Московские годы Багрова-внука

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Московские годы Багрова-внука

Сивцев Вражек, 30. У этого дома долгая и до сих пор не до конца проявленная история. Одна из московских квартир Сергея Тимофеевича Аксакова – единственная, несущая памятную доску. Ныне филиал Государственного Литературного музея. И хотя написано о московском жилье аксаковской семьи немало – широк и интересен круг связанных с писателем лиц, – сведения об этом доме в тех редких справочниках, которые вспоминают о нем, по существу, не выходят за рамки скупых строк мемориальной доски. С. Т. Аксаков жил здесь в 1849-м, но в начале того же года его семья снимала дом № 25 по Сивцеву Вражку, а с ноября дом № 9 по соседнему Филипповскому переулку, и это не считая летнего пребывания в Абрамцеве.

Бесконечная смена адресов Аксаковыми – необходимость, вызванная материальными затруднениями. Оставлять за собой на лето нанятую квартиру не хватало средств. Осенью 1849 года супруга писателя, О. С. Аксакова, пишет из Абрамцева: «Нынешний год наши денежные обстоятельства так плохи, что, кажется, нет никакой возможности переехать в Москву», «решительно в Москве нечем будет жить». Во многом усугублял безденежье патриархальный быт семьи – многолюдная дворня, редкое хлебосольство хозяев, когда стол накрывался не меньше чем на «20 кувертов», а чаепития не знали конца. Все у Аксаковых, по словам И. И. Панаева, напоминало жизнь привольную деревенскую и уж никак не городскую.

Дом на Сивцевом Вражке отвечал всем желаниям семьи. Нарядный, с четырехколонным портиком и мезонином, в глубине запущенного сада, среди хозяйственных построек и служб, с множеством комнат в приветливом светлом мезонине, на низеньких уютных антресолях, в просторном жилом полуподвале. Парадная анфилада состояла из центральной залы, где, по обычаю, накрывался огромный стол, и двух гостиных – «музыкальной» с постоянно звучавшим роялем и «литературной» для бесконечных бесед. Из прихожей дверь вела в угловой кабинет хозяина, радушно принимавшего гостей.

Круг посетителей аксаковской семьи в этот период исключительно велик. По словам современников, бывала здесь едва ли не вся Москва, ученая, литературная, театральная, – Т. Н. Грановский, М. П. Погодин, М. Н. Загоскин, С. П. Шевырев, П. А. Вяземский, Н. Ф. Павлов, Н. Х. Кетчер, друживший с Константином Аксаковым, И. С. Тургенев, М. С. Щепкин, П. М. Садовский и, конечно же, Н. В. Гоголь, живший в качестве гостя семьи Толстых на Никитском бульваре.

С. Т. Аксаков записывает под 1849 годом: «19 марта, в день его (Гоголя) рождения, который он всегда проводил у нас, я получил от него довольно веселую записку: „Любезный друг, Сергей Тимофеевич, имеют сегодня подвернуться вам к обеду два приятеля: Петр Мих. Языков и я, оба греховодники и скоромники. Упоминаю об этом обстоятельстве, чтобы вы могли приказать прибавить кусок бычачины на одно лишнее рыло“. Памятный день был отмечен в стенах старого дома.

«Легенды дома» – были ли эти слова брошены случайно одним из аксаковских знакомых или же что-то из его истории хранилось в памяти окружающих? Наиболее давний по времени ответ архивов: протасовские земли. Как голицынские по Колпачному или салтыковские по Мострюкову-Мерзляковскому переулку, они, занимая добрый квартал по Сивцеву Вражку, говорили о давних и добрых связях этой семьи служилого дворянства с Москвой. Были давние права на землю, был и добротный дом – каменные двухэтажные палаты петровского, а может, – все зависит от детального обследования реставраторами – и более раннего времени. Только и сегодня могучие стены подвального этажа, после всех перестроек и переделок, включенные в перепланировку жилых комнат XX века, продолжают удивлять и своей мощью, и характерной кладкой тех давних лет. Печать времени, которая из века в век сохранялась в Москве: москвичи не любили просто сносить, предпочитая использовать части старой постройки и, во всяком случае, проверенный поколениями фундамент.

Сивцев Вражек не получил имени Протасовых, как приобрел соседний переулок название Хрущевского – по фамилии жены одного из представителей, Якова Яковлевича, Евдокии Андреевны Хрущевой. Родился Я. Я. Протасов еще в петровские годы, служил в армии, стал генерал-поручиком, а к концу жизни и членом Военной коллегии. Смена императриц не сказалась на его служебных успехах, впрочем, далеких от дворцовых интриг.

