ГЛАВА I. Ведьма – еретик и анархист

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА I.

Ведьма – еретик и анархист

«Sorcier est celui qui par moyens Diaboliques sciemment s’ef-force de paruenir a quel que chose» (Колдун – это тот, кто вошел в контакт с дьяволом ради достижения своих целей). Такими словами известный своей эрудицией юрист Жан Боден, один из самых проницательных и беспристрастных умов своего времени, начинает книгу «De la Demonomanie des Sorciers». [2] Мне представляется, что трудно найти более сжатое, более точное, исчерпывающее и ясное определение ведьмы. Колдовство, особенно в той степени, каким оно открывалось в своих многократных проявлениях во всех частях Южной и Западной Европы с середины XIII и до начала XVIII века, [3] в наше время редко подвергается беспристрастному анализу. Единственным и по-настоящему важным источником информации являются записи того времени; детализированные протоколы судебных расследований; огромная масса памфлетов, которые содержат показания ведьм и воспроизводят свидетельства, произнесенные в суде. Особое значение имеют многотомные труды инквизиторов и демонологов, праведных и достойных богословов, докторов utriusque juris, искушенных законоведов, ученых мужей, мудрых философов, имена которых почитаются во всех европейских университетах знатоками литературы, политики, науки и культуры. Воистину к этим монахам прислушивались короли и папы. Слово их могло разжечь пламя в Европе и поставить императора на колени у их ворот.

Правда, что ведовство стало темой многих книг, но в то же время исследователи большей частью подходили к этой ужасной главе в истории человечества с предубеждением. Их точки зрения, хотя и отличались радикально друг от друга, но тем не менее вели к искажению материала. Для того чтобы добраться до фактов, необходимо отбросить мишуру их алогичных заключений и нежелательных комментариев.

На первый взгляд интерес к колдовству может иметь чисто антикварный характер. К ведовству относятся как к побочной линии истории, некоему суеверию, причем давно мертвому, не имеющему отношения к современным делам. Все это, считают псевдоученые, не более чем поле для собирателей фольклора. Часто мы встречаемся и с романтическим отношением к ведовству. «В канун дня св. Георгия, ночью, темной и бурной, бледная луна с трудом пробиралась через массивные облака. Ведьмы повсюду, они носятся на страшной высоте, направляясь на свой чудовищный шабаш, где будут пританцовывать под пронзительные звуки волынки. В исступленном бреду выкликают они слова, исполненные потаенного смысла: „Har! Har! Har! Altri! Altri!“ На далекую гору Брокен или в глухой Севенн спешат они на оргии, для свершения инфернальных таинств, на танец Ахерона, сладкую и жуткую фантазию тьмы „Vеrs les stupres impurs et les baisers immondes“. [4] Кажется, что ад изверг из своего чрева наисквернейшие отбросы на усыхающую землю; отвратительная ожившая тень восседает на сияющем тьмой троне; удушливый воздух пропитан сквернословием и богохульством; все быстрее кружится мерзкий смерч ведьм; все пронзительнее выкрики; но вот тусклый серый свет забрезжил на востоке; еще минута – и слышен первый крик деревенского шантеклера; быстро, как мысль, исчезает зловещая фантасмагория, все тихо и спокойно в свете восходящего солнца».

Но подобный антикварный или, скажем, романтический подход к проблеме ведьмовства с научной точки зрения, с которой мы хотим исследовать этот предмет, кажется малозначимым и неуместным, хотя он и смог бы доставить немало приятных часов многим читателям, – ведь в произведениях ряда авторов ведьмы подчас изображаются весьма высокохудожественно и драматично, и к тому же так, что читать о них можно с легким сердцем, зная, что подобных вещей не было и быть не могло. [5]

Историки-рационалисты и скептики, столкнувшись с феноменом ведовства, неизменно выбирали легкий путь, хотя и стремились разобраться с необычайно запутанным клубком проблем; они просто отвергали все свидетельства, которые не вписывались в их узкое представление об изучаемом предмете. Если даже при обвинении в любом другом преступлении подобные свидетельства были бы немедля восприняты как решающие, то что из того? Что из того, что самые культурные европейские народы в течение веков имели совершенно определенные представления о ведьмах? Любая ссылка на авторитеты ничего здесь не даст, ведь скептик привык отвергать все авторитеты, кроме своего собственного. Этого просто не может быть, говорит он. Надо исходить из этой аксиомы, и посему все, что невозможно объяснить галлюцинациями, истерией, самовнушением или иными модными на тот день, но малозначащими словами, просто немедля отвергается, а к тем, кто писал на эту тему по-иному, следует относиться, как к детям неразумным, с легкой, подчас благожелательной иронией. И действительно, зачем изучать исторические источники? Это пустая трата времени, ведь заранее известно, что все заявления перед лицом суда совершенно безосновательны и просто смешны; так называемые факты, подтвержденные клятвами бесчисленных свидетелей, повторяющиеся многократно в течение столетий, в разных городах и странах, описания которых практически не меняются в деталях, целиком вымышлены. Как была достигнута подобная всеобщая фальсификация фактов, об этом скептики умалчивают, однако во имя истины и разума мы должны верить им, не задавая излишних вопросов.

Однако если все же в твердой памяти и в здравом уме мы приступим к анализу имеющихся о ведьмах источников, с тем чтобы выяснить обстоятельства ряда схожих процессов, и сравним те из них, что происходили в XV веке во Франции, с английскими процессами XVII века, не окажется ли, что среди носящих явно фантастический характер деталей вполне можно проследить некий устойчивый фундамент, не менявшийся в течение веков, фундамент, неизменно присутствующий во всех подобных судебных разбирательствах? С этим трудно спорить, и здесь мы подходим к самой сути многовековой истории ведовства и ведьмовских культов.

