ЧК в конечной фазе гражданской войны

ЧК в конечной фазе гражданской войны

В 1920 году самая активная часть Гражданской войны практически была закончена. Остатки армии Врангеля ушли из Крыма в эмиграцию, и на юге России наступило относительное затишье. В том же году мир с Польшей освободил Советскую Россию и от Западного фронта. До 1922 года военные действия велись на Дальнем Востоке и в Забайкалье против самых упорных белых и казачьих отрядов, поддерживаемых японцами. На Украине – с остатками армий Петлюры и Махно. А в Центральной России и на юге страны с периодически возникавшими как реакция на политику военного коммунизма Ленина и грабительскую продразверстку в селах крестьянскими мятежами.

Все эти события советская история тоже считала Гражданской войной, объединив с активной военной кампанией 1918–1920 годов. Хотя это уже наполовину мирные годы для советской власти с отдельными и разрозненными островками сопротивления ей по российским просторам. 1923 год в качестве года Гражданской войны числится уже совсем искусственно. В этот год по России добивались остатки различных банд или мятежных крестьянских армий, ликвидированы в Сибири и Якутии несколько прорывов эмигрантских отрядов через границу. Такие инциденты для Советов случались затем и в 1924 и в 1925 годах, где поднимались на партизанскую борьбу остатки белых и повстанцы, а в отдаленных уголках Сибири, на Дальнем Востоке и в Якутии ликвидации последних очагов «белого бандитизма» затянулись до середины 30-х годов. В целом 1923 год уже совсем мирный год, где белых армий и никакой серьезной угрозы власти Советов не существовало.

Скорее нужно принять устоявшуюся у многих историков хронологию, что активная фаза Гражданской войны в России проходила в 1918–1920 годах, когда всерьез с Красной армией дрались идейные белые и в тылу их кое-где поддерживали так называемые «интервенты» из иностранных экспедиционных частей. А в 1921–1922 годах была вторая фаза добивания последних очагов белого сопротивления на окраинах и обширного внутреннего фронта антисоветских восстаний (Сибирь, Волга, Тамбов, Кронштадт, Средняя Азия). Если даже считать все это одной сплошной Гражданской войной в России, то пусть она и началась московскими и петроградскими уличными боями сразу в октябре 1917 года (в декабре 1917 года официально создана и первая Добровольческая армия белых на Дону) – закончилась она в любом случае в октябре 1922 года, когда у дальневосточного Спасска разбита последняя организованная армия белых («Земская рать» генерала Дитерихса) и красные взяли Владивосток. «И на Тихом океане свой закончили поход», – признавали сами большевики в своей хвалебной песне о победе в этой войне, ставя хронологическую точку в ней на осени 1922 года. Именно эти пять полных лет и есть наша Гражданская война, именно они полностью совпадают с эпохой жизни ВЧК в ленинской Советской России.

ЧК в эти годы второй фазы Гражданской войны во фронтовых условиях продолжала «красный террор», хотя и в меньшем объеме. 18 марта 1920 года вышло постановление ВЦИК, отнимавшее у ЧК право на внесудебные репрессии и расстрелы, это было официальное окончание кампании «красного террора». К тому моменту Гражданская война уже явно шла к победе красных, на момент этого декрета ВЦИК из серьезных белых армий оставались только практически запертый в Крыму Врангель с остатками своего «добровольческого» войска и окружаемый со всех сторон в Забайкалье атаман Семенов с остатками колчаковской армии при нем. Страну нужно было понемногу перестраивать на рельсы мирной жизни, и необходимость в «красном терроре» с особыми и почти безмерными полномочиями ВЧК для советской власти была утрачена. Из органа классового террора ВЧК нужно было начинать перестраивать в спецслужбу мирного государства.

Сам Дзержинский и его первые приближенные тоже часто высказывали по этому поводу недоумение решением власти, тогда еще отчасти продолжалась романтическая фаза работы ЧК в условиях Гражданской войны, когда чекисты не брали автоматически под козырек в ответ на любое приказание Кремля, а могли затевать партийные дискуссии на этот счет. Сам Феликс Эдмундович в эти годы часто вновь спорил с другими высокопоставленными советскими деятелями, поднявшими наряду с ограничением «красного террора» в очередной раз вопрос о постановке ЧК под контроль Наркомюста или о слиянии его в одно ведомство с Наркоматом внутренних дел. В Наркомате юстиции уже давно не правили бал левые эсеры, как это было в первой половине 1918 года, но Дзержинский все равно такими предложениями был крайне раздражен. Он отказывал представителям Наркомюста в доступе к материалам о расстрелах в ЧК в эти годы, до хрипоты спорил на эту тему с наркомом юстиции Крыленко.

В итоге компромисс в 1920 году был найден. ВЧК оставалась независимой силой, подчиненной только ВЦИК (на самом деле бывшему лишь исполнительным органом при ленинском Совнаркоме – советском правительстве), по-прежнему отделенной от Наркомюста и Наркомата внутренних дел. Право на бессудные репрессии у ЧК тогда все же отобрали. На деле же кое-где по России они некоторое время продолжались. Уже в мартовские дни 1920 года ВЧК перед этим постановлением зачистила свои внутренние тюрьмы, расстреляв там многих арестованных ранее. Прямо в последнюю ночь перед указом об отмене смертной казни в Петрограде ЧК расстреляно в тюрьме 400 заключенных, в Москве примерно 160 человек, в Саратове 52 расстрелянных, и так по всей огромной стране. Впрочем, ЧК и после вступления в силу объявленной амнистии не раз нарушала данное властью слово и расстреливала в 1920–1921 годах лидеров сдавшихся повстанцев, как это было сделано в Полтаве или в Тамбове.

