Глава VI ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОДВИГ ФЕРДИНАНДА МАГЕЛЛАНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VI

ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОДВИГ ФЕРДИНАНДА МАГЕЛЛАНА

Фердинанд Магеллан совершил самое первое в истории замечательное и труднейшее кругосветное плавание, открыв давно искомый европейцами пролив через американский континент и доказав на практике уже принятую тогда теоретическую истину, что она действительно имеет форму шара. Это было и самое длительное в ту эпоху путешествие, которое было осуществлено благодаря героическим усилиям, блестящим навигационным знаниям и опыту, а также невероятной силе воли и выдержке его инициатора и исполнителя. Имя Фердинанда Магеллана, которое носят открытый им пролив, а также ряд других местностей и прочие многочисленные названия в разных странах мира, навечно вошло в историю великих географических открытий.

Этот выдающийся мореплаватель и человек родился примерно в 1480 году на самом севере Португалии в старой аристократической семье, предки которой переселились туда в начале XIII века из Нормандии с графом Булонским, ставшим впоследствии королем его приемной страны под именем Алфонсо Третий. С тех пор род Магелланов через несколько браков стал связан с могущественным кланом Соуса, состоявшим в непосредственном родстве с правящей династией дома Авис.

Его отец и дядя имели авантюристические наклонности, много путешествовали по суше и по морю, увлекались навигацией и паломничеством. Воспитание его самого, а также второго брата и двух сестер лежало в основном на плечах матери Альда де Мескита. Фердинанд лишился родителей, когда ему было всего 10—12 лет, и его двоюродные родственники определили мальчика в пажи к королеве Леоноре, жене короля Жоау Второго. После смерти Жоау Фердинанд был взят на службу к сменившему его Дону Мануэлю Первому. Уже в юношеском возрасте Магеллан проявлял большое честолюбие, целеустремленность и необычную твердость характера, что привлекло внимание монарха, который в силу этих качеств позволил ему отправиться в составе отряда Франсиску де Алмейда, назначенного первым португальским вице-королем в Индию.

Губернатор Алмейда относился к той редкой категории европейских правителей, которые были деловыми и честными исполнителями воли своих монархов и которых нельзя было упрекнуть в алчности и надменном обращении с подчиненными. Возглавляемая им флотилия из 20 парусников вышла из Лиссабона 25 марта 1505 года и через примерно три месяца плавания достигла города Килва на восточном берегу Африки, где Алмейда заложил новый форт, а затем прошел до Момбасы. Захватав этот стратегически очень важный порт на пути в Индию, он оставил там вооруженный отряд и отправился в Гоа, ставшей колонией Португалии на последующие 450 лет. Этот деятельный вице-король стрелялся закрепить португальское присутствие в регионе Индийского океана путем создания как можно более широкой сети торговых факторий по его побережью и завязывания дружественных отношений с местными правителями.

Однако само присутствие португальцев в этих землях и проводимая Алмейдой политика вызвали резкое недовольство со стороны уже давно обосновавшихся там арабов, что приводило к многочисленным морским и сухопутным сражениям как непосредственно с ними, так и с их местными союзниками. Большинство таких сражений заканчивались более успешно для европейцев, которые планомерно и настойчиво распространяли свое влияние в этих богатых краях. Магеллан, проявивший свои высокие боевые качества в целом ряде военных столкновений, был ранен в одном из них в ногу, что вызывало затем в его походке легкое прихрамывание.

В 1508 году в жизни Магеллана начинается новая глава в его более близком ознакомлении со странами восточной части Индийского океана Именно тогда он вместе со своим самым близким другом Франсиску Серрану отправляется из Кохина на берегу Малабара в составе небольшого отряда из четырех каравелл в Малакку, которая контролировала навигацию в одноименном проливе. Там ему однажды удалось предотвратить разгром этой небольшой флотилии, когда он, узнав о готовившемся малайцами заговоре против португальцев, сумел вовремя предупредить об этом основную часть экипажей, находившихся в тот момент на берегу, и тем самым спас их от неминуемой угрозы. За время нахождения в этих краях Магеллан накапливает большой опыт военачальника и морехода, совершенствует свои навигационные и географические знания, обогащается сведениями о все еще таинственных и богатых специями Островах Пряностей индонезийского архипелага.

Летом 1511 года новый губернатор Алфонсо де Албукерке посылает группу парусников во главе с Антонио Абреу на завоевание столь стратегически важной Малакки, Магеллан принимает участие в этой экспедиции и в осаде Малакки, которая сдалась португальцам через полтора месяца. Заняв таким образом твердую опору неподалеку от заветных островов, Албукерке, не теряя времени, снаряжает на разведку к ним небольшой отряд из трех каравелл под командованием того же Абреу, а капитанами двух других стали друзья Магеллан и Серрану. В конце 1511 года они успешно достигают Амбона и Банды — двух островов с невероятным обилием очень дорогого в Европе мускатного ореха. Полностью загрузив каравеллы этим богатством, португальцы отправились в обратный путь в Малакку. Но отставшее судно Серрану в дороге наткнулось на рифы и было совершенно разбито. Однако находчивому другу Магеллана удалось хитростью овладеть искавшим его пиратским судном и не только восстановить свой драгоценный груз на Амбоне, но и обогатить его новыми специями на одном из самых богатых пряностями островов — Тернате. Распорядившись своим потрясающим приобретением как настоящий негоциант, отправив его в Лиссабон, сам Серрану остался на полюбившемся ему Тернате в качестве неофициального представителя Португалии. Оттуда он успешно вел свои коммерческие дела и писал восторженные письма Магеллану о невероятных богатствах окружавших его островов в гвоздике, корице и мускатном орехе, а также об их экзотических красотах, великолепном климате и беззаботной жизни их приветливых обитателей. Экспедиция капитанов Абреу, Серрану и Магеллана положила начало эпохе процветания Португалии за счет обогатившей ее торговли дорогими в Европе специями с далеких восточных островов.

