Глава 6 СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ

Только прибыв на верфь Кэммел-Лэрдс, я узнал, что моим новым командиром будет лейтенант М. Ламби, с которым я неоднократно встречался в форте Блокхауз. Ламби был высоким жилистым молодым человеком, очень решительным и уверенным в себе. Он прекрасно играл в сквош и крикет и не сомневался, что явился в этот мир для великих свершений. Не скажу, что меня очень обрадовало назначение к нему старшим помощником. Страшновато было.

Мне пришлось с головой окунуться в повседневную жизнь гигантской судоверфи. С утра до ночи по пустым металлическим помещениям разносился стук клепальных молотков, словно тысячи дятлов усердно трудились в лесу из стали. Стонали и кряхтели подъемные краны, потрескивали слепящие костерки сварки, пахло металлом, деревом и краской. Я познакомился с мастерами и рабочими, занятыми на нашей субмарине. Прочный корпус был уже полностью закончен, теперь его предстояло заполнить всевозможными механизмами, приборами и оборудованием, мебелью и посудой – всем, что может понадобиться.

Уоррент-инженер М. Стивенсон прибыл на верфь раньше всех нас и работал здесь уже несколько месяцев. Он отвечал за работу силовой установки, всех устройств и систем корабля. Я должен был знать, как все работает, чтобы иметь возможность обеспечить максимальную эффективность корабля в бою. Кроме того, уже начали съезжаться остальные члены экипажа, мне следовало познакомиться с каждым и немедленно приступить к созданию сплоченной команды.

Строительство субмарины в военное время является непрекращающимся дружеским, но упорным соперничеством между офицерами и руководством верфи. У каждого командира субмарины, если, конечно, он не зеленый юнец, имеются свои соображения, как сделать подводную лодку эффективной боевой машиной и создать в ней приемлемые условия для жизни людей. Точное расположение переговорных устройств на мостике, телефоны в каждом отсеке, индикаторы уровня воды в танках, сигнализаторы выхода торпеды, освещение, электрические радиаторы, вентиляторы, расположение коек, план камбуза, форма стола для прокладки – за всеми этими деталями внимательно следили Ламби и я. Во-первых, мы не считали их мелочами, а во-вторых, полагали правильным настаивать на своем, поскольку нам предстояло жить и сражаться в этой лодке. Руководство верфи нам симпатизировало и стремилось удовлетворить наши требования, но им приходилось считаться и с требованиями стандартизации, чтобы не замедлить строительство. Являясь старшим помощником, я всячески старался быть тактичным, но настойчивым, любыми путями добиться выполнения наших требований. Иногда достаточно было переброситься несколькими словами с исполнителем той или иной работы, иногда следовало поболтать с мастером или настойчиво потребовать что-то от менеджера. Если проблема никак не решалась, оставался еще один способ: убедить капитана нанести визит представителю адмиралтейства, в чьи функции входил надзор за строительством. У каждого из нас имелись собственные приспособления, которые было очень заманчиво изготовить в заводских условиях. Ламби разработал специальную логарифмическую линейку для расчета интервалов между выстрелами торпед и «отклонений», а мне очень хотелось получить усовершенствованную версию моей «дифферентной» линейки. Должен сказать, что руководство верфи старалось идти нам навстречу и при возможности всегда помогало.

С каждым днем субмарина приобретала все большее сходство с военным кораблем, экипаж прибыл, начались доковые испытания. Последними на Кэммел-Лэрдс явились два офицера. Одного из них, назначенного на должность торпедного и артиллерийского офицера, я уже знал. Это был юный Айвен Рейке с «Морского льва». Штурманом стал Тони Джонсон, высокий симпатичный ирландец, до войны бывший студентом сельскохозяйственного факультета. Он всегда брал с собой в море какие-то срезы, которые в свободное от вахты время увлеченно рассматривал в микроскоп. И вот настал день, когда все строительные работы были завершены. С субмарины сняли опутавшие ее провода и кабели, оборвав последнюю ниточку, соединяющую ее с берегом; мы приняли на борт запасы и в сопровождении эскорта вышли в Данун, чтобы присоединиться к 3-й флотилии и провести ходовые испытания и учения, по завершении которых нам предстояло отправиться на Средиземноморье.

В течение двух месяцев мы упорно тренировались, старались предусмотреть возможные чрезвычайные ситуации и учились с ними справляться. Затем мы вышли в «пробный» поход, целью которого было дать экипажу возможность привыкнуть к походным условиям, а капитану приобрести опыта выхода в заданную точку и возвращения обратно. Нас отправили в относительно спокойный район, где встреча с врагом была маловероятна. Однако в этом, по большей части, учебном походе Ламби сумел отличиться, потопив немецкую подводную лодку и доставив домой пленного немца.

