Сугдея

В мои намерения не входило «вторгаться» в земли Крыма западнее Керчи. Вынужден сделать исключение для Сугдеи, идя на определённый риск, поскольку по существующим разрозненным публикациям довольно сложно представить во всей полноте общую стратиграфческую ситуацию на этом памятнике с многочисленными перекопами, перестройками сооружений с уничтожением подстилающих слоёв, с оползнями.

Обращение к Сугдее «спровоцировано» в первую очередь известным мнением И. А. Баранова о хазарском присутствии в городе и такими формулировками, как «оборонительная система хазарской Сугдеи», «градостроительная политика хазар» (Баранов И. А. 1991. С. 158). Не буду распространяться на эту тему — публикации И. А. Баранова хорошо известны. Его идеи развивает В. В. Майко, полагающий, что «хазарская фортификация Сугдеи» позволяет «предполагать здесь наличие одной из самых мощных хазарских крепостей в Крыму» (Майко В. В. 2000. С. 239). Оба автора достаточно категоричны, но мне не удалось найти в их работах ответа на вопрос: какие же признаки позволяют говорить о специфической хазарской фортификации и в чём отличие сугдейских укреплений от других провинциальных византийских крепостей? В целом же этот вопрос приводит нас к более широкой проблеме реальности крымского варианта салтово-маяцкой культуры, частью которой является вопрос вклада хазар в фортификацию Крыма или отсутствия такового.

Обратимся к разделу о Сугдее из капитального исследования С. Б. Сорочана, пришедшего к иным выводам (Сорочан С. Б. 2005). В рамках очерка могу позволить себе лишь краткие выдержки:

— Сугдея основана «по меньшей мере в VI в.», и «едва ли в основании Сугдеи принимали участие сугды» (С. 357).

— Техника кладки ранних сооружений «мощного ранневизантийского приморского укрепления» — кордовая кладка на известковом растворе, башня бургового типа (С. 357).

— По Баранову и Майко, ярким свидетельством хазарского присутствия в Сугдее было «тюркское капище». Проанализировав состав находок, С. Б. Сорочан приходит к заключению, что это «скорее остатки довольно крупного византийского храма или мартирия постюстиниановского времени» (С. 360). К вопросу о капище мы ещё вернёмся.

— Увеличение от VII к IX в. количества находимых в Сугдее моливдовулов «заставляет оценивать роль и степень влияния хазар в городе очень скромно, хотя и не отрицать их вовсе» (С. 360). По-моему, оценка очень корректная.

— «Нет оснований считать, как это делают А. И. Айбабин, Ю. М. Могаричёв и К. Цукерман, что Сугдея была основана хазарами в конце VII в…. и входила в состав Хазарского каганата. Во-первых, к этому времени здесь уже существовал достаточно развитый ранневизантийский торгово-ремесленный центр — эмпорий… во-вторых, хазарское общество было столь далеко от стадии урбанизации, что говорить об основании хазарами городов по меньшей мере странно» (С. 362, 363).

Если по частным проблемам какие-то доводы С. Б. Сорочана и требуют коррекции, то последний опровергнуть невозможно по существу его содержания. Остаётся только удивляться, почему сторонники активного хазарского строительства в Корчеве-Боспоре и Сугдее не начинали с оценки «стадии урбанизации» непосредственно в самом Хазарском каганате.

В Сугдее нас интересуют в первую очередь два археологических объекта: названный первоначально «тюркское святилище» и участок кладки opus spicatum в ранневизантийской башне в портовой части Сугдеи. Что касается основания Сугдеи, то непричастность к этому хазар сегодня сомнений не вызывает (Джанов A. B. 2004. С. 45–54).

Открытие в Сугдее строительных остатков, трактованных И. А. Барановым и В. В. Майко как «тюркское святилище», было первоначально встречено с большим интересом, тем более что опубликовано оно было журналом «Российская археология» (Баранов И. А., Майко В. В. 2001).