Тем временем у Магеллана созревал очень важный план открытия более простого пути к Островам Пряностей через Атлантику на запад, чем далекое, трудное и опасное плавание вокруг мыса Доброй Надежды и через Молукский пролив. По его собственным ознакомительным наблюдениям и по более продолжительному опыту своего друга Серрану он знал, что эти острова с мусульманским и языческим населением были крайне заинтересованы в очень выгодной для них торговле с европейцами. Но путь к ним через Атлантику по маршруту Колумба требовал нахождения пролива через американский континент, который вот уже на протяжении двух десятилетий безуспешно искали испанские и португальские мореплаватели. Теперь Магеллан решил попытаться это сделать сам.

При возвращении в Лиссабон он окончательно отработал свой план и в ожидании удобной возможности представить его королю Дону Мануэлю отправился добровольцем с португальской армией в Марокко. При поездке оттуда в Лиссабон для разбирательства армейского инцидента с королем Магеллан воспользовался этим случаем представить монарху свой план поиска нового пути к Островам Пряностей, но получил отказ: Португалия уже владела монополией на обогащавшую ее торговлю с Островами Пряностей по маршруту вокруг Африки, а две уже предпринятые попытки капитана Коэльу найти пролив через новый континент в Южное море Бальбоа окончились безрезультатно.

Однако эта неудача не остановила Магеллана от поисков других решений для реализации своей идеи. Вместе с известным португальским специалистом в звездной навигации Руи Фалейру, в которой он сам уже имел большой опыт, они после тщательных исследований пришли к выводу, что линия разграничения владений между Испанией и Португалией по договору Тордесильяс при ее продолжении вокруг земного шара окажется к западу от Островов Пряностей, что делало их частью испанских владений. Осенью 1517 года Магеллан получил прощальную  аудиенцию с королем, в ходе которой он попросил и получил разрешение не любившего его Дона Мануэля предложить свои услуги тому, кто в них может быть заинтересован. Теперь он был свободен без угрызений совести искать поддержки своему проекту там, где его не могли не встретить без энтузиазма. В октябре 1517 года Магеллан отбывает в Севилью и вскоре после этого подписывает документы о становлении испанским подданным.

В это время королем Кастилии, Леона и Арагона уже почти год был 17-летний Карл Первый, вступивший на престол после смерти своего деда Фердинанда. Но уже в июне следующего года он избирается королем Священной Римской империи до коронования его императором в Риме после двух предстоявших лет. Однако папа римский дал согласие, чтобы он пользовался императорским титулом и ритуалом сразу. С того времени испанский король Карл Первый становится императором Священной Римской империи Карлом Пятым. Именно от его решения теперь зависела судьба смелого проекта нового испанского подданного Фердинанда Магеллана.

В Севилье Магеллан быстро обрел поддержку своей идеи со стороны своего бывшего соотечественника Диогу Барбоса, который был тогда комендантом местного арсенала и рыцарем-командором самого влиятельного в Испании ордена Сантьяго. По приглашению Барбоса Магеллан стал жить в его богатом доме и уже в 1518 году женился на его дочери Беатрисе, получив большое приданое. При содействии своего влиятельного друга, а теперь уже и тестя, он получил возможность представить свой проект перед самым важным официальным учреждением Испании, ведавшим делами ее колоний, — Домом Торговли. Не желая упустить столь решающий шанс, Магеллан нарушил обещание, данное своему партнеру Фалейру, не разглашать их план без его участия и выступил с ним перед членами этой ответственной организации. Против надежд автора Дом Торговли отверг предложение Магеллана, но один из его членов по имени Хуан дэ Аранда после этого решения провел с ним очень подробное обсуждение его идеи и затем обещал обеспечить ему поддержку при дворе за 20% ожидаемой от будущей экспедиции прибыли.

Аранда выполнил свое обещание и в начале 1518 года вместе с Магелланом и очень обиженным на последнего Фалейру встретился с Карлом Пятым в Вальядолиде. В то время никто не имел точного представления о размерах Южного моря, и Магеллан, опираясь на догадки ведущих географов и картографов, в изложении своего проекта монарху убеждал его, что Острова Пряностей находятся всего в нескольких сотнях миль от побережья Панамы. 8 марта 1518 года молодой император подписал контракт по реализации плана Магеллана. Он назначил его и Фалейру совместно генерал-капитанами армады с щедрым жалованием и обещал им наследственные титулы аделаотадо в тех новых землях, которые они откроют, если они не принадлежали христианским государям Король согласился предоставить им пять каравелл с около 250 офицерами и членами экипажей, распорядился предоставлять им одну пятую прибыли экспедиции и дал обещание не посылать в течение 10 лет каких-либо конкурентов по их маршруту.