Пусть были чудовищные суеверия; ничем не сдерживаемое воображение; жульничество и ловкость рук; фантазии и подделки; Анри Боге был, вероятно, слегка доверчив, слишком часто объясняя некие тайные практики ссылками на сверхъестественное; брат Йетцер, бернский якобит, был или орудием в руках своего начальства, или просто хитрым обманщиком; Мэтью Хопкинс – очевидный мерзавец, опустошавший карманы эссекских простецов, демонстрируя им их собственные страхи; сын лорда Торфишена – пустой мальчишка, выходки которого, однако, убедили не только его отца и преподобного Джона Вилкинса, но и вызвали удивление и доверие во всем Колдере; Анна Робинсон, горничная миссис Голдинг, и две другие служанки из Балдерроха были манипуляторами высшего класса; и все эти примеры невежества, легковерия, злобы, хитрости и жульничества можно смело помножить на 20, а потом опять на 20, не боясь ошибиться. Однако, принимая во внимание все эти расчеты и возможные объяснения, следует признать, что существует масса твердо установленных фактов, которыми нельзя пренебречь, если только вы не зашоренный рационалист, и которые невозможно объяснить, если только не принимать во внимание возможность существования людей и организаций, добровольно, даже, можно сказать, с большим энтузиазмом, предающихся служению злу для получения эмоций и опыта, которыми Сатана награждает своих слуг.

Скептики категорически отказываются верить в ведовство, но критическое и беспристрастное исследование улик, приводимых во время процессов ведьм, свидетельствует о том, что недоверие наших современников вызвано, скорее, полным невниманием к фактам, так что имеет смысл кратко резюмировать и исправить некоторые наиболее часто встречающиеся неверные представления по нашему предмету. Многие указывают на полную абсурдность феномена ведьм и демонстрируют несоответствия в системе, которая могла бы объяснить их деятельность, но практически всему, что связано с ведьмами, можно легко найти объяснение. Первое, что приходит в голову при упоминании о ведьмах – это некий обобщенный образ старухи на метле, вылетающей из дома через каминную трубу. Своим происхождением этот образ обязан не только гравюрам и книжным иллюстрациям, но и великим художникам, таким, как Кевердо, автор «Le Depart au Sabbat», Давиду Тенирсу, создавшему «Le Depart pour le Sabbat», [6] наконец, полуночным фантазиям Гойи. Известный австралийский художник Норман Линд-си написал картину «На шабаш», где ведьмы были изображены проносящимися по воздуху на гротескных свиньях и жуткого вида козлах. Занимался разработкой этой темы и Шекспир, его «паренье сквозь туман и воздух грязный» определенно опирается на традиционное английское воображение.

Однако пора перейти из воздушных королевств живописи и поэзии на твердую почву реальности. Во всех материалах судебных процессов наберется не так много случаев, когда свидетель утверждал, что он видел ведьму, движущуюся по воздуху на метле или какой-нибудь палке; в общем-то, ясно, что он хотел таким образом усилить эффект от своего рассказа. Иногда сами ведьмы рассказывали об использовании этого необычного вида транспорта для того, чтобы воздействовать на своих слушателей. Боге передает, что Клодина Бобан, юная и очень тщеславная девушка, страдающая мономанией, которая заставляла ее изо всех сил стремиться к тому, чтобы занимать ведущее место на сцене и быть в центре внимания, призналась в том, что присутствовала на шабаше, как оно и было в действительности; но поскольку ей казалось, что прибыть туда пешком или верхом на лошади было бы не слишком оригинально, а ей хотелось, чтобы ее признание имело мелодраматический эффект, она сообщила, что «и она, и ее мать привыкли ездить верхом на метле и, покидая таким образом свой дом через трубу, они летали на шабаш». [7] Джулиан Кокс (1664) рассказывает, что как-то вечером, когда она находилась примерно в миле от своего дома, «она увидела, как к ней верхом на метлах направляются три особы, летевшие приблизительно в полутора ярдах над землей». [8] Ясно, что налицо явное преувеличение, люди, которых она видела, просто подпрыгивали в воздух, восседая на метлах. Видимо, они, проделывая магический ритуал, исполняли какую-то танцевальную фигуру. Рассказывают же об арабских старухах подобного рода, что «во времена Мункия ведьмы ездили обнаженными на палках в проходах между могилами кладбища Шайзар». [9] Нельзя отрицать того, что ведьмы ездили верхом на палках и жердях и в ходе своего ритуала подпрыгивали и раскачивались на них; картина, безусловно, гротескная, но не содержащая в себе ничего невозможного. И эта странная церемония, свидетельства о которой, безотносительно к воздушным полетам, встречаются достаточно часто, была трансформирована в народном сознании в поверье, что колдуны могут путешествовать по воздуху; последние сами использовали это мнение в собственных интересах. К сказанному следует добавить, что, возможно, и в самом деле происходили случаи левитации. Не говоря уже о житиях святых, современные спиритические сеансы предоставляют нам материал об этом необычном феномене, существование которого, без сомнения, можно счесть доказанным.

Что же касается мазей, которыми колдуны и ведьмы натирали свое тело, то нам известна даже формула ее приготовления. Проф. А. Дж. Кларк, исследовавший этот вопрос, [10] пришел к выводу, что сильное растирание подобными жидкими мазями может привести человека в состояние сильного возбуждения и даже исступления. Но задолго до этого демонологи осознали, что мази не обладают теми свойствами, на которые надеялись ведьмы. «Мази и лосьоны совсем бесполезны для ведьм, которые хотят использовать их для путешествий на шабаш», – таково продуманное мнение Боге, [11] который здесь, во всяком случае, сходится даже с наиболее скептичными рационалистами.

