ФИЛИПП КОЛЫЧЕВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ФИЛИПП КОЛЫЧЕВ

Судьба Филиппа была тесно связана с опричной трагедией. Происходил Филипп из младшей ветви боярского рода Колычевых. Растеряв родовые вотчины в Замосковье, члены этой семьи перешли на поместья в Новгород. Степан Колычев получил землю в Деревской пятине, и там в помещичьем усадище 11 февраля 1507 года у него родился сын Федор — будущий митрополит. По достижении тридцати лет Федор неожиданно покинул службу и некоторое время скрывался в пастухах у крестьянина Субботы в Киже на Онежском озере. Бегство дворянина было скорее всего вынужденным. Как раз в 1537 году над головой Колычевых грянула гроза. Дядя Федора Иван Умной-Колычев, служивший в думе у опального князя Андрея Старицкого, сохраняя ему верность, попал в тюрьму. Его троюродные братья Андрей Иванович и Гаврила Владимирович за отъезд к Старицкому были биты кнутом на Москве, после чего казнены.

С Онежского озера Федор перебрался на Соловецкие острова и там постригся в монастыре под именем Филиппа. Скудные северные почвы плохо кормили земледельцев. Недолгое лето сменялось длинной холодной зимой со снегопадами и метелями. Монахам приходилось трудиться в поте лица, чтобы выстоять в борьбе с природой. Будучи человеком деятельным и обладавшим практической хваткой, Филипп оценил значение солеварения для монастыря и, кажется, сумел почти вдвое увеличить производство соли. В те времена соль была более прибыльным товаром, чем вино. В ноябре 1547 года соловецкий игумен Филипп подал властям челобитье, что на Соловках «братии прибыло много и прокормитца им нечем». До подачи челобитной монахи имели право продавать беспошлинно лишь четыре тысячи пудов соли. По просьбе Колычева Иван IV разрешил увеличить беспошлинную продажу соли до десяти тысяч пудов.

В 1550 году Филипп выхлопотал у властей грамоту на восемь варниц в Выгозерской волости, а пять лет спустя получил от царя еще тридцать три соляные варницы в Сумской волости. Пожалование варниц вместе с деревнями сопровождалось ликвидацией права монастыря на беспошлинную торговлю солью. Но к тому времени монастырь успел пополнить казну серебром.

При игумене Филиппе Соловецкий монастырь следовал общежительному уставу. И сам Колычев, и другие знатные постриженники обители, отказываясь от владения личным имуществом, употребляли все свои средства на монастырское строение. Филипп всячески торопил строителей, никому не давая покоя, что вызывало неудовольствие старцев. Когда он задумал строить Преображенский собор, иноки подступили к нему со словами: «О отче, недостатком в киновии суще и оскудение велику, градовом не прилежащи, откуда имаше злато на воздвижение великия церкви?» Однако Филиппа нисколько не пугали трудности задуманного им дела. Он вел монастырское хозяйство расчетливо, твердой рукой. «Называл» крестьян на монастырские земли, давал им льготы и подмогу, а затем неукоснительно собирал оброки, держал лошадей, волов и оленей, неустанно расширял солеварение.

В 1552 году в монастыре начали строить каменный храм Успения богородицы, а затем трапезную. Под церковью была устроена хлебопекарня, над трапезной — звонница. Прошло всего шесть лет, и Филипп приступил к сооружению грандиозного Преображенского собора «на погребах». Со временем все главные здания монастыря были связаны между собой галереями и другими постройками. Монахи могли переходить из здания в здание, не покидая помещения.

Центральный собор монастыря по высоте значительно превосходил главный храм государства — Успенский собор Кремля. Одна его сторона была обращена к Святому озеру, другая — к заливу Благополучия. Стены собора как бы выступали из скал, сужаясь кверху.

На Соловецком острове было более пятидесяти озер. Монахи соединили их каналами в единую систему, главным резервуаром которой стало Святое озеро. Вода из него стекала в море по водостокам, проложенным под монастырем. На них были сооружены мельницы. В разных местах были устроены сенокосные пожни, сооружены кузницы, кирпичные заводы, «четыре избы великие новые и клети», скотный двор, обширный рыбный садок в перегороженной морской губе, каменная корабельная пристань. Монахи плавали по морю на ладьях. Их флотилия включала множество судов. Немало труда было затрачено, чтобы проложить среди валунов и болот дороги. К концу игуменства Филиппа в монастырских житницах хранилось более пяти тысяч четвертей ржи (пятьюдесятью годами ранее — всего тысяча четвертей). Теперь обитель могла прокормить не менее двухсот монахов.

Соловецкий монастырь не только достиг материального благополучия, но и стал центром духовного развития и культуры. По благословению «настоятеля игумена Филиппа, по рекло Колычева», монастырский старец «Иасафишка, по рекло Белобаев», изготовил к 1551 году парадное Евангелие. В обители были искусные архитекторы и мастера, но отсутствовали книгописцы, умевшие писать золотой вязью и рисовать заставки. По этой причине Иоасаф снабдил свою книгу заставками, вырезанными из имевшихся у него под руками книг. Соловецкие писцы старательно переписывали сочинения крупнейших писателей XVI века, к каким бы течениям они ни принадлежали. В числе их были Иосиф Волоцкий, Вассиан Патрикеев, Максим Грек, позднее — Андрей Курбский. В соловецкую библиотеку книги поступали из разных мест. Многие из них помечены как вклады Филиппа Колычева. Немало книг обитель получила от Сильвестра, его ученика Ивана Грозного и других лиц.