Мы находились в центральной части Северного моря, которая в течение многих дней оставалась абсолютно пустынной. Всюду, насколько хватало взгляда, расстилалась только серая гладь моря. Когда за день до окончания похода находившийся на вахте Тони Джонсон увидел в перископ поднимающуюся из воды угловатую рубку немецкой подводной лодки, он не сразу поверил своим глазам. Но вражеский корабль оказался вполне реальным, вокруг него бурлила и пенилась вода.

– Капитана в пост управления! – восторженно завопил он. – Тревога! Всплывает вражеская подводная лодка!

Все бросились на свои места. Ламби начал выкрикивать пеленги и дистанции даже раньше, чем Рейке включил свою «фруктовую машинку». Условия для атаки были сложными. Уже стемнело, а лодка после всплытия вряд ли стала бы придерживаться одного направления и скорости, чтобы облегчить нам задачу. Стоя за спинами операторов горизонтальных рулей, я пытался справиться с нарушением дифферента, вызванным перемещением людей по лодке. Все ринулись в корму в пост управления. Значит, в носовые танки следует принять воду, а из серединных откачать. Кроме того, я был обязан не спускать глаз с рулевых, чтобы они вовремя выполняли все необходимые действия. Лодка должна постоянно находиться на перископной глубине, не опускаясь ниже, чтобы капитан мог видеть поле боя, и в то же время нельзя было допустить, чтобы из-за чьей-то ошибки лодка обнаружила себя, выскочив на поверхность. Если все это выполняется, капитан может полностью сосредоточиться на атаке. Через две минуты он отдал приказ начать атаку:

– Готовить все шесть труб! – а затем:

– Первая пошла, вторая, третья… Дальше я почти ничего не слышал, потому что был занят закачиванием воды в носовые танки, а также увеличением скорости, чтобы не оказаться на поверхности. Спокойно, словно мы еще находились на учениях, акустик Кросби доложил:

– Все торпеды вышли, сэр!

Вскоре раздался оглушительный взрыв. Мы достали врага!

Ламби внимательно и долго исследовал горизонт в перископ, после чего приказал всплывать. Как только мы обрели полную плавучесть и запустили двигатели, я попросил разрешения подняться на мостик. Распахнув люк, я глубоко вдохнул свежий морской воздух, увидел несколько звездочек, весело сиявших на темном ночном небе. Подозреваю, что именно из-за звезд немецкий капитан всплыл на поверхность: ему было необходимо определить местоположение корабля. А наш капитан в это время вел лодку к месту взрыва. Мы уже могли рассмотреть несколько плавающих в воде предметов. Через несколько минут мы подошли к месту катастрофы. Вокруг нас плавали многочисленные обломки. Остро пахло нефтью, разливающейся по воде. В самой середине нефтяного пятна мы заметили трех человек. Один из них активно барахтался в воде, но, когда мы приблизились, поднял руки вверх и ушел под воду. Другой был мертв: он лежал на воде спиной вверх, нелепо растопырив руки и ноги, и не шевелился. Третий подавал признаки жизни, и мы вытащили его на палубу. Он был без сознания и громко стонал, изрытая из желудка потоки морской воды и нефти. Матросы приволокли его на мостик. Там он на некоторое время пришел в себя, открыл глаза и посмотрел на меня. Его глаза полыхали отчаянием и ненавистью: оба чувства были такими сильными, что мне, признаюсь честно, стало не по себе. Потом он снова потерял сознание. Матросы осторожно спустили его во внутренние помещения.

Нам предстояло снова погрузиться для перезарядки торпедных аппаратов. Той ночью мы всплыли для подзарядки батарей позже, чем обычно.

Пленник на субмарине создает большие сложности. Запереть его негде, и нельзя забывать, что человек, знакомый с конструкцией подводной лодки, может достаточно легко нанести ей непоправимые повреждения, если он готов пожертвовать собственной жизнью. Значит, его следует держать под круглосуточной вооруженной охраной, то есть отвлекать людей от повседневных обязанностей. Даже в гальюне он мог при большом желании добраться до некоторых клапанов, то есть с него нельзя было спускать глаз и при отправлении естественных человеческих потребностей. Мы приспособили нашего пленника к уборке, и от работы он не отлынивал. Как нам удалось узнать, он был впередсмотрящим и находился на мостике вместе со штурманом и капитаном в тот момент, когда их ударила наша торпеда. После взрыва он почти ничего не помнил, нам только удалось установить, что уже после взрыва вторая торпеда угодила в машинное отделение, но не взорвалась.

В Данун мы вернулись победителями. Но радоваться нам пришлось недолго, потому что мы сразу занялись подготовкой к переходу на Средиземноморье. Люди получили четырехсуточный отпуск, который пролетел незаметно. В конце августа мы снова вышли в море и взяли курс на Гибралтар.