Связанный делами с Петербургом, в Москве Яков Яковлевич бывал сравнительно редко, как и его дети и наследники: Петр, дослужившийся до чина обер-провиантмейстера, рано ушедшая из жизни Анна, выданная замуж за графа Василия Ивановича Толстого, и Александр Яковлевич, действительный тайный советник и сенатор. Могила последнего в Донском монастыре, родовой усыпальнице Протасовых, была отмечена пышным стихотворным сочинением:

Сын вечности отсель на небо преселился,

Оставивши жену в разлуке и детей,

Из мрака в свет прешел, с Творцом соединился,

Меж тем как бремени мы ищем в жизни сей.

Правда, бремя, которого искала вдова сенатора, оказалось ни много ни мало графским титулом. В. А. Протасова, урожденная Бахметева, получила его вместе со своим потомством при вступлении на престол Александра I за какие-то не вполне понятные услуги, оказанные новому императору… во время дворцового переворота, или иначе – убийства Павла I.

Не менее услужливым окажется для следующего императора и сын четы Протасовых Николай Александрович, член Государственного совета, с 1835 года ставший обер-прокурором Синода. Николай I не ошибся в выборе. Именно Н. А. Протасов сумел превратить Синод в полное подобие министерства, строго подчиненное императорской власти. И любопытная преемственность – в этой должности Н. А. Протасова сменит недобрый гений последних лет жизни Гоголя А. П. Толстой, Ерема, как вместе с собственной родней его звала вся Москва.

К началу XIX века из детей Я. Я. Протасова осталась в живых одна «девица Настасья», как называли ее в документах той поры. По свидетельству 1806 года, она единовластная хозяйка большого двухэтажного дома общей площадью в 360 квадратных метров и огромного хорошо ухоженного сада. Пожар 1812 года ничего от этого богатства не оставил. Сад сгорел. От дома остался один остов.

«Девица Настасья», достигшая к этому времени семидесяти лет, повторяет то, что делали многие, – продает остатки дома и сад, оставляя себе небольшой участок земли со стороны Калошина переулка, по соседству с домом знаменитого Федора Толстого-«Американца». Да и много ли остается к этому времени от старых обитателей Сивцева Вражка? Громкие имена соседствовавших с Протасовыми Вельяминовых, Дурново сменяют «мещанин И. Я. Меньшов, титулярная советница Токарева, коллежский асессор Коренев».

Исчезает находившееся в межах с Протасовыми родовое гнездо прямых потомков боярыни Морозовой – Соковниных, известного в свое время поэта Павла Соковнина, печатавшегося в «Приятном препровождении времени» и «Иппокрене» вместе с И. И. Дмитриевым, И. А. Крыловым, В. Измайловым и В. Л. Пушкиным. В 1819 году в Москве выходит книга стихов Павла Соковнина, первая и единственная.

В 1819 году отделяет для продажи «на садовой земле каменное обгорелое строение» и Н. Я. Протасова. Новый владелец пожарища Д. И. Телепнев распродает по частям сад. Сначала в сторону Плотникова переулка, который частями покупают у него в 1823 году некий иностранец Кларк и московский купец И. М. Селиверстов. Только и Селиверстов, в свою очередь, перепродает почти половину своей доли «мещанской девице Авдотье Негуновой». Трагедия «Вишневого сада» разыгрывается на 80 лет раньше, чем о ней расскажет А. П. Чехов.

Зато Д. И. Телепнев получает возможность полной отстройки старого дома. Он берет за основу один из образцовых чертежей мастерской О. И. Бове, которые Комиссия строений Москвы предлагала погорельцам, чтобы противостоять случайной и архитектурно неграмотной застройке спешно восстанавливавшегося города. У дома появляется четырехколонный портик, внутри две анфилады парадных комнат в бельэтаже – одна по уличному, другая, более скромная, по дворовому фасаду, несколько комнат с низенькими потолками в антресолях и еще выше – в мезонине.

