Франсуа Роге Французский генерал о Русской кампании

Франсуа Роге

Французский генерал о Русской кампании

Имя французского генерала Франсуа Роге (Roguet) (1770–1846) неизвестно широкому кругу читателей, хотя он был активным участником Наполеоновских войн и, в частности, Русской кампании, как во французской историографии называют Отечественную войну 1812 года.

Франсуа Роге родился в Тулузе в семье слесаря 12 ноября 1770 года. Незадолго до Великой Французской революции завербовался в Гийенский пехотный полк, ставший с 1801 года 21-м линейным полком. Роге принимал активное участие в войнах республиканской Франции против европейских монархий, дослужившись к 1811 году до дивизионного генерала.

В сражении при Бородино (7 сентября) 2-я пехотная дивизия Молодой гвардии генерала Роге находилась в гвардейском резерве. Она вошла в Москву одной из первых. Участвовал в сражении при Красном (18–21 ноября), где удачно способствовал отступлению остатков Великой армии. После катастрофы в России занимался реорганизацией пехоты гвардии.

Во время Ста дней незамедлительно присоединился к Наполеону. На должности 2-го полковника корпуса пеших гренадер Императорской гвардии участвовал в сражении при Ватерлоо (18 июня 1815). Имел множество наград, в том числе большой офицерский крест ордена Почетного легиона (1814).

Скончался 4 декабря 1846 года в Париже. В его честь в Тулузе названа площадь. Имя Роге выгравировано на южной стороне парижской Триумфальной арки.

Оставил 4-томные воспоминания под названием «Военные мемуары». Ввиду значительного объема воспоминаний о Русской кампании 1812 года, публикуется только отрывок, повествующий о событиях Отечественной войны между августом и октябрем 1812 года.

Перевод и комментарии подготовлены Максимом Чиняковым.

XLVII

После Вильно (Вильнюс, Литва) с целью разъединения обеих русских армий Наполеон продвигался на Смоленск. Позже 17–18 августа он приказал командиру 9-го армейского корпуса маршалу Виктору, герцогу Беллунскому, двинуться от Вильно вглубь России так, чтобы он смог контролировать коммуникационные пути через Смоленск, Витебск, Могилев и Минск. Герцог Беллунский, защищая наши тылы, занял позиции между Днепром и Двиной, имея тесную связь с императором и прикрывая наши коммуникации с Минском, Витебском и даже шедшие через Смоленск на Москву. Севернее Великой армии действовал 6-й армейский корпус генерала Л. Гувьон Сен-Сира, сковывавшего 1-й отдельный пехотный корпус генерала П. Х. Витгенштейна.

Командующий 1-й Западной армией генерал М. Б. Барклай де Толли, отказываясь по-прежнему от сражения с Наполеоном, отступал к Москве, поджигая города и подавляя волнения среди населения[12]. Тем временем император Александр I поручил командование русскими войсками генералу М. И. Кутузову. Кутузов находился в весьма почтенном возрасте; его полнота, вкус к радостям жизни и деньгам частично парализовали его способности, но у него было одно блестящее достоинство — он был русским. Участник многих войн, в одной из которых он потерял глаз, Кутузов сделал удачную карьеру в армии, прославившись осторожностью, и при дворе, где показал себя развязным царедворцем.

…Несмотря на все усилия Наполеона, под Смоленском произошло объединение 1-й и 2-й Западных армий, продолживших отступление по-прежнему в сторону Москвы. Наполеон последовал за ними, пытаясь найти более удобный случай заставить русских принять сражение и разбить их.

…Перед кампанией 1812 года императору следовало закончить дела в Испании и только потом, ввиду нерешительной или враждебной Европы, надлежало за одну кампанию урегулировать отношения с Россией, или ничего не предпринимать вообще против нее. Конечно, поляки помогали нам войсками, знанием местности, но все равно было очень тяжело вести войну, исход которой зависел еще и от других, разноплановых факторов.