Известная колдунья Никнивен приговорена к смерти и сожжена

Превращение ведьм в животных и необыкновенные события, происходящие на оргиях, где их участники меняли свою форму самым необычным образом, стали впоследствии доказательством самоочевидной невозможности всех подобных событий в реальной жизни. Однако мне кажется, что здесь существует вполне убедительное и понятное объяснение. Впервые подобные метаморфозы были описаны и объяснены еще св. Теодором, седьмым архиепископом Кентерберийским (668 – 690) в его «Liber Penitentialis», [12] в 27-й главе, проходящей под рубрикой «De Idolatria et Sacrilegio», «qui in Kalendas Ianuarii in ceruulo et in vitula uadit», где указано: «Если кто-либо на январские календы переоденется оленем или быком; превратится в дикое животное, одевшись в кожи животных из стад, и оденет на себя голову зверя, то пусть за подобное превращение епитимья длится три года, ибо это от дьявола». Упоминаемые здесь ритуальные маски, шкуры животных и костюмы, по сути, не отличаются от тех, которые ведьмы надевали на свои шабаши. Существуют многочисленные доказательства того, что дьявол шабаша – это, как правило, реальный человек из плоти и крови, Великий Мастер той местности, где проводился шабаш. Его помощников ведьмы также называли дьяволами, что временами вело к путанице. В ряде процессов были выявлены даже имена конкретных своим. Так, в эпоху Елизаветы среди подозреваемых числятся «Старый Биртлз, великий дьявол, Роджер Биртлз с женой, Анна Биртлз» [13]. Негодяй Вильям, лорд Сулис из замка Эрмитаж, известный под прозвищем Красный Шлем, был дьяволом целой группы колдунов. Очень редко в качестве дьявола могла выступать женщина. В мае 1569 года регент Шотландии присутствовал в Сент-Эндрюс, «где известная колдунья, прозываемая Никнивен, была приговорена к смерти и сожжена». Никнивен именуется королевой эльфов и Госпожой шабаша; таков, видимо, был «официальный» титул этой колдуньи, настоящего имени которой мы никогда не узнаем. 8 ноября 1576 года Елизавета, она же Бесси Данлоп из Лина во владениях барона Дальри, графство Эршир, была обвинена в колдовстве и призналась в том, что некто, по имени Том Рид, потребовал, чтобы она отвергла христианскую веру и святое крещение и поклонилась ему. Вряд ли можно сомневаться в том, что он выступает в качестве дьявола для участников шабаша; на это указывают многочисленные показания. Похоже, что он играл свою роль с немалым искусством. Обвиняемая дала показания, что часто видела его у церкви в Дальри и встречала его на улицах Эдинбурга, где он прогуливался, высматривал товары, выставленные на продажу, не привлекая к себе особого внимания. На вопрос, почему она не подходила к нему, она ответила, что ей было запрещено первой к нему обращаться. Она была «осуждена и сожжена». [14] В случае с Элисон Пирсон расследование было начато 28 мая 1588 года. Дьяволом выступал ее родственник Вильям Симпсон, и «она была обвинена в использовании магии и колдовстве, при котором произносились заклинания для вызова духов диавольских, являвшихся в обличии и форме мистера Вильяма Симпсона – ее кузена и двоюродного брата, мнившего себя великим ученым и доктором медицины». [15]Convicta et combusta [16]– вот краткая ремарка на полях судебного протокола по этому делу.

Одно из наиболее интересных дел с опознанием дьявола произошло в ходе судебных заседаний в 1590 – 1593 годах, на которых обвинялись доктор Фиан и его подручные. Хорошо известно, что все они тесно общались с Френсисом Стюартом, герцогом Босвелом, и ходили слухи, подчас подтверждаемые фактами, что его имя следует связывать с шабашами, произнесением заклинаний и оргиями ведьм; его также подозревали в черной магии; он, без сомнения, был постоянным клиентом колдунов и отравителей; к тому же стремился завладеть английским троном, так что одной из основных целей ведьмовских шабашей было отнять жизнь у короля Якова. Босвел направлял в нужное ему русло весьма многочисленную организацию колдунов и ведьм. Они, вмешавшись в политику, попали в поле зрения правосудия и были перемолоты жерновами монаршей мести. У короля были все основания опасаться за свою жизнь и корону.

В XIX столетии Альберт Пайк из Чарлстона и его преемник Адриано Лемми на основании многочисленных свидетельств были опознаны, как Великие Мастера обществ, практикующих сатанизм, на шабашах они исполняли обязанности дьявола.

Господь, насколько мы можем судить о Его присутствии и действиях в природе, скрыт от нас завесой вторичных причин; так и когда Божья обезьяна дьявол работает с успехом и приобретает преданных сторонников и горячих поклонников, то ему нет нужды самому являться на шабаши, но тем не менее он, без сомнения, может это делать и совершал многократно. Об этом свидетельствуют Церковь и многочисленные материалы судебных процессов, которые не поддаются объяснению другим образом.

Барнс Бегг указывал, что ведьмы нередко «становятся жертвами беспринципных мошенников, изображающих Сатану», [17] что, однако, не оправдывает их преступлений, так как они составляют одно целое с виновными в поклонении дьяволу и колдовстве, ибо таково было желание их сердец.