В статье A. B. Джанова (2004) данный объект был заново проанализирован как по части стратиграфии, так и в трактовке ряда каменных деталей, принадлежность которых христианской ранневизантийской архитектуре не вызывает сомнений, как и то, что «многочисленные блоки с изображением креста в круге не вяжутся с языческой принадлежностью святилища». В итоге автор приходит к выводу: «По всей вероятности, мы имеем дело с развалинами большого христианского храма. Раскопками затронута только небольшая часть развала постройки, сползшего по оврагу вниз» (Там же. С. 55–59). Обратим внимание на осторожность вывода («по всей вероятности») и на плохую сохранность. Будем объективны: если это и не христианский храм, то и тюркская принадлежность руинированного сооружения более чем сомнительна.

«По мнению» И. А. Баранова, капище было посвящено Тенгри. Этот аргумент не может быть принят в силу того, что до настоящего времени неизвестно ни одно достоверное капище этого божества, которое могло бы послужить неким эталоном. Привлечение в качестве аналогий одновременно капищ двух разных культур и территорий, с одной, стороны, в Балчике и Мадаре, а с другой стороны, открытого В. В. Хвойко на киевском городище (Баранов И. А., Майко В. В. 2001. С. 99, 100), во-первых, делает эти аналогии взаимоисключающими. Во-вторых, праболгарский культовый памятник в Балчике, тринадцать вертикально установленных полукружием камней около угловой круглой башни античного Дионисополиса, не имеет ничего общего с прямоугольным языческим храмом в Мадаре. Добавлю, что назначение вертикальных камней в Дионисополисе трудно трактовать однозначно [сооружения в Балчике и Мадаре я имел возможность осмотреть на месте и категорически не могу согласиться с сибирскими аналогиями, приводимыми Дм. Овчаровым (1986) для вкопанных камней из Балчика].

Что касается выделенного И. А. Барановым второго периода существования капища, обозначенного большим зольником, то это высказано им только в качестве предположения, а сам автор указывает, что подобные среди салтовских памятников полуострова неизвестны (Там же. С. 105). Добавлю, что и на территории собственно салтово-маяцкой культуры Хазарского каганата такие объекты не описаны. Мне приходится делать единственно возможный вывод — связать так называемое «тюркское капище» второго этапа с пребыванием «хазар» в Сугдее было бы неосмотрительно.

Особое внимание в вопросе о хазарском строительстве в Крыму представляет кладка в основании башни на раскопе III в. портовой части Сугдеи (Джанов A. B. 2004. С. 62, рис. 5; с. 63). Она возвращает нас к версии С. А. Плетнёвой о её хазарском происхождении из Прикаспийского Дагестана. Башня Сугдеи, построенная, как отмечает Джанов, в традициях позднеримского и ранневизантийского строительства, в этом отношении представляет особый интерес, так как датируется не позднее начала VI в. (Там же. С. 69). Сама эта дата исключает участие в строительстве башни хазар. Насколько мне известно, это самая ранняя для Тамани и Крыма кладка opus spicatum! Таким образом, и истоки появления кладки opus spicatum в «салтовских» жилищах Сугдеи не могут быть связаны с хазарской этнической традицией.

И наконец, о захвате Сугдеи около 670 г. хазарами. A. B. Джанов пишет об этом с оговоркой «вероятно». С. Б. Сорочан, в противовес мнению И. А. Баранова и В. В. Майко, категорически отрицает захват Сугдеи болгарами в 30-40-е гг. VIII в., за которым якобы последовало превращение города в «столицу Крымской Хазарии» (Сорочан С. Б. 2004 в. С. 343).

Так или иначе, необходимо констатировать, что единогласия не только в трактовке археологических данных, но и в воссоздании истории Сугдеи нет. Ранние утверждения И. А. Баранова о «хазарской оборонительной стене», «хазарской оборонительной системе» и особенно о «градостроительной политике хазар» в Сугдее, как и «предположения» о захоронении в склепе № 2 «этнических хазар» (Баранов И. А. 1991– С. 146, 154,155), надо переместить в область историографии исследований города. Я предпочитаю обсуждать ситуацию в Сугдее, не выходя за рамки археологического источниковедения. С этих позиций необходимо было бы знать долю собственно салтово-маяцкой керамики в общем массиве керамических находок в Сугдее. Неприемлема оценка времени основания крепости Сугдеи, предложенная В. Е. Науменко: «обычно возникновение Сугдеи относят к середине — третьей четверти или не ранее последней четверти VII в.» со ссылками на публикации И. А. Баранова, В. В. Майко и А. И. Айбабина, но автор признаёт, что «предлагаемая дата возникновения городища носит предварительный характер», указана и причина — выборочная опубликованность археологических данных (Науменко В. Е. 2004. С. 104, 105). Есть, однако, более весомая причина — само исследование городища Сугдея, с учетом его площади, ещё только начинается.

