Глава 9 Плоды Версаля

Глава 9

Плоды Версаля

Лишь немец, переживший эти критические годы, может понять, сколь тяжелы были для нас оковы статей Версальского мирного договора. Этот договор ознаменовал собой конец войны, разразившейся после сорока лет мира, – войны, за которую германский народ не чувствовал себя ответственным. Это было одной из причин, по которой каждый немец ненавидел договор, ибо одним из основных пунктов его было требование того, чтобы Германия признала свою вину за развязывание войны. Но были также и другие условия, которые, установленные силой, не могли быть понятны немцами. Так, например, некоторые из самых древних германских территорий были конфискованы; германские области к западу от Рейна были навсегда демилитаризованы и должны были быть на долгие годы оккупированы иностранными армиями; город Данциг стал отдельным политическим образованием; Германия была лишена всех своих колоний. Передача в пользу Польши части германских территорий, особенно той ее части, которая получила название «польский коридор», заставила даже французского маршала Фоша произнести слова: «Этим были посеяны семена будущей войны».

Более того, самый важный угольный и железорудный район Германии, Саар, был лишен германского суверенитета на срок в пятнадцать лет, а возможно, что и навсегда. Союз Австрии и Германии – Anschluss, желанный народам обеих стран и предусмотренный в конституциях как Германии, так и Австрии, – был запрещен. Жесткие ограничения были установлены в отношении германских вооруженных или оборонительных сил с целью постоянно держать Германию в зависимом состоянии. Германия была окружена системой иностранных военных союзов и сил, созданных для содержания страны под постоянным военным давлением.

Наконец, Германия была лишена практически всего морского торгового флота и обложена репарациями в виде материалов и валюты свыше всех разумных пределов.

В свете еще большей трагедии, которая произошла с тех времен, в наши дни трудно представить себе те проблемы, перед которыми стояла страна после поражения в Первой мировой войне. Все германские правительства того периода – и в особенности правительство, в котором военным министром был генерал Грёнер, – существовали в постоянном страхе нападения со стороны Польши. Германия была настолько беззащитна, что, когда в 1923 году французские войска вошли и оккупировали Рурскую область, она могла оказывать только пассивное сопротивление. Эта оккупация продолжалась более двух лет, а оккупация германской Рейнской области иностранными войсками должна была длиться вплоть до 1930 года.

Государственные деятели и политики победоносной Антанты, продиктовавшие Версальский мирный договор, были настолько оторваны от реальности, что думали – они всегда смогут держать народ Германии в оковах. Такое порабощение, в том числе конфискация национальных территорий, оккупация и военный контроль, неуважение национального суверенитета и соответствующее унижение правительства, могло привести только к неизбежному взрыву.

Насильственная изоляция и невыносимая экономическая ситуация вызвали волну неконтролируемой инфляции, ставшей причиной многочисленных банкротств, погрузивших всю нацию в пучину бедности. Безработица росла на глазах, а вместе с ней и угроза коммунизма. Облаченные в форму солдаты и матросы, представлявшие единственно надежную защиту для правительства, стали объектом не только поношений, но и мишенью для персональных атак коммунистических деятелей. Не были они защищены и от подобных нападок политических лидеров в рейхстаге и вообще повсюду, хотя всегда были твердыми защитниками президентов Эберта и фон Гинденбурга, а также партийных лидеров уровня Носке, Гесслера, Северинга, Хейнига, Брюнинга, Грёнера, Шёпфлина и Эрзинга.

Нельзя не сказать о позиции лидеров стран Антанты: уклоняясь от любых дискуссий с Веймарской республикой относительно пересмотра несправедливых статей Версальского договора, они без всяких колебаний пошли на подобную дискуссию с национал-социалистским государством Гитлера и предоставили ему все то, в чем отказали политикам Веймара.

Равным образом необходимо отметить, хотя и по другой причине, ту безоговорочную поддержку, которую германские вооруженные силы оказывали различным правительствам Германии.