…1 сентября Наполеон разместил свою штаб-квартиру в Гжатске (совр. Гагарин), вместе с Императорской гвардией и 1-м и 3-м армейскими корпусами маршалов Л.-Н. Даву и М. Нея. Командующий резервной кавалерией Великой армии король Неаполитанский И. Мюрат находился впереди, на главной дороге к Москве; 5-й армейский корпус князя Ю. А. Понятовского правее; 4-й армейский корпус вице-короля Италии Е. Богарне слева.

Поскольку мы теряли многие сотни солдат пленными из-за отсутствия отлаженной системы поиска провианта, император 3 сентября приказал отправлять на добычу пищи и фуража сильные команды, сформированные как минимум от дивизий, а также от корпусов, под командованием генерала, для борьбы против крестьян и казаков.

В этот день, 3 сентября, я ужинал вместе с императором. Заботы омрачали обычно ясное чело Наполеона: беспокойства о судьбах занятых нашими войсками территорий, его отвращение к этой войне, которой он старался всеми силами избежать.

…Было очевидным, что Наполеон, несмотря на невероятную военную мощь Франции, ее прочные союзы и неоспоримое величие, не имел безграничного доверия во всем, чем он располагал в прошлые времена. Казалось, он сражался во имя подтверждения прошлых заслуг, помноженного на юношеский энтузиазм. Мы больше не были сами собой: новые трудности развивали у нас желание сохранения прошлых достижений, иногда предполагали, что этот факт являлся намного значительнее, чем мы могли об этом подумать. Наполеону следовало с большей заботой относиться к состоянию духа своих легионов, об укреплении их преданности. Если союзные войска увеличивали численность нашей армии, безусловно, они в той же мере уменьшали ее сплоченность, уже начинавшую слабеть в силу застарелого духа некоторых полководцев. Только оба фактора, численность и сплоченность, могли значительно повысить силу нашей армии.

Мастерство является превосходным дополнением военной мощи, тем более что с его помощью можно устранить опасности или вообще избежать оных; гений же больше полагается на самого себя или отвлекается на решение других задач, поэтому, возможно, может иногда пренебречь мастерством. Таким образом, в начале и во время кампании император, мечтая каждый день о достижении мира, решился идти вперед с сомнительными и ненадежными помощниками, без всяких гарантий на успех. Возможно, поведение многих из союзников увеличивало надежды Наполеона на благополучный исход кампании. В действительности каждый из них преследовал собственные интересы, не являясь императору верным помощником. Более того, в случае успеха их алчность не имела бы границ, создавая Наполеону новые трудности. Даже когда я пишу эти строки, постоянно всплывают новые факты, позволяющие уверенно утверждать о родстве душ союзных нам суверенов с неприятелем.

Русские войска закрепились в 35 лье (154 км) западнее Москвы, на плато между притоками Волги и Оки, около истоков Москвы-реки…

5 сентября Кутузов, располагая 130 тысячами человек, в том числе 40 тысячами ополченцев, принял решение дать нам сражение на этой прекрасной позиции. Правый фланг русских, защищенный Колочей, маленькой речушкой, впадавшей в Москву-реку на некотором расстоянии от Новой Смоленской дороги, под командованием Барклая, размещался позади Бородино. Багратион командовал левым флангом, опираясь на Псаревский лес; центр держал Беннигсен. Штаб-квартира Кутузова размещалась около селения Горки.

5 сентября мы захватили Шевардинский редут. Поскольку редут разместился вдали от русского левого фланга на расстоянии полулье (2 км), Кутузов не мог оказать ему быструю помощь. Взятие редута прославило командира 5-й пехотной дивизии 1-го армейского корпуса генерала ж.-Д. Компан и его отважную дивизию.

Кутузову противостояли 120 тысяч французов, большая часть которых находилась правее Колочи. Слева, у Бородино, разместился корпус Евгения. Даву и Ней занимали центр; во второй линии находились Мюрат и командир 8-го армейского корпуса генерал Ж. А. Жюно, герцог д’Абрантес. Гвардию Наполеон оставил в резерве.