При этом то же постановление ВЦИК от марта 1920 года сохранило право ЧК на бессудные казни во фронтовой полосе. А так как до 1922 года в России были зоны боевых действий и фронты, то чекисты при необходимости возили обреченных из городов к ближайшим фронтовым зонам для расстрела. Как только возникал очередной очаг крестьянского восстания, там объявляли военное положение, и у ЧК вновь были развязаны руки. Часто ЧК начинала превентивные аресты и репрессии, если обстановка в каком-либо регионе только накалялась. Так, напуганная размахом выступлений крестьян Сибири и Тамбовщины советская власть потребовала в 1921 году принять меры, и по приказу Дзержинского из Москвы начальник Тульской ЧК Кауль организовал массовые аресты всех тульских эсеров, меньшевиков, анархистов, народных социалистов и им сочувствующих.

Да и, в конце концов, после марта 1920 года революционные трибуналы после чекистского следствия часто уже по суду выносили смертные приговоры, а те же чекисты приводили их в исполнение. В эти 1920–1921 годы расстреливают взятых ранее в плен колчаковских и врангелевских офицеров, расстреливают тамбовских и сибирских повстанцев, расстреливают недовольных городских интеллигентов и призывающих к забастовкам против военного коммунизма агитаторов из рабочих, расстреливают, расстреливают… и все без конца. Создана в ВЧК особая комиссия по «регистрации» бывших офицеров белых армий под началом чекиста-матроса Панкратова, успевшего отличиться резней во главе Тифлисской ЧК при захвате Красной армией Грузии. Часть из этих офицеров сложила оружие добровольно, поверив обещанию Советов простить, кто-то даже успел с 1920 года повоевать против ранее своих белых или поляков, но теперь они армии Троцкого не нужны, их опять начинают фильтровать в этой комиссии, многих расстреливают или отправляют в лагеря.

Так что принципиально ничего после 1920 года не поменялось. ЧК шла в русле традиций защищаемой ею советской власти, когда какое-нибудь громкое постановление о непорядках в определенной отрасли не прекращало их, а зачастую даже выводило на новый виток. Как статья Сталина о «головокружении от успехов», осудив в свое время перегибы в коллективизации села, вскоре вызвала новую волну этой самой коллективизации, так и «красный террор» не прекратился с его официальным окончанием, как и начался до его официального введения в силу.

Что касается многочисленных в те годы крестьянских восстаний по России, то и здесь ЧК была на переднем плане, наравне с Красной армией бросая на их подавление свои самые проверенные кадры и усиленные команды, как зампредседателя ВЧК Петерса на подавление антоновщины в Тамбовской губернии. Петерс прибыл на Тамбовщину с целой командой чекистов из столицы, на месте же самую кровавую работу делали местные тамбовские чекисты. Тамбовской ЧК тогда руководил некто Клинков, до революции купец-растратчик и известный в Тамбове пьяница, не самая характерная фигура для руководителей губернских ЧК того времени. После него во главе Тамбовской ЧК в разгар ликвидации антоновщины встает более проверенный чекист Герман, а уже после ликвидации основного очага восстания сюда начальником губернской Тамбовской ЧК назначается Лев Бельский (Левин).

Советская власть объявила тамбовских восставших мужиков своими злейшими врагами и повела против них войну на уничтожение. Восстали они при этом не на пустом месте, доведенные до отчаяния и массового голода откровенным выгребанием хлеба, начиная с 1918 года. Для очень хлебной и зажиточной при царе Тамбовской губернии ленинская власть заранее установила намного более высокие нормы сдачи зерна, чем для соседних областей российской средней полосы, сюда в 1918–1920 годах хлынули массово продотряды из самых разных городов, поддерживаемые силами красных частей и ВЧК. Все эти два года Тамбовская губерния отдавала хлеб городам и воюющей Красной армии, всегда оставаясь в советском тылу Гражданской войны, сюда лишь раз в 1919 году ненадолго прорвались белые казаки корпуса Мамонтова в их знаменитом рейде по красным тылам. При этом сами тамбовские деревни все больше нищали и голодали, подвергаясь новым нашествиям продотрядов и издевательствам ЧК. Из тамбовской деревни все чаще даже в Москву долетали массовые жалобы крестьян об их ограблении методом шантажа и под угрозой чекистского нагана. Так местный сотрудник Тамбовской ЧК Прокофий Новгородов настолько «прославился» жестокостью в рейдах по селам и выбивании из крестьян «излишков» хлеба, что его даже собственное начальство вынуждено было снимать этого чекиста с поста после жалоб на него в столицу. Когда еще грянул неурожай 1920 года, а нормы сдачи хлеба власть для Тамбовской губернии оставила прежними, в тамбовских селах начался уже настоящий голод. И тут крестьянская масса взорвалась повсеместным восстанием, создав многотысячную повстанческую армию Александра Антонова, начавшую сражаться насмерть с превосходящими ее численностью и вооружением красными войсками, заодно без жалости расправляясь с местным партийным активом.

Советская власть ответила в своем духе: Ленин потребовал ликвидировать мятеж на Тамбовщине в кратчайшие сроки, назначив ответственным за него только что переброшенного из командующих польским фронтом Тухачевского, в губернию были брошены огромные силы Красной армии, партийного ополчения и войск ВЧК. Тухачевский подписал свою страшную директиву, предписывая ликвидировать очаги восстания отравляющими газами, особо отмечая, что «применение газов не должно создавать угрозу гибели скота и посевов» (о людях не заботились, восставшие районы стремились вырезать почти начисто). И власть Ленина в Советской России в 1920–1921 годах стала первым в мире государственным режимом, использовавшим боевые отравляющие вещества против населения собственной страны.