Личный состав флота, будучи не чем иным, как плотью от плоти германского народа, так же как и он, страдал от тяжкого бремени Версальского договора. Позднее, после Второй мировой войны, в ходе работы Нюрнбергского трибунала, союзники имели все основания запретить какие-либо дискуссии и даже упоминания о Версальском мирном договоре и его последствиях. Что касается политических обстоятельств, которые привели к национал-социализму и призыву к «сильному человеку», к фюреру, который выведет Германию из этого положения, то они были всего лишь следствиями ситуации, созданной торжествующими победителями в 1918 году. Национал-социализм, мыслимый исключительно на таком фоне, только и твердил о несправедливом мире и, выдвинув соответствующую партийную программу, затронул струну, которая отозвалась эхом в сердцах каждого разочарованного немца тех дней.

Пока национал-социализм возрождал Германию, военно-морской флот со свойственной ему неколебимой дисциплиной оказывал правительству ту же лояльность, что и всем предыдущим правительствам Веймарского государства. Никаких происшествий в ходе этого процесса не было. Случись таковые, они были бы подавлены мною немедленно и со всей строгостью. Приход к власти нового правительства в любом случае был свершившимся фактом, и произошло это полностью в соответствии с конституцией, поскольку партия Гитлера была массово поддержана народом. Законный переход власти от правительства Шлейхера к Гитлеру в январе 1933 года позволил избежать гражданской войны.

Когда к власти пришло правительство Гитлера, это никак не повлияло на вооруженные силы, которые продолжали, как и раньше, подчиняться президенту. Да и в их структуру, было похоже, новое правительство не собиралось вносить каких-либо радикальных изменений, поскольку лишь немногие из новых министров были выходцами из немецкой национал-социалистской рабочей (нацистской) партии. Более того, различные опросы и местные выборы показывали, что новое правительство имеет мощную поддержку во всех слоях общества. 24 марта 1933 года все партии в рейхстаге, за исключением социал-демократов, проголосовали за предоставление новой администрации чрезвычайных полномочий. Подписанный в июле конкордат между Германией и Ватиканом также получил поддержку общества. Начавшиеся в широких масштабах общественные работы способствовали разрешению ситуации с безработицей, а общее улучшение ситуации во многих сферах принесло удовлетворение, возродило надежды и было тепло принято народом. Верно и то, что внутренние условия в стране стали более благоприятными и что многие проекты, начатые при Веймарской республике без особого результата, теперь принесли ожидаемые успехи. В глазах общества Гитлер обрел ореол выдающегося лидера, и на фоне склок в правительствах Веймарской республики он получил одобрение и доверие немецкого народа.

Вооруженные силы быстро почувствовали повсеместный рост понимания ответственности военных и возрастающее доверие гражданского населения. На флоте это было особенно заметно на верфях, где личный состав флота, гражданские рабочие и служащие находились в особенно тесном контакте. Конечно, не все шло без сучка без задоринки, бывало, что и возникали некоторые трения между личным составом флота и членами нацистской партии. Командирам кораблей зачастую приходилось отбиваться от несправедливых и пристрастных обвинений и разрешать щекотливые проблемы. Хотя надо признать, что на флоте подобные дрязги были незначительными и, как правило, разрешались без моего вмешательства.

По отношению к нацистской партии многие, особенно старшие по возрасту офицеры, испытывали определенный скептицизм, но они могли совершенно свободно выражать свои сомнения, не боясь какого-то наказания. Я лично знал некоторых офицеров, не согласных с системой национал-социалистского государства и нацистской партии, которые ничуть не скрывали своего мнения. Но пока офицеры эти выполняли свой долг – а они делали это вплоть до окончания войны, – они ничуть не потеряли свой имидж в чьих-либо глазах и не понесли никакой кары. Каких бы взглядов ни придерживался человек – горячего одобрения, осторожной холодности или открытого отрицания, – превыше всего этого было то, что флот во всей своей целостности выказывал новому правительству ту же самую надежную верность, которую он выказывал предыдущим администрациям времен Веймарской республики.

Я не вижу причин отступать от моих взглядов и принципов, касающихся ответственности вооруженных сил по отношению к законно избранному правительству. Долг мой заключался в сотрудничестве и повиновении – отношении, повсеместно общем для военно-морского флота и германского народа. Если бы я не чувствовал себя в силах добросовестно исполнять это, я бы немедленно подал в отставку, поскольку, не будучи верным государству, я не мог бы требовать от флота быть верным мне.