Я же думаю, что человек, изображавший на их собрании Сатану, был не столько хитрым мошенником, сколько демонистом, безусловно, верящим в свои темные силы и полностью посвятившим свою жизнь служению злу.

Мы уже говорили, что ведьмы часто использовали шкуры животных и ритуальные маски. Существуют многочисленные свидетельства, что иерофант, проводивший шабаш, когда эта роль исполнялась человеком, имел на себе соответствующие, хотя и более сложные одеяния. Более того, для Британских островов, а ситуация в других странах была схожей, мы имеем даже подробное описание дьявола в том виде, как он являлся ведьмам. В ходе процесса над доктором Фианом Агнес Сэмпсон призналась: «Дьявол был одет в черную рубаху, на голове его черная шляпа… Лицо его ужасно, нос подобен орлиному клюву, огромные горящие глаза; его руки и ноги волосаты, на руках когти, ноги же у него, как у грифона». [18] В памфлете «Новости из Шотландии, с изложением проклятой жизни и смерти доктора Фиана» [19]имеется плохо выполненная гравюра в двух вариантах с изображением Дьявола, проповедующего с кафедры в Норс-Бервике перед целым собранием ведьм и, насколько позволяет судить скудное мастерство рисовальщика, при нескольких маловажных различиях (отсутствует черная рубашка и шляпа), демон на картинке полностью совпадает с описанием, данным Агнес Сэмпсон. Следует, конечно, иметь в виду, что во время шабаша она находилась в состоянии нездоровой экзальтации из-за нескольких чаш крепкого вина, и, кроме того, действо разыгрывалось в полночь, местом его была старая заброшенная церковь, единственным источником света служили несколько свечей, мерцающих мертвенно-бледным пламенем.

Дьявол, как он показан в «Новостях из Шотландии», совершенно так же изображается на титульном листе издания маскарадной пьесы Миддлтона и Роули «The World tost at Tennis». На гравюре изображен эпизод, относящийся к концу маскарада, где дьявол предстает перед нами в традиционном обличии: мрачная фигура, покрытая черными волосами, с огромным носом в виде клюва, чудовищными когтями и раздвоенными копытами грифона, что полностью соответствует тому описанию, что дала Агнес Сэмпсон. Я не сомневаюсь, что рисунок для издания действительно был сделан в театре, поскольку, хотя это дорогое удовольствие и предназначалось для королевского двора или дома богатого вельможи, мы знаем, что пьеса «The World tost at Tennis» шла с известным успехом и в народном театре «By the Prince his Seruants». Одеяние дьявола на шабаше представляло собой роскошный театральный костюм, из тех, которые могут быть в распоряжении богатого лондонского театра, хотя, видимо, подобные ассоциации не могли возникнуть у провинциалов или людей победнее.

Довольно часто скептики указывали на многочисленные случаи, отраженные в судебных протоколах, болезни или смерти жертв ведьмовского проклятия и недоверчиво вопрошали, возможно ли, чтобы какие-то заклинания имели подобные последствия. Честно заявляю, что с моей точки зрения подобные проклятия могут иметь последствия самые серьезные; анафема, в которую ведьмы вкладывали всю силу своей ненависти, может привести к несчастью и непоправимым бедам. Впрочем, поскольку не все серьезно отнесутся к этим словам, отвечу оппонентам иным образом. Все наблюдатели согласны в том, что если кто-либо причинял ущерб ведьме, то она не ограничивалась символическим заклинанием или протыканием булавками фигурки, слепленной из воска. Эти действия, реально исполняемые, дополнялись строго определенной дозой яда, которая и приносила желательный результат, то есть болезнь или смерть жертвы. Показания пострадавших от действий ведьм, то, как они постепенно чахли и нередко умирали, свидетельствуют, что яды и в самом деле постоянно использовались колдуньями. Профессор Кларк утверждает, что «сообщество ведьм имело обширные представления об искусстве отравления»[20] и особенно часто они использовали аконит, белладонну и болиголов.

Можно установить с документальной точностью немало таких фактов, причем опираться мы будем не на показания ведьм, которые нередко интерпретируют, как сделанные в припадке истерии или под влиянием галлюцинаций, а на вполне материальные свидетельства.

Для того чтобы продемонстрировать это, я сделал выборку фактов, относящихся ко времени от середины XIII до начала XVIII века. В этот период культ дьявола, подобно заразной болезни, распространился по всей Европе. Не следует, однако, думать, что только в Средние века колдуны и ведьмы подвергались преследованиям со стороны властей. На этих веках мы сконцентрируемся по той причине, что именно тогда ведовство достигло невиданного размаха и стало серьезно угрожать государствам и в какой-то мере спасению человечества. Уже римские императоры выпускали эдикты, в которых полностью запрещалась черная магия, конфискациям подвергались ложные книги (fatidici libri), некроманты же подвергались смертной казни. В 721 г. от основания Рима в триумвират Октавия, Антония и Лепида все астрологи и заклинатели подверглись изгнанию. [21] Меценат призывал Августа отправить волхвов на казнь, отмечая при этом, что люди, посвятившие свою жизнь магии, очевидно, презирают богов. [22] Однажды в Риме была найдена библиотека из двух тысяч томов, содержащих заклинания, на греческом и латыни; все они были всенародно преданы огню. [23] В правление Тиберия декретом сената все специалисты в оккультных искусствах подверглись изгнанию; Люций Питуан, печально известный маг, был сброшен с Тарпейской скалы, а другой волхв по имени Публий Марций был казнен more prisco за Эcквилинскими вратами. [24]