Все участники крестьянских восстаний были объявлены «кулаками» и «контрой», при этом ЧК действовала против них так же безжалостно, как ранее против участников Белого движения, руководствуясь известной инструкцией Троцкого «пройтись по спине кулачества горячим утюгом». Этот проход утюгом в сочетании с газами и бомбардировками тамбовских повстанцев с воздуха Красной армией для ЧК выливается в адресную охоту по селам за активистами антоновского движения и массовые карательные акции. Все члены семей ушедших в лес крестьян арестовываются по спискам ЧК и содержатся в жутких условиях в специальных фильтрационных лагерях как заложники, и если их родственник за две недели после этого не выходит из леса для сдачи – вся семья отправляется в северные лагеря без особой надежды вернуться назад живыми. По всей Тамбовской губернии открыто более 15 таких крупных концлагерей для плененных и сдавшихся повстанцев, а также взятых в заложники членов их семей. Занимались этой «фильтрацией» в основном войска ВЧК, группировкой которых при подавлении антоновского восстания командовал чекист Юрий Аплок.

В принципе ленинская власть повторила опыт Французской революции, когда якобинцы Робеспьера такими же зверскими методами давили выступление против них крестьян провинции Вандея. Тогда тоже якобинский Конвент всех восставших вандейцев назвал врагами Республики и революции, разом приговорив их к физическому уничтожению, и на вандейские села пошли «адские колонны» революционного полководца Тюро, вырезая в них полностью население, вплоть до младенцев. Недаром Солженицын затем одним из первых назовет Тамбовское восстание 1920–1921 годов нашей «русской Вандеей». По современным подсчетам, если Красная армия и отряды ВЧК в боях 1921–1922 годов на Тамбовщине потеряли около 10 тысяч человек, то потери местного населения оцениваются примерно в 150 тысяч человек – это участники повстанческого движения, их родня и просто местные крестьяне, просто шокирующая цифра.

При этом часть таких восстаний в начале 20-х годов, часто называемых «малой фазой Гражданской войны», в своей основе наряду с сопротивлением продразверстке и ограблению села начиналась и с мотивом возмущения жестокостью чекистов в данной местности. Началось это постепенно с 1918 года, с началом «продовольственной диктатуры» и похода большевиков с оружием на «несознательное» село, чтобы в русле ленинской политики силой рабочих продотрядов и чекистского маузера взять хлеб для городов и снабжения Красной армии. Уже тогда ЧК было поручено по мере сил участвовать в проведении в жизнь этой политики «продовольственной диктатуры», особенно в плане подавления сопротивления в селе продотрядам и в пресечении на корню попыток крестьянских восстаний в провинции.

Так было еще в 1919 году в случае с первым таким крупным восстанием против продотрядов в Самарской и Саратовской губерниях – «Чапанной войной». Руководитель восставших крестьян Долинин в своих воззваниях по селам писал: «Мы не против Советов, мы за Конституцию РСФСР, но мы против диктатуры и чекистов, которые есть тираны и грабители!» Так было в 1920 году у восставших кубанских и терских казаков, когда созданная ими повстанческая «Армия возрождения России» генерала Фостикова излагала: «Все в наши ряды, кому ужасно новое крепостное право, кому ужасны «субботники» – работа на коммунистов, кому страшна голодная смерть». Это десятилетия спустя советские люди уже не видели ничего особо ужасного для себя в субботниках; как видим, в 1920 году незакабаленным людям еще была ужасна сама мысль работать бесплатно и по принуждению на власть.

И пусть кубанско-ставропольское восстание белого генерала Фостикова в 1920 году в тылу Советов не все считают чисто крестьянским выступлением, полагая его скорее действиями связанных с Врангелем белых партизан-казаков, но у повстанцев Фостикова не все идейные «белые». Многие из этих казаков поначалу с уходом белых сложили оружие и разошлись по домам, вновь восстав против новой продразверстки и расказачивания по станицам. И само восстание лета 1920 года на Кубани и Ставрополье возглавлял не только настоящий деникинский генерал Фостиков, оставшийся в окружении при уходе белых из Новороссийска, но и ставший политическим центром восстания «Комитет спасения Кубани» во главе с Тимошенко, почти весь состоявший из эсеров и казачьих сепаратистов, не желавших сотрудничать с Врангелем и грезивших идеей независимого казачьего государства. Фостиков был ими назначен только непосредственным командиром повстанческой армии, хотя ядро вокруг него составляли действительно «белые» казаки, решительно нашивавшие на плечи самодельные погоны, что гарантировало тогда обязательный расстрел при попадании в плен к красным, но и масса других повстанцев здесь была. И боролись с этим Кубано-Черноморским восстанием красные теми же точно методами, что в Тамбовской или Воронежской губернии, бросая против мятежных станиц самые идейные части красных курсантов, интернационалистов, матросов, латышей, а также массово забирая в ЧК заложников из семей повстанцев. Семья самого генерала Фостикова на Кубани опознана чекистами и взята в заложники, после отказа Фостикова сдаться в обмен на их жизнь его отец, сестра и шестеро детей сестры все расстреляны ЧК в Екатеринодаре.