Подготовка к плаванию началась довольно рано вслед за королевским указом, но продолжалась она необычно долго из-за беспардонного мошенничества поставщиков, скрытого сопротивления Дома Торговли, саботажа Португалии и неожиданных помех со стороны, как вскоре выяснилось, серьезно терявшего рассудок Фалейру, которого в итоге пришлось заменить на капитана Хуана де Картахена. Почти неизбежные в таких случаях обманы подрядчиков-снабженцев на сей раз оказались особенно частыми и крупными. Они ухитрились даже поставить старые залатанные каравеллы, не говоря уже о плохого качества продуктах и прочих запасах. Могущественный епископ Фонсека — самый влиятельный человек в Доме торговли и член королевского совета — все время задерживал утверждение достойных кандидатур на руководящие посты экспедиции, стремясь навязать Магеллану вместо них своих многочисленных некомпетентных родственников и фаворитов, которые по его замыслу должны были в ходе плавания взять руководство экспедицией в свои руки и избавиться от ненавистного португальца. Узнав о решении Карла Пятого утвердить план Магеллана, Лиссабон, осознав, видимо, свой просчет, теперь через своего посла в Испании приступил к самому настоящему саботажу его осуществления. Среди прочих таких попыток Магеллану было предложено большое вознаграждение, если он откажется от этой экспедиции и вернется в Португалию. Более того, один из советников и духовников Дона Мануэля епископ Васконсельос даже предложил убить Магеллана. Безрассудное поведение главного партнера мореплавателя создавало тоже немало ненужных препятствий и задерживало время начала путешествия. Но все эти препятствия не остановили Магеллана, хотя и потребовали немало усилий и времени для их пусть даже не полного устранения.

Наконец основные приготовления были завершены, и 10 августа 1519 года флотилия из пяти каравелл отошла от причала Севильи и направилась вниз по Гвадалквивиру к порту Санлукар-де-Баррамеда. Здесь в ожидании подходящей погоды парусники бросили якоря и пробыли на стоянке более месяца. Большая часть этого времени, однако, была потрачена на замену вновь обнаруженных гнилых запасов продовольствия и пополнение его недостачи, так как Магеллан отказывался отправляться в дальнее плавание при таких условиях. 24 августа глава экспедиции, у которого за полгода до этого родился сын, подписал свое завещание, согласно которому он оставлял часть своего немалого наследия своей жене, их ребенку, своей сестре и двоюродным родственникам, а другую передавал нескольким монастырям и церквам в Испании. Перед самым выходом в море Магеллан направил письмо-меморандум королю, в котором он вновь выражал свое убеждение, что Острова Пряностей, включая самые богатые специями Тернате и Тидоре, открытые его приятелем Серрану, находились в зоне владения Испании. Во вторник 20 сентября 1519 года флотилия из пяти приведенных в полный порядок каравелл покинула берег Испании и взяла курс на юго-запад. Никто из отплывавших или среди остававшихся на берегу людей не предполагал, что это будет самым далеким и самым продолжительным плаванием из всех совершавшихся в истории человечества.

Экспедиция Магеллана состояла из флагмана «Тринидад», капитаном которого был сам глава экспедиции, а также парусников «Сан-Антонио» с заменившим Фалейру (он все-таки был помещен в дом умалишенных) капитаном Хуаном де Картахеной, «Консепсьон», которым командовал Гаспар Кесада, «Виктория», во главе которой стоял Луис де Мендоса, и самого небольшого из них «Сантьяго» под руководством капитана Жоау Серрану. Несмотря на основные мирные цели флотилии, она была довольно сильно вооружена. Помимо приданной артиллерии на ней размещались 62 тяжелых и 10 легких пушек-фальконетов, а также 50 аркебуз. Помимо этого они везли сотни пик, алебард и мечей вместе с личными офицерскими кольчугами, латами и шлемами с султанами, а также несколько сот арбалетов и множество длинных луков. Благодаря стараниям Магеллана парусники были хорошо оснащены самыми современными тогда навигационными приборами, картами, книгами по навигации и 18 песочными часами. В трюмах находились ящики с обменным товаром, заполненные стеклянными бусами, колокольчиками, медными браслетами, рыбными крючками, немецкими ножами, маленькими зеркальцами, рулонами самых разных ярких тканей и прочей мелочью. Кроме того, в них везли запасы специальных подарков для султанов, правителей и вождей, с которыми планировалось налаживать политические и торговые отношения.

Состав экипажей в своем большинстве был испанский, но в нем было немало португальцев, которых набрали в последнюю очередь из-за трудностей с нахождением испанцев, а также генуэзцы, сицилийцы, французы, немцы, фламандцы, один англичанин и несколько африканских негров. Магеллана сопровождал его раб-мулат из Малакки, уже ставший христианином под именем Энрике. Самым важным иностранцем среди членов экспедиции был Антонио Пигафетта из Виченцы в Ломбардии, который вступил на борт флагмана в качестве аристократа-добровольца, влекомый, по его собственным словам, желанием приобрести опыт и славу. Пигафетта прибыл в Испанию в свите папского посла при дворе Карла Пятого, где быстро подружился со своим итальянским коллегой по работе Петером Мартиром Дангиерой, служившим при дворе императора, занимаясь среди прочего описанием историй открытий в Новом Свете. Именно от него Антонио узнал о готовившейся экспедиции Магеллана и, заручившись разрешением Карла и своего посла, стал ее участником. Именно благодаря в первую очередь неутомимым наблюдениям и записям этого итальянского дипломата мир знает довольно подробно об этом невероятном героическом и страшно трудном путешествии.