«Девица Настасья» в своем скромном домике дожила до этих дней. Мимо нее еще будет проезжать Пушкин, направляясь к Толстому-«Американцу». Желание, с которым возвращался поэт в 1826 году, – немедленно вызвать графа на дуэль – Пушкин требовал, чтобы Соболевский на следующий же день после его приезда направился к «Американцу» в качестве секунданта, – быстро остыло. Федора Толстого в Москве не было, а доводы друзей показались достаточно убедительными. К тому же «Американец» представлял слишком необычную личность. Женился самым что ни на есть законным образом на цыганке, ввел ее в дом со всеми правами своего титула – графини, приобрел от нее двух дочерей. Из них Сарра отличалась редкими литературными способностями. Ей современники прочили большое профессиональное будущее, которому помешала ранняя смерть.

И еще граф со смехом принимал все сыпавшиеся на него самые злые эпиграммы. Чего стоил один А. Грибоедов:

…ночной разбойник, дуэлист,

В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,

И крепко на руку нечист.

Слова Репетилова только продолжали написанную Пушкиным еще в 1820 году эпиграмму:

В жизни мрачной и презренной

Был он долго погружен;

Долго все концы вселенной

Осквернял развратом он.

Но исправясь понемногу,

Он исправил свой позор,

И теперь он – слава Богу,

Только что картежный вор.

И после этих строк «Американец» оказался одним из трех гостей, которых зовет к Вяземским Пушкин, чтобы впервые прочесть «Полтаву». У графа поэт будет просить помощи и в своем сватовстве к Н. Гончаровой: Федор был давним и добрым знакомцем гончаровской семьи.

Но и новому составу владельцев протасовских земель вскоре пришлось смениться. В 1827 году не стало «девицы Настасьи», со всеми положенными почестями погребенной в Донском монастыре рядом с отцом и братом. Спустя два года не стало Д. И. Телепнева и его жены. В историю протасовских владений вошло новое имя – семьи Фонвизиных.

В московской топографии Фонвизины, и прежде всего сам комедиограф, – это Печатниковская улица, нынешний Рождественский бульвар. Там родились и провели детство Денис Фонвизин и его младший брат Павел, оттуда ходили на занятия в Московский университет, и комедиограф будет вспоминать, что как раз в те годы его колкие слова стали разлетаться по Москве. Рождественский бульвар – это и дом декабристов Фонвизиных, со временем перешедший к Надежде Филаретовне фон Мекк и оставивший свою заметку в жизни П. И. Чайковского.

На Сивцев Вражек попадают единственные прямые наследники Д. И. Фонвизина – сам он детей не имел – семья его брата Павла, директора Московского университета, сенатора, впрочем, отдавшего немалую дань и литературе. Его стихи, прозаические отрывки, переводы мелькали в достаточно популярных литературных журналах второй половины XVIII века. «Полезное увеселение», «Доброе намерение». Пользовались известностью переведенные П. И. Фонвизиным «Нравоучительные сказки» Мармонтеля и испанская повесть «Сила родства».

Родной, и единственный, внук Павла Ивановича – Иван Сергеевич, подобно отцу, дослужится до чина действительного статского советника и займет должность московского губернатора. В 1859 году И. С. Фонвизин женился, и дом на Сивцевом Вражке был переоформлен на имя его жены Варвары Ивановны, урожденной Погониной.

Губернаторская резиденция требовала перестройки в отношении не только большей представительности, но и большей вместимости, соответствия моде. Дом получает пристройку со стороны заднего фасада. Вместо былого портала появляется «деревянный террас» с широкой лестницей в сад, совершенно изменивший общий вид особняка.

В 1862 году по желанию владелицы строится новый флигель по переулку. Дом, по всей вероятности, стал удобнее для владельцев, но многое потерял в первоначальном архитектурном замысле мастерской Бове. Спустя 10 лет городское дворянское поместье переходит во владение «жены московского купца» О. А. Кириковой – начало «купеческой главы» его истории.

В этом была своя определенная закономерность. От былых дворянских имен в квартале Сивцева Вражка не остается и следа. Вместо них мелькают фамилии Кобелевых, Кочеевых, Хомутовых, которые так же быстро сменяются Голиковыми, Клюковыми, Сиротиниными, Возницыными. Купеческая Москва – ей незнакома былая традиционность дворянских гнезд. Дома покупаются, переделываются для своих целей, иногда обживаются, нередко снова перепродаются, если подвернулся удобный случай, выгодная сделка. Зато никогда так часто и обстоятельно они не ремонтируются, хотя особыми средствами новые владельцы протасовских земель и не отличались. В губернаторской резиденции О. И. Кирикова спешит «исправить починками» стены, полы, рамы, двери, обновить штукатурку. Дом имеет к этому времени тот самый вид, который сохранялся до последнего периода. Но уже спустя несколько лет он оказывается во владении московского купца второй гильдии П. П. Глухова, который перепродает его в 1867 году жене потомственного почетного гражданина П. М. Крестовниковой.