При Клавдии сенат вновь утвердил акт об изгнании: «De mathematicis Italia pellendis factum Senatus consultum atrox et irritum», – рассказывает Тацит [25]. В несколько месяцев своего пребывания у власти император Вителлий расправлялся со всей возможной суровостью с предсказателями и пророками, многие из которых после обвинения были немедленно казнены, причем не соблюдались даже минимальные юридические формальности того времени [26]. Его наследник, Веспасиан также запрещал гадателям с помощью магических кристаллов или волхвам пребывать в Италии, проводя в жизнь уже действующие на тот момент законы. [27] Этот список можно продолжить. Из существования всех этих строгих предписаний вытекает, что хотя во времена Цезарей с уважением относились к различным предзнаменованиям, регулярно консультировались с оракулами, уважали авгуров, благоговели перед предсказателям на внутренностях животных, люди вполне осознавали всю пагубность влияния сил тьмы и опасность магии, и те, кто занимался ею, подлежали репрессиям со стороны закона.

М. де Каузон весьма критично отзывался о тех авторах, которые прослеживают историю ведьмовства не далее Средних веков: «C’est une mauvaise plaisanterie, – пишет он, – ou une contraverite flagrante, d’affirmer que la sorcellarie naquit au Moyen-Age, et d’attribuer son existence a l’influence ou aux croy-ances de l’Eglise» (Полной глупостью было бы считать, что ведовство возникло лишь в Средних веках, и связывать его появление с влиянием или верованиями католической церкви). [28]

Не менее ошибочным является заблуждение, разделяемое многими историками, которые недостаточно сведущи в дошедшей до нас документации, что всеевропейский крестовый поход против ведьм, суровые и повсеместные мероприятия по их розыску, за которыми следовал неизбежный смертный приговор и сожжение на костре, произошли после издания буллы «Summis desiderantes affectibus» 5 декабря 1484 года Папой Иннокентием VIII. Во всяком случае, предполагается, что Папа инициировал Компанию против ведьм этим документом и разжег тлеющие и дымящиеся огоньки неприязни в пламенеющий костер ненависти. В наиболее, не побоимся сказать, абсурдной форме это предположение высказывалось Маккеем: [29] «В это время во главе Церкви стоял понтифик, который очень тщательно подошел к проблеме ведовства и который, желая с корнем уничтожить это предполагаемое им преступление, сделал больше для его распространения, чем любой другой человек в истории. Джон Креститель Кибо был избран Папой в 1485 году [30] под именем Иннокентия VIII. Будучи серьезно озабочен большим числом ведьм, он выпустил против них манифест, имевший серьезные последствия. В своей знаменитой булле 1488 года он призывает все нации Европы спасти Церковь Христову на земле, «угрожаемую искусством Сатаны»; на мой взгляд, последнее определение – всего лишь отражение реально сложившейся ситуации. Леки считает, что булла Иннокентия «дала колоссальной силы толчок к будущим казням». [31] Доктор Дэвидсон в своем кратком, но клеветническом, по сути, жизнеописании этого Папы особое место отводит его «предубежденной ненависти к магам, волшебникам и ведьмам». [32] Бесполезно дальше цитировать эти поверхностные и лживые книги; укажем лишь, что булла Иннокентия VIII была не более чем одним из многих документов, направленных на борьбу c распространением этого чудовищного и, можно сказать, вселенского зла. [33]

Папа Иннокентий VIII

Первая папская булла, направленная против черной магии и тех, кто ею занимался, была выпущена Александром IV 13 декабря 1258 года, и адресовалась она инквизиторам-францисканцам. Здесь стоит сказать о том, что в те ранние времена подразумевалось под терминами «инквизитор» и «инквизиция», которые часто совершенно неверно понимаются в нашу эпоху. Легкость, с какой авторы, приписывающие начало движения ведьм Средним векам, приходят к своим неправильным умозаключениям, может быть объяснена тем, что колдовство в Средние века практически не пыталось замаскировать себя и его разоблачители могли наблюдать за ним в полной мере и в наиболее отвратительных проявлениях, как оно действовало в реальности. В более поздние эпохи значительные силы прилагались к сокрытию им своей чудовищной сути.

Под термином инквизиция (inquirere – исследовать), как правило, подразумевается специально созданный церковный институт для борьбы и уничтожения ересей; инквизиторы же, соответственно, – чиновники этого органа, вернее сказать, судьи, назначенные с тем, чтобы расследовать обвинения в ереси и допрашивать людей, в ней обвиняемых. В первые двенадцать веков своего существования Церковь предпочитала воздействовать на еретиков методами аргументации и убеждения; упорствующие еретики лишались, разумеется, причастия, что во времена всеобщей веры ставило их в крайне затруднительное положение. св. Августин, [34] св. Иоанн Златоуст, [35] св. Исидор Севильский [36] в VII веке и многие другие доктора и отцы Церкви считали, что Церковь никогда не должна проливать кровь; с другой стороны, императоры, наследовавшие Константину, справедливо полагали, что они обязаны заботиться о материальном благополучии Церкви на земле и что ереси неразрывно связаны с покушением на социальный порядок и носят всегда анархический и политический характер. Это признавал даже гонитель христиан император Диоклетиан, хотя еретики постоянно пытались скрыть и занизить значение этого факта. Так, в 287 году, менее чем через два года после вступления на престол, он отправил на костер лидеров движения манихеев; большинство их сторонников было обезглавлено, те, чья вина была сочтена меньшей, были навечно отправлены на принудительные работы в государственных шахтах. В 296 году он вновь приказывает провести против них репрессии (stirpitus amputari) как против участников корыстной и мерзкой секты. Поэтому христианские цезари, убежденные в том, что защита православия является их священным долгом, издавали эдикты против еретиков, предателей веры и врагов общества. [37] Но Церковь протестовала против репрессий и, когда Присциллиан, епископ Авилы, признанный виновным в ереси и колдовстве, [38] был приговорен к смерти императором Максимом в Трире в 384 году, св. Мартин Турский обратился к императору с такими словами, что тот дал торжественное обещание оставить в живых впавшего в ересь епископа. Клятва императора была, однако, нарушена, и гнев св. Мартина был так силен, что в течение долгого времени он отказывался разделять причастие с теми, кто нес в какой-то степени ответственность за эту казнь, которую св. Амвросий заклеймил как гнусное преступление. [39] Еще более суровую позицию занял папа Сириций, которому император Максим должен был принести покаяние. Епископ Феликс Трирский был даже отлучен от церкви за свое участие в этом процессе.