6 сентября при Шевардино император имел хрипоту, мешавшую ему диктовать приказы на 7-е, и ему пришлось их записать. Инструкции предписывали: на рассвете возведенные ночью батареи артиллерийские и 60 корпусных пушек должны обстрелять центральные редуты; 16 пушек на правом фланге в эполемен-тах[13] должны были действовать против редутов на левом русском фланге. Командующему резервной артиллерией Императорской гвардии генералу Ж.-Б. Сорбье с гаубицами Императорской гвардии предписывалось быть готовым открыть огонь по любому из редутов.

…Даву и Ней начали атаку Семеновских редутов и захватили их с горжи[14]. Багратион, безуспешно пытаясь отобрать их, получил смертельное ранение. Кутузов, отбросив вице-короля от Бородинского большого редута, смог направить резервы на усиление своего левого фланга.

…Неприятельские массы в третий раз устремились на Семеновское, но Даву и Ней сумели отбить нападение левого русского фланга, отступившего к Москве-реке.

В этот день, как обычно, русские войска продемонстрировали лучшие качества: точность движений, дисциплинированность и твердость духа, но их перемещениям на поле боя явно не хватало быстроты исполнения. Кутузов очень хорошо закрепился на позиции, и защищался весьма умело. Под конец сражения приветственные возгласы солдат присудили победу императору. С нашей стороны героями этого сражения были Ней, Мюрат и Понятовский. Командир 2-го корпуса кавалерийского резерва Великой армии генерал Л.-П. Монбрён, которого нам будет не хватать. Командир 2-го корпуса кавалерийского резерва Великой армии генерал О.-Х.-Г. Коленкур с его грозными кирасирами, чьи подвиги будут увековечены в искусстве и поэзии, остались навсегда на поле боя, захватив самые прекрасные трофеи. К сожалению, моя память была не в силах удержать многочисленные примеры героизма обеих армий.

Военные историки часто задавались вопросом: почему Наполеон отказался вводить в дело дивизию фузилер-гренадер? (скорее всего, речь идет о 2-й пехотной дивизии. — М. Ч.) В середине дня император, увидев, что Кутузов бросил в дело все резервы для возвращения Семеновского, велел идти на усиление 2-й пехотной дивизии 1-го армейского корпуса генерала Л. Фриана корпусу Нея, кавалерии короля Неаполитанского и резервной артиллерии. Моя дивизия осталась во 2-й линии позади Фриана. Мюрат, разгромив русские резервы и наблюдая их беспорядочное отступление, через своего начальника штаба резервной кавалерии Великой армии генерала О.-Д. Беллиар попросил у Наполеона мою дивизию. Император ответил:

— Я пока не вижу ясности в исходе сражения. Если завтра битва возобновится, с чем я буду сражаться?

В 3 часа с половиной, когда поле битвы находилось под нашим контролем, когда войска были измотаны и остались без боеприпасов, когда неприятель прекратил новые натиски, Наполеон отправился в первые линии для получения сведений о возобновлении атак. В 5 часов пополудни Мюрат снова сообщил Наполеону свое мнение о необходимости ввода в бой гвардии, но император, учитывая удаленность армии от баз, желание сохранить костяк войск, могущих послужить ярким примером героизма в последующем, а также о бесполезных жертвах новой атаки, призвал маршала к осторожности, столь необходимой победителю на данном этапе сей гигантской битвы. Император вернулся в штаб-квартиру в Шевардино и уполномочил самым суровым образом маршала А.-Э.-К.-Ж. Мортье охранять поле боя, и наистрожайше запретив переходить большой овраг, отделявший их от неприятеля. В 10 часов вечера 9 сентября в Можайске Наполеон в бюллетене самолично написал, что ни он, ни гвардия опасности не подвергались. В сложившихся условиях и возглавляя армию, составленную из разнородных элементов, связанных единственно его гением и его победами, Наполеон пришел к мысли о безусловном сохранении в целости и сохранности его элитных войск.