Итак, способен ли был Хазарский каганат построить в Крыму столь мощное фортификационное сооружение, каким была Сугдейская крепость? Вместо ответа предлагаю вспомнить каменные крепости собственно донской Хазарии, миниатюрные, технологически несовершенные и с попытками подражания византийским строительным приёмам. Последнее наиболее выражено в Правобережной Цимлянской крепости. Пожалуй, самым ярким признаком хазарской фортификации было отсутствие фундаментов. Что же касается наиболее совершенной хазарской крепости Саркел, как известно, каганат сам был вынужден обратиться за проектированием и техническим содействием к Византии. Особое место среди крепостей каганата занимает самая большая каменная крепость Хумара, которая не могла быть возведена без византийского инженерного содействия, но и она городом не стала. Здесь не фиксируется то монументальное строительство, какое известно в Плиске — военно-административном центре ранней Болгарии, но ещё не городе. Остаётся только сожалеть, что из крепостей Хазарского каганата, в строительстве которых участвовали византийцы, на страницы истории попал только Саркел.

О торговле

Безусловно, Византии было целесообразно сохранять равновесие в отношениях с хазарами. Эта тема достаточно освещена многими поколениями историков и археологов, а ныне последовательно С. Б. Сорочаном в связи с проблемой кондоминантных отношений Византии и Хазарского каганата в землях Крыма (Сорочан С. Б. 2004в. С. 333 и сл.). Я же хочу обратить внимание на особую заинтересованность в самом каганате рядового населения византийских городов Крыма, ремесленников и аграриев, как в громадном рынке сбыта. Салтово-маяцкие поселения Приазовья, бассейна Дона, Северного Кавказа усыпаны обломками амфор, кувшинов, не редкость и фрагменты ойнохой. Если не большинство, то значительная часть салтово-маяцких поселений, особенно в степях, были открыты исключительно благодаря хорошо заметным обломкам амфор. Создаётся впечатление, что хазарские караваны, возможно, и крымские суда с наполненными амфорами непрерывно шли в каганат, независимо от состояния политических отношений с Византией и даже во время прямых столкновений. Торговля — едва ли не основное объяснение постоянного присутствие самих носителей салтово-маяцкой культуры[28] в городах Крыма. Что могли содержать амфоры? Вероятно, то, что в каганате не производили: вина, оливковое масло. Хочу специально подчеркнуть, что это не та транзитная торговля, о которой часто рассуждают многие авторы.

* * *

Есть иная грань вопроса о торговле. Выдвижение на первый план многими авторами не активной производственной деятельности населения каганата, а торговли («торговая держава», «торгово-таможенные крепости») требует комментария. Мне кажется, что в этом видна не только полулегенда о рахдонитах, но реминисценция давно отброшенного серьёзными учеными обвинения Хазарии в «паразитизме», в существовании за счет эксплуатации торговых путей (здесь вольно или невольно сказываются отголоски антисемитских выпадов против иудаи-зированного Хазарского каганата). Громадный, накопленный десятилетиями археологический материал свидетельствует совершенно о другом. Каганат имел, во-первых, развитые земледелие (Пашкевич Г. А., Горбаненко С. А. 2004) и скотоводство с разными видами и породами домашних животных. Судя по многочисленным находкам пашенных орудий (Михеев В. К.1985. С. 33), население салтово-маяцкой культуры вряд ли нуждалось в поступлении зерна от славян (ср. Петрухин В. Я. 2005. С. 172), а при неурожаях могло само поделиться с соседями, вероятно, на известных условиях. Во-вторых, многоотраслевое ремесло, включая обработку черных и цветных металлов (Колода В. В. 19996). В экономическом отношении каганат был самодостаточным и самообеспеченным. Что касается торговли, то в экономике каганата она занимала не большее место, чем в экономике всех её соседей и торговых контрагентов. Отсутствие в каганате городов отнюдь не умаляет технический уровень его ремесел и сельского хозяйства.