Одновременно с восстаниями в Тамбовской губернии и на Кубани в 1920 году бушевало несколько крупных восстаний в только что отбитых у белых Красной армией восточных областях Сибири и Туркестана. Все лето 1920 года на большой территории Южной Сибири и казахских степей полыхало пламя крупного Бухтарминского восстания, перебрасывавшегося периодически на Алтай, в семиреченские и иртышские казачьи станицы. И здесь созданная повстанцами-крестьянами «Народная армия» шла под красными знаменами и под лозунгами «Да здравствует советская власть, долой коммунистов, долой зверства ЧК!». Когда красные ликвидировали штаб этой повстанческой «Народной армии» на захваченном ею ранее пароходе «Витязь» на реке Иртыш, захватив и расстреляв находившихся здесь во главе с начальником штаба «народников» бывшим офицером белых Захаровым, здесь им в руки попало самодельное знамя «Народной армии», где на красном поле было вышито: «Долой коммуну, долой всякое насилие, вся власть Советам трудящихся!»

И давили красные Бухтарминское восстание теми же методами, что на юге России и Тамбовщине: карательные рейды войск ВЧК и созданных губкомами отрядов ЧОН, элитных частей красных курсантов и латышских стрелков. Поголовные расстрелы в некоторых селах и концлагеря с заложниками из родни восставших. Хотя в Бухтарминском восстании, как и на Кубани в повстанческой армии Фостикова, в руководстве восставшими был заметен элемент бывших белых офицеров и казаков, уцелевших после разгрома Колчака и сразу вновь поднявшихся на борьбу с откровенными лозунгами идейного белого лагеря. Здесь сразу соединились в рядах повстанцев уцелевшие белые офицеры и вчерашние красные партизаны из крестьян, бившиеся за приход советской власти в Сибирь, но к началу 1920 года уже шокированные назначенной им продразверсткой и массовой мобилизацией молодежи в РККА для отправки против Врангеля и Польши. Один из командиров здешней «Народной армии» казачий есаул Бычков, повоевавший ранее у белых, сразу установил связь с находившимися за границей в китайско-монгольских степях белыми войсками в эмиграции, а после разгрома восстания с несколькими сотнями самых непримиримых повстанцев с боями прошел тяжелый путь, пробившись в Монголию на соединение с белыми.

В 1920 году по Сибири прокатилась волна подобных выступлений крестьян, кульминацией которых затем стало самое известное Западно-Сибирское восстание, длившееся практически весь 1921 год и сопровождавшееся зверской жестокостью с обеих сторон противостояния. Повстанцы захватывали на время в начале 1921 года даже некоторые крупные города (Петропавловск, Кокчетав и др.) на некоторое время, сразу расправляясь здесь с большевистской верхушкой и сотрудниками ЧК. Советы отвечали такой же жестокостью, при подавлении Сибирского восстания за 1921 год погибли десятки тысяч местных жителей, это немногим уступает по размаху тамбовским событиям; и иногда восстание 1921 года именуют «сибирской Вандеей». Уходя под напором даже плохо вооруженных толп восставших крестьян из Кокчетава в феврале 1921 года, местная ЧК увела с собой арестованных ранее и специально захваченных в облаве заложников из местных жителей, которых позднее расстреляли за городом в качестве мести за убийство повстанцами главного уездного комиссара Абрамова.

Размах репрессий и резни в покоренных сибирских селах встревожил даже некоторых чекистов. Так один из руководителей Омской губернской ЧК Бутин, не оспаривая правильности массовых казней, все же был встревожен этой политикой повальной конфискации, окончательно разорявшей сибирские деревни, он писал в центр: «На будущее не следует допускать таких явлений, как конфискация, ибо никого это не спасает, а только разоряет хозяйство, лучше совсем сжечь несколько бандитских сел, чем дискредитировать советскую власть такими конфискациями».

И началось все это Западно-Сибирское восстание с того же, с начала «красного террора» ЧК здесь после ухода белой армии и с начала массовой продразверстки вкупе с призывом в Красную армию даже повоевавших уже бывших красных партизан. Сразу «оценившие» прелести продовольственной диктатуры и политики военного коммунизма сибирские крестьяне и казаки поднялись под теми же традиционными лозунгами «За Советы без большевиков». В воззвании сибирского «Главного военного совета» восставших можно прочесть: «Мы поднялись против кучки большевиков – жидов и заграничных прожигателей жизни, нагло именующих себя Рабоче-крестьянской властью. Мы не хотим, чтобы нами командовала, обирала и гноила нас по своим «Чекам» да тюрьмам кучка коммунистов! Долой коммуну, да здравствует народная власть Советов и свободный труд!»

Так было в истории знаменитого Мензелинского мятежа 1920 года (в советской истории известного как «Вилочный мятеж») в Поволжье, начавшегося с поголовного истребления крестьянами красного продотряда в Новой Елани. Когда продотрядовцы и сопровождавшие их чекисты, выбивавшие у еланских крестьян припрятанный хлеб, стали целые семьи сажать в качестве пытки в холодные погреба, их перекололи насмерть вилами – отсюда и «вилочное» название восстания. Тогда одним из первых в числе убитых восставшими советских начальников был глава Мензелинской уездной ЧК Головин, которому припомнили прошлые жестокости. Мензелинский мятеж был подавлен стянутыми частями Красной армии и особыми группами ЧК во главе со специально присланным сюда приказом Дзержинского уполномоченным чекистом Тучковым.