А еще мой долг, как я понимал его, заключался в развитии, подготовке и обучении личного состава флота и поддержании и улучшении его материальной части с тем, чтобы он всегда мог внести свой вклад в обеспечение безопасности страны. В те дни никто не мог предвидеть то будущее, куда заведет нас этот курс, но за свой вклад в ведение флота этим курсом я несу полную ответственность перед лицом истории.

Морское соглашение с Великобританией потребовало в срочном порядке совершенно иного подхода к решению вставших перед ВМФ задач.

В сфере кадров мы, к счастью, смогли вырваться вперед. Хотя Версальский мирный договор и ограничивал весь флот числом 1500 призывников в год, но за счет умелого отбора и подготовки мы все же создали ядро из дисциплинированных, хорошо подготовленных офицеров и матросов. Уровень подготовки унтер-офицеров и матросов был столь высок, что мы получили возможность произвести необычно большое количество личного состава в более высокие звания и поручить им ответственные посты в расширяющемся флоте.

Одним из самых обнадеживающих факторов стало отношение Британии к новому положению Германии в свете этого морского соглашения. Это было выражено публично в речи, произнесенной 26 июня 1935 года в британской палате лордов адмиралом флота графом Битти, который в качестве командующего британскими линейными крейсерами и позднее командующего британским флотом противостоял германскому ВМФ в самых значительных битвах Первой мировой войны. «Я считаю, – сказал он относительно морского соглашения, – что мы должны поблагодарить немцев. Они пришли к нам с распростертыми объятиями и добровольно согласились удовлетвориться уровнем флота в 35 процентов от нашего. Если бы они предложили нечто другое, мы не смогли бы остановить их. В том, что нам не придется участвовать в гонке вооружений, по крайней мере с одной страной в мире, есть нечто такое, за что мы должны быть благодарны».

В этом не было преувеличения. Жертвоприношение, которое добровольно совершила Германия, согласившись на уровень морской мощи в 35 процентов от британского, было и в самом деле велико. Мы пошли на это, поскольку таким образом мы надеялись навсегда исключить возможность того, чтобы Англия когда-либо стала нашим врагом, и, как мы надеялись, обстоятельства позволили бы нам со временем заключить союз с ней. В беседе, которую барон фон Нейрат и я имели с британским послом сэром Невиллем Гендерсоном зимой 1938/39 года, я заметил, что, по моему мнению, Великобритания воспринимает возможный союз как само собой разумеющееся. Это определенно не так, твердо ответил посол, отношение Британии станет явным, когда будет поднят вопрос о соглашении по вопросу колоний. Тогда я впервые услышал о некоем планируемом соглашении по колониальным проблемам.

Новое морское соглашение могло бы дать нам многое для того, чтобы создать новый германский флот той мощи, которая требовалась для новой германской континентальной политики, каковую Гитлер в общих чертах обрисовал мне во время моей первой официальной беседы с ним. Поскольку срок «замораживания» военно-морских вооружений, установленного Вашингтонским договором 1922 года и затем продленного с некоторыми изменениями, должен был истечь в 1936 году, Великобритания, не имея никаких шансов на его продление, без всякого сомнения, должна была бы рано или поздно начать наращивать мощь своего флота. А это автоматически повлекло бы за собой пропорциональный рост нашего флота.

На начало 1935 года военно-морскую мощь Великобритании составляли 12 линкоров, 3 линейных крейсера, 8 авианосцев, 19 тяжелых крейсеров, 35 легких крейсеров, 19 лидеров флотилий, 150 эскадренных миноносцев и 54 подводные лодки. Базируясь на цифре в 35 процентов, для Германии это означало в эквивалентном тоннаже следующее: 184 000 тонн для линкоров, 47 000 тонн для авианосцев, 51 000 тонн для тяжелых крейсеров и 119 000 тонн для легких крейсеров и эскадренных миноносцев вместе. Поскольку уровень вооружений по подводным лодкам составлял 45, а не 35 процентов, это позволяло нам строить подводных лодок общим водоизмещением до 23 700 тонн. Но именно в этот самый момент германский военно-морской флот располагал следующим количеством современных, послевоенных кораблей: только 3 «карманными» линкорами класса «Дойчланд» общим водоизмещением около 35 000 тонн, 6 легкими крейсерами общим водоизмещением 40 000 тонн и 12 эскадренными миноносцами общим водоизмещением всего только около 11 000 тонн – и совершенно не имел подводных лодок.