Соловецкие старцы не стояли в стороне от церковной борьбы, происходившей в Москве. Когда осифляне предали суду вождя нестяжателей Артемия из заволжских скитов, двое соловецких старцев — книгописец Иоасаф Белобаев и Феодорит — пытались защитить его от обвинений в ереси. В 1554 году Артемий был сослан под надзор в Соловецкий монастырь. После падения Избранной рады наставник царя Сильвестр принял пострижение в Кирилло-Белозерском монастыре. Но Иван IV не оставил его в покое и велел перевести в Соловки. Архипелаг посреди далекого северного моря казался идеальным местом для заточения еретиков, чародеев и «изменников». Но попытки превратить Соловки в тюрьму не удались с самого начала. Один из первых узников монастыря старец Артемий бежал с островов и вскоре объявился в Литве. Если бы Колычев позаботился о строгом надзоре за узниками или организовал погоню, побег едва ли был бы возможен. Когда царь в 1562 году подверг опале «великого» боярина князя Д. И. Курлятева — своего личного недруга, — «изменника» сослали не на Белое море, а на Ладогу.

Преемником Макария на митрополичьем престоле стал инок Чудова монастыря Афанасий, до пострижения носивший имя Андрея Протопопова. Многие годы Андрей был духовником царя и пользовался его полным доверием. Следуя примеру Макария, митрополит Афанасий пытался остановить казни в Москве. Когда Грозный велел убить князя Овчину — сына фаворита Елены Глинской, — Афанасий с боярами явились во дворец и заявили протест. Ответные меры властей не заставили себя ждать.

В январе 1565 года Грозный уехал из «царствующего града» в Александровскую слободу и оттуда прислал грамоту митрополиту Афанасию. В ней он объявил об опале на епископов и прочих архиереев (исключая митрополита), на бояр, приказных и детей боярских, а кроме того, известил всех об отречении от престола. Едва он, царь, захочет «понаказать» изменников, писал Иван, как епископы и игумены, «сложась» с боярами, дворянами и дьяками, изменников покрывают.

С момента отречения от престола все переговоры с думой и приказными государь вел через духовенство. В думе у него имелось немало тайных недругов, но они были застигнуты врасплох и не сумели использовать царское отречение. Народ московский, которому царь объявил милость одновременно с опалой на власть имущих, грозил изменникам расправой, и бояре вынуждены были подчиниться. Они просили митрополита о посредничестве. Но митрополит не пожелал покидать столицу в критических обстоятельствах и направил в Александровскую слободу архиепископа Пимена и чудовского архимандрита Левкия, известных своим угодничеством перед царем. Бояре и епископы были задержаны стражей по дороге, тогда как Пимена и Левкия приставы привели в слободской дворец. Посланцы передали самодержцу благословение митрополита и после долгих слезных молений уговорили, чтобы тот сложил опалу с бояр и епископов и «государьствы своими правил, как ему, государю, годно». Вслед за тем в окружении караулов во дворец привели бояр и членов священного собора. С ними царь ничего не обсуждал, а лишь ограничился заявлением, что он решил вернуться на царство, а о дальнейшем сообщит митрополиту через богомольцев Пимена и Левкия. Месяц спустя Грозный учредил опричнину и начал казнить неугодных ему бояр. Первым подвергся казни князь А. Б. Горбатый, прославленный воевода, покоритель Казани. Вслед за тем власти отправили на поселение в Казанский край около сотни семей, принадлежавших, как и Горбатый, к коренной суздальской знати. Вотчины Горбатого и ссыльнопоселенцев перешли в казну. Опричнина стала своего рода государством в государстве. Она имела собственную территорию, правительство, армию, финансы, свое духовенство. В опричнине царь освободился от традиционной опеки Боярской думы.

При учреждении опричнина имела четко выраженную антикняжескую направленность. Суздальская знать занимала ключевые позиции в Боярской думе и в государевом дворе. В ней царь видел главную преграду к неограниченной самодержавной власти. Однако глава государства переоценил свои силы, вступая в конфликт с верхами господствующего сословия.

В апреле 1566 года царь и его опричная дума объявили о проведении в стране самой широкой амнистии. Из ссылки были возвращены князья Воротынские и половина казанских ссыльных. Учреждая опричнину, царь сетовал на то, что не может наказать своих изменников, за которых тотчас вступаются митрополит, бояре и прочие чины. Лишенный старинного права печалования, митрополит Афанасий нашел иной способ выразить протест против действий царя. Сразу после объявления об амнистиях он без ведома и согласия Грозного покинул митрополию и удалился в монастырь. Что побудило духовника царя к решительному разрыву с ним?

За год опричнина не успела пустить корни, и указ об амнистии подал всем надежду на ее близкую отмену. Введение опричнины приостановило действие законов и заменило право произволом самодержца. По традиции члена думы нельзя было осудить или отнять у него вотчину без боярского суда и сыска. Теперь и думных людей, и прочих дворян опричники могли подвергнуть преследованиям без всякой доказанной вины с их стороны.