Непосредственное руководство подавлением осуществлял начальник Башкирской ЧК Мурзабулатов, будучи вскоре назначен в награду главой всего ревкома партии по Башкирской Автономной Республике. Этот человек руководил от ЧК и свирепым подавлением антибольшевистского восстания башкир в 1920 году, когда трупами казненных в Башкирии были завалены берега рек, а количество граждан этой национальности в России после Гражданской войны уменьшилось почти на треть. Главными ответственными за этот антибашкирский «красный террор» считаются начальник местной ЧК Мурзабулатов и специально присланный из Москвы уполномоченный ВЧК по подавлению этого восстания Артем Сергеев.

Сейчас в Башкирии многие называют эти действия ЧК и Красной армии геноцидом башкирского народа и утверждают, что Советами тогда умышленно поставлен во главе Башкирской ЧК татарин по национальности Мурзабулатов, учитывая непростые исторически взаимоотношения этих двух народов на территории Башкирии. Хотя вряд ли тогда у советской власти и руководства ВЧК был столь изощренный национальный расчет, тогда ЧК лила кровь в горячке классовой борьбы и с классово-партийных позиций. Вот когда Мурзабулатов пошел на повышение на партийную должность, взамен его во главе ЧК по Башкирии был поставлен лихой уральский казак Каширин, один из первых организаторов Красной армии на Урале, и он зверствовал ничуть не меньше татарина Мурзабулатова без разбора против башкир, татар, русских, казаков. Уже в 1921 году и Ивана Каширина пришлось с поста начальника Башкирской ЧК снимать Москве за явные «перегибы» в карательной политике.

Правда, при всей интернациональной идеологии случаи, когда ЧК в своей деятельности все же грешила использованием национальной розни между народами бывшей Российской империи, иногда действительно имели место. Так это было в Туркестане и Семиречье, где играли на запутанном клубке застарелой вражды здесь казаков, русских поселенцев, казахов, узбеков и других национальных групп. Зверства казахских постанцев при мятеже еще 1916 года в царскую эпоху, когда здесь массово резали «столыпинских» русских переселенцев, развернулись после 1917 года в ответную массовую бойню. Красные активно поддерживали этих крестьян, «новоселов», которые традиционно враждовали здесь с казахами и с местным казачеством. Здесь же советская власть и ЧК объявили себя защитниками угнетенных ранее небольших кочевых народов, направляя их против их «угнетателей» – казаков и «русских шовинистов» из белых колчаковцев. При участии ЧК в Семиречье создана из народа дунган целая красная конная бригада во главе с неким «красным дунганом» Масанчи, рубившаяся насмерть с казаками и используемая в походах по казачьим станицам ЧК как безжалостный карательный отряд. Нечто похожее использовано против поддерживавших массово белый режим Деникина казаков Дона и Кубани, против которых бросали «угнетенных при царе» горцев Северного Кавказа. Вот лишь одна выдержка из донесения в РВС от командования 9-й армии красных на Кавказе от 10 августа 1920 года, подписанного ее командармом Левандовским и комиссаром Полуяном: «В Терской области формируется Ингушский полк, который в силу знания особенностей горной местности и исторического взаимоотношения с казаками может быть с успехом использован в Кубанской области».

Иногда в случаях таких выступлений против советской власти вчерашних самых ярых ее защитников (бедных крестьян, матросов из Кронштадта, простых красноармейцев) в 1920–1921 годах на сторону восставших переходили и сами чекисты. В 1920 году против большевиков восстали части Красной армии в Верном (сейчас это Алма-Ата) из крестьян, недовольных продразверсткой и политикой Советов в селе – именно эти события описаны Дмитрием Фурмановым в его книге «Мятеж». И здесь одним из главных лидеров восставших солдат, практически захвативших на время Верный, стал бывший чекист и сотрудник особого отдела восставшей дивизии Чернов, после подавления мятежа в Верном одним из первых расстрелянный по приговору ревтрибунала своими бывшими коллегами. Когда на время восставшие части полностью овладели Верным, а Фурманов и его товарищи-комиссары оказались почти в положении их заложников (как водилось в таких случаях, восстание шло под модным лозунгом «За Советы, но без коммунистов и продотрядов»), на сторону повстанцев перешла почти вся местная Семиреченская ЧК во главе с ее начальником Авдеевым. Авдеев поддержал, скорее вынужденно, призыв к большей солдатской демократии, одобрил отправку ряда восставших частей на разоружение продотрядов по селам, а также по приказу созданного восставшими в крепости Верного революционного совета проводил со своими чекистами аресты тех комиссаров и большевиков, кто мятеж не поддержал. Эта активность тоже стоила Авдееву жизни, как и Чернов, он был расстрелян своими собратьями-чекистами сразу после подавления мятежа.

Там, где чекисты не поддержали крестьянских или солдатских выступлений, с ними восставшие расправлялись без жалости, давая выход уже накопившейся ненависти к проводникам политики военного коммунизма и «красного террора». В ходе восстания солдат частей Красной армии в Ташкенте в 1919 году местная ЧК просто перебита, сам председатель Туркестанской ЧК Фоменко убит солдатами. Во время восстания на красном Северо-Восточном (Актюбинском) фронте Долбушенского полка в том же 1919 году восставшие красноармейцы первым делом разгромили и сожгли здания особого отдела и политотдела фронта, убив начальника особистов фронта чекиста Чарикова. Командующий фронтом Астраханцев был ими тяжело ранен, а главный представитель ВЧК на этом фронте Иосиф Брегадзе жестоко избит взбунтовавшимися солдатами и чудом выжил.