Во время сражения мы потеряли 22 генерала убитыми, 64 генерала ранеными, 6.550 убитыми и 21.450 ранеными офицеров и солдат. Мы произвели 60 тысяч пушечных выстрелов и израсходовали 1,4 миллиона патронов. Кутузов потерял 50 генералов, 15 тысяч убитыми и 30 тысяч ранеными офицеров и солдат и 4 тысячи пленными. Поле боя было усеяно брошенными русскими ранцами. 120 тысяч французов разгромили 130 тысяч русских, спрятавшихся за укреплениями! С обеих сторон было задействовано 800 пушек[15].

…Победа, завоеванная столь дорогой ценой, не могла стать решающей. Тем не менее историки взяли на себя смелость утверждать, что она чуть было не принесла нам мир! Возможно, если поставленные цели и задачи были бы полностью и грамотно выполнены, результат сражения должен был бы стать иным. На следующий день после битвы армия выглядела намного хуже, чем накануне. Мы оказались в тяжелой ситуации: вдали от наших баз, Франции; вместе с союзниками, завидовавшим нашим триумфам и неотступно следившим за нами, желавшими, возможно, сразу же воспользоваться нашей слабостью в собственных интересах; в окружении враждебно настроенного к нам местного населения и ввиду неприятеля, угрожавшего наших флангам.

XLVIII

…Основание марша императора от Смоленска до Москвы покоилось на нескольких возможных вариантах развития событий. Во-первых, если Александр I ради спасения столицы даст сражение, где неминуемо потерпит поражение, ему придется заключить мир. Во-вторых, если он откажется заключать мир, тогда Наполеон найдет 40 тысяч свободных буржуа или сыновей освобожденных и на добытые в Москве материальные средства поднимет рабов России на бунт и нанесет Александру смертоносный удар[16].

14 сентября фельдмаршал Кутузов занял в 1 лье (4,4 км) от Москвы позицию, защищенную многочисленными редутами. Но, увидев французскую армию, двигавшуюся на него, он отступил и оставил вторую столицу, в которую наш авангард вошел спустя четыре часа.

Сражение на Москве-реке (при Бородино) после столь длительного марша средь опустошенного русскими войсками пространства и серии серьезных боев произвело на наши войска ужасное впечатление! Начиналась вторая кампания, требовавшая не только свежей и отважной армии, но и отсутствия лишних обозов. Напротив, наша армия испытывала настоятельную необходимость для восстановления сил. Прежде всего требовалось поставить под полный контроль запасы, которые могли оказаться в городе. Герцог Тревизский был назначен губернатором города, и нельзя было сделать лучшего выбора! Первой в Москву вошла моя дивизия, и немного погодя Мортье располагал в Москве 10 тысячами человек, из которых 5 тысяч принадлежали к Молодой гвардии.

17 сентября французская армия, описав круг вокруг Москвы, разместилась в ее окрестностях и перегородила дороги на Тверь, Владимир, Казань и Калугу.

…Русская армия, в свою очередь, занимала укрепленный лагерь на правом берегу реки Нары, около села Тарутино. Кутузов выделил многочисленные отряды, постоянно беспокоившие наши войска на их квартирах.

В Москве, в этом великом городе-складе между Европой и Азией, занимавшей 8 тысяч гектаров, насчитывалось тысяча дворцов, 1,6 тысяч церквей, 9 тысяч домов, из которых две трети деревянных, 200 тысяч жителей, из которых не менее десятой части священники, дворяне или военные. Русские оставили в городе богатые запасы муки, сахара, вина, мяса, овощей, солений, склады с обмундированием, 60 тысяч новых ружей, 150 пушек, а также 30 тысяч раненых или больных, 100 тысяч артиллерийских снарядов, 1,5 миллиона патронов, 400 тысяч пудов пороха, столько же селитры и серы. Каждый дом имел запасов в погребах на 8 месяцев. Местность вокруг Москвы была населена значительно гуще, чем нам приходилось видеть на протяжении всего пути от самого Немана. В отличие от окрестностей Москвы, селения там располагались на значительно удаленном друг от друга расстоянии. Одним словом, русский крестьянин лучше устроен, снабжен и питается, чем польский, особенно из Варшавского герцогства.