Афанасий покинул пост митрополита, очевидно добиваясь упразднения опричных порядков. Царь мог бы назначить на его место одного из своих угодников — новгородского епископа Пимена или чудовского архимандрита Левкия. Но эти лица своим пособничеством опричнине скомпрометировали себя в глазах земщины, и Грозный должен был прислушаться к голосу духовенства и всей земли. Некоторые из высших иерархов оказались в стороне от бурных событий, потрясших столицу при учреждении опричнины. Одним из них был Герман Полев, получивший сан архиепископа Казанского накануне опричнины. На него и пал выбор царя. Герман принял предложение государя и священного собора, переехал на митрополичий двор и жил гам в течение двух дней. Святитель принадлежал к числу соратников Макария и продолжателей его традиций. Он не — тал скрывать от Ивана своего отношения к опричнине. Требуя ее отмены, Герман «претил» самодержцу страшным судом, «тихими и кроткими словесы его наказующе». Памятуя о неудаче митрополита Афанасия, пытавшегося вкупе с боярами добиться прекращения кровопролития, Герман не отважился на публичные выступления против Грозного, а ограничился беседой с глазу на глаз, чем и обрек себя на неудачу. Когда содержание беседы стало известно Басманову и другим руководителям опричнины, те высказались против поставления Полева. По настоянию Басманова Иван предложил Герману немедленно покинуть митрополичий Двор. Распри со священным собором ставили Грозного в трудное положение. После повторного обсуждения на соборе решено было поставить на митрополию игумена Филиппа, лицо нейтральное.

В 1566 году в Москву явились польские послы с предложением о прекращении войны. Власти созвали Земский собор, члены которого верноподданнически заявили, что готовы продолжать борьбу за Ливонию и принять на свои плечи все тяготы военного времени. На соборе присутствовал земский окольничий Михаил Иванович Колычев — троюродный брат Филиппа — и двенадцать представителей рода Колычевых. Столь широкого представительства не имела ни одна боярская фамилия. Филипп оказался приемлемой кандидатурой как для земщины, так и для опричнины. Одним из руководителей опричной думы стал его двоюродный брат — боярин Федор Умной-Колычев.

Опричнина обрушила свои главные удары на голову княжеской знати и выдвинула на авансцену нетитулованное старомосковское боярство. По случаю татарского набега осенью 1565 года Грозный не включил в московскую семибоярщину ни удельных князей, ни Шуйских, ни Патрикеевых. В семибоярщину вошли конюший И. П. Федоров, боярин В. Д. Данилов и др. По свидетельству очевидцев, царь признавал Ивана Петровича Федорова «более благоразумным среди других (бояр. — Р.С.) и высшим правителем всех» и «обычно даже оставлял вместо себя в городе Москве». Конюший один имел «обыкновение судить праведно», «охотно помогал бедному люду добиваться скорого и правого суда», что объясняло его исключительную популярность в столице.

Федоровы и Колычевы происходили из одного рода, и поддержка конюшего, по-видимому, имела при избрании Филиппа на митрополию не меньшее значение, чем санкция опричной думы. Колычев не присутствовал на Земском соборе, закрывшемся 2 июля 1566 года. Вызов в Москву он получил, вероятно, сразу после отставки Афанасия и Германа и к середине июля прибыл в столицу, где к тому времени назревали важные события. Участники Земского собора уже после его официального роспуска составили и подписали челобитную грамоту на имя царя с требованием покончить со злоупотреблениями и упразднить опричнину. Явившись во дворец между 17 и 20 июля, земские челобитчики заявили: «Все мы верно тебе служим, проливаем кровь нашу за тебя. Ты же… приставил к шеям нашим своих телохранителей (опричников. — Р.С.), которые из среды нашей вырывают братьев и кровных наших, чинят обиды, бьют, режут, давят, под конец убивают».

Несмотря на то что ходатайство земских бояр и членов собора носило верноподданнический характер, царь искал выход из кризиса в новых репрессиях. Все челобитчики, составлявшие цвет земского дворянства, были взяты под стражу.

В документальных источниках отсутствуют сведения об участии священного собора в выступлениях земских людей. Высшее духовенство оказалось разобщенным из-за отсутствия митрополита. Второй после митрополита иерарх архиепископ Пимен Новгородский был ревностным помощником опричной думы. Герман Казанский едва ли бы посмел взять на себя почин открытого выступления против опричнины после позорного изгнания с митрополичьего двора.

Попав в Москву в самый неподходящий момент, Филипп столкнулся с множеством затруднений. Он помышлял о том, чтобы избежать раздора с Пименом и другими царскими «ласкателями» и одновременно четко выразить свое отношение к выступлению земского руководства против опричнины. Филипп Колычев обладал суровым и непреклонным характером и проявил выдержку в ситуации, в которой растерялся бы любой человек. Не считаясь с мнением Пимена и его друзей, Колычев твердо осудил царскую опричнину. Вместе с тем он выступил от лица всего священного собора, добиваясь помилования для арестованных земских бояр и прочих челобитчиков.

Царь сменил гнев на милость после того, как Колычев согласился с его главным условием, чтобы после избрания в митрополиты Филипп «в опришнину и в царский домовный обиход не вступался», «а митропольи бы не оставлял». 20 июля 1566 года игумен подписал запись, подтверждающую указанные ограничения, через четыре дня переехал на митрополичий двор, а затем был посвящен в сан митрополита.

Благодаря вмешательству Колычева инициаторов антиопричного выступления освободили из-под стражи и они избежали пыточного двора и плахи. И. П. Федорова постигло сравнительно мягкое наказание. Его отослали из столицы на воеводство в Полоцк, на литовскую границу. Вскоре литовские власти тайно предложили конюшему убежище в Литве, указывая на то, что царь желал над ним «кровопролитство вчинити». Федоров отверг их предложение и арестовал королевского гонца.

Гонения не затронули таких членов Земской думы, как боярин И. И. Пронский и окольничий М. И. Колычев. Зато лишились голов некоторые второстепенные участники земского челобитья — князь В. Рыбин-Пронский, дворяне И. Карамышев и К. Буднов. Характерно, что Буднов служил под начальством Федорова в Конюшенном приказе. Пятьдесят рядовых дворян, подписавших челобитную грамоту, Подверглись торговой казни. Опричники водили их по улицам и били палками по икрам. Прочие челобитчики, не менее двухсот пятидесяти человек, после пятидневного тюремного заключения были отпущены из тюрьмы без наказания. Вмешательство нового митрополита достигло цели.