И опять у новых жильцов новые представления о комфорте. Былой «деревянный террас» превращается в остекленный зимний сад, выступ которого смотрится совершенно нелепо в сочетании с былым ампирным порталом. С правой стороны пристраивается каменное крыльцо. А спустя три года П. М. Крестовникова затевает капитальный ремонт дома не потому, что он действительно в этом нуждался, но чтобы проверить его состояние: скрытые под слоями штукатурки деревянные стены доверия не вызывали.

И тем не менее самый дом представляется настолько ценным, что для этих обычных работ приглашается вошедший в моду среди наиболее богатой части московского купечества архитектор А. С. Каминский. Муж старшей сестры П. М. Третьякова, он успел к этому времени построить знакомый всей Москве Третьяковский проезд и здание Биржи на Ильинке (в Китай-городе). Ему же принадлежала и первая переделка для галереи дома Третьяковых в Лаврушинском переулке.

В прошении о разрешении на ремонт дома – а такое требовалось получать у участкового архитектора, несмотря ни на какие права собственности, – Крестовникова говорила о новой штукатурке и перемене нижних венцов и брусьев, если в этом возникнет необходимость. Однако необходимости не возникло. А. С. Каминский в заключении о состоянии дома после самого тщательного технического его осмотра писал, что «признаков ветхости не замечается». Предметом главной его заботы стал зимний сад, который требовал усиленного и регулярного отопления.

Промышленная аристократия, как можно было бы назвать Крестовниковых, захватывает в Москве все больше домов. Основной их район находился для тех же Крестовниковых на Покровском бульваре еще с начала XIX века. Там занимают они былую дворянскую усадьбу. Там же рядом с собственными жилыми особняками строят доходные дома. Из трех родившихся в этом родовом гнезде братьев Валентин и Владимир Константиновичи были мануфактур-советниками. Сергей, ставший вместе с женой владельцем протасовского дома, ограничивался званием потомственного почетного гражданина. Кстати, у новой аристократии появляются в подражание дворянству и собственные фамильные усыпальницы. Для Крестовниковых ею стал Покровский монастырь.

На рубеже нового столетия дом на Сивцевом Вражке переходит к другим мануфактурщикам-миллионерам – Второвым. Первый из их семьи, Александр Федорович, строит за протасовским особняком невзрачный двухэтажный корпус. Сооруженный неким архитектором Сироткиным, он предназначался под небогатые квартиры, сдававшиеся внаем. Впрочем, как оказалось, для той же цели был приобретен и протасовский дом. Сами Второвы жили неподалеку, по Староконюшенному переулку, 23. Насколько широка была их деятельность в промышленности России, можно судить уже по тому, какие должности занимали члены семьи. Сын Александра Федоровича Николай в начале Первой мировой войны состоит директором Товарищества Ново-Костромской мануфактуры Н. Н. Коншина, директором Товарищества «А. Ф. Второв и Сыновья», директором Промышленного Товарищества Варваринских торговых помещений, Товарищества на паях внутренней и вывозной торговой мануфактуры товарами, наконец, директором Товарищества ситцевой мануфактуры Альберта Гюбнера. И тем не менее в многомиллионном капитале не мешал доход и от нескольких, пусть даже не современных по своим удобствам домов. Все строения на бывшей протасовской земле сдаются арендаторам, причем главный дом занимает Сергей Павлович Рябушинский.

Не слишком интересовавшийся деловой стороной принадлежавших ему предприятий, С. П. Рябушинский оказывается одним из первых членов Московского клуба автомобилистов и Российского Общества туристов. Он возглавляет в качестве председателя Попечительный совет так называемого Старообрядческого института и к тому же всерьез занимается изобразительным искусством. Достаточно известный и одаренный скульптор-анималист, С. П. Рябушинский с 1909 года участвовал в выставках передвижников, а с 1912-го стал членом Товарищества передвижных художественных выставок, куда его горячо рекомендовал И. Е. Репин. Дом на Сивцевом Вражке был нужен скульптору из-за своего зимнего сада, который на этот раз превращается в скульптурную мастерскую – очередная метаморфоза протасовского дома. Последняя – возвращение дому облика, который он имел в аксаковские месяцы. Правильно ли это относительно всей долгой истории особняка? И вправе ли потомки отдавать предпочтение одним периодам прошлого, игнорируя по собственному мимолетному вкусу и усмотрению другие?