Он оказался таким, как его описывал Браунинг, – величественным и серым, теряющимся в дымке на северо-востоке. Я впервые попал в эти края и был переполнен новыми впечатлениями. Две ночи подряд мы вдыхали пряные запахи, доносившиеся с берегов Португалии, потом наблюдали в перископ мыс Сан-Висенти (мы шли мимо него средь бела дня), а ночью миновали Кадисский залив: мы его не видели, но как-то почувствовали. Когда мы вышли в точку встречи с катером, который должен был провести нас через узкий пролив (его ширина в два раза меньше, чем у Английского канала в районе Дувра), то получили возможность полюбоваться испанским берегом с одной стороны и африканским – с другой. Мне думалось, что в этих местах над водой непременно должен летать бессмертный дух адмирала Нельсона.

Скоро мы извлекли на свет божий сигнальную лампу Алдиса и начали передавать опознавательные сигналы на береговую станцию, расположенную на европейской стороне. У берега начали вырисовываться надстройки военных кораблей в средиземноморских жемчужно-серых одеяниях. Везде виднелись раскрытые тенты. Мы даже разглядели корпус «Мейдстоуна» – базового корабля 8-й подводной флотилии.

Начинавшийся день обещал быть теплым и солнечным. Ламби впервые появился на мостике в тропической форме: белая фуражка, белая открытая рубашка с обшитыми золотом эполетами, белые шорты. Носки и туфли тоже были белыми. Он рассматривал в бинокль открывающийся впереди город, а я смотрел на него и отчаянно завидовал. Этот бравый капитан шел в Средиземное море, командуя собственной подводной лодкой, имея на счету потопленную субмарину противника.

Когда мы находились на расстоянии мили от берега, сопровождающий корабль нас покинул. На мостик поднялся очень загорелый лейтенант, прибывший на моторке, который должен был поработать у нас лоцманом. Мы прошли через проход в заграждении, повернули направо, прошли мимо Южного мола и стоящего там линкора «Малайя», после чего пришвартовались у борта «Мейдстоуна». Здесь же стояли еще три субмарины, окрашенные в темно-синий цвет, чтобы сделать их менее заметными в чистых и прозрачных водах Средиземного моря. Нас пришел приветствовать Берти Пизи. Теперь он был командиром 8-й подводной флотилии и выглядел очень внушительно. Было очень радостно смотреть с мостика на возвышающуюся над нами громаду «Мейдстоуна» и среди встречающих, облепивших поручни шельтердека[12], узнавать знакомые лица. Только теперь, добравшись до места назначения, мы неожиданно почувствовали жару, словно кто-то открыл перед нами дверцу духовки. Высоко над гаванью и нагромождением городских домов упирался в небо горный пик, на склонах которого виднелись жилые постройки и военные укрепления.

Это был мой первый средиземноморский порт. Я был бесконечно счастлив и взволнован.

Гибралтар, несмотря на ограниченность пространства, оказался для нас весьма приятным местом. К нашим услугам были любые виды спорта: теннис, сквош, футбол, хоккей, плавание под парусами. Самым лучшим развлечением оказалась прогулка по сказочному тоннелю, за которой следовало купание в Каталанском заливе. Город Гибралтар был построен в псевдовосточном стиле. По соседству с лавками, где продавались невероятно дорогие предметы роскоши, располагались магазины, где полки буквально ломились от английских товаров, которые дома можно было купить только по карточкам или «из-под прилавка». По шумным улочкам с трудом протискивались автомобили. Звуковые сигналы здесь были запрещены, поэтому все вопросы, возникающие в процессе дорожного движения, обычно разрешались с помощью отчаянной жестикуляции и отборной ругани. Дорожные пробки возникали часто и надолго. Днем мы носили шорты и открытые рубашки, и я никак не мог избавиться от ощущения, что нахожусь в отпуске. По ночам нас, только что прибывших из Англии, очень радовало отсутствие затемнения. Поскольку все побережье вокруг бухты сверкало огнями, затемнять корабли не было никакого смысла, хотя, по-моему, к этому готовились. Но пока на ночь можно было не закрывать люки и окна, дышать свежим ночным воздухом. В городе имелось немало мест, где можно было хорошо поесть и выпить. Все офицеры были почетными членами местного яхт-клуба, в «Бристоле» всегда предлагался хороший коктейль, в «Виктории» можно было отведать блюда испанской кухни (лично мне больше всего нравился омлет с ветчиной). А через дорогу в «Капитолии» можно было и потанцевать. Именно здесь наш штурман Тони Джонсон, чрезвычайно увлекающаяся натура, как-то ночью залез на стол и сплясал ирландскую джигу, подбадривая себя дикими воплями. Оркестр был в восторге. С тех пор, едва Тони появлялся в дверях, оркестр переставал играть свою обычную программу и переходил на ирландские мелодии. Один раз мы сходили в театр посмотреть на знаменитую балерину, исполнявшую испанские национальные танцы с кастаньетами. Не могу не отметить, что в это время в Гибралтаре находились несколько подразделений женской вспомогательной службы ВМС.