* * *

Вернёмся к вопросу, поставленному в начале настоящего раздела: можно ли считать хазарскими города Тамани и Крыма, входившие какое-то время в состав каганата или не входившие? Для меня ответ категоричен — нет. Убедительных археологических данных для иного ответа я не нахожу. Какое-то количество носителей салтово-маяцкой культуры в Таматархе, Фанагории, Боспоре=Корчеве, Сугдее (как и в Херсонесе) присутствовало, но влияния на местную культуру и градостроительство они не оказали. В целом же я сторонник необходимости пересмотра крымского и особенно приазовского «вариантов» салтово-маяцкой культуры для VIII и IX–X вв. Предметом обсуждения могут быть заимствования, которые восприняли носители культуры, поселяясь в Крыму с VII в., если не ранее, в домостроении, в погребальном обряде, технологии изготовления керамики. Для Восточного Крыма эти новации начинал изучать A. B. Гадло (1968, 1969); в настоящее время работа продолжается (напр.: Зинько В. И., Пономарёв Л. Ю. 2005, 2007). Менее всего артефактов салтово-маяцкой культуры археология находит в византийских городах Крыма. Из собственного опыта: во время работы в Фанагории в 1970 г. на Центральном раскопе я был удивлён мизерным количеством керамики, которую как-то можно было связать с салтово-маяцкой. Те же впечатления оставили работы в Херсонесе в 1980 г.

Идея о пересмотре содержания особого «крымского варианта» салтово-маяцкой культуры «витает в воздухе». Завершая очень полезный свод памятников VII–X вв. округи Судака, В. В. Майко уже в 2007 г. пишет: «Все перечисленные комплексы и объекты оставлены праболгарским населением, находившимся под сильным культурным и идеологическим влиянием Византийской империи, что проявлялось практически во всех сферах материальной и духовной культуры. Объединение всех памятников в т. н. крымский вариант салтово-маяцкой археологической культуры на сегодняшний день представляется терминологически нецелесообразным» [выделение моё. — В.Ф.] (Майко В. В. 2007. С. 173) — Полностью согласен, но с тем уточнением, что необходимо чётко разграничить памятники населения (праболгар), сохранившего принесенную в Крым традиционную салтово-маяцкую культуру, и памятники той части населения, которая оказалась под влиянием византийской культуры, особенно в домостроении, строительных технологиях, погребальных сооружениях и т. д. Линии разграничения будут как хронологические, так и географические. Собственно салтово-маяцкие памятники Крыма, это заметно уже сегодня, найдут полные аналогии в бассейне Дона и Восточном Приазовье.

В заключение этого небольшого раздела некоторые размышления в связи с одной публикацией А. П. Моци (2004). Прежде всего отмечу, что автор, хотя и с весьма своеобразными доводами, также пришел к выводам об отсутствии хазарской застройки в Сугдее и проблематичности взглядов о значительной роли хазар в Крыму. Далее же он ставит вопрос весьма категорично. Совершенно справедливо призывая покончить с представлениями о «Крымской Хазарии», Моця предлагает, имея в виду прежде всего Восточный Крым, поставить вопрос о «Крымской Болгарии». С первым я согласен безоговорочно. Но стоит ли вводить для совершенно незначительной группы переселенцев понятие «Крымская Болгария»? Не будет ли оно эквивалентно «крымскому варианту салтово-маяцкой культуры»?

Если провести картографическое сравнение между громадной территорией расселения болгар, от Среднего Дона до Прикубанья, и территорией, занятой болгарами в Восточном Крыму, станет ясно, что более целесообразно говорить о проникновении очень небольшой группы болгар в Крым (вероятнее всего, с VII в.), чем о «Крымской Болгарии». Прибегая к нынешней терминологии, мы имеем дело с ограниченным численно болгарским анклавом в Крыму, занимавшим сельскохозяйственные районы и явно не стремившимся вмешиваться в местные политические события.