Через шесть дней после выхода из Испании флотилия Магеллана прибыла в Тенерифе на Канарских островах, где пробыла почти неделю, пополняя запасы воды, продовольствия и других необходимых вещей перед длинным переходом через Атлантику. Накануне отправления к берегам Бразилии генерал-капитан получил сразу два очень неприятных сообщения. Одно из них было от его тестя Диогу Барбозы и было доставлено с вновь прибывшей из Испании каравеллой. В нем Барбоза предупреждал Магеллана о том, что три испанских капитана его каравелл — Картахена, Мендоса и Кесада — собирались его убить и взять экспедицию в свои руки. Как отмечал в своем дневнике Пигафетта, эти люди ненавидели его только потому, что он был португалец. В своем ответе тестю Магеллан благодарил его за предупреждение, но при этом заверил, что он выполнит свой долг, чего бы это ему не стоило. Второе сообщение было передано Магеллану поставщиком соленой трески, которая была закуплена для пополнения запасов провианта. Оно заключалось в том, что король Португалии направил в Атлантику две флотилии для перехвата экспедиции на пути к берегам Бразилии. Первое предупреждение заставило Магеллана, который переживал необоснованную враждебность своих трех капитанов, повысить бдительность по отношению к их поведению, а второе потребовало изменить маршрут дальнейшего пути на более южный курс перехода через океан, хотя это вызвало потерю времени и скорости, так как каравеллам пришлось оказаться и в сильных штормах, и в длительных штилях.

В первые же дни нахождения в полосе штилей Магеллан пригласил капитанов каравелл на совещание по поводу одного серьезного проступка квартирмейстера эскадры. При завершении встречи, надеясь спровоцировать резкую реакцию Магеллана, что стало бы предлогом для его убийства, капитан «Сан-Антонио» Картахена обвинил главу экспедиции в некомпетентности командования, якобы приведшей суда к пустой трате времени в невыносимой жаре тропиков без какого-либо продвижения вперед. Зная, что трое из четырех присутствующих капитанов готовили против него заговор с целью убийства, Магеллан подготовился к такому повороту дела и в ответ на резкую выходку своего подчиненного сохранил спокойствие. Выдержка генерал-капитана лишь подтолкнула Картахену, который принял ее за проявление слабости, к еще большей дерзости. Теперь он закричал на Магеллана, утверждая, что больше не будет подчиняться его приказам. Тогда Магеллан подал условленный знак своим верным людям, и в его кабину тут же ворвались хорошо вооруженные и с обнаженными мечами альгвасил «Тринидада» Гонсало Эспиноса, Дуарте Барбоза и Кристобаль Ребело. Когда они оказались рядом, Магеллан схватил Картахену за воротник рубашки и от имени короля в гневе объявил его мятежником и своим пленником. Перепуганный Картахена истошным воплем воззвал к своим сообщникам, как было условлено, вонзить кинжалы в их противника и тем самым объявил наличие их заговора. Но перед лицом новой ситуации Кесада и Мендоса не осмелились даже двинуться с места. Вслед за этим Эспиноса вытолкнул Картахену на главную палубу и посадил его в колодки, уготовленные как наказание для обычных матросов. Мендоса и Кесада, отказавшиеся исполнить заговор, теперь стали просить Магеллана смягчить наказание их сообщнику. Генерал-капитан согласился и отпустил Картахену на поруки Мендосы на борту «Виктории», а вместо него объявил о назначении капитаном «Сан-Антонио» Антонио де Коку. Так Магеллану удалось ликвидировать первый заговор своих противников.

После этого опасного инцидента вернувшиеся ветры и течения вынесли флотилию из полосы штиля, и она продолжила переход через Атлантику. Стараясь миновать португальские поселения-фактории на бразильском побережье и выйдя к нему в районе сегодняшнего Ресифи 29 ноября, Магеллан повел каравеллы дальше на юг в бухту Рио-де-Жанейро, где, по свидетельству уже побывавшего в тех краях лоцмана Карвальу, португальцев пока не было. Ранним утром 13 декабря 1519 года утомленные долгим и нелегким переходом через океан парусники вошли в великолепную гавань Рио, которую Магеллан назвал Санта-Люсиа в честь ее дня по католическому календарю, но прежнее звучное название этого места возобладало и дошло до наших дней. Здесь экипажи провели две отдохновенные недели в общении и бойкой торговле с радушными индейцами. Верный себе Пигафетта, охваченный массой экзотических впечатлений, вносит в свой дневник подробные, порой даже пикантные, но не во всем правдивые записи о благоухающей тропической природе этого края, нравах и обычаях его диких обитателей, а также о курьезных эпизодах пребывания в нем путешественников.

Во время пребывания в Рио племянник епископа Фонсеки Антонио Кока, назначенный Магелланом вместо снятого Картахены на пост капитана «Сан-Антонио», проявил: по отношению к главе экспедиции крайнюю нелояльность, выпустив из-под стражи арестованных. Благодаря решительным действиям Эспиносы, этот начинавшийся мятеж по приказу Магеллана был тоже подавлен. На этот раз генерал-капитан заменил арестованного Коку своим родственником Альваро Мескитой, а его вместе с Картахеной почему-то вновь оставил под наблюдением Мендосы на борту «Виктории». Мескита же оказался порядочным человеком, но слабым капитаном, что опасным образом проявилось позднее.

День наступившего Рождества Христова экипажи отмстили уже на борту каравелл, так как на следующий день 26 декабря они покинули чудесную гавань и гостеприимных индейцев, взяв курс на юг в тщательных поисках пролива в Южное море, который, по мнению Магеллана, должен был находиться где-то в этой части нового континента. Такое обследование требовало прочесывания линии побережья, а это означало продвижение на близком расстоянии от него и заходы в каждое его водное углубление. Около 13 января лоцман Карвальу увидел на горизонте три высоких холма, знакомых ему по предыдущему плаванию у этих берегов, которые находятся около сегодняшнего уругвайского курорта Пунта-дель-Эсте. А вскоре по движению вдалеке возникла довольно высокая гора, при виде которой Магеллан громко прокричал «Монте видео», то есть «Вижу гору», что впоследствии стало названием столицы Уругвая Монтевидео, расположившейся затем у горы Лас Анимас.