В эти дни я познакомился со старшим офицером с другой субмарины Стивеном Спринг-Райсом. Все звали его Спрайс. Он был одним из тех людей, кого, как говорится, любит Господь, и погиб через несколько месяцев после нашего знакомства, когда его лодка «Р-45» затонула со всем экипажем. Это произошло незадолго до того, как пришел приказ о его возвращении домой, где он должен был пройти курс обучения и стать командиром новой субмарины. Но тогда, в сентябре 1942 года, нам не было дано предвидеть будущее. Нас очень занимал вопрос, будут ли бывших резервистов принимать на командирские курсы, появится ли у нас шанс получить под командование лодку. Я был старше Спрайса и дольше, чем он, служил на подлодках. Было очевидно, что, если стаж подводной службы будет учитываться, я попаду на командирские курсы раньше, чем он. Возможность когда-нибудь получить под командование собственную лодку волновала меня меньше других. Но я понимал, что для этого мне придется еще много потрудиться, да и фактор везения должен сыграть свою роль.

Спрайс любил жизнь во всех ее проявлениях и заражал своим неистребимым энтузиазмом других. Он происходил из семьи интеллигентных, образованных людей и имел чрезвычайно разносторонние интересы. Мне кажется, больше всего на свете он любил музыку и мог часами, забывая обо всем, играть на кларнете, которым владел мастерски.

Я никогда не забуду один вечер на «Мейдстоуне». Лодка Спрайса только что вернулась из похода. Честно говоря, не помню, что именно мы отмечали в тот день, но повеселились изрядно. Сначала мы пили и дурачились в кают-компании, а потом всем коллективом отправились к Спрайсу, прихватив с собой музыкальные инструменты, которые вместе с его знаменитым кларнетом должны были составить неплохой оркестр. В самой середине нашего импровизированного концерта в дверях появился Берти Пизи и ледяным тоном поведал, что нас всех срочно вызывает капитан. Музыкальные или, как выразился Берти, пыточные инструменты мы должны были взять с собой. Поджав хвосты, мы потащились в каюту капитана, где нас встретил грозный Барни Фоукс, одетый в пижаму.

– Как вы считаете, – заревел он, – я могу спать в такой обстановке? Это же черт знает что такое. Если уж вам так приспичило устроить этот ночной концерт, то ради всего святого, сделайте это здесь, и мы устроим вечеринку!

Мы были так потрясены, что не сразу поняли, он шутит или говорит серьезно. Оказалось, что не шутит. На столе появилась выпивка, и вечеринка продолжалась два часа, причем Барни Фоукс и Берти Пизи создавали не меньше шума, чем все остальные. Вечер удался!

В Гибралтаре время летело быстро. Несколько дней мы потратили на погрузку припасов и покраску лодки в темно-синий цвет, после чего «Сарацин» отправился в свой первый поход вдоль испанского побережья к Барселоне. Здесь нельзя было встретить вражеские корабли, но вокруг было много торговых судов нейтральных стран, на которые мы проводили учебные атаки, чтобы приспособиться к действиям в условиях Средиземноморья. В походе ничего особого не произошло, и мы вернулись в Гибралтар, готовые к бою. Половина экипажа получила отпуска. Нижние чины отправились в лагерь отдыха для подводников за городом, Стивенсон и я провели три дня «как белые люди» в доме отдыха для офицеров, под который приспособили часть госпиталя для военных моряков. До сих пор помню, какой чудесный вид на гавань открывался из окна моей комнаты. Вернувшись на «Сарацин», мы получили приказ присоединиться к 10-й подводной флотилии, базировавшейся на Мальте.

Между июнем 1940 года, когда Муссолини вступил в войну, и сентябрем 1943 года, когда его флот капитулировал, наши субмарины, стоявшие на Мальте и в Александрии, а позже в Бейруте и Алжире, отправили на дно вражеские суда суммарным тоннажем более 1300 тысяч тонн. За это время мы потеряли сорок одну субмарину.

Моей целью не является подробное описание действий наших субмарин на Средиземноморье. Скажу только, что, когда «Сарацин» вышел из Гибралтара на Мальту, боевые действия были в самом разгаре. Остров только что пережил самые суровые моменты своей истории. В самом начале года немцы проявили озабоченность судьбой своих морских поставок в Африку для Роммеля и активизировали деятельность авиации.