Крымские города византийского времени, с их глубокими, уходящими в античность корнями урбанизированных культуры и образа жизни населения, поглощали культуру немногих пришельцев. То же происходило и на Ближнем Востоке, где другие пришельцы — арабы — приняли многие традиции эллинистического и византийского градостроения. Отличие в том, что арабы и культура ислама стали в дальнейшем господствующими на Востоке, чего болгары и хазары так и не достигли в Крыму. Культурного и связанного с ним конфессионального переворота в Крыму не произошло вплоть до становления Крымского ханства.

Подойдём к проблеме с совершенно иных позиций. На мой взгляд, необходимо вообще пересмотреть значение Крыма в истории Хазарского каганата, равно как и происходивших в нём текущих политических событий. Достаточно внимательно посмотреть на карту юга Восточной Европы, чтобы увидеть незначительность территории Крыма не только в сравнении с нею, но и с территорией Хазарского каганата с его салтово-маяцкой культурой. Во многих публикациях, особенно крымских авторов, что вполне понятно, проблеме присутствия хазар в Крыму придаётся излишне большой вес. Хазарская проблематика в Крыму лишь потому так часто привлекает внимание историков, равно и археологов, служит темой бесконечных дискуссий, что повод для этого дают сравнительно многочисленные, хотя в большинстве противоречивые или трудно поддающиеся однозначному пониманию упоминания письменными источниками имени хазар в связи с весьма незначительными событиями, имевшими место в раннесредневековом Крыму. Не буду их перечислять, они более чем известны (упоминания тудунов и пр.). Когда я пишу «сравнительно многочисленные», я подразумеваю то, что политические коллизии в самом Хазарском каганате практически источниками никак не отражены. Впервые я высказал данные соображения ещё на одной из конференций в Алупке около двадцати лет назад.

Упрощу постановку вопроса до крайности. Если смотреть на события в Крыму только в аспекте местной истории полуострова, то да, отношения с каганатом могут показаться значительными, как и хазаро-византийские. Но если глядеть на полуостров в аспекте истории каганата, то крымские дела окажутся затерянными среди проблем, которые каганату приходилось решать на тысячекилометровых границах. Это отношения с народами Приднепровья, Верхнего Дона, Поволжья, Дагестана и Северного Кавказа, Средней Азии; не забудем о противостоянии с арабами; добавим прохождение через каганат венгров и печенегов. Но и перечисленное затмевалось событиями внутренней жизни, среди которых ключевым было обращение к иудаизму, за которым не могли не последовать конфликты, и не только на религиозной почве.

Для Хазарского каганата Крым имел заметное торговое значение. Его прямое поглощение привело бы к хроническому конфликту с Византией, нарушению товарообмена и постоянным расходам на сильное военное присутствие. Что касается Византии, то её восточные проблемы с Ираном, а затем и с теми же арабами делали нежелательными любые дополнительные конфликты в других пограничных районах, включая и такое северное, далеко не главное для империи направление, каким был Крым. Постоянной проблемой, несравнимой с Хазарским каганатом, с конца VII в. стало для империи Болгарское царство, источник периодически возникавших войн и столкновений. Отношение же хазар к крымским владениям Византии очень точно определили Ю. М. Могаричёв и A. B. Сазанов: «Вся политика каганата по отношению к Крыму сводилась в основном к возможности получения дани. Если же хазары, не по своей воле, оказывались втянутыми во внутренние византийские конфликты на территории полуострова, то и здесь претензии хазар были, в большей степени, материальными, а не территориальными или политическими» (Могаричёв Ю.М. и Сазанов A. B. 2005. С. 359). Этому заключению предшествует не только анализ византийских источников и политической ситуации на Тамани и в Крыму, но и краткий обзор археологической стратиграфии в г. Боспоре, в напластованиях которого «хазарский слой», о котором писали Т. И. Макарова и А. И. Айбабин, всё-таки отсутствует.

То, что С. Б. Сорочан называет крымским кондоминиумом, было для каганата и империи оптимальным решением, но, на мой взгляд, лучше говорить о вынужденном нейтралитете, сохранении status quo. Византии не нужны были осложнения в северных тылах империи, а каганат вряд ли мог рассчитывать на безнаказанную оккупацию Крыма или его части. Конфликтная ситуация, в которой фигурируют Юстиниан II, тудун и другие известные участники, — лишь мелкий случайный эпизод в истории отношений Византии и Хазарского каганата, породивший тем не менее громадную и неиссякаемую библиографию. Смена императоров на константинопольском троне никак не влияла на стабильность этих отношений.