Сейчас флотилия находилась у входа в огромное устье реки Ла Плата, которую в 1516 году открыл Хуан де Солис, погибший на ее берегу на обеденном костре туземцев. Полагая, что искомый пролив может начинаться где-то в тех водах, Магеллан отправил на их обследование самую легкую из своих каравелл «Сантьяго». После похода, когда вся флотилия стояла на якорях, капитан Серрану доложил, что залив представлял собой соединенные устья нескольких рек или устье одной мощной реки, но не пролив. Желая еще раз подтвердить наблюдения Серрану, Магеллан посылает по одной плоскодонной лодке от каждой каравеллы на более подробное обследование этих вод, но они тоже обнаружили растущую пресность воды по мере продвижения вглубь вдоль их берегов. Убедившись, что здесь пролива не существует, глава экспедиции с еще большей уверенностью стал считать, что он непременно должен быть дальше к югу, и хотел найти его пока еще позволяло южное лето до наступления суровых зимних холодов.

2 февраля нового, 1520 года флотилия снялась с якорной стоянки неподалеку от будущего Монтевидео и направилась на юг. После пересечения просторов устья Ла Платы суда достигли мыса Святой Марии, до которого в свое время дошел Жоау де Лишбоа и где начинались неизведанные земли. Как и раньше, стараясь не пропустить возможного места пролива, Магеллан шел близко от берега, но соблюдая безопасное расстояние. Через одиннадцать дней экспедиция оказалась у бухты Баиа Бланка, где ей пришлось пережить страшный шторм, которая тоже подверглась тщательному, но безуспешному обследованию. Еще 10 дней спустя по пути на юг перед ней возник новый залив шириной около 60 миль с такой глубиной, что экипажи при измерении ее не смогли достать дна.

За полуостровом на его южной стороне была обнаружена очень уютная спокойная гавань, носящая сегодня название Гольфо Нуэво, где флотилия получила несколько дней передышки в своих трудах, а 27 февраля перед ней открылся очередной широкий залив, который был назван Баиа-де-лос-Патос, или Заливом уток. Никаких уток там не было, но вода и побережье кишели массами пингвинов, для которых у европейцев пока не существовало названия, и они называли их утками без крыльев. Там же было множество тюленей, которые вместе с пингвинами стали для путешественников одним из местных источников питания. Здесь начинались огромные холмистые пространства, покрытые в зависимости от сезона сочной зеленой или бурой травой, питавшей огромные стада южной породы лам-гуанако. В этих же землях европейцы обнаружили пум и американского страуса pea. От побережья Атлантического океана эта гигантская по своим размерам территория простирается до восточных склонов Анд, откуда берут свое начало многочисленные реки, пересекающие ее с запада на восток.

Не обнаружив пролива, каравеллы продолжали путь на юго-запад, следуя вдоль берега незнакомой земли в тисках злых и продолжительных штормов, сильно сдерживавших их продвижение, пока в последний день марта они не достигли удобной бухты, названной Магелланом Пуэрто Сан-Хулиан. С каждым днем погода становилась все более холодной, предвещая конец местного лета и наступление месяцев зимы. Глава экспедиции отдал приказ расположиться здесь на стоянку до существенного потепления для продолжения поиска неуловимого залива. Помня о поведении и настроениях ряда своих подчиненных, Магеллан расположил свой флагман в узком проходе в гавань стоянки, а всем остальным каравеллам приказал бросить якоря в ее расширенной внутренней части. Эта предусмотрительность позволяла главе флотилии контролировать выход из залива, и она, как подтвердили последующие события, оказалась чрезвычайно важной.

По записям Антонио Пигафетты, «они оставались там в течение двух месяцев, не встречая никого. Но однажды случилось, что они увидели на берегу гавани огромного как гигант человека, который плясал и пел, посыпая при этом свою голову землей. Капитан тогда послал одного из своих людей к нему делать то же самое как свидетельство мирных намерений. Он это сделал и привез человека к капитану на маленький остров. Когда человек оказался перед капитаном, его охватило огромное удивление, и своим вверх поднятым пальцем он сделал знак, давая понять, что они пришли с неба. А был он такой высокий, что они не доставали даже до его пояса». Так итальянский аристократ-спутник Магеллана запечатлел встречу с первым местным жителем новой земли. Хорошо сложенный гигант был одет в шкуры гуанако, а ноги его были обуты в шкуры, набитые соломой, отчего они казались просто громадными, что и побудило Магеллана назвать его «патагон» от испанского «огромная нога», а его землю соответственно «Патагонией».

Патагонцы вели кочевой образ жизни, перемещаясь следом за стадами гуанако, охота на которых обеспечивала их практически всем необходимым в их суровых условиях. Их главным оружием были короткие луки и примитивные дубинки. Некоторые из них вслед за первым своим соплеменником, получившим щедрое количество европейских безделушек, несколько раз побывали на каравеллах, надеясь приобрести такие же подарки или получить их в обмен на скудные предметы своего охотничьего и рыбачьего промысла. Других индейцев путешественники здесь больше не встречали за все пять с лишним месяцев своего пребывания в этой гавани.