Почти повсеместно на этой «малой Гражданской войне» в мятежах крестьян на селе или крестьян в форме солдат Красной армии заметна эта направленность против комиссаров и ЧК, как самых главных объектов ненависти после «продовольственной диктатуры» и необъявленной войны Лениным селу на истощение. Вот из массы почти однотипных примеров такого выступления в Красной армии так называемый «Стрекопытовский мятеж» 1919 года, очень схожий по сути с событиями в Верном или Ташкенте. Это выступление в белорусском Гомеле части Тульской бригады РККА во главе с ее командиром Стрекопытовым из призванных военспецов царских офицеров, к которому примкнули солдаты нескольких соседних частей. Восстание в марте 1919 года началось типично: «Нет продразверстке, да частной инициативе, вся власть Учредительному собранию, Советы без коммунистов!» Мятежным частям Стрекопытова удалось захватить губернский центр Гомель и соседний городок Речицу, и сразу был разгромлен Гомельский ревком партии, и сразу гнев восставшей солдатской массы обращен на местную ЧК. Председатель Гомельского ревкома большевиков Комиссаров, начальник Гомельской ЧК Ланге, управделами местной ЧК Бочкин – все они в числе первых захвачены и расстреляны мятежными красноармейцами. После подавления Гомельского восстания большими силами красных курсантов и частей ВЧК Стрекопытов с остатками своего отряда пробился к белым в Прибалтику и ушел в армию Юденича.

В других очагах крестьянских восстаний 1920–1921 годов сотрудники ЧК тоже переходили временами на сторону повстанцев и занимали в их рядах заметное положение. На Украине в эти годы сотрудник ЧК Лунев не просто перешел на сторону крестьян-повстанцев, а сам стал одним из наиболее опасных их атаманов, за которым охотились бывшие коллеги в кожанках. В 1920 году было массовое восстание крестьян в Воронежской губернии против продразверстки, армию повстанцев возглавил перешедший на их сторону командир полка РККА Иван Колесников, разбивший толпы повстанцев на полки и батальоны и создавший в их войске полевой штаб. Перебежавший к колесниковским повстанцам сотрудник местной ЧК Конотопцев создал у них настоящий особый отдел и службу разведки в их армии, позволявшие отрядам колесниковцев вовремя уходить от больших частей РККА. Окончательно движение воронежских крестьян Колесникова подавлено только в 1921 году, когда Воронежская ЧК сумела внедрить в его штаб в качестве любовницы молодую чекистку Екатерину Веренкину, которая выдала местонахождение штаба повстанцев и помогла его ликвидировать.

И в самом серьезном крестьянском выступлении антоновцев на Тамбовщине, когда настоящую крестьянскую армию восставших красные части Тухачевского смогли подавить только с применением отравляющих газов и ураганного артиллеристского огня, сметавшего мятежные села. Сам руководитель восстания Александр Антонов, левый эсер и бывший начальник советской милиции в тамбовском городке Кирсанов, после разгрома основных сил его мятежной армии еще партизанил и скрывался по тамбовским селам. Его убили в селе Нижний Шибряй в июне 1922 года именно в ходе оперативной чекистской операции, это не была войсковая операция армии.

ЧК под началом посланного сюда Петерса активно действовала против антоновцев оперативными методами. Чекистской операцией с использованием переодетых «прорвавшихся с Дона казаков», которых изображали конники Котовского, смогли выманить на переговоры и разгромить отряд антоновского ближайшего соратника Матюхина. В другом случае завербованный ЧК эсер Евдоким Муравьев внедрился в штаб Антонова и рассказывал там байки о существовании в Москве крупного подполья эсеров, которые ждут похода туда отряда Антонова. Муравьев по заданию ЧК пытался выманить в Москву на переговоры с несуществующим подпольем самого Антонова, но тот в это время был болен. А вот посланные им с Муравьевым в Москву эмиссары во главе с главным идеологом атоновщины эсером Ишиным захвачены ЧК на подставной «конспиративной квартире» в столице и позднее расстреляны чекистами. Начальник штаба восставших антоновцев белый поручик Токмаков выслежен и убит из засады. Бывший при Антонове чем-то вроде «президента» этой мятежной Тамбовской республики по гражданскому самоуправлению крестьянин Шендяпин тоже выслежен и окружен; когда под ним убили коня, Шендяпин застрелился, избегая пленения его ЧК. Уже к осени 1921 года с повстанческой армией Антонова практически было покончено, сам Антонов распустил свои последние отряды и с небольшой группой соратников скрывался еще более полугода по лесам и тамбовским селам.

Об обстоятельствах же ликвидации лично Антонова рассказал в своих мемуарах лично застреливший крестьянского вожака человек – сотрудник ЧК Покалюхин. Согласно его воспоминаниям из сборника «Антоновщина» 24 июня 1922 года в селе Нижний Шибряй скрывавшегося в соседнем лесу уже без большого войска Антонова караулила в засаде небольшая мобильная группа ЧК из семи человек, замаскировавшихся под рабочих и прятавших оружие под одеждой. Место ночевки Антонова, как это часто бывает в подобных случаях, выдал один из его доверенных связников – захваченный и перевербованный чекистами эсер Фетисов. Антонов пришел ночевать из леса в дом своей любовницы Натальи Катасоновой только в сопровождении одного телохранителя в лице родного брата. Когда чекисты обложили дом и бросили в него гранату, Антонов выскочил и отстреливался, почти добежал до леса, но пули из маузера чекиста Покалюхина свалили его. Младший брат Антонова тоже не сдался живым и был убит, беременную от Антонова Катасонову чекисты арестовали и на пять лет отправили в тюрьму только за то, что она «жила с Антоновым», уже в заключении она родила от покойного атамана дочь. Тело же самого крестьянского вожака антоновщины тайно было захоронено сотрудниками ЧК во дворе бывшего Казанского монастыря в Тамбове, где тогда обосновалась Тамбовская губернская ЧК, чтобы избежать поклонения ему от недовольных властью тамбовцев.