* * *

В 2007 г. С. Б. Сорочан с несколько иных позиций и не будучи знаком с моими предварительными наблюдениями (Флёров B. C. 2005. С. 338–342) приходит к аналогичным изложенным выше выводам «об особом отношении хазар к землям Крымского полуострова, несхожести того, что являла культура собственно Хазарии».

Полагаю целесообразно привести здесь отправные констатации из статьи С. Б. Сорочана, опубликованной в не всем российским читателям доступном сборнике (сокращаю ссылки на публикации до фамилий некоторых упоминаемых им авторов).

«Новейшие работы безоговорочно, на уровне учебной истины продолжают включать „оккупированный хазарами Крым“ в состав западных земель Хазарского каганата, объявляют его „крымской Хазарией“ (Айбабин, Баранов, Приходнюк, Герцен, Могаричёв, Михеев, Тортика, Майко… Плетнёва, Виноградов, Комар). Даже в коллективной академической монографии, посвященной средневековому Крыму, Северо-Восточному Причерноморью и Закавказью, которая ставит целью подведение итогов многолетних исследований в этом регионе, главу о Крыме VIII–X вв. венчает непререкаемый подзаголовок — „Хазарское господство“ (Археология. 2003. С. 53). Он вполне соответствует заключительному, столь же непререкаемому выводу о том, что Хазарский каганат вытеснил Византию из Таврики… Так, С. А. Плетнёва называет крымские города VII–IX вв. „городами в Хазарии“ выросшими под влиянием чужой культуры, и особенно показательную роль в этом отводит Херсону, якобы „неоднократно входившему во владения“, но… до сих пор не обнаружившему „никаких следов пребывания хазар“ (Плетнёва С. А. 2002. С. 111–112, 123)» (Сорочан С. Б. 2007. С. 201). Перечисленные установки «новейших работ» С. Б. Сорочан убедительно отвергает, ещё раз используя информацию Никифора, Феофана, другие источники.

Дискуссии о Сугдее продолжаются. В конце 2010 г. появилась небольшая публикация М. А. Никифорова, в которой он на основе анализа состава известной коллекции моливдовулов приходит к выводу, что Сугдея длительное время, вплоть до XI в., не подчинялась Византийской империи, «власть же в городе [ссылка на армянское „Житие Степаноса — архиепископа столицы Сухты“ по: Могаричёв Ю. М., Сазанов A. B., Степанова Е. В., Шапошников A. A. 2009. С. 61, 64, 65] принадлежала князьям, христианам по вероисповеданию, находящимся в зависимости от хазарского „царя“ проживавшего в Боспоре» (Никифоров М. А. 2010). Вопрос с позиции археологии: отразилась ли такая ситуация на облике города, его материальной культуре? Наверняка нет. Да и речь идёт об одном из немногих хазар, принявших христианство, «князе Георге», уже в силу этого опасавшегося своих соплеменников. Прямого отношения этот незначительный эпизод к нашей теме не имеет. Нельзя принять и предположение автора, выраженное следующим образом: «Сугдея могла быть одним из городов, подвергшихся набегу хазар в правление византийского императора Романа Лакапина (919–945 гг.)». Основой предположения стал пассаж из Кембриджского документа (ссылка на лист 2, лицевая сторона по: Голб H., Прицак О. 1997-С. 141), но в нём Сугдея не упомянута, зато указаны С-м-к-рай и, вероятно, Херсон. И что из культурного наследства хазар могло остаться после набега? Разве что наконечники стрел. Построение, опирающиеся на «могло быть», в данном случае серьёзному рассмотрению не подлежит.

* * *

Завершая раздел, подчеркну, что всё-таки решающая роль в определении места салтово-маяцкой культуры и её носителей на Таманском и Крымском полуостровах принадлежит археологии, так как новые раскопки Таматархи, Фанагории, Боспора, Сугдеи и других городов Северного Причерноморья постоянно расширяют источниковедческую базу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.