В заключении

В заключении

15 мая Гесса вновь допрашивали — на предмет намерений Германии относительно Америки. Это было сделано с подачи Рузвельта, надеявшегося, что заместитель фюрера мог случайно обмолвиться о чем-то, что позволило бы открыть американцам глаза на нацистскую опасность: внедрение в тыл, военное превосходство, окружение Соединенных Штатов и т. п. Гесс не поддался. Он утверждал, что у Германии не было планов насчет Америки и что так называемая германская угроза была нелепой игрой воображения. Гитлер, конечно, не исключал возможности американского вмешательства, но не боялся его, так как по количеству истребителей Германия превосходила воздушные силы Америки и Великобритании вместе взятые. Америка, продолжил он, будет вне себя от ярости, если Британия заключит сейчас мир, так как рассчитывает унаследовать Британскую империю, и он прилетел, чтобы такие переговоры могли начаться. Если Британия отвергнет предоставляемый ей шанс, станет ясно, что взаимопонимания с Германией она не хочет. В таком случае Гитлер будет обязан (действительно, это будет его обязанностью) разрушить Британию до основания и сделать из нее вечного раба. В завершение Гесс назвал двух военнопленных, которых он хотел бы получить в помощники в том случае, если начнутся переговоры.

Черчилль, как мы помним, так и не сделал официального заявления по делу Гесса, и над этим делом опускалась все более плотная завеса тайны. В то же время был взят курс на создание вокруг Гесса домыслов, слухов и пересудов, чтобы перехватить инициативу и использовать ситуацию с наибольшей пользой для себя и наибольшим вредом для Германии. Пресса рассматривала Гесса как «одного из военных преступников», судьбу которого должны решить после войны правительства союзников.

Гесса перевели в Тауэр, где поместили в офицерских квартирах Губернаторского дома. Там из окна он наблюдал за муштрой гвардейцев, проходившей под звуки барабанов и волынки. Старание и выносливость, которые они проявляли, писал он герцогу Гамильтону, «сделали бы честь пруссакам». Он попросил встречи с герцогом Гамильтоном и Айвоном Киркпатриком, но в просьбе ему было отказано.

А 20 мая были закончены работы по подготовке и оборудованию специального дома для Гесса — Митчетт-Плейс. Гесс получил кодовое обозначение «Z», дом и прилегающая к нему территория — «лагерь Z».

В это время заключение врача о состоянии Гесса было таким: «К моему удивлению, он оказался вполне заурядным — ничего беспощадного и ничего красивого во внешнем облике, и взгляд из-под нависших бровей не так угрюм, как пишут газеты. Он вполне здоров и наркотики не применял, немного озабочен собственным здоровьем и очень прихотлив в еде, любит поболтать (с кем-нибудь из младших офицеров) даже на тему причин войны…»

С момента перевода в Митчетт-Плейс не оставалось сомнений, что миссия закончилась провалом. Все попытки увидеться с герцогом Гамильтоном оставались без внимания; Гессу по-прежнему не позволяли читать газеты и слушать радио. Он догадывался, что его держат взаперти, изолированным от мира, секретные службы. Ему казалось, что им ничего не стоит избавиться от него вовсе. Гесс подозревал, что его еда может быть отравлена и был уверен, что молодые офицеры охраны замышляют убить его. Не ясно, на самом ли деле он боялся этого или же просто затеял игру, которая растянется на годы. Однако Гесс осознавал, что такое поведение позволило бы фюреру в том случае, если бы он захотел отмежеваться от него, объявить своего бывшего заместителя больным. Шесть дней спустя он сделал длинное письменное признание, что после прибытия в Митчетт-Плейс «получает еду и лекарства с примесью чего-то, что оказывает сильное воздействие на мозг и нервы», которое описал следующим образом: «…спустя короткое время после его приема от затылка к голове разливается странное тепло. В голове возникает ощущение, сходное с головными болями, но несколько иное. Затем наступает многочасовой период прекрасного самочувствия, прилива физических и психических сил, оптимизма. Короткий ночной сон нисколько не нарушает мое счастливое состояние. Если новые порции вещества не добавляются, особенно когда период закончился, ощущение изменяется на противоположное, без всякой причины наступает пессимизм, граничащий с нервным расстройством, и… необыкновенная усталость мозга. После первого приема вещества негативная реакция на первоначальное состояние счастья была такой сильной, что я потерял бы рассудок, если бы они сумели дать мне следующую порцию… [и] негативная реакция заставила бы меня совершенно утратить выдержку…» Это описание походит на описание эффекта амфетамина с последующими симптомами воздержания. Гесс наркотики не принимал, но Геринг пользовался ими, да и Гитлер поддерживал себя амфетамином на протяжении дня. Гессу ничего не стоило узнать о его действии. С другой стороны, эти подъемы и спады могли быть следствием неуравновешенного характера узника. Позже симптомы изменились.