Бесплодные к этому времени поиски пролива и недавно введенное главой экспедиции сокращение рациона продуктов стали вызывать определенное роптание среди некоторых членов экипажей, подогревавшееся его недругами из числа офицерского состава. Желая предотвратить разрастание недовольства, накануне прибытия в Сан-Хулиан Магеллан собрал на флагмане представительные группы всех каравелл, чтобы выслушать их мнения о складывавшемся положении. Собравшиеся призывали капитана восстановить рацион, прекратить бесполезные поиски несуществующего, по их суждению, пролива и вернуться в Испанию, чтобы избежать голодной и холодной смерти. Магеллан ответил им, что он скорее был готов расстаться с жизнью, нежели нарушить приказ короля о нахождении пролива. Он заверил их, что на судах еще оставалось достаточно хлеба и вина, а остальное они могли найти в достатке прямо на месте, что залив существует и будет непременно найден, что он приведет их к великолепным тропическим островам, которые сделают их всех богатыми и счастливыми, но что до этого им необходимо проявить достойное кастильцев мужество и терпение. Рядовые члены экипажей поверили заверениям главы экспедиции и вернулись к своим обычным делам, но офицеры остались при своем мнении.

На следующий день выпало Вербное Воскресенье, и по этому случаю Магеллан пригласил офицеров на службу, которая должна была состояться на берегу, а затем в его каюту на праздничный обед. Однако это приглашение было принято только родственником главы экспедиции Альваро Мескитои, что было зловещим предзнаменованием мятежных действий со стороны остальных приглашенных. Ночью того же дня Кесада и Мендоса взяли под свой полный контроль каравеллы «Консепсьон» и «Виктория», на которых они были капитанами, а лишенный своего поста на «Сан-Антонио» Картахена серьезно ранил кинжалом распорядителя этого парусника и вслед за этим посадил в кандалы нерасторопного Мескиту. Все три судна оказались в руках мятежников.

Наступило утро понедельника, и Кесада, собрав подписи двух других восставших капитанов под письмом с их требованиями, направил длинную лодку во главе с Кокой к флагману. В письме мятежники обвиняли Магеллана в нарушении королевских указаний заведением флотилии слишком далеко на юг, отказывались выполнять его приказы в качестве генерал-капитана экспедиции, признавали его лишь как старшего капитана в случае его согласия на немедленное возвращение в Испанию. Для Магеллана и его не столь многочисленных сторонников положение в эту лунную ночь складывалось чрезвычайно серьезно.

Проявляя удивительную выдержку, потрясающую находчивость и дерзкую смелость перед лицом крайней опасности, вместо того чтобы дать ответ на полученное требование, он организовал захват всех людей присланной лодки, переодел в их одежды своих сторонников, посадил их в нее и, привязав ее к длинному кабелю, стал дожидаться скорого прилива, который мог отнести лодку в нужный момент к восставшей «Виктории». Затем Магеллан отправил свою собственную лодку с группой вооруженных людей во главе с верным Эспиносой, который вез для Мендосы его приказ подчиниться и незамедлительно прибыть на флагман. В случае отказа выполнить приказ де Эспиноса должен был убить мятежного капитана. Узнав, что Магеллан написал ему свое личное письмо, как настаивал Эспиноса, для передачи в его собственные руки, Мендоса пригласил прибывшего и одного сопровождавшего его офицера к себе в каюту. Прочитав записку Магеллана, Мендоса скомкал ее, чтобы выбросить, и разразился презрительным хохотом в лицо Эспиносы. Эспиноса протянул вперед левую руку якобы взять отвергнутое письмо, но вместо этого резко схватил Мендосу за бороду и, отбросив назад его голову, нанес ему молниеносный смертельный удар кинжалом в горло. Офицер сопровождения в свою очередь ударил Мендосу еще раз ножом в голову.

Расправа с Мендосой произошла так быстро и тихо, что никто из членов экипажа ничего не заметил. Вслед за этим Эспиноса вышел на палубу и взмахом платка подал условленный сигнал своим переодетым людям во главе с Дуарте Барбозой, дожидавшимся его в лодке на привязи около флагмана. Удерживавший ее кабель с «Тринидада» был отпущен, и несомая волнами прилива лодка через несколько минут бесшумно пристала к борту «Виктории». Сидевшие в ней вооруженные люди быстро поднялись на борт каравеллы, а назначенный предварительно ее капитаном Барбоса отдал приказ немедленно поднять якоря и парус даже до того, как ее экипажу стало известно о гибели капитана Мендосы. Под легким ночным бризом «Виктория» направилась к выходу из бухты и встала в нем рядом с «Тринидадом» Магеллана, а вскоре к ним присоединился и остававшийся верным ему капитан Серрану на своем «Сантьяго».

Теперь на стороне генерал-капитана было уже три каравеллы, которые контролировали выход из бухты, где оставались запертыми «Консепсьон» под комадованием Кесады и «Сан-Антонио», захваченный у Мескиты Картахеной. Перепуганный неблагоприятной переменой положения Кесада решил вместе с «Сан-Антонио» под покровом темноты незаметно проскользнуть мимо трех стоявших на выходе из бухты каравелл и выйти в открытый океан. Но еще до того как Кесада отдал распоряжение приготовиться к отплытию, верный Магеллану моряк разрубил якорный кабель, и «Консепсьон» на волнах уже начавшегося отлива стала дрейфовать к выходу из бухты. Когда она поравнялась с флагманом, Магеллан, приготовившийся к этой встрече, приказал произвести по ее борту прямой пушечный удар, за которым на ее палубу посыпался целый дождь из стрел арбалетов и копий. Кесада в латах метался среди них по палубе своей каравеллы в отчаянии, но тщетно, призывая ее экипаж оказать сопротивление. Никто выручать его не решился и не захотел. Теперь Магеллан сам отправился со своими людьми в лодке на «Консепсьон», поднялся на нее и с обнаженным мечом заставил Кесаду сдать ему его парусник.