Правительство было поражено как масштабами земской оппозиции, так и тем, что протест исходил со стороны старомосковской знати, которой Грозный передал управление земщиной после разрыва с князьями и провозглашения опричнины.

Пока во главе церкви стоял митрополит Афанасий — человек слабый и зависевший во всех своих поступках от царя, — высшее духовенство выступало фактически в роли пособника опричных репрессий. Положение переменилось после того, как на митрополию были приглашены сначала Герман Полев, а затем Филипп Колычев. Обладая достаточным авторитетом и независимостью суждений, Филипп не желал мириться с царскими репрессиями. Посредничество церкви, позволившее Грозному ввести в государстве чрезвычайное положение, на этот раз связывало опричному правительству руки. Оно ограничило масштабы репрессий, предотвратив массовые казни.

Напуганный выступлением Земского боярского правительства, Иван стал лихорадочно укреплять опричнину. В ее владения были включены Кострома и удельная столица Старица, отобранная у князя Владимира Андреевича. Опасаясь мятежа своих вассалов, царь приказал поспешить с сооружением мощной крепости в Вологде, затерянной среди лесов и озер на наибольшем удалении от границ. Трепеща за свое будущее, Грозный тайно сообщил монахам Кирилло-Белозерского монастыря о своем желании покинуть мир и постричься в монахи. «Помните, отцы святии, — писал Иван в послании кирилловским старцам, — егда некогда прилучился некоим нашим приходом к вам в пречестную обитель… от темныя ми мрачности малу зарю света Божия в помысле моем восприях, и повелех тогда сущему преподобному вашему игумену Кириллу с некоими от вас братии негде в келии сокровене быти… и аз грешный вам известих желание свое о пострижении… ту абие возрадовася скверное мое сердце со окаянною моею душою, яко обретох… пристанище спасения».

Установить время обращения Грозного в Кириллов помогают следующие факты. Известно, что в игуменство Кирилла царь трижды был на Белоозере: первый раз в 1565-м, затем в 1567 и 1569 годах. Во время второго посещения Иван пожертвовал монастырю двести рублей, с тем чтобы монастырские власти устроили для него отдельную келью в стенах обители. Позже Иван прислал в Кириллов драгоценную утварь, иконы и кресты для украшения своей кельи. Пожертвование на келью было, по-видимому, прямым результатом «сокровенной беседы» царя со старцами.

Несмотря на все старания сохранить в тайне содержание кирилловской беседы, слухи о возможном пострижении царя проникли в земщину и произвели там сильное впечатление. Пострижение Грозного и замена его на престоле кем-нибудь из его родственников казались недовольному земскому боярству лучшим выходом из создавшегося положения. В качестве преемника Грозного все чаще и чаще называли брата царя князя Владимира.

В 1567 году Сигизмунд II Август обратился к главным земским боярам с предложением возглавить мятеж против царя. Финансировать заговор должна была компания английских купцов в Москве. Король обещал помочь войсками. Королевский лазутчик тайно пробрался в Полоцк и вручил письмо воеводе И. П. Федорову, но опальный боярин не пожелал нарушить присягу и арестовал гонца. Грозный был глубоко уязвлен королевскими грамотами и укрепился в своем недоверии к боярам. Вскоре же он вызвал к себе английского посланника и через него передал королеве Елизавете просьбу о предоставлении ему и его семье убежища в Англии. Посланника, переодетого в русское платье, провели во дворец глухой ночью. В переговорах участвовал кроме толмача один лишь царский любимец опричник Вяземский. Послу запрещено было делать какие бы то ни было записи. Иван старался сохранить в тайне свое обращение к англичанам. Но это ему не удалось. Новый опрометчивый шаг Грозного ободрил недовольных земских бояр, предсказывавших близкий конец опричнины. Желая покарать польского короля за его тайные интриги, царь и земские бояре возглавили поход в Ливонию и Литву. В дни похода Иван получил донос насчет заговора в земщине и спешно покинул армию.

Обращение Ивана в Кирилло-Белозерский монастырь, а затем к английскому двору породило широкие надежды в земщине. В случае пострижения или бегства Грозного законными претендентами на трон оставались его двоюродный брат и малолетние сыновья. Родня и советники князя Владимира негласно обсуждали с ним близкие, как им казалось, перемены. Будучи человеком недалеким и желая выгородить себя в глазах брата, Владимир сам донес ему на своих благожелателей. Царь выслушал удельного князя и дал ему деликатное поручение. Князь Владимир, следуя воле Грозного, попросил Федорова составить списки: лиц, на поддержку которых он может рассчитывать. Розыск и заговор в земщине начались, таким образом, с чудовищной провокации.

Поход короля к русским границам расстроил царский план наступления на Ливонию. Вину за просчет опричники немедленно возложили на крамольных бояр. Сигизмунд II выступил с армией якобы по тайному сговору с заговорщиками, выполняя обещание помочь им.

Соглашение митрополита с царем 20 июля 1566 года связало руки и одному и другому. По возвращении из похода Грозный не решился арестовать Федорова и казнить за государственную измену. Дело ограничилось тем, что конюшего сослали в Коломну и заставили заплатить громадный штраф. В этот самый момент митрополит Филипп открыто выступил с обличением опричного произвола. Оценивая упорное противоборство церковных иерархов опричнине, историк А. А. Зимин писал: «Главным мотивом было сопротивление высших церковных иерархов централизаторской политике правительства Ивана IV»; сама «русская церковь в XVI веке представляла собой один из наиболее могущественных рудиментов феодальной раздробленности, без трансформации которого не могло оыть и речи о полном государственном единстве».

