февраль 1922 года подвел черту под первым периодом работы советской спецслужбы под родовым для нее именем ЧК. Начинались времена новой жизни ЧК уже под названием ГПУ, захватившие все 20-е и начало 30-х годов. Точку в существовании ВЧК, изначально задуманной действительно как чрезвычайная и временная, поставила сама власть. 1 декабря 1921 года постановлением ленинского Политбюро ЦК РКП(б) фактически выносился приговор о ликвидации ВЧК, хотя там еще расплывчато было сформулировано: «Реорганизовать Всероссийскую Чрезвычайную комиссию». В конце декабря 1921 года Ленин поставил этот вопрос о реформировании ВЧК на голосование съезда Советов, чтобы придать процедуре перестройки ЧК законный характер с советской точки зрения, и съезд проголосовал за воссоздание ВЧК в новом виде и под новым названием с существенным сокращением функций и полномочий госбезопасности в мирное время.

Отсрочка исполнения приговора была недолгой, ее руководству ВЧК в лице ее заместителя председателя Уншлихта хватило только на то, чтобы подать своеобразную «апелляцию»: сохранить за ВЧК ее ставшее привычным название, подчиненность напрямую только Совнаркому и значительную часть прежних функций. Ленин эту записку Уншлихта отклонил в январе 1922 года, а 6 февраля была поставлена точка – ВЦИК утвердил декрет «Об упразднении ВЧК и о правилах производства обысков, выемок и арестов».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.