Кока и Кесада были быстро посажены на флагмане в кандалы, и дело оставалось за ликвидацией мятежа на «Сан-Антонио». Магеллан отправляет к нему лодку во главе с неутомимым Эспиносой, который по установленному порядку приветствовал его из нее от имени генерал-капитана и, раздавленный еще одним унизительным поражением Картахена заискивающе ответил ему лояльной утвержденной протоколом фразой. Тогда Эспиноса поднялся на борт и арестовал Картахену, находившегося в латах и в полном вооружении. С очень опасным мятежом было покончено ценой всего лишь одного раненного верного Магеллану человека.

На следующий день тело Мендосы было вынесено на берег и, согласно установленному порядку, под официальный клич «Предатель!» было подвергнуто четвертованию. Вслед за этим был проведен военно-полевой суд, который признал казненного Мендосу, Картахену, Коку, Элькано, Кесаду и слугу последнего Молину виновными в измене и приговорил их к смертному наказанию. Кесада был казнен его собственным слугой Молиной, за что тому была сохранена жизнь. Магеллан помиловал всех остальных приговоренных, заменив им смертную казнь на каторжные работы в течение всего зимнего пребывания в Сан-Хулиане, когда они, соединенные длинными цепями в одну команду, пилили дрова и откачивали воду на судах. Генерал-капитан снова пощадил от наказания Картахену, который, однако, и на этот раз не оправдал его доверия, опять занявшись вместе с одним из капелланов подстрекательством людей к мятежу. После очередного военно-полевого суда Картахена и его сообщник в рясе были признаны виновными в преступном деянии и приговорены к оставлению на береге.

Других мятежей в присутствии Магеллана на протяжении всей остальной части этой очень длительной и невероятно трудной экспедиции больше не возникало. Генерал-капитан проявил себя жестким, но справедливым руководителем и пользовался заслуженным авторитетом прежде всего у рядового состава как за эти качества, так и за его высочайшие знания навигации. Именно эти люди составляли ту основную опору, которая помогала ему бороться с мятежными капитанами его флотилии. Зная, что экипажи нельзя оставлять без дела, чтобы избежать их разложения в праздности на берегу, он все время занимал их ведением охоты и рыбной ловли, приготовлением одежды и продуктов из шкур и мяса местных животных, починкой корпусов судов и ремонтом их оснастки или разного рода полезными для всех другими делами.

Во время этой длительной стоянки в Сан-Хулиане Магеллан дал разрешение неутомимому и инициативному капитану Серрану в ответ на его просьбу отправиться на поиски провианта на юг и одновременно провести обследование побережья в поисках пролива на каравелле «Сантьяго». В ходе этой экспедиции 3 мая 1520 года во время неожиданно поднявшегося шторма «Сантьяго», стоявший на рейде недалеко от южного берега реки, названной Магелланом потом Санта-Крус, потерял якоря из-за порвавшихся от сильного ветра кабелей и был вынесен на прибрежную песчаную косу. Но через несколько дней потоки воды вынесли его снова в море, но он опять попал на мель, и на этот раз освободить его оказалось невозможно. Однако его груз несколько позже спасти все-таки удалось. После первой аварии два члена экипажа вызвались отправиться в Сан-Хулиан за помощью. Им пришлось использовать часть досок каравеллы для строительства лодки, без которой они не могли пересечь находившуюся на их пути реку, а затем по заснеженной пампе в течение 11 труднейших дней преодолевать пешком свыше 60 миль почти без еды и без какого-либо укрытия. Магеллан немедленно направил потерпевшим помощь, и после целого месяца страданий все люди были благополучно спасены. После этого инцидента в экспедиции осталось уже четыре судна.

В сентябре, когда приближалась местная весна, глава экспедиции принимает решение покинуть унылый Сан-Хулиан и дождаться потепления в районе реки Санта-Крус, куда его каравеллы прибыли 14 числа. После некоторого времени пребывания в этом новом месте ряд офицеров поставили перед Магелланом вопрос о прекращении поисков пролива и изменении маршрута к Островам Пряностей вокруг мыса Доброй Надежды. Генерал-капитан решительно отклонил это предложение, но пообещал вернуться к нему, если поиски дальше на юге континента пролива не обнаружат. Такой ответ не понравился ряду офицеров, а один из них — лоцман на «Сан-Антонио» Эстебан Гомес — пытался организовать новый мятеж, но не получил нужной поддержки у своих коллег. Погода постепенно теплела, и 17 октября Магеллан вывел свои четыре каравеллы из устья реки Санта-Крус, взяв курс вдоль побережья к новым южным широтам.

Как сообщает нам Пигафегга, «в день Одиннадцати тысяч девственниц (21 октября) при приближении к 52 градусу южной широты они обнаружили пролив в 110 лиг, или 440 миль, длиной. И поскольку они сочли это за великое чудо, они назвали его (начало) мысом Одиннадцати Тысяч Девственниц. Он составляет около половины лиги в ширину и ведет в другое море... Если бы не генерал-капитан, они бы не смогли найти этот пролив, так как полагали, что он скрыт. Однако капитан знал, что ему нужно будет проплыть через очень скрытый пролив. <…> Вот почему они нашли его с великой трудностью». Действительно, искомый пролив тщательно скрыт природой от глаз человека окружающими его скалами, а водные подступы к нему огорожены множеством разбросанных каменных глыб и опасных отмелей, которые вместе с сильными течениями приливов и отливов отпугивают мореходов от приближения к этому разрыву в прибрежной линии континента