…Из-за московского пожара императору пришлось 17 сентября оставить Кремль и переехать в Петровский дворец, но на следующий день он вернулся обратно.

Таким образом, благодаря принятому русскими решению вторая столица вместе с необъятным количеством оставшихся там богатств были уничтожены, что произвело на нас неизгладимое впечатление! У нас многие рассуждали, что в 1814 году, следовало бы в порыве ожесточения, поступить с Парижем так, как поступили русские с Москвой в 1812 году, и рассуждали, каков был бы итог от поджога Парижа, особенно при наличии благоприятных климатических условий. Но кто и когда ограничил средства, разрешенные для спасения независимости своего отечества? После московского пожара из 4 тысяч каменных домов осталось две сотни; из 8 тысяч деревянных домов пятьсот, более или менее поврежденных 850 церквей[17].

Ситуация, сложившаяся в результате занятия Москвы и московского пожара, стала для нас весьма серьезным испытанием. Достижение мира с Александром становилось отныне весьма трудным делом. Двигаться вперед было тяжело, отступать — еще хуже, учитывая наличие большого количества раненых и отсутствие реорганизованной армии, создать которую в сожженной Москве было также нелегко. Если можно было бы дать решающее сражение в начале мая, все пошло бы по-другому.

Иногда утверждали, что после московского пожара императору следовало бы немедленно отступить на Смоленск. Наоборот, следовало удержаться во второй столице России из-за двух соображений: собрать в Москве достаточные запасы снабжения или, наконец, заключить мир, так как армия уменьшилась до 100 тысяч человек. К тому же усталая и дезорганизованная армия, находившаяся в Москве, не могла никаким образом исполнить подобное отступление, — не просто отступление, а отступление на огромные расстояния с боями. Мы могли избежать боев, если сумели бы осуществить хотя бы один марш втайне от врага. О спокойном отступлении без боев на большие расстояния даже не стоило и мечтать! Можно было, конечно, уйти с намерением вернуться при стечении благоприятных обстоятельств. В таком случае, при наличии ограниченного пространства и в сложившихся обстоятельствах, громадное значение приобретал дух армии. Отступление в подобного рода обстоятельствах привело бы не только к расширению театра военных действий, но и переходу всей полноты инициативы в руки неприятеля, который атаковал бы нас там, где захочет, и когда захочет.

24 сентября Наполеон сделал Александру конфиденциальные мирные предложения, и 4 октября адъютант Наполеона генерал Ж.-А.-Б.-Л. Лористон отправился в лагерь Кутузова с письмом к царю. Во время этой безрезультатной миссии в русскую штаб-квартиру, до 5 октября на аванпостах прекратилась стрельба, и у нас, несмотря на активные действия казаков на наших коммуникациях на дороге Москва-Можайск, появился шанс на заключение мира. Местные помещики, со своей стороны, не отсиживались в имениях, и превратили возбужденных надеждами на скорую и легкую добычу крестьян в партизан. В 7 часов утра 18 сентября 4 тысячи крестьян-казаков, поддержанных регулярными войсками, вышли из леса и застигли врасплох дивизию легкой кавалерии, захватив парк двух артиллерийских батарей. Хотя вездесущий и великолепный король Неаполитанский отбил нападение, мы потеряли тысячу человек.

…До конца сентября наши фланги и тылы подвергались постоянным нападениям отрядов казаков, не перестававшим атаковать обозы с провиантом. Трудность снабжения увеличивалась и невозможностью заключить сделку с крестьянами, которых грабили казаки или случайные команды, посланные за добычей провианта и фуража.