Воздушные налеты на Мальту стали такими частыми и массированными, что было решено с марта по сентябрь не использовать остров в качестве базы для надводного флота. Адмиралу Каннингхему пришлось вывести свои крейсеры и эсминцы в Александрию, оставив на Мальте только субмарины и самолеты для атаки на корабли, везущие грузы Роммелю. Этот период был очень напряженным в войне на Средиземноморье. Нельзя не упомянуть о мужестве, с которым население Мальты переносило бомбежки, ставшие причиной многих человеческих жертв и обратившие целые кварталы Ла-Валетты в руины. Экипажи подводных лодок трудились без отдыха; возвращаясь из одного похода, они сразу отправлялись в новый. Если появлялась возможность сделать небольшой перерыв между выходами в море, отдохнуть все равно не удавалось: даже в гавани большую часть дня лодки проводили под водой, чтобы уберечься от беспрерывно сыпавшихся на головы бомб. Попытки провести к острову конвои с необходимыми припасами некоторое время оставались безуспешными. Запасы продовольствия на Мальте подходили к концу. Начала ощущаться нехватка горючего и боеприпасов, которые следовало доставить любой ценой, чтобы защищающие остров «спитфайеры» продолжали взлетать. Эту задачу можно было решить только одним способом. Пять самых больших субмарин из 1-й флотилии, базировавшейся в Александрии: «Кашалот», «Парфянин», «Дельфин», «Регент» и «Рорквал» – были приспособлены для этой цели и доставляли на остров жизненно необходимые грузы начиная с середины 1941 года. Топливом заполняли топливные танки, танки для пресной воды и даже главные балластные танки. С лодок сняли все, что можно, каждый сантиметр свободного пространства был занят боеприпасами. Процесс перевозки грузов между Александрией и Мальтой был делом в высшей степени взрыво– и пожароопасным, особенно когда итальянцы занялись повсеместной установкой мин. Но это не остановило подводников. Только за один месяц на Мальту доставили более 84 тысяч галлонов бензина, 83 тысячи галлонов керосина, двенадцать тонн почты, тридцать тонн разных запасов, шесть тонн боеприпасов и около сотни пассажиров. За первое полугодие 1942 года наши субмарины потопили пятьдесят четыре торговых судна, два крейсера, восемь подводных лодок и эсминец противника.

А тем временем на Мальте была должным образом налажена противовоздушная оборона, и надводные корабли получили возможность вернуться к острову. В сентябре 1942 года контрадмирал А. Пауэр сумел воссоздать в Ла-Валетте эскадру крейсеров и две флотилии эсминцев. Топливо и продовольствие теперь доставлялись двумя быстроходными минными заградителями «Мэнксмен» и «Велшмен», чья высокая скорость (около 40 узлов) позволяла преодолевать наиболее опасные участки маршрута под покровом темноты. Но запасов все равно не хватало, поэтому все субмарины, отправлявшиеся на Мальту, были обязаны нагрузиться «под завязку». При этом вопрос неудобств не рассматривался, старались только, чтобы не снижалась боеспособность подводного корабля.

В последние дни перед отходом мы были заняты тем, что старались как можно больше загрузить «Сарацина», выискивая для запасов самые неожиданные места. Из одного танка для пресной воды, а также двух внутренних дифферентных танков выкачали содержимое, открыли их и набили консервами. Ящики с запчастями для двигателей, торпедными детонаторами, консервами и патронами были везде. В дополнение ко всему мы должны были доставить на Мальту особый груз – «человеческую» торпеду. Это была обычная торпеда со съемной боеголовкой, приспособленная для транспортировки двух человек, сидящих на ней верхом в водолазных костюмах. Должно быть, ее готовились применить против объектов на итальянских базах ВМФ. (Спустя четыре месяца, в январе 1943 года, две «человеческие» торпеды с людьми проникли на считавшуюся неприступной военно-морскую базу в Палермо. Одна из них потопила крейсер «Ульпио Райано», а другая нанесла серьезные повреждения 8500-тонному транспорту. Лейтенант Гринланд и младший лейтенант Доув за эту операцию получили ордена «За боевые заслуги», нижние чины Ферье и Фрил – медали «За выдающуюся отвагу». Нельзя забывать, что именно итальянцы показали нам пример экстремального ведения подводной войны. В декабре 1941 года они проникли в Александрийскую бухту и вывели из строя на довольно длительный срок два линкора – «Королева Елизавета» и «Валиант».) Транспортировка особого груза производилась в обстановке секретности. На «Сарацине» появились молчаливые инженеры с «Мейдстоуна» и установили на палубе громоздкий стальной контейнер. В ночь перед отплытием туда загрузили таинственную торпеду. На подходе к Мальте мы закрыли это сооружение брезентом с надписью «Осторожно – бензин».

На «Сарацине» было много дополнительного груза, и я беспокоился о дифференте. Моя верная линейка уже не могла справиться с этой проблемой, а все мои попытки произвести более сложные расчеты успехом не увенчались. Поэтому я решил пойти по пути наименьшего сопротивления. Когда лодка была полностью загружена, я посмотрел с причала, как она сидит в воде, после чего приказал выкачивать воду до тех пор, пока не решил, что она сидит ровно по ватерлинии: на всякий случай я выкачал еще немного воды и договорился с капитаном, что после выхода из гавани мы произведем погружение для дифферентовки.