С такой оценкой трудно согласиться. Церковь помогла светской власти объединить страну и преодолеть раздробленность. Церковные писатели участвовали в разработке идеологии самодержавия. Именно они обосновали тезис о божественном происхождении царской власти. Достижение полного государственного единства не требовало разгрома церкви. Нельзя считать высших церковных иерархов носителями идей раздробленности, а опричников — поборниками централизации.

Союз с осифлянским руководством церкви помог зарождению самодержавной идеологии и самодержавных порядков в России, но события получили неожиданный поворот с того момента, как Иван Грозный ввел опричнину, чтобы утвердить свою неограниченную власть. Началось сползание государства к террору. В таких условиях митрополит Филипп проявил величайшее мужество, пытаясь остановить кровавый кошмар.

Протест митрополита Филиппа находился в самой тесной связи с судом над главой земщины Федоровым. О выступлении Филиппа рассказывают новгородский летописец, опричники Таубе и Крузе, а также авторы «Жития Филиппа». Летописец сообщает краткие фактические сведения о протесте митрополита и суде над ним. Очевидцы событий опричники Таубе и Крузе составили через четыре года после суда пространный, но весьма тенденциозный отчет о событиях. «Житие митрополита Филиппа» было написано много позже, в 90-х годах XVI века в Соловецком монастыре. Авторы его не были очевидцами описываемых событий, но использовали воспоминания живых свидетелей: старца Симеона (Семена Кобылина), бывшего пристава у Ф. Колычева и соловецких монахов, ездивших в Москву во время суда над Филиппом. Все эти свидетели были хорошо осведомлены о судебном преследовании митрополита в 1568 году и гораздо хуже — о предыдущих событиях.

По свидетельству опричных авторов, Колычев на первых порах пытался избегать публичных выступлений и предпочитал вести душеспасительные беседы наедине с царем, убеждал его прекратить кровопролитие, «претил страшным судом». Не достигнув цели, митрополит попытался воздействовать на царя, опираясь на авторитет священного собора. По словам составителей «Жития», Филиппу удалось убедить епископов выступить против опричнины всем собором: «Филиппу, согласившемуся со епископы и укрепльшевси вси межи себя, еже против такового начинания (опричнины. — Р.С.) стояти крепце». Отнеся описанный эпизод ко времени учреждения опричнины, авторы «Жития» исказили истину. При посвящении в сан Филипп клятвенно обязался не вмешиваться в опричные дела. Выступив против опричнины, он нарушил клятву. Чтобы избежать упоминания об этом неприятном факте в биографии мученика, авторы «Жития» стали утверждать, будто Филипп стал митрополитом до учреждения опричнины. Однако тогда церковь возглавлял не Филипп, а Афанасий и в то время в состав собора не входили епископы Корнилий, Варсунофий и Пафнутий, упомянутые с этим чином в «Житии».

Колычев мог рассчитывать на поддержку осифлянского большинства собора. Негодование земского духовенства по поводу безобразий опричнины было неподдельным и искренним. Но единодушие собора оказалось непрочным. Против митрополита выступили иерархи, близкие ко двору и опричному правительству. К их числу принадлежали Пимен, архиепископ опричного Суздаля Пафнутий, царский духовник Евстафий и др. Особенно усердствовал духовник, доносивший на Колычева «яве и втаи». Чтобы урезонить Евстафия, митрополит наложил на него епитимию, действовавшую на протяжении всего собора. В конце концов один из епископов окончательно предал Колычева и его приверженцев и «общий совет их изнесе» государю. Авторы «Жития» не называют имени епископа, но можно полагать, что им был новгородский архиепископ Пимен, наиболее энергичный противник митрополита на соборе. Донос поставил членов собора в трудное и щекотливое положение, многие из них «своего начинания отпадоша».

Как только члены собора удостоверились, что их замыслы раскрыты и самодержец гневается, их обуял страх и они «страха ради и глаголати не смеяху и никто не смеяше противу что рещи, что [бы] царя о том умолити и кто его возмущает, тем бы запретите». Священный собор проявил бы больше твердости, если бы мог опереться на поддержку Боярской думы. Однако Земская дума сама понесла большие потери. Неугодные царю бояре либо подверглись казни, либо были удалены из Москвы. Титулованная знать была запугана ссылкой и земельными конфискациями. Старомосковские фамилии (Челяднины, Морозовы, Шеины, Колычевы и Головины) испытали на себе действие террора.

Во время решающих прений на священном соборе Филипп обратился к епископам с вопросом: для того ли они собрались, чтобы молчать? «На се ли взираете, — сказал он, — еже молчит царский сеньклит: они бо суть обязалися куплями житейскими». В своем выступлении против опричного произвола Филипп не смог опереться ни на Земскую думу, ни на священный собор, ни на старцев обители, которой он посвятил всю свою жизнь.

В первых посланиях к соловецким старцам митрополит обращался к «старцу Ионе и старцу Паисеи, келарю и казначею, священником и всей братии». В уставщике Ионе Шамине Филипп, возможно, видел наиболее достойного инока и подвижника. Старцы избрали игуменом Паисия. Местный летописец описал все, что произошло на Соловках после отъезда Колычева, кратко и, по-видимому, точно: «В лето 7075-го. На Соловках на игуменство Паисею поставили… В лето 7076-го Паисея игуменом в монастыре зимовал. Того же. году на весну в монастырь в Соловки приехал суздальской владыка Павнутей, да архимандрит Феодосий, да князь Василей Темкин, да с ним 10 сынов боярских дворян, про Филиппа обыскивали».