Упоминаемая Пигафеттой карта с изображением искомого пролива Мартина Богемского из Нюренберга, которую Магеллан видел в архиве короля Португалии, вызывала немало дискуссий у исследователей этого знаменитого плавания. Их общее мнение сходится на том, что, скорее всего, этот итальянский участник экспедиции ошибся относительно авторства упомянутого документа, так как приводимый им картограф на его известных картах такого пролива не изображал, а изобразил его и при этом очень отчетливо нюренбергский коллега Мартина Иоганнес Шонер на своем глобусе 1515 года. На этом же глобусе Шонер ошибочно представил океан между Америкой и Азией в невероятно сокращенном виде, поместив, в частности, Японию и Острова Пряностей совсем недалеко от западного побережья нового континента. По всей вероятности, именно этот глобус послужил главным ориентиром в определении маршрута Магеллана, где огромнейшие пространства открытого им Тихого океана выглядели уже, чем воды между Европой и Америкой, что не могло не воодушевить этого мореплавателя, который рассчитывал после пролива на расстояние не большее, чем переход через Атлантику.

Теперь, когда четыре каравеллы Магеллана обнаружили разрыв в линии материка, он решил обследовать его, чтобы убедиться, что он был действительно началом пролива. Обойдя с большой осторожностью водные скалы и мели с юга мыса Девственниц, генерал-капитан обнаружил там небольшой залив Посесьон, где решил оставить на стоянку флагман «Тринидад» и «Викторию», отправив своего друга Серрану, переведенного теперь капитаном на «Консепсьон», и своего двоюродного брата Мескиту во главе «Сан-Антонио» вперед для проведения обследований незнакомых вод и берегов. Но в ночь с 21 на 22 октября мощным порывом невероятной силы поднялся северо-восточный ветер, который буквально крутил на якорях оставшиеся на стоянке парусники, в то время как каравеллы, вошедшие в пролив, неудержимым шквалом понесло между довольно узкими скалами на запад. Казалось, что эти последние могут разбиться о каменные берега в любую минуту, но на их пути пролив вдруг неожиданно расширился до двух миль и дал им возможность найти там небольшое укрытие и переждать бурю на якорях. Пройдя это первое расширение, они проследовали дальше по сузившемуся снова каналу и оказались во втором, еще большем его расширении, а затем перед ними возникла крупная бухта.

Здесь Серрану и его лоцман Карвальу посоветовались друг с другом и пришли к заключению, что они действительно находились в проливе. Этот вывод поддержали и на «Сан-Антонио», после чего оба парусника поспешили доложить об этом потрясающем открытии Магеллану, хотя опасались, что оставшиеся на рейде каравеллы погибли в пронесшемся могучем шторме. Такие же опасения переживали и на борту флагмана и «Виктории». Но теперь, когда возвращавшиеся суда увидели, что их два собрата дожидаются их возвращения, они, подняв флаги, объявляющие огромный успешный результат похода, разразились пушечными выстрелами, мощными победоносными звуками труб, салютующей стрельбой и неудержимыми криками радостной новости. Это огромной важности событие произошло 1 ноября 1520 года в день Всех Святых, что и побудило Магеллана назвать пролив Всесвятским, но история оставила за ним имя его великого первооткрывателя.

После торжественного проведения хвалебного молебна в благодарность Всевышнему и Деве Марии воодушевленные историческим открытием мореплаватели устремились в скалистые каньоны пролива. В канале между двумя расширениями пролива Магеллан послал с «Тринидада» лодку на берег — это был первый выход европейцев на южной оконечности американского континента. В этом месте высадившиеся обнаружили труп погибшего кита и кладбище местных обитателей, где около двухсот умерших покоились на поднятых сваях, но живых людей они нигде не встретили. Обилие высоких скал со всех сторон пролива и целый ряд гористых островов порой создавали впечатление, что этот водный проход ведет в тупик, но затем появлялись его новые, иногда многочисленные ответвления, уходившие в разные, а то и в противоположные направления. В одном из таких мест к югу от сегодняшнего мыса Пунта-Аренас Магеллан снова разделил экспедицию, направив «Сан-Антонио» и «Консепсьон» в два очень широких рукава, один из которых уходил на восток, а другой — на юго-восток. Сам же он вместе с «Викторией» продолжил путь по руслу, шедшему на юг. Рукава оказались тупиками, а южный канал вывел Магеллана к множеству островов и водных лабиринтов, где было трудно ориентироваться.

До разделения экспедиции ее руководитель провел совещание со своими капитанами, на котором возник вопрос о том, продолжать ли двигаться вперед или повернуть назад. Все во главе с Магелланом, кроме лоцмана «Сан-Антонио» португальца Эстебана Гомеса, твердо выступили за продолжение намеченного маршрута, и именно это решение было принято. Честолюбивый Гомес все время рассчитывал на получение капитанского поста, а после отстранения Картахены ждал, что он займет его место на «Сан-Антонио», но когда его занял Мескита, затаил обиду и злобу на Магеллана и его слабовольного родственника. Когда «Сан-Антонио» оказался в отрыве от остальных судов во время обследования одного из восточных рукавов пролива, Гомесу удалось подкупом привлечь на свою сторону несколько его крепких моряков, заковать в кандалы Мескиту и затем передать командование каравеллой своему сообщнику Герра. Подняв мятеж, Гомес и его приспешники повернули назад и в марте 1521 года достигли Севильи, где он сам и Мескита были брошены в тюрьму. Однако Гомесу удалось не только вскоре выйти из заключения, но и получить королевское поручение найти другой пролив через новый континент. Мескиту освободили только через два года, когда он смог доказать свою невиновность в мятеже и затем вернуться в Португалию по приглашению короля Дона Мануэля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.