К Мальте мы подходили в темноте, издали наблюдая за бомбежкой острова. Перечеркивающие ночное небо линии трассирующих очередей, осветительные ракеты и вспышки, сопровождающие взрывы бомб, привели нас к острову быстрее, чем все знаки навигационной обстановки. Мы знали, что здесь много минных полей, поэтому не стали рисковать и спокойно дождались рассвета, когда подошли два минных тральщика и провели нас по очищенному для судоходства каналу к восточному побережью. Мы даже не успели войти в гавань, когда по радио поступило предупреждение о воздушном налете. В соответствии с инструкциями мы погрузились на перископную глубину и дождались отбоя. Войдя в главную гавань, мы сразу получили возможность убедиться, каким серьезным разрушениям подверглась Ла-Валетта за два года постоянных воздушных налетов. Но несмотря на то, что половина городских построек превратилась в руины, осажденный остров сохранил свое древнее величие: массивные стены средневековых крепостей, плоские крыши, среди которых виднеются купола и башенки: белые, розовые или желтые на фоне ярко-голубого неба.

База подводного флота располагалась не в главной гавани, а немного к востоку от нее – в Марсумаскетто-Крик. Слева от нас располагался форт Сен-Эльмо, а справа – городок Слима. Мы шли по реке, подняв флаг, который гордо реял на ветру, явно привлекая внимание местных жителей. Нас восторженно приветствовала группа мальтийских детей, стоявших у подножия стены какой-то древней крепости. Не могу не признать, что такой прием был нам очень приятен. Через несколько минут мы повернули направо и вошли в рукав, где располагались субмарины. Каждая была пришвартована у плавучего причала. Здесь не было плавбазы, поэтому все мастерские, склады и жилые помещения располагались в береговых постройках. Нас встречали старые товарищи и незнакомые люди. Мы заняли указанное нам место, затем сошли на берег и отправились в «кают-компанию» – внушительных размеров помещение, расположенное на первом этаже величественного здания, стоявшего неподалеку.

Мальтийская база подводного флота в те дни была местом очень своеобразным. Недостаток продовольствия не давал нам забыть о том, что мы находимся на осадном положении. Но по сравнению с гражданским населением острова нас кормили очень прилично. Вражеские военно-воздушные базы на Сицилии находились всего лишь в шестидесяти милях от нас. Постоянные бомбежки уже причинили ощутимый ущерб, и наши ремонтные мастерские продолжали работать только благодаря чудесам изобретательности, проявленной их руководителем – инженером Сэмом Макгрегором.

К моменту нашего прибытия на остров противовоздушная оборона была значительно усовершенствована, но тем не менее сигналы воздушной тревоги можно было слышать по несколько раз в день. В качестве предварительного уведомления обычно звучал обычный монастырский колокол, что означало необходимость привести в действие дымовую завесу. Кроме дымовых шашек, размещенных вдоль берега, соответствующие приспособления имелись на палубе каждой субмарины. За несколько минут речной рукав, где стояли субмарины, и береговые сооружения закрывал густой белый туман, а у всех обитателей потом долго слезились глаза и щипало в носу. Иногда ветер вырывал клочья тумана и сквозь образовавшийся разрыв мы могли видеть у себя над головами воздушный бой.

Но в том, что враг находился так близко, были и положительные моменты. Нам тоже не нужно было далеко ходить, чтобы найти для себя подходящую мишень. В те дни ни одна из субмарин не возвращалась на базу, не нанеся удар по врагу. За первые шесть месяцев этого года мальтийская флотилия под руководством «Креветки» Симпсона потопила пятьдесят четыре торговых судна и тринадцать военных кораблей. (Симпсон всегда обладал такими точными разведывательными данными, что поневоле возникло подозрение о наличии у него прямой телефонной связи с Римом.) К несчастью, примерно за месяц до нашего прибытия мальтийская флотилия понесла тяжелую утрату. Из последнего похода, после которого он должен был отправиться домой, не вернулся лейтенант-коммандер М. Уонклин. Командуя лодкой «Защитник», он отправил на дно около 100 тысяч тонн вражеского торгового тоннажа, три немецкие подводные лодки и эсминец. Он имел орден «За боевые заслуги», а за действия на Мальте был удостоен высшей награды Великобритании – ордена «Крест Виктории», который получил первым из подводников во Второй мировой войне. Мне не довелось встретиться с Уонклином, однако многие мои новые знакомые были людьми достаточно известными. Достаточно упомянуть толстяка Линтона с «Турбулентной», Дика Кейли с «Предельной», да и остальные командиры имели много заслуг. Мир подводников тесен. Здесь был и Бен Бриан на «Сафари», его старшим помощником теперь стал канадец Фредди Шервуд, которого я сменил на «Морском льве». В мальтийской флотилии Ламби встретил офицеров, с которыми учился на командирских курсах: Макджоха, Стивенса, Кроуфорда, Бромейджа. Очень скоро к нам присоединился и Спрайс на «Р-45».