Путь из столицы на Белое море был далек, и если комиссия прибыла в монастырь к весне, значит, из Москвы отправилась, скорее всего, на исходе зимы. Записки соловецкого летописца наводят на мысль, что инициатива окончательного разрыва принадлежала не Филиппу, как думали до сих пор, а самому монарху. Не желая терпеть поучений митрополита и получив донос насчет готовившегося выступления церковного собора, Грозный решил избавиться от неугодного пастыря.

Даже в глазах членов опричной думы суд над первосвященником был делом сомнительным. Главные руководители опричнины предпочли остаться в тени, поручив подготовку суда над Филиппом человеку, случайно оказавшемуся в опричнине. Розыск возглавил князь В. И. Темкин-Ростовский, имевший весьма запятнанное (в глазах опричников) прошлое. Много лет Темкин служил боярином в удельном княжестве Старицких. В начале Ливонской войны Темкин попал в плен к литовцам и только благодаря этому обстоятельству избежал царской опалы. Сын Темкина и все его братья были сосланы на поселение в Казанский край, откуда вернулись благодаря амнистии. 5 июля 1567 года В. И. Темкин вернулся из плена на родину. За ним на границу были высланы два опричника, а это значило, что Иван IV уже тогда решил взять его в «государеву светлость». Зачисление в опричнину литовских пленников объяснялось довольно просто. Все они не поддались на уговоры русских эмигрантов в Литве и вернулись на родину, невзирая на преследование их родни.

Темкин явился на Соловки в сопровождении десятка опричных дворян. Главным судьей вместе с Темкиным назначили епископа опричного Суздаля Пафнутия. Формально розыскная комиссия была опрично-земская, поскольку в нее помимо названных лиц входил еще и Феодосий Вятка, занявший в 1567 году пост архимандрита Андроньевского монастыря, стоявшего в земской половине Москвы.

Считается, что комиссии Темкина удалось путем угроз добиться от Паисия и других соловецких монахов показаний, компрометировавших Колычева. Однако свидетельство соловецкого летописца опровергает такое представление. «И игумена Паисею, — записал очевидец, — к Москве взяли да десять старцов… В лето 7077-го. Игумена Паисею и иных старцов разослали по манастырем». Итак, ученик Филиппа Паисий был лишен сана, а позже сослан в чужой монастырь. По преданию, перед отъездом с Соловков комиссия Темкина опечатала монастырскую казну и ризницу вплоть до особого решения.

Тем временем конфликт между царем и Филиппом разгорался. Грозный использовал любые средства, чтобы запугать строптивого святителя. Опричный боярин Ф. И. Умной-Колычев ездил в Литву с посольским поручением, которое не сумел выполнить. В конце 1567 года он был вызван в слободу для отчета. Иван IV сделал вид, будто доволен боярином, одарил его и отпустил в Москву. Одновременно он выслал вперед опричников, которые отняли у Умного все царские подарки и даже одежду. Ограбленный боярин приходился двоюродным братом митрополиту Филиппу.

Попытки урезонить царя в беседах с глазу на глаз митрополиту не удались. Полной неудачей завершился священный собор, созванный Колычевым для осуждения опричнины. Короткий период примирения и амнистий ушел в прошлое. Опричные суды возобновили свою деятельность, репрессии нарастали как снежный ком. Следствие о «заговоре» конюшего Федорова вступило в решающую фазу. Как раз в этот момент к митрополиту, как сказано в «Житии Филиппа», явились «неции… благоразумнии истиннии правителие и искусные мужие и от первых велмож и весь народ» и с «великим рыданием» просили его о заступничестве, «смерть пред очима имуще и глаголати не могуще». Памятуя о продажности тогдашних правителей-бояр, можно смело утверждать, что авторы «Жития» имели в виду истинного правителя и первого вельможу конюшего Федорова, благоразумие которого признавал сам Иван. Подозрения насчет измены грозили конюшему плахой, — таким образом, он оказался среди «смерть пред очами имущих». Выслушав «истинных правителей», митрополит обещал им свое покровительство, сказав, что «бог не допустит до конца пребыти прелести сей».

Обращение опального конюшего подтолкнуло святителя к отчаянному шагу. 22 марта 1568 года, записал летописец, «учал митрополит Филипп с государем на Москве враждовати о опришнины». В тот день царь прибыл в Москву со своей опричной охраной. Одетые в черное всадники ехали по улицам, «наго оружие нося». Царь отправился на богослужение в Успенский собор и подошел к владыке за благословением, но Филипп отказался его благословить и стал обличать беззакония опричнины. Опричники Таубе и Крузе передают содержание речи митрополита теми же словами, что и составители «Жития». Филипп говорил о том, что в стране льется невинная кровь, царь творит неправедные дела, чего и «во иных языцех не бывает», но бог взыщет с него за невинную кровь, а он, митрополит, готов за правое дело принять смерть.

Царь Иван не оставил речь Филиппа без ответа и, оправдывая казни, указал на измену подданных. «Что тебе, чернцу, до наших царьских советов дело? — сказал он. — Того ли не веси, что мене мои же хотят поглотити?» В присутствии придворных и духовенства Грозный жаловался на то, что на него восстали ближние: «И ближние мои отдалече мене сташа и нуждахуся ищущеи душу мою и ищущей злая мне».

