LXXIV. Общественное и политическое значение религии у балтийских славян. — Образование теократии. — Жрецы. — Религиозное развитие ран и святыня Арконская

LXXIV. Общественное и политическое значение религии у балтийских славян. — Образование теократии. — Жрецы. — Религиозное развитие ран и святыня Арконская

Таким образом, балтийские славяне, осужденные обстоятельствами свершить свою историческую жизнь в язычестве, показали себя в своем кругу развития верными коренному свойству славянского племени: и у них вера составляла средоточие всей мысли, всех стремлений. Но сколь плодотворна была для других славянских народов, приобщившихся к христианству, эта глубокая преданность вере, столь пагубное действие имела она на языческое племя балтийских славян.

Народ выражает наибольшую преданность свою вере тем, что себя всего, всю жизнь свою ей подчиняет; но когда вера — внешняя, то и это подчинение является внешним: низведенное на землю, человекообразное божество признается за высшую мирскую власть, вера становится верховным гражданским учреждением. Действительная власть достается тогда жрецам, как вестникам и толкователям воли богов, и их ближайшим служителям; образуется правление теократическое, самое неподвижное и мертвое, самое враждебное живому пониманию божества, живой мысли, живому развитию; так образовалось оно у всех тех языческих народов, которые наиболее преданы были религиозному созерцанию, так оно явилось и у балтийских славян.

Другие славянские племена, как сказано, не имели особых жрецов. Конечно, там существовали волхвы и кудесники, люди, умевшие по гаданиям излагать волю богов, но они не пользовались, сколько видно, ни исключительным правом богослужения, ни общественной властью. У балтийских славян, напротив, являются жрецы с резко определенным значением и с великой властью в обществе[92]. Даже у вагров, стихийное поклонение, воздававшееся Перуну в Старогардском лесу, отличалось тем от стихийного поклонения прочих славян, что его совершал жрец, и этот жрец стоял во главе гражданского общества, как бы наряду с князем вагрского племени. Составляли ли жрецы у балтийских славян совершенно замкнутую касту, назначали ли они сами себе преемников, или достоинство их было доступно всякому по народному выбору, неизвестно, но то достоверно, — и это самое важное, существенное обстоятельство, — что жрецы здесь имели значение особого, строго отделенного от народа, сословия. Мы указали уже на соответствие этого явления с другим, также отличающим быт балтийских славян от коренного славянского быта, с развитием аристократии. У балтийских славян жрецы владели исключительным правом приносить богам жертвы и исполнять другие обряды языческого богослужения; они совершали в святилищах всенародные моления и те гадания, которыми узнавалась воля богов и которые руководствовали народными предприятиями[93]; они могли назначить общественные празднества для служения богам[94]; они пророчествовали и говорили народу от имени богов, объясняли ему их значение и природу; они, хранители храмов и святынь, одни могли вступать во внутреннее святилище кумира и садиться внутри храмовой ограды, одни прикасались к некоторым предметам особенного благоговения; они пользовались особенным почетом[95] и богатством, распоряжались и доходами с поместий, принадлежавших храмам, и обильными приношениями жертвователей[96], наконец, они отличались от народа и внешними знаками, например, белой одеждой, как в Волегоще, бородой и длинными волосами, как на Ране, где народ ходил бритым и коротко остриженным.

В богослужебном сословии существовала у балтийских славян иерархия: были храмовые прислужники, быть может, ученики, готовившиеся к жречеству, были жрецы высшие и низшие: так, Саксон Грамматик говорит, что в Арконе находился верховный жрец Святовита, и что ему были подчинены, в разных местах, другие храмы этого бога и жрецы, к ним приставленные; так и житие Оттона отличает в Щетине одного верховного жреца от других, низших, и, кажется, что верховный жрец был тот, который смотрел за кутиной главного кумира Триглава и за конем его[97]. Число жрецов было, по-видимому, соразмерно с числом храмов и особых кумиров. Житие Оттона говорит о четырех кутинах или священных зданиях в Щетине и о четырех жрецах, при них находившихся; напротив, в Арконе, где был всего один храм и один идол Святовита мы видим и одного только жреца, но жреца, власть которого превышала все то, до чего доходила теократия в других странах; подобным образом один был жрец при старогардской роще, посвященной тоже исключительно одному богу, но зато в Радигоще, где в одном храме соединено было несколько божеств, находилось несколько жрецов. Не ведет ли все это к заключению, что балтийские славяне для каждого божества, которому поклонялись в известном месте, назначали особого жреца?

Между всеми племенами Поморья, ранское племя по преимуществу предалось религиозной жизни: у ран, как выражается Гельмольд, наиболее сильно разгорелось пламя идолопоклонства, здесь-то, более чем у всех других балтийских славян, развилась общественная власть религии, развилась теократия. Для общественного поклонения ране отвели величественное место, Аркону, о которой не раз уже приходилось говорить. Вот как описывает ее положение очевидец, Саксон Грамматик. На северной оконечности Раны, на небольшом полуострове Витове, который с Раной связывается узеньким перешейком, стояла, вдавшись в море, высокая гора (сажен в 30 вышиною); с севера, востока и юга она заканчивалась обрывами, отвесными, как стены; до верха их, говорит Саксон, не долетела бы стрела, пущенная из метательного орудия, обрывы омывались морем. С западной стороны гора защищена была крепким валом. На этой-то горе стоял священный город: по своему положению неудобная ни для торговли (мы упоминали, что, по-видимому, особая торговая слобода возникла неподалеку, вне укреплений), ни для центра гражданской власти (которая, впрочем, была у ран весьма слаба), Аркона принадлежала богослужению. Она или стояла совершенно пустая, даже без всякой стражи, защищаемая только запором ворот и хранимая, по народному верованию, Святовитом, или же вдруг наполнялась, на время, огромным стечением народа, почти всем населением острова Раны и поклонниками со всего славянского Поморья. На площади, занимавшей середину города, находилась святыня, которая связывала балтийских славян в один народ, храм Святовита. Значение самого бога нам известно. Храм этот был деревянный, но, по словам Саксона, весьма изящно построенный. Он окружен был забором, который привлекал взгляд тщательно отделанными резными изображениями различных предметов, но раскрашенными грубо и неискусно. В заборе были одни только ворота. Само капище состояло из двух частей: снаружи ограждали его стены и покрывала красная кровля; внутренняя часть отделялась лишь четырьмя столбами и, вместо стен, прикрыта была завесами из богатых пурпурных ковров, еще блестящих, но столь ветхих, что нельзя было до них дотронуться: при малейшем прикосновении гнилая ткань разрушалась. С наружными стенами храма это внутреннее святилище, в котором и стоял истукан Святовита, соединялось только кровлей и несколькими поперечными балками. Кроме принадлежностей бога (седла, узды, меча и других, которых Саксон не перечисляет) арконский храм украшен был рогами разных животных, необыкновенными, говорит этот писатель, и удивительными не только по своей природе, но и по отделке.

Чрезвычайное благоговение питали славяне к этому храму; не легко решались они клясться им, и даже во время военной тревоги, даже когда неприятель осаждал Аркону, с великим тщанием берегли священную ограду от всякого осквернения. По свидетельству Саксона, даже властители соседних народов чествовали Святовита дарами; "между прочими, говорит он, Датский король Свен (христианин, в середине ХII в.), чтобы задобрить его (лучше сказать, чтобы задобрить ранского жреца и народ ранский), почтил его кубком превосходного изделия".

Данный текст является ознакомительным фрагментом.