Поэтому до какого-либо публичного заявления о имеющейся у нас программе строительства кораблей и будущих намерениях было решено закончить строительство и ввести в состав флота первые послевоенные германские подводные лодки. Эта программа строительства подводных лодок вынашивалась с величайшей тщательностью; было спроектировано три различных типа субмарин – водоизмещением 250 тонн, 500 тонн и 750 тонн. Вдобавок вовсю шел выпуск комплектующих для лодок самого малого класса – 250-тонных, так что их сборка, спуск на воду и ввод в состав флота могли быть завершены в кратчайший срок. В действительности первый дивизион подводных лодок был сформирован 27 сентября 1935 года, при этом шесть лодок уже вошли в состав флота, а еще шесть временно находились в распоряжении училища подводного плавания для подготовки экипажей. Этот первый дивизион получил имя «Веддиген» в честь знаменитого командира подводной лодки Первой мировой войны. Командиром этого дивизиона сначала был капитан 1-го ранга Дёниц, но вскоре я назначил его командующим всеми подводными силами, поручив ему развитие этого нового рода войск.

Особое внимание мы уделяли отбору офицеров для подводного флота. Так, по представлению Дёница, инженер-капитан 2-го ранга Тедсен был назначен дивизионным механиком, а позднее и главным механиком подводного флота. Бывший офицер-подводник Первой мировой войны с внушительным послужным списком, он вырос до ранга инженер-контр-адмирала, став главным инженером германского подводного флота Второй мировой войны. Из состава офицеров, недавно закончивших подготовку на командиров подводных лодок, на должность начальника штаба командующего подводными силами был назначен капитан 3-го ранга Годт, и он оставался на этом посту в течение всей Второй мировой войны. Значительный вклад в разработку конструкций подводных лодок внесли инженеры Шюрер, Брёкинг, Ашмонайт, Дизельмайер, Шперлинг и Фризе.

И вот 9 июля 1935 года мы впервые официально объявили о вводе в состав флота новых подводных лодок и о принятой перспективной программе строительства кораблей:

С целью доведения военно-морского флота до уровня в 35 процентов от британского, как это предусматривается морским соглашением с Англией, начато строительство следующих новых кораблей либо будет начато в течение 1935 года:

1. Два линкора водоизмещением 26 000 тонн каждый, вооруженные орудиями калибра 280 мм.

2. Два крейсера водоизмещением 10 000 тонн каждый, вооруженные орудиями калибра 200 мм.

3. Шестнадцать эскадренных миноносцев водоизмещением 1625 тонн каждый, вооруженные орудиями калибра 127 мм (большая часть этих миноносцев уже была заложена в 1934-м или 1935 году).

4. а) двадцать подводных лодок водоизмещением 250 тонн каждая (одна из них уже вошла в состав флота, а две спущены на воду).

б) шесть подводных лодок водоизмещением 500 тонн каждая.

в) две подводные лодки водоизмещением 750 тонн каждая.

Имелись также планы строительства первого германского авианосца, а также дополнительных линкоров, которые должны были быть заложены в 1936-м и последующие годы в соответствии с определенной в соглашении пропорцией.

В это время во французском флоте полным ходом шло строительство двух линкоров класса «Дюнкерк». Каждый водоизмещением в 25 500 тонн, вооруженные восемью 330-миллиметровыми орудиями главного калибра, со скоростью хода в 30 узлов, они представляли собой ответ германским «карманным» линкорам с их водоизмещением в 10 000 тонн, шестью 280-миллиметровыми орудиями и скоростью в 26 узлов. Вдобавок Франция планировала строительство линкора водоизмещением 35 000 тонн, которое должно было начаться в ноябре 1935 года.