Хотя не все оперативные мероприятия ЧК персонально против крестьянских вожаков тех лет проходили так удачно и без жертв среди самой ЧК. Так гулявший по нижнему Уралу повстанческий атаман Серов в начале 1922 года передал сотрудникам ЧК, что готов сдаться со своими бойцами в обмен на обещание им амнистии, но явившихся на переговоры об условиях сдачи сотрудников ЧК внезапно пленил, а позднее убил их в своем лагере. Позднее Серов вдруг сдался добровольно чекистам уже по-настоящему, хотя и не очень понятно, на что он после такого рассчитывал, после пыток в ЧК Серов был расстрелян по приговору революционного трибунала в Самаре.

При подавлении антоновского восстания ЧК вернулась к практике заложничества, захватывая семьи выявленных повстанцев и заключая их в настоящие концлагеря. Концлагеря ЧК – это тоже порождение этих кровавых лет. Первый из них был создан еще в 1920 году на родине Ломоносова в Холмогорах, им командовал чекист Квицинский, и здесь только за первые месяцы 1921 года были в массовом порядке расстреляны более 10 тысяч человек. Холмогорский лагерь даст затем целую систему Соловецких лагерей, из которых в целом и вырастет печально знаменитый «Архипелаг ГУЛАГ».

Вообще же 1920 и 1921 годы были наполнены примерами почти однотипных крестьянских восстаний по всей Советской России, от украинских степей до дальневосточной тайги. Антоновщина, лубковщина, «Чапанная война», «Вилочный мятеж», «Колыванщина», «Бухтарминский мятеж», «Сибирское беловодье», «Балаганский мятеж» – временами эти мужицкие и кровавые от отчаяния выступления Красной армии приходилось давить с не меньшим напряжением и потерями, чем ранее сражаться с регулярными белыми армиями Колчака или Врангеля. Когда сейчас говорят, что Дзержинский и многие его соратники по первой ЧК засомневались и начали внутренне надламываться, когда вместо привычных господ офицеров пришлось расправляться со вчерашними красными партизанами из крестьян или балтийскими матросами – «буревестниками революции», то из документов той поры это совершенно не просматривается. Жестокость на местах органов ЧК, созданных при их участии карательных экспедиций и отрядов ЧОН не уступала их подобным акциям против белых, а в пиковые моменты затянувшейся взаимной резни на Тамбовщине или в Сибири еще и превосходила уровень зверств первых лет Гражданской войны.

В той же истории с кровавым подавлением восстания матросов в Кронштадте в марте 1921 года ведомство Дзержинского играло главную роль. Само восстание красных матросов в крепости Кронштадт весной 1921 года логично продолжало цепочку крестьянских и солдатских выступлений этой «малой фазы» Гражданской войны 1920–1921 годов. Уже в момент восстания власть Ленина совершила свой знаменитый вынужденный маневр, свернув жестокую политику военного коммунизма и наступления на село, перейдя к политике НЭПа. Кронштадт стал последней каплей в начале 1921 года, и не только оттого, что был самым опасным в череде этих мятежей для власти Ленина, потому что восстала масса вооруженных матросов в изолированной крепости на острове, к которым теоретически могла по морю прийти из-за границы помощь от белой эмиграции или иностранной армии. Просто к этому моменту в, казалось бы, уже полностью усмиренной властью большевиков Советской России, где уже практически не было организованных белых или иностранных армий, этот вал крестьянско-солдатских мятежей накатывал неотвратимо. К моменту выступления в марте 1921 года кронштадтцев не были до конца усмирены еще мужицкие мятежи на Тамбовщине, в Воронежской губернии, на Волге, в Сибири. Окончание главной фазы Гражданской войны вызвало необходимость демобилизации части огромной Красной армии, и возвращавшиеся в свои села вчерашние защитники Советов часто вливались в ряды восставших. Во избежание этого власть пошла было на хитрость, не распуская части бойцов РККА по домам, а создавая из них «трудармии» – нечто среднее между нынешним стройбатом, старым проектом графа Аракчеева с «военными поселениями» и совсем уж бесправными рабами на постройках египетских пирамид. Но от этой практики быстро пришлось отказаться – «трудоармейцы» от такого оборота своей судьбы тоже начали мятежи, тем более что и сюда легко проникали сведения о бедственном положении в деревне, обираемой продразверсткой.

То же и в армии, что было особенно опасно, мятежи разного калибра вспыхивали уже с начала 1920 года, солдатско-матросские выступления в Верном или в Кронштадте стали только самыми громкими в этой череде, вынудившей все же власть большевиков маневрировать и временно отступить от своей сверхидейной позиции к компромиссному НЭПу. В Кронштадте вообще восстала элита и главная опора советской власти к октябрю 1917 года – «гордость и краса революции» в лице матросов самого экстремистски-революционного Балтийского флота. Именно они поубивали в октябре 1917 года своих флотских офицеров, они шли в Петроград устанавливать ленинскую власть, они массово шли в Гражданскую на фронт и давили другие антибольшевистские восстания. Но политика военного коммунизма и печальные вести из сел, откуда были призваны на флот многие балтийцы, привели и их к восстанию. И 1 марта 1921 года гарнизон Кронштадта восстал против власти Ленина под теми же броскими лозунгами «За Советы без коммунистов», «Против бюрократии и комиссарократии», «За возвращение к революционным ценностям» и так далее.