Время от времени еретики подвергались смертной казни в соответствии с нормами уголовного права, как это произошло в 556 году, когда в Равенне была казнена группа манихеев. Папа Пелагий I, занявший престол в Риме как раз в этом году, ограничился тем, что сослал Павлина Фоссомбронского в монастырь, когда этот беспокойный епископ открыто призвал к расколу и неподчинению. Св. Цезарий Арльский, умерший в 547 году, говоря [40] о наказании для тех, кто явно и открыто придерживается языческих заблуждений, рекомендует на первый раз ограничиться увещеванием и порицанием, с тем чтобы помочь таковым людям освободиться от своих ошибок; если же они не откажутся от заблуждений, то следует назначить им телесное наказание; наконец, в особых случаях предусматривается целый дисциплинарный курс, куда, в частности, входит обрезание волос до степени, почитавшейся неприличной, и заключение под домашний арест. Таким образом, меры, принимавшиеся при рецидивах язычества, носили частный характер; нет никаких свидетельств, что в таких случаях обращались к церковным авторитетам или тем более проводили широкомасштабные карательные акции.

Во времена Карла Великого престарелый Элипанд, архиепископ Толедский, впал в адопционизм, ответвление несторианской ереси, содержащей существенные искажения церковных догматов, и перетянул на свою сторону умелого диалектика Феликса Урхельского. Франкский прелат Феликс был вызван в О-ле-Шапель. Его заблуждения были прокляты синодом, и Феликс отрекся от них, но опять впал в ересь и вернулся к своим старым ошибкам. Он вновь был проклят и вновь отказался от исповедуемой им ереси. Но изворотливость его, видимо, была беспредельной. Во всяком случае, Агобард Лионский нашел среди бумаг Феликса, разбираемых после его смерти, свиток, в котором указывалось, что, независимо от того, какие бумаги будут подписаны последним, он до конца будет придерживаться исповедуемой им ереси. Тем не менее за исключением краткосрочного ареста в Риме Феликс не подвергался никаким преследованиям, Элипанд же так и умер в своих заблуждениях от старости. Можно предположить, что укреплению православия в значительной степени послужили церковные авторы, боровшиеся с упомянутой ересью, среди которых Беат, аббат Либанский, Этерий, епископ Осмы, св. Бенедикт Аньянский и знаменитый Алкуин. [41]

Около сорока лет спустя, в середине IX века Готшалк, монах из Фульды, вызвал немалый скандал, упорно и бесстыдно утверждая при всяком удобном случае, что Христос пострадал не за все человечество. Здесь он предвосхитил некоторые воззрения, присущие ереси кальвинизма. Он был предан анафеме на синодах в Майнце в 848 году и Кьерси-сюр-Озе в 849, приговорен к наказанию плетьми и тюремному заключению, наказанию, обычному для нарушителей монастырских правил. Данный случай был по всем канонам вопиющим, и поэтому Гинкмар, архиепископ Реймский, прелат, известный своей суровостью, настоял на заключении для преступника. Но ведь пагубные доктрины Готшалка привели к серьезным волнениям; и его возбуждающие речи вызвали беспорядки, нежелательные разговоры, смущение не только паствы, но и монастырской братии. Постановление же синода в Кьерси-сюр-Озе было таково: «Frater Goteschale…quia et ecclesiastica et ciuilia negotia contra propositum et nomen monachi conturbare iura ecclesiastica praesumpsisti, durissimis uerberibus te cagistari et secundum eccle-siasticas regulas ergastulo retrudi, auctoritate episcopali decernimus» (Брат Готшалк, поскольку ты осмелился, презрев твое предназначение монаха и клятвы и обеты, данные тобой при постриге, вовлечься в дела мирские и лукавые мудрствования, то епископской властью ты приговариваешься к суровому бичеванию и волей Церкви к тюремному заключению).

Из всех вышеперечисленных примеров видно, что на протяжении веков, наполненных насилием и грабежами, войнами и мятежами без конца и края именно Церковь, в то время как варварство и насилие были повседневным и повсеместным явлением, весьма осмотрительно и отнюдь не жестко обращалась с мятежниками и еретиками, которых могла при желании легко отправить на плаху; никто и не подумал бы протестовать против таких мер, за исключением понтификов, докторов и святых этой Церкви. Напротив, все слои общества, скорее, приветствовали бы подобные казни как в высшей степени справедливые. Привлечением же к суду за анархию и безверие занимались гражданские власти, которые, собственно, и отправляли еретиков на смерть.