Диспут закончился не в пользу царя. Митрополит трижды отказывал Ивану в благословении и заявил, что впредь не будет молчать, ибо его молчание «всеродную наносит смерть». В ярости Иван хватил посохом оземь и заявил: «Я был слишком мягок к тебе, митрополит, твоим сообщникам и моей стране, но теперь вы у меня взвоете!»

Уже в переписке с Курбским Иван Грозный четко изложил свои политические идеи и цели. Столкновение с Филиппом продолжало давнюю полемику. Иван сознавал себя главой православного царства и, как таковой, претендовал на всю полноту власти светской и духовной. Единый судья царю — бог; на земле же никто — ни священник, ни мирянин — не может судить его. В сочинениях Грозного можно встретить идею служения христианского монарха миру. Но он имел в виду, по замечанию Г. П. Федотова, не столько нравственную, сколько воспитательно-полицейскую цель такого служения: покровительство добрых и обуздание злых; отрицательная задача — воспитание страхом всецело заслоняет для него положительную.

Предшественники Филиппа Колычева, в особенности митрополит Макарий, сделали много, чтобы укоренить в русском обществе идею богоизбранности царя, божественного происхождения его власти. Колычеву и в голову не приходило возражать против представлений о царе как хранителе и вместилище веры и благодати, носителе вероучительной власти. Но в глазах Филиппа монарх не может стать выше правды: он сам подчинен «правилу доброго закона», то есть правде нравственной и религиозной. Кроме права и справедливости эта правда включает также прощение, и церковь стоит на страже этой правды. Выступление митрополита Филиппа против тирании Грозного наиболее полно раскрывало эту сторону его воззрений.

Синодик опальных царя Ивана Грозного, составленный на основании опричных донесений, не оставляет сомнения в том, что митрополит пытался предотвратить расправу с Федоровым, ложно обвиненным в государственной измене.

После выступления Филиппа опричники ворвались на митрополичий двор и схватили его советников. Несколько дней спустя, рассказывают Таубе и Крузе, старцев забили насмерть железными палицами, водя по улицам столицы. Синодик подтверждает слова Таубе и Крузе: погибли старцы Леонтий Русинов, Никита Опухтин, «митрополичий меховщик» (сборщик пошлин) Федор Рясин и Семен Мануйлов. Мануйловы издавна служили в боярах у митрополитов.

Как следует из синодика, за избиениями в Москве последовали казни в Коломне, куда был сослан Федоров. В коломенском списке значатся имена убиенных: «Владыки коломенского боярина Александра Кожина, кравчего Тимофея Собакина конюшего Федорова, да владыки коломенского дьяк Владыкин. Ивановы люди Петрова Федорова — Смирнова Кирьянова, дьяка Семена Антонов, татарин Янтуган Бахмета, Ивана Лукин… Ортемя седельник. В коломенских селах Григорий Ловчиков отделал: Ивановых людей 20 человек».

Как видно, не только митрополит, но и коломенский епископ Иосиф пытался помешать расправе с главой земщины, однако Иосифа постигла неудача. Опричники казнили его боярина Кожина и дьяка. Под Коломной располагались родовые вотчины Челядниных-Федоровых — Кишкино и Мартыновское. То ли на коломенском подворье, то ли в сельской усадьбе опричники убили ближних слуг боярина — его кравчего Т. Собакина, дьяка Антонова, а также дворовых людей и сельскую челядь. Опричник Григорий Ловчиков донес царю об избиении в федоровских селах двадцати «христиан» из боярской дворни.

Федоров был одним из самых богатых людей своего времени. Кроме сел под Коломной он владел обширными землями в Губином Углу. Карательный поход туда возглавил Малюта Скуратов. Как значится в синодике, «во Губине Углу Малюта Скуратов отделал 30 и 9 человек». Кровавые подвиги в федоровских вотчинах положили начало стремительному возвышению Скуратова в опричнине. Разгромом главных вотчин Федорова на границах с Новгородом руководил сам царь. 6 июля 1568 года опричники подвели своеобразный итог своей деятельности со времени раскрытия «заговора» Федорова. На основании их отчета в синодик была включена любопытная запись: «Отделано 369 человек и всего отделано июля по 6 число». Репрессии носили беспорядочный характер. Опричники убивали дворян и приказных людей на улицах, в приказах, на гарнизонной службе и в полках. В синодике названы имена многих казанских ссыльных, незадолго до того заслуживших «прощение». Жертвами опричников стали Шеины, Сабуровы, Колычевы, Карповы, князья Курлятев, Сицкий, Сисеев и другие. Непрекращавшиеся казни побудили митрополита Филиппа прибегнуть к крайнему средству давления на царя. Глава церкви демонстративно оставил митрополичий двор.

Раздор, порожденный опричниной, вынудил сначала монарха, а потом первосвященника покинуть Кремль. Поводом к окончательному разрыву между Филиппом и Грозным послужил инцидент, происшедший 28 июля 1568 года. В этот день царь с опричной свитой неожиданно явился в Новодевичий монастырь, чтобы участвовать в крестном ходе. Когда Грозный со свитой вошел в храм, один из опричных бояр не снял с головы черной тафьи. Стоглавый собор особым постановлением осудил обычай бояр и князей стоять на богослужениях в тафьях, «занеже чуже есть православным таковая носити, то предание проклятого и безбожного Махмета». Опричные бояре из окружения царя не могли не знать этого постановления Стоглава, но они упивались властью над земщиной и считали, что закон им не писан. Выходка опричника рассердила Филиппа, и он сделал резкий выговор ему. Иван воспринял слова митрополита как личное оскорбление и в гневе удалился с богослужения. После этого инцидента Колычев окончательно переселился в монастырь Николы Старого за Торгом в Китай-городе. Формально Филипп совершил то же, что двумя годами раньше его предшественник Афанасий. Но, в отличие от Афанасия, Колычев отказался сложить с себя сан митрополита и, перейдя жить в монастырь, сохранил все атрибуты власти. Отказ сложить сан он оправдывал, по-видимому, ссылкой на данное им при избрании обязательство «по поставленьи за опришнину и за царской домовой обиход митропольи не оставливати».