Возможно, его поведение и более поздние обвинения в наркотических добавках к его еде были реакцией на провал миссии и заключение под арест. К тому же Гесс переживал из-за того, что выглядел в собственных глазах глупцом, утратил уважение британских офицеров. Его поведение с каждым днем становилось все беспорядочнее. Он признавался, что опасается, как бы в его комнату ночью не пробрался агент секретной службы и не перерезал ему, сонному, горло, дабы имитировать самоубийство. Чтобы предупредить это, он сказал Гибсону Грэму, что дал фюреру слово, что с собой не покончит. За едой он менял тарелки или, когда ему передавали то или иное блюдо, выбирал не следующую или ближайшую порцию, а дальнюю. Его настроение часто менялось: от жизнерадостности до крайней депрессии, и Гесс даже не делал попыток маскировать это. Позже он объяснял свое состояние реакцией на те добавки и лекарства, которые добавляли в его еду. Увы, сейчас невозможно сделать однозначные выводы — действительно ли он находился под воздействием каких-то средств или же вел такую игру…

В дневнике лейтенанта У. Б. Малоуна имеется запись от 28 мая, в которой говорится, что трудно себе представить, чтобы «этот сломленного вида человек, безучастно сидящий в кресле и безразличный к своему платью», мог быть заместителем фюрера.

Изменились и показания врачей о состоянии узника: доктор Грэм в докладе полковнику Скотту писал, что, по его мнению, «Z» «явно находится за границей, отделяющей психическую неуравновешенность от психической патологии». В помощь полковнику Грэму направили психиатра.

Но сам полковник Скотт полагал, что Рудольф Гесс не был умалишенным и что эта идея (представить Гесса помешанным, т. е. фактически недееспособным) родилась в «лагере Z», у доктора Гибсона Грэма, поскольку первоначально, после приземления Гесса в Шотландии, Грэм сообщал, что тот совершенно здоров. Лорд Бивербрук утверждал, что эту идею он подсказал Черчиллю во время прогулки по парку Сен-Джеймс, когда они обсуждали варианты того, как предотвратить распространение слухов, что Гесс прибыл в Великобританию с мирной миссией. Бивербрук полагал, что каждый в Великобритании, кому довелось попасть под опеку психиатра, считается сумасшедшим и что это может помочь дискредитировать Гесса.

В ночь накануне нервного срыва Гесса в Англии были сброшены немецкие парашютисты, заданием которых было убить Гесса. Но этот отряд не выполнил задания. Слабость подготовки десантников и отсутствие профессионализма позволяют сделать два предположения: либо десантники были подготовлены в крайней спешке и руководство операцией осуществлял непрофессионал, либо они были подосланы в политических целях — подкрепить утверждение Гитлера, что Гесс прибыл без его ведома. Однако сделать однозначный вывод сейчас невозможно, так как ни одно из официальных дел по данному вопросу не подлежит огласке. Кстати, на парашютистах была гражданская одежда, и их судили и казнили как шпионов.

Сохранилось лишь несколько свидетельств об этой операции. Так, в 1979 году полковник Джон Мак-Коуэн, который в 1941 году служил при вице-маршале авиации Ли Мэллори, поделился воспоминаниями об этом эпизоде. В ночь с 27-го на 28 мая Ли Мэллори вызвал майора Мак-Коуэна и сказал ему, что было перехвачено зашифрованное сообщение, в котором говорилось о том, что ночью на 28-е, под прикрытием бомбового налета на Льютон (на северо-запад от Лондона, недалеко оттуда находился следственный центр ВВС), будут сброшены парашютисты. Их цель — убить Гесса. Вероятно, немцы полагали, что Гесс содержится в следственном центре. Мак-Коуэном была подготовлена встреча десанта. Наиболее интригующим в этом деле было то, что у Мак-Коуэна создалось впечатление, что предупреждение, полученное «Y-службой», следившей за поступлением вражеских сигналов, было адресовано лично Ли Мэллори и его отправителем был Вилли Мессершмитт. Вполне возможно, что и накануне полета Гесса, 10 мая, Мессершмитт таким же образом предупредил Ли Мэллори. И, вероятно, он был посвящен в заговор и мечтал о мире с Великобританией не меньше Гесса.

В конце мая, когда началась акция по дискредитации Гесса, были предприняты попытки реабилитировать герцога Гамильтона. Так, министр авиации сэр Арчибальд Синклер утверждал, что «герцог в переписке с заместителем фюрера не состоял» и даже не помнит, чтобы встречался с Гессом ранее (этой версии герцог придерживался всю оставшуюся жизнь), что «поведение герцога Гамильтона было во всех отношениях достойным и правильным».

Однако выступление Синклера в защиту чести герцога Гамильтона произвело обратный эффект: породило негативную реакцию и волну слухов. В частности, Коммунистическая партия Великобритании выпустила памфлет, в котором герцог Гамильтон обвинялся в «близких дружеских отношениях с Рудольфом Гессом», а британские финансово-промышленные и аристократические круги — в заговоре с фашистскими элементами. Когда Гамильтон получил копию памфлета от незнакомого лица, он подал в суд жалобу. Разбирательство продолжалось все лето 1941-го. Не обошлось без вмешательства самого Черчилля, когда выяснилось, что коммунисты настаивают на приглашении в качестве свидетеля Гесса. Но в начале 1942 года дело благополучно разрешилось без судебного вмешательства.