…Некоторые советчики в Москве советовали императору сражаться с врагом его же средствами, то есть опустошить 2 тысячи селений и дворцов на расстоянии одного марша вокруг Москвы. Этот план уже был плох, к тому же он не мог претвориться в жизнь в силу благородных чувств Наполеона[18]. Напротив, 7 октября он призвал жителей города и деревни вернуться в свои дома. Командир 8-го армейского корпуса генерал Ж.-А. Жюно получил приказ эвакуировать всех раненых на Вязьму, откуда губернатор Смоленска генерал Л. Бараге д’Илье должен был их отвезти к себе. Всего в госпиталях насчитывалось 15 тысяч раненых или больных; военно-хозяйственная служба требовала на их эвакуацию из Москвы, при помощи имевшихся транспортных средств, 50 дней. Таким образом, император планировал оставить Москву, превратившуюся в груду развалин, или занять только Кремль с 3 тысячами солдат. Но после 15-дневных работ по восстановлению Кремля Наполеон отказался от идеи оставить отряд в Кремле, так как для поддержания порядка в городе требовались 20 тысяч человек, что уменьшило бы общую численность армии и самым отрицательным образом повлияло бы на ее маневренность.

14 октября выпал первый снег. Наполеон, желая вынудить неприятеля эвакуировать укрепленный лагерь и отбросить его на несколько маршей, чтобы уйти на зимние квартиры, велел занять

17 октября дефиле Винково для маскировки своих намерений. 19-го император оставил Москву со Старой гвардией, 1-м и 3-м корпусами, всего 72 тысячи человек, двинувшись по Калужской дороге, которую прикрывало 100-тысячное войско Кутузова.

Я со своей дивизией остался в Москве, под командованием маршала Мортье: 3.600 фузилер-гренадер, 400 лошадей из 12-го уланского полка и 1.200 спешенных кавалеристов. Мортье имел приказ взорвать Кремль и вывезти всех больных и раненых. «Я не буду докучать вам приказами, — написал герцогу Тревизскому император, — но помните, что у нас осталось много раненых. Разместите их по повозкам Молодой гвардии, кавалерийским повозкам, но вывезите всех! Тем, кто спасал своих граждан, римляне давали гражданские короны: исполнив возложенное мною на вас поручение, вы заслужите не столько мою признательность, но признательность именно со стороны этих несчастных, которых спасете. Используйте всех лошадей, которых сможете найти, в том числе не забудьте и о своих собственных: именно так я и сделал при Сен-Жан-д’Акре[19]. В первую очередь берите офицеров, потом унтер-офицеров, в первую очередь французов. Соберите всех находящихся под вашим командованием генералов и офицеров и заставьте их проявить к раненым всю человечность, которую следует проявлять в сложившихся обстоятельствах».

23-го герцог Тревизский взорвал Кремль и оставил Москву[20].

С вечера 19 октября, по приказу Наполеона, я оставил Москву в качестве командира охраны эвакуированных из города казны и имущества интендантской штаб-квартиры. Я увозил с собой трофеи из Кремля: крест с колокольни Ивана Великого; многочисленные украшения для коронации императоров; все знамена, взятые русскими войсками у турок на протяжении целого века; украшенное драгоценными камнями изображение Богородицы, подаренное в 1740 году императрицей Анне Иоанновне Москве в память о победах против поляков и о взятии Данцига в 1733 году[21]. В казне находились серебро в монетах и переплавленные в слитки серебряные предметы, найденные в огромном количестве в сожженной Москве.

Сопровождая казну и трофеи, я двигался вдоль растянувшихся на 15 лье (66 км) обозов нашей армии, груженных бесполезной поклажей. Французы, мужчины и женщины, проживавшие до войны в Москве, были для наших войск тяжелым бременем: мало кто пережил из них отступление из Москвы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.