После 1000 года, однако, яд манихейства обрел новую твердыню на Западе, где представители этого течения не появлялись с начала VI века. Между 1030 и 1040 годами обширное манихейское сообщество было раскрыто в замке Монтефорте, у Асти, в Пьемонте. Некоторые из членов группы были арестованы епископом Асти и представителями местного нобилитета. После их отказа отречься от манихейства они были сожжены гражданскими властями. Другие по приказу архиепископа Миланского Ариберто были доставлены в его город, где он надеялся обратить их в истинную веру. Но в ответ на его доверие манихеи попытались обрести в городе новых прозелитов своего движения; в конце концов лидер пополанов из знати Ланцано был вынужден вмешаться в происходящее и настоять, чтобы городские магистраты без промедления взяли дело в свои руки и предали еретиков смертной казни. В течение двух последующих столетий манихеи вели свою проповедь потаенно, распространяя зло, пока не заразили им к 1200 году всю Италию и Южную Европу, откуда эта чума перекинулась на Германию, где учение приобрело многих сторонников, весьма организованных. Ересь появилась и в Англии, уже в 1159 году здесь тайно осели тридцать манихеев. Их группа была раскрыта в 1166 году и передана представителям гражданского правосудия епископами из совета Оксфорда. В ярости король Генрих II постановил приговорить их всех к бичеванию, всем им выжгли на лбу клеймо и оставили на волю судьбы зимой, строго запретив оказывать какую-либо поддержку этим опасным преступникам. Все они скоро погибли от холода. В дальнейшем манихейство распалось на множество сект и систем, из которых наиболее известны катары, альдонисты и сперонисты, ломбардские конкорренсы, багноленсы, альбигойцы, павликиане, патарены, богомилы, вальденсы, тартарены, бегарды, Лионские бедняки.

Следует иметь в виду, что эти организации еретиков, обладающие весьма разветвленной системой, не только представляли собой группы людей, объединенных ошибочными религиозными и интеллектуальными воззрениями и пагубно действовавшими на всех, кто подпадал под их влияние, но также открыто выступали против закона и порядка, были отъявленными анархистами, готовыми на все для достижения своих целей. Террор и убийства использовались ими наиболее часто. В 1199 году патарены, бывшие сторонниками Эрманно Пармского и Готтарда Массийского, двух зачинщиков мятежа, совершили убийство св. Петра Паренцо, правителя Орвьето. 6 апреля 1252 года, возвращаясь из Комо в Милан, в глухом лесу, св. Петр Веронский был сражен ударом топора, который нанес манихей Карино, нанятый для этого преступления. [42] Таким образом они пытались запугать целые районы и сплотить свои ряды совместно пролитой кровью. Система манихеев может быть расценена как попытка атаковать одновременно Церковь и государство, разрушить общество, обратить цивилизацию в хаос. Как только Папы осознали исходящую от еретиков опасность, они призвали епископов оказать им достойное сопротивление. На Турском соборе в 1163 году Александр III призвал епископов Гаскони принять активные меры для предотвращения мятежей, однако Латеранский собор 1179 года показал, что нарушителям общественного порядка удалось добиться такого успеха в Лангедоке, что пришлось обращаться уже к гражданским властям для восстановления порядка.

В 1184 году Папа Люций III издал в Вероне буллу «Ad Abolendam», в которой упоминаются по имени группы еретиков – катары, патарены, хумилиаты, Лионские бедняки, пасагены, иосифиане, альдонисты. Ситуация все более усложнялась. Начались розыскные мероприятия в отношении еретиков и соответствующие карательные акции против них, которые, как правило, не включали смертную казнь. Иннокентий III, не добавив ничего принципиально нового к уже проводившимся в жизнь документам, расширил и уточнил их значение. В своих Декреталиях он говорит об обвинениях еретиков, отлучении их от Церкви и расследовании (инквизиции) их деятельности. Без сомнения, все эти мероприятия можно счесть оправданными, учитывая деятельность секретных обществ, стремящихся к разрушению существующего порядка и развернувших активную пропаганду во многих странах Европы. Члены этих обществ называли друг друга «брат» или «сестра», имели систему знаков и слов, с помощью которых они могли узнать друг друга, не выдав чужим свою тайну [43]. Иван Нарбоннский, который был обращен из этой ереси, в письме Гиральду, архиепископу Бордо, сообщает (об этом писал впоследствии Матвей Парижский), что в какой бы город он ни прибывал, везде по знакам он мог обнаружить своих сторонников. [44]

Итак, епископы, имеющие собственные диоцезы, не могли справиться собственными силами с задачей выслеживания еретиков, и Святейший престол послал своих легатов, наделенных специальными полномочиями, для расследования подобных дел. В 1177 году легат Александра III Петр, кардинал Сан-Хрисогонский, отправился по просьбе графа Раймунда V в Тулузскую епархию, для того, чтобы выявить появившихся там во множестве катаров. [45] В 1181 году Анри, аббат Клервосский, бывший в его свите, став кардиналом Альбано и будучи легатом того же Папы, привел к покаянию многих еретиков. Полномочия его были столь велики, что он смог сместить с должности архиепископов Лиона и Нарбонна. В 1203 году Петр из Кастельно и Рауль действовали в Тулузе по поручению Иннокентия III, видимо, имея неограниченные полномочия. В следующем году к ним присоединился Арно Амори, аббат Сите, и вместе они образовали трибунал из трех человек для преследования еретиков в провинциях Э, Арль, Нарбонн и примыкающих епархиях. На момент смерти Иннокентия III (1216) существовала целая организация для расследования деятельности еретиков. Активно работали епископские трибуналы, часто возглавляемые асессором (позже асессор стал называться инквизитором), который наблюдал за ходом дела. Деятельность трибуналов контролировал папский легат, которому был подотчетен асессор. Легатом, как правило, был прелат, имевший в своем ведении множество дел, требующих немедленного разрешения, например, Арно Амори отсутствовал в течение долгого времени в связи с участием в Генеральном соборе в Клюни. Все полномочия постепенно переходили к асессору, который постепенно превратился в инквизитора, специального, но вместе с тем постоянно действующего судью, назначаемого Папой, с целью проведения его именем расследования преступлений, направленных против веры. Как раз в это время возникли два новых ордена, доминиканцев и францисканцев, члены которых прошли отличную богословскую подготовку и в силу уже самих клятв, данных ими при вступлении в орден, казались наиболее подходящими для успешной инквизиционной деятельности, будучи полностью свободными от мирских желаний. Было естественным назначить новых чиновников именно из их рядов, особенно из ордена доминиканцев, в котором наиболее активно разрабатывались теологические вопросы.