Между тем вся жизнь С. Т. Аксакова завязана тесным узлом на Арбате. В 1815 году он приезжает в Москву из Петербурга и останавливается на Малой Молчановке, 2. В том же приходе он венчается с дочерью одного из суворовских генералов Ольгой Семеновной Заплатиной, турчанке по матери. Для них навсегда «светло памятным» остается поныне стоящий на новом Арбате храм Симеона Столпника. Ф. Ф. Кокошкин особенно радуется появлению такого завзятого театрала, как С. Т. Аксаков, принимает его у себя в Соловьином доме на Воздвиженке (№ 11), где читает свои публичные лекции А. Ф. Мерзляков.

Аксаков вернется в Москву и поселится в ней окончательно в 1826 году. В начале 1830-х он живет в доме № 12 по Большому Афанасьевскому переулку, где на «Аксаковских субботах» собираются А. Н. Верстовский, М. С. Щепкин, Н. И. Надеждин, Ф. Ф. Кокошкин, М. Н. Загоскин, Н. Ф. Павлов, Д. М. Перевощиков. Именно сюда в 1832 году М. П. Погодин привозит Н. В. Гоголя.

Адрес 1839–1842 годов – дом № 27 по Смоленской-Сенной площади, И. И. Панаев писал: «Аксаковы жили тогда в большом отдельном деревянном доме на Смоленском рынке. Для многочисленного семейства требовалась многочисленная прислуга. Дом был битком набит дворнею. Это была уже не городская жизнь в том смысле, как мы ее понимаем теперь… Дом Аксаковых и снаружи и внутри по устройству и расположению совершенно походил на деревенские барские дома; при нем были: обширный двор, людские, сад и даже баня в саду… Дом Аксаковых с утра до вечера был полон гостями. Хозяева были так просты в обращении со всеми посещавшими их, так бесцеремонны и радушны, что к ним нельзя было не привязаться».

Из переписки самих Аксаковых и их воспоминаний можно составить представление об этой «умной суете», по выражению Сергея Тимофеевича: «Бакунин, Белинский, а также Кольцов обедали у нас в субботу», «Вчера читал у нас Кетчер трагедию Шекспира», «На другой день моего приезда в Москву Гоголь приехал к нам обедать вместе с Щепкиным… с этого, собственно, времени и началась наша тесная дружба. Гоголь бывал у нас почти каждый день», «Вечером у Константина были Самарин, Герцен и Грановский».

Зимой 1851/52 года Аксаковы снимали небольшой флигель в Большом Николо-Песковском переулке (№ 4 – не сохранился). Это время работы писателя над «Записками ружейного охотника». Зима 1856/57 года проходит на Арбате (№ 24), и здесь заканчивается работа над «Семейной хроникой». Это время сближения с Львом Николаевичем Толстым. В письме от 20 декабря 1857 года С. Т. Аксаков сообщает: «С Толстым мы видаемся часто и очень дружески. Я полюбил его от души; кажется, и он нас любит».

К общему хору восторгов присоединяется и историк С. М. Соловьев: «Аксаковы жили очень открыто, хлебосольно, всегда можно было застать у них кого-нибудь, всегда кто-нибудь обедал. Умный старик мне очень понравился, и я стал бывать у них очень часто, ибо у них всегда было очень весело».

Конец жизни Сергея Тимофеевича – дом № 6 по Малому Кисловскому переулку. Здесь за месяц до смерти писателя навещает И. С. Тургенев, тяжело переживавший состояние друга: «Я в Москве заезжал к Сергею Тимофеевичу: он очень мучится и еще более мучит своих, особенно Константина Сергеевича, на которого надивиться довольно нельзя: самоотверженность его превосходит всякое вероятие. Сергей Тимофеевич еще долго промучится… Выздороветь ему вряд ли возможно, – разве весной повезут его в более теплый климат…» До весны дело не дошло. Писателя не стало 30 апреля 1859 года. Аполлону Григорьеву принадлежат прощальные слова: «Сергей Тимофеевич Аксаков кончил свое поприще высокой эпопеей о Степане Багрове, записками об охоте, уженье, детских годах, в которых во всех являлся простым и великим поэтом природы, и умирающей рукой писал гимн освобождения от векового крепостного рабства великого народа, любимого им всеми силами его широкой, святой и простой души».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.