Большевистские историки напрасно пытались замазать эту метаморфозу в матросской массе на Балтике, утверждая, что настоящие революционные «буревестники» были убиты на фронтах Гражданской войны, а мятеж 1921 года организовали «несознательные» новобранцы, мобилизованные большей частью с Украины, многие из которых будто бы были развращены службой у Махно или разных гайдамаков. В пример обычно приводили персону главного руководителя восстания в Кронштадте и председателя «Временно-революционного комитета» (ВРК) повстанцев Степана Петриченко, действительно незадолго до того пришедшего на флот из украинских селян. Но это в целом просто лукавые увертки: и в основной взбунтовавшейся массе кронштадтцев было множество старых ветеранов революции, и в ВРК более половины составляли такие заслуженные «буревестники» со стажем с 1917 года. Просто матросы и тогда были во многом экстремистской и не слишком идейной силой, целиком подчинявшейся директивам Ленина и его большевистского ЦК, многие и в революции больше проявляли свой анархизм и полубандитскую удаль. А военный коммунизм и жесткая политика Ленина взялась согнуть им шею под ярмо нового закона – уже большевистского, вот Кронштадт и полыхнул восстанием за прежние вольности и «попранные идеалы революции».

Зря коммунистическая история напирала и на то, что матросов толкнули к восстанию заговорщики из эсеров, анархистов и меньшевиков. Их влияние на массу восставших в Кронштадте было минимальным, хотя кто-то из матросов в ВРК и объявлял себя идейным анархистом, и даже установить за две недели восстания связи с мятежным Кронштадтом эти находящиеся уже в полуподполье партии не успели. Не были правдой и утверждения большевиков о связи повстанческого ВРК с белыми эмигрантами, якобы собиравшимися десантироваться на помощь мятежному Кронштадту, но не успевшими этого сделать из-за решительного подавления восстания. На самом деле для эмиграции этот мятеж вообще оказался неожиданностью, они только начали обсуждать свое к нему отношение и возможность помощи, как Кронштадтский мятеж уже прихлопнули. Находившейся тогда уже в турецком изгнании белой армии Врангеля для броска вокруг Европы, для теоретически возможного десанта на Балтике потребовались бы многие месяцы. К тому же это было невозможно в политическом плане: белые врангелевцы и стенавшие по возврату к крутой революции кронштадтские матросы были в идейном плане антиподами и вместе в одном окопе оказаться просто не могли. Указания коммунистических историков на то, что к матросскому мятежу в Кронштадте сразу примкнули служившие там военспецы из царских офицеров во главе с командиром кронштадтской артиллерии бывшим генералом Козловским, тоже ничего особо не проясняют в логике этого антисоветского мятежа. Хотя бы потому, что Козловский и другие бывшие офицеры в ВРК не входили и восставшими не командовали, будучи для основной массы матросов той же подозрительной «контрой». Восставшие подчинялись только избранному ими же в прежних революционных традициях ВРК, проигнорировав мудрые в военном плане предложения генерала Козловского: заранее расстрелять лед для предотвращения штурма по нему красных частей, освободить от ледяного плена хотя бы пару кораблей для маневра, высадить десант на берег и попытаться взбунтовать гарнизон матросов хотя бы на базе в Ораниенбауме и так далее. Сбежавший после разгрома восстания по льду в Финляндию Козловский в эмиграции от основных «кронштадтцев» из ВРК Петриченко отвернулся за пренебрежение его военными советами.

Были в числе претензий кронштадтских матросов к «забюрократившейся» власти Ленина и действия ЧК, которая только что в феврале прошлась по Петрограду новой гребенкой арестов и расстрелов при подавлении забастовок на заводах и в поисках контрреволюционного подполья. Мятежные матросы уже решили в первый день восстания арестовать находившихся в крепости чекистов, как это сделали мятежники и в гарнизоне Верного за год до них, но чекисты по приказу коменданта Кронштадта большевика Новикова тайно бежали на материк в укрепленный форт «Красная горка». Сам Новиков тоже сбежал в этот день из восставшего Кронштадта, за ним гнались матросы, но он ускакал от них по льду верхом на коне. Прибывший в тот день для разговора с уже волновавшимися кронштадтцами председатель советского ВЦИК Калинин пытался вразумить их большевистскими лозунгами, но толпа кричала ему: «Брось, Калиныч, тебе-то тепло, ты столько у них должностей занимаешь! Убирайся, старик, к своей жене!» Вышедшего на трибуну с Калининым красного комиссара Балтийского флота Кузьмина тоже прогнали с криками: «А ты забыл, как на Северном флоте матросов через каждого десятого расстреливал?!» Это Кузьмину напомнили о его руководстве Северным флотом в активную фазу Гражданской войны, где он отметился не только жестокостью к врагам, но и укреплением дисциплины в красных рядах через расстрелы. Кузьмин вспылил и бросил: «Изменников нашему делу расстреливали и будем расстреливать впредь!» Собственно с этого момента и началось восстание.

После решающего и удачного штурма крепости 18 марта 1921 года те из повстанцев, кто не погиб в бою и не сумел уйти по льду в Финляндию, оказались в руках чекистов, причем несколько сотен из них в показательном порядке без суда расстреляны прямо на льду Финского залива. И еще многие позднее казнены по упрощенному приговору «троек», а более тысячи отправлены заключенными на Соловки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.