Целей здесь было много, торпеды расходовались быстро, и походы оказывались непродолжительными. Субмарина могла вернуться в гавань с пустыми трубами через неделю после выхода. В первое время нам не везло. Помню, как мы патрулировали на мелководье залива Габес, где африканский берег круто поворачивает на север от ливийских пустынь к Тунису. Здесь мы вроде бы потопили маленькое коммерческое судно, но не имели возможности в этом убедиться. В другой раз мы проторчали целую неделю в районе Неаполя, имея возможность целыми днями любоваться в перископ Везувием и островом Капри, но не встретили ни одного вражеского судна. В середине октября мы вернулись на Мальту, чтобы подготовиться и через четыре-пять дней снова выйти в море.

Но происходило что-то необычное. Возвращавшиеся с моря лодки выполняли все обычные операции на базе: принимали торпеды, боеприпасы, продовольствие и… не получали приказ выходить в море. Стало ясно, что нас задерживают для какой-то важной и крупномасштабной операции. Командиры, наверняка обладавшие более полной информацией, вели себя очень сдержанно, очевидно опасаясь проболтаться. Даже старшие помощники ничего не знали. С увеличением числа ожидающих лодок возрастало и напряжение. Людям оставалось только строить самые невероятные догадки. По базе ходило множество слухов, один невероятнее другого. Мы практически постоянно жили под покровом дымовой завесы, чтобы самолеты-разведчики с Сицилии не узнали, как много субмарин скопилось на базе.

Как-то утром Майк Ламби по секрету сказал мне, что вечером мы выходим, правда, куда именно, он толком не знал. Мы уже давно были готовы, оставалось только погрузить свежие продукты и личные вещи. Ночью мы вышли в море и взяли курс на северо-запад. За ночь все субмарины должны были покинуть базу. Через два дня мы вышли к точке нашего боевого дежурства у мыса Сан-Вито на северо-западной оконечности Сицилии. В ту ночь, когда мы на поверхности подзаряжали батареи, начали поступать сообщения об успешной наступательной операции 8-й армии в Эль-Аламейне. Новости, казалось, не удивили капитана, из чего мы сделали вывод, что именно это событие держалось в большом секрете. Ламби улыбнулся, но не стал обсуждать этот вопрос, и мы заподозрили, что ожидается что-то еще. Тем более, что было не совсем понятно, какую пользу мы могли принести 8-й армии, находясь в тысяче миль от места событий.

Через несколько дней мы заметили идущую на запад итальянскую субмарину. После короткой атаки, во время которой Ламби видел улыбающиеся лица итальянских офицеров на мостике, мы разнесли тремя торпедами вражеский корабль на части. Уцелевших на этой субмарине не было.

Спустя несколько дней мы получили приказ перейти на другую позицию – в Тунисский залив. Одновременно нас предупредили, что туда с севера подходят два снабженческих судна в сопровождении двух эсминцев. Они следуют в порт Тунис – главный порт, через который осуществлялось снабжение вражеской армии в Северной Африке. Мы знали, что конвой должен пройти мимо позиций и других наших субмарин. В то утро, когда ожидался поход конвоя, я был вахтенным офицером. Я долго и внимательно осматривал в перископ пустынное море и небо над нашими головами, когда вдруг горизонт безмолвно взорвался, и я увидел яркий столб пламени. Я успел крикнуть: «Капитана в пост!», когда до нас докатился звук взрыва. Мы предположили, что Макджох, позиция которого была к северу от нас, атаковал противника. Наша догадка переросла в уверенность, когда над горизонтом начали появляться мачты и корпуса кораблей. Мы увидели два эсминца и только одно торговое судно. Через час они подошли к нам. Капитан выстрелил четыре торпеды, после чего мы сразу нырнули поглубже, чтобы избежать атаки эсминцев. После долгого ожидания раздался взрыв, но это мог быть звук разрыва глубинной бомбы. Когда мы поднялись на перископную глубину, капитан увидел, что торговое судно, выпуская из трубы клубы черного дыма, быстро направляется к входу в порт, но его сопровождает только один эсминец. Конечно, мы были раздосадованы тем, что упустили главную цель, но довольствовались малым. Уцелевший эсминец еще долго ходил по заливу, высматривая нас. В ту же ночь мы доложили на базу, что упустили торговое судно, но потопили эсминец, и получили ответ: «Недурно. В следующий раз считайте, что целились в эсминец».

Только теперь мы получили возможность удовлетворить свое любопытство, получив известие о высадке союзников в Алжире, Оране и Касабланке. Началась операция «Факел». Задача подводного флота заключалась в нападении на итальянские военные корабли на пути с баз к местам высадки. Однако итальянский флот предпочел переждать критическое время на родных базах.

Вскоре мы увидели реакцию немцев на происшедшее. Голубое тропическое небо стало черным от летящих «Ю-52s», перевозящих войска с Сицилии в Тунис. В первое время, заметив самолеты, мы послушно ныряли, как это предусмотрено инструкциями. Но эти самолеты не интересовались субмаринами, поэтому мы перестали утруждать себя и, оставаясь на перископной глубине, наблюдали за ходом перевозок. Иногда в небе появлялись шестимоторные воздушные гиганты с планерами на буксире. Они приземлялись и сразу взлетали опять, чтобы через два часа вернуться с очередной партией людей. Так продолжалось до конца нашего похода. При первой возможности капитан послал радиограмму на Мальту, в надежде на вмешательство наших самолетов.