Царь Иван отличался набожностью и имел самые возвышенные представления о своей миссии верного сына и защитника православной церкви. Ни один из московских государей не заботился столько о своей репутации «благочестивейшего государя», сколько Грозный. Полный и окончательный разрыв с главой церкви поставил его в двусмысленное и трудное положение.

Находясь в Александровской слободе в августе 1568 года, Грозный отдал приказ о суде над главой церкви. Тогда же архиепископ Пимен был вызван из Новгорода в Москву. Будучи вторым после митрополита иерархом, Пимен должен был возглавить соборный суд над Филиппом.

Опричная дума не посмела обвинить Ф. Колычева в государственной измене и намеревалась низложить его за «порочную жизнь». По преданию, опричники заручились лжесвидетельством подставного лица — певчего одного из кремлевских соборов. Но попытка оклеветать митрополита не удалась. Тем временем с Соловков вернулась судная комиссия, расследовавшая «порочную» жизнь Колычева на Соловках.

Комиссия завершила работу на Соловках далеко не так быстро, как того хотело опричное правительство. Опричный боярин князь В. Темкин и дьяк Пивов усердствовали изо всех сил. Но собранные ими улики оказались столь шаткими, а обвинения столь неправдоподобными, что самый авторитетный из членов комиссии суздальский епископ Пафнутий отказался подписать «обыск».

Опричники опасались судить Колычева, пока у того оставались влиятельные покровители в Земской думе. Поэтому перед самым судом Грозный решил нанести думе давно подготовлявшийся удар.

11 сентября 1568 года Иван приказал собрать во дворце думных людей, опричных и земских дворян. Сюда же привели осужденного Федорова. Судебное разбирательство было заменено коротким фарсом. Иван велел несчастному боярину облечься в царские одежды и взойти на трон, а затем обнажил голову, преклонил колени и обратился к нему с речью. «Ты имеешь то, что искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московии и занять мое место, — будто бы сказал он, — вот ныне ты великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал». Затем по знаку царя Федоров был убит. Опричники выволокли труп боярина из дворца и бросили в навозную кучу возле Неглинной, на границе между опричниной и земщиной. Опричники казнили Федорова как главу заговора в пользу Старицкого, но имя последнего на суде не называлось. Показания князя Владимира могли быть использованы для обличения конюшего. Однако Грозный был невысокого мнения о брате и даже писал, что его дурость всем ведома. По этой причине он на год отослал князя Владимира в Нижний Новгород.

Одновременно с Федоровым казни подверглись другие члены Боярской думы. В синодике находим следующую документальную запись относительно этих расправ: «Отделано: Ивана Петрович Федоров, на Москве отделаны Михайла Колычев да три сыны его: Боулата, Симеона, Миноу. По городам: князь Андрей Катырев, князя Федора Троекуров, Михаила Лыкова с племянником». Согласно свидетельству очевидцев, окольничий М. И. Колычев погиб в Москве в один день с Федоровым, прочие же лица были казнены «по городам»: боярин князь А. И. Катырев — в Свияжске, князь Ф. И. Троекуров — в Казани, окольничий М. М. Лыков — в Нарве.

Убитый окольничий Колычев был ближайшим сподвижником Федорова и к тому же троюродным братом опального митрополита.

Голову Михаила Колычева царь велел зашить в кожаный мешок и отвезти к Филиппу в монастырь Николы Старого. Таким путем он думал запугать святителя, «преломить его душу» накануне суда.

Запугав казнями земскую Боярскую думу, Иван IV устранил последние препятствия к низложению главы церкви. Какими бы ни были взаимоотношения монарха с первосвященником, в истории России не было случая низложения митрополита по решению светских судей. Самодержец допустил вопиющее нарушение традиций. Князь Курбский отозвался на суд в Москве гневной филиппикой: «Кто слыхал зде епископа от мирских судима и испытуема?» Авторы «Жития» также отметили законопреступный характер действий монарха: «не убоялся суда Божия, еже царем не подобает святительския вины испытывати, но епископи по правилом судят».

Опричники Темкин и Пивов представили думе составленный ими обыск о скаредных делах Филиппа, после чего запуганная дума вынесла решение о суде над ним. Сам суд, по свидетельству очевидцев, был поручен представителям «всех духовных и светских чинов», иначе говоря, священному собору и думе.

Сохранилось предание, будто главным свидетелем обвинения на процессе Филиппа выступил его ученик игумен Паисий, которому за услугу был обещан епископский сан. Составители «Жития Филиппа» подтверждают, что Паисий и другие соловецкие монахи «изнесли» перед собором свои «многословные речи». И все же соловецкие монахи, как видно, говорили на суде совсем не то, что от них ожидали. Деяния Колычева на Соловках были достойны удивления и похвал, о чем знали все присутствовавшие на соборе иерархи. Речи Паисия не удовлетворили царя — после суда он не только не получил епископства, но и игуменства лишился. Ему и прочим соловецким монахам не разрешили вернуться в свою обитель и отправили в разные монастыри.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.