Вполне понятно, почему Святейший престол предпочел доверить столь важное дело как преследование еретиков специально созданному трибуналу, а не оставил его в руках местных епископов. Не говоря уже о том, что эта работа могла полностью поглотить все время епископов, прелаты в епархиях поставлялись, как правило, монархами, и по поводу преследования еретиков могло возникнуть множество всяких конфликтов и недоразумений, которые могли бы привести к осложнению как внутри, так и внешнеполитической ситуации. Совет, в который входили духовные деятели, ответственные лишь перед Папой, мог действовать намного свободней и справедливей, его члены не боялись монаршего гнева и не зависели от его милостей. Например, распутный Филипп I Французский за время своего долгого и неправедного правления (1060 – 1108) навлек на себя своими действиями церковное порицание, изгнав епископа Бюво из его епархии и отменив ряд решений епископских судов. [46] В письме [47] Вильгельму, графу Пуатье Папа Григорий VII сообщает, что если король не перестанет преследовать епископов и подвергать сомнению их право производить суд, то он будет отлучен от церкви. В другом письме, адресуемом французским епископам, тот же папа, жалуясь на неуважение, демонстрируемое королем по отношению к церковным трибуналам, восклицает: «Ваш король, которого вернее было бы назвать жестоким тираном от Сатаны, – вот глава и причина всех этих зол. Ибо все свои дни он провел в обдумывании и совершении преступлений, всегда следовал путями зла». [48] Конечно, конфликты епископов, чьи епархии располагаются на территории королевства, с монархом и правителем этих земель, – ситуация вполне обычная. Создание независимых от епископов судов предотвратило часть этих конфликтов.

Слова «инквизитор» и «инквизиция» стали принимать привычный для нас смысл в первой половине XIII века. Так, в 1235 году Григорий IX пишет архиепископу Сана: «Знай же, что мы обязали провинциала ордена проповедников в этом самом королевстве, чтобы он назначил известное количество братьев, наиболее пригодных для столь тяжелых трудов, дабы в качестве инквизиторов они приложили все необходимые усилия для борьбы со злочинцами в королевстве, и мы также обязуем тебя, дорогой брат, чтобы ты проявил должное усердие и ревность в учреждении инквизиции, назначая туда наиболее подходящих людей; итак, выступи на сие дело, препоясав чресла свои, и сражайся ради Господа нашего Христа». [49] В 1246 году Иннокентий IV направил руководству францисканцев послание, в котором разрешалось свободно покидать монастыри «тем братьям, что посылаются в мир проповедовать тайну Креста Господня, или тем, кто выискивает и борется с чумной заразой ереси». [50]

Все ереси и секретные общества еретиков, которые наводнили Европу в Средние века, были гностическими или, можно даже сказать, манихейскими по происхождению. Гностики появились практически одновременно с христианством и претендовали на то, чтобы образовать Школу Школ, объясняющую учение Христово, смешивая его с доктринами, выдуманными язычниками, и претендуя таким образом на владение Высшим Тайным знанием. Первым его исповедником был, без сомнения, Симон-маг. «Две проблемы, заимствованные у древних философов, – говорит Мансель, – привносились гностиками на почву христианского исповедания: проблема абсолютного существования и проблема происхождения зла». [51] Гностики отрицали существование свободной воли и соответственно объясняли наличие зла не грехопадением человека, а результатом деятельности самого Создателя. Рассуждая на эту тему, большинство гностиков сходилось в том, что Демиург, создавший ведомый нам мир, есть Властелин царства тьмы, враг высшего и невыразимого Бога. Эту доктрину исповедовали гностические секты Персии, находившиеся под глубоким воздействием зороастризма, в котором подразумевается наличие двух независимо произошедших и ведущих борьбу сил добра и зла. Они близки друг к другу по силе и полноправны в своих владениях, вместе с тем между ними идет постоянная война. Этой доктрины особенно придерживались сирийские гностики, офиты, наассены, ператы, сетиане, у которых основным символом был Змей. Поскольку Демиург почитался олицетворенным злом, искусителем, то Змей выступал воплощением добра. В некоторых вероучениях он идентифицировался с Логосом. Каиниты довели офитское учение до полного логического завершения. Поскольку Создатель, Бог Ветхого Завета – искуситель, то соответственно все, что он предписывает в Писании, является злом и наоборот, все, запрещаемое им, есть добро. Каин, Корей и прочие восставшие против Бога объявлялись героями, достойными подражания. Единственным праведным апостолом был Иуда Искариот. В Средние века этот культ был весьма распространен среди люцифериан; церемонии каинитов проходили во время ведьмовских шабашей. [52]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.