Через несколько дней мы получили приказ возвращаться на базу. В первую же ночь на обратном пути мы едва не наткнулись на две патрулирующие на поверхности итальянские подводные лодки. Нам пришлось затратить немало усилий, чтобы уклониться от этой нежелательной встречи. А через два часа, стоя на мостике, я был куда больше напуган появлением другого врага. Видимость всю ночь была плохой, но сейчас небо еще более почернело. В сгустившейся тьме я едва мог различить вспенивающий воду нос нашей лодки. Угроза, казалось, повисла в воздухе. По опустившемуся на нас иссиня-черному покрывалу изредка проскальзывали зловредные змеи молний и, завершив свой путь, тонули в море. Наблюдая за приближающимся штормом, я поневоле задумался: интересно, что произойдет с субмариной, если в нее ударит молния? Если она может убить, когда ты прячешься под развесистым дубом, почему ей не сделать то же самое, когда ты стоишь на стальной громадине и со всех сторон тебя окружает вода? Когда очередная молния ушла в воду в пятидесяти ярдах от нас и я услышал (или думал, что услышал), как она зашипела перед тем, как погаснуть, на нас обрушились тяжелые камни града. В состоянии, близком к панике, я вызвал капитана и объяснил, что мы попали в самый центр грозы, видимость близка к нулевой, нужно переждать разгул стихии на глубине. Капитан согласился, и мы ушли на спасительную глубину. Даже когда лодка достигла 80 футов, акустики слышали, как тяжелые градины бьют по воде.

Мне потребовалось несколько недель, чтобы пережить случившееся. Неужели я такой трус, что решил спасаться на глубине от обычного шторма? Но мне никто не дал ответа на вопрос, что происходит с лодкой, если в нее попадает молния.

Вернувшись на Мальту, мы узнали, что следующие десять дней проведем на берегу, затем выйдем в короткий поход, после чего отправимся к «Мейдстоуну», который готовится перейти в только что взятый порт Алжир, на 500 миль ближе к району действия субмарин. Широко распространенная точка зрения, что плавбаза доставляет топливо, боеприпасы и продовольствие своим субмаринам в море, является заблуждением. Было бы неправильным подвергать опасностям плавучий город с ремонтными и складскими мощностями, а также очень квалифицированный технический персонал постоянным опасностям. Плавбаза должна иметь возможность быстро свернуть все работы и перейти туда, где в данный момент стратегическая необходимость в ней наибольшая, затратив на это несколько дней. Конечно, при этом она подвергается опасности вражеской атаки, но это неизбежный риск. Кстати, в июне того же года плавбаза «Медуэй» затонула после торпедной атаки на переходе из Александрии в Бейрут.

В начале декабря мы попрощались с Мальтой. А незадолго до Рождества, возвращаясь туманной лунной ночью в Алжир, мы обнаружили, что следуем в двух милях от другой субмарины, которая тоже держит курс на запад. Рассмотрев нашего неожиданного попутчика в бинокль, мы поняли, что рядом итальянская подводная лодка. Неожиданно с нее просигналили нечто непонятное. Ламби решил ввести врага в заблуждение. Он вызвал на мостик сигнальщика и приказал просемафорить ответ: бессмысленный набор символов. Итальянец, вероятно, был изрядно озадачен, но побоялся показаться некомпетентным и снова начал передачу. Мы ответили только что выдуманным итальянским названием, и сигналы прекратились.

– Вызови его еще раз, – приказал Ламби.

– Что ему передать, сэр?

– Все, что придет в голову.

– Есть, сэр.

Прислушавшись к щелканью триггера, я понял, что он передает одно за другим отборные ругательства. Далеко не каждому в военное время удается высказать в лицо врагу все, что ты о нем думаешь. Этот матрос решил не упускать уникальную возможность. Ситуация стала напоминать специально разыгрываемую комедию. Все стоящие на мостике принимали отчаянные усилия, чтобы не расхохотаться. Итальянец снова принялся сигналить что-то непонятное, и мы заметили, что он меняет курс, намереваясь идти к нам.

– Все вниз! – скомандовал Ламби. – Будем атаковать!

Мы скатились вниз и через минуту опускались под воду. Капитан начал искать врага в перископ. Но при прохождении через многочисленные линзы перископа свет частично рассеивается и теряется, поэтому обнаружить силуэт вражеской лодки ему удалось лишь через несколько минут. Итальянская субмарина шла медленно; судя по всему, ее капитан недоумевал, куда мы пропали.

Но прежде, чем мы вышли на атакующую позицию, капитан потерял из виду противника и больше не сумел его обнаружить. Надо полагать, у нашей несостоявшейся жертвы пробудился инстинкт самосохранения и лодка спряталась на глубине. А жаль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.