Общая мощь французского флота составляла около 60 процентов от британского. Но по количеству подводных лодок он значительно превосходил английский – в его составе уже было 96 лодок, да еще 15 строилось, в то время как британский подводный флот насчитывал 54 действующие субмарины и 6 в процессе строительства. Если бы французский флот лишь только заменял устаревшие корабли, он уже почти вдвое превзошел бы германский, даже если бы мы вводили в строй максимум кораблей, разрешенных англо-германским морским соглашением. Поэтому у французов не было никаких причин испытывать беспокойство в отношении этого соглашения.

Что же касается британской общественности, то она могла бы возражать только против той части соглашения, которое разрешало Германии вслед за достижением размера подводного флота в 45 процентов от британского довести размер подводных сил до паритета, предварительно согласовав это путем переговоров между двумя странами. Но сэр Болтон Эйрес-Монсел, первый морской лорд, охладил подобные страхи, сделав заявление в палате общин о том, что Германия заявила о своей готовности подписать международное соглашение о подводной войне, один из пунктов которого запрещал потопление коммерческих судов без предупреждения. И 23 сентября 1936 года Германия продемонстрировала свою добрую волю, официально подписав подобное соглашение, известное под названием Лондонский протокол о действиях подводных лодок.

Этот протокол, ограничивающий военные действия подводных лодок, был прямым порождением неограниченной подводной войны в период Первой мировой, и он означал нечто новое не только в военном смысле, но также и в международном праве. Мнения о ведении подводной войны значительно разнились у военных моряков, политиков и международных юристов различных стран, особенно в связи с широко обсуждавшимся вопросом о вооруженных коммерческих судах. Среди соглашений, обсуждавшихся в ходе Вашингтонской морской конференции 1921—1922 годов, было и такое, которое требовало, чтобы подводные лодки соблюдали все те общие правила ведения войны, что и надводные корабли. Англия, Франция, Италия, Япония и Соединенные Штаты подписали такое соглашение, но французское правительство отказалось его ратифицировать, после чего Япония в 1934 году дезавуировала свою подпись.

На Лондонской конференции 1930 года вопрос о подводных лодках обсуждался опять, причем по нему было предложено несколько изменений. Так, Франция возражала против положения, согласно которому командиры подводных лодок, нарушившие соглашение, по своему правовому положению приравнивались к пиратам. С точки зрения французов, если командир подводной лодки выполнял военный приказ, то по международному праву санкции должны были быть применимы к государству, а не к командиру подводной лодки. Стоит заметить, что в ходе международных процессов против германских командиров после окончания Второй мировой войны эта точка зрения французского правительства была напрочь забыта.

Но в любом случае ни Франция, ни Италия не ратифицировали Лондонское морское соглашение 1930 года. Соответственно, в 1936 году все те же пять морских держав снова собрались вместе для обсуждения проблем подводной войны. В результате этой встречи появилось соглашение, касающееся единственно только подводной войны. Таким соглашением стал Лондонский протокол о подводных лодках, который подписала Германия. Статьи этого важного соглашения вошли составной частью в «Положение о взятии трофеев» германского ВМФ и стали основой инструкций, согласно которым германские подводные лодки действовали в ходе начального периода Второй мировой войны.

Эта Лондонская конференция 1935—1936 годов стала важной вехой для германского военно-морского флота также и в других аспектах. Действие Вашингтонского морского договора 1921—1922 годов и Лондонского морского договора 1930 года должно было окончиться в конце 1936 года. Поэтому представители пяти держав заблаговременно собрались в конце 1935 года.

Поскольку Германия благодаря своему восстановлению и морскому соглашению, подписанному ею с Британией, вполне ясно обозначила себя как будущая военно-морская держава, было предложено пригласить ее участвовать в конференции, и Германия заявила, что примет приглашение, если оно поступит. Франция, однако, возражала против этого на том основании, что такое приглашение было бы равносильно признанию недействительности Версальского мирного договора. Для разрешения этой проблемы договорились следующим образом: в дополнение к общему договору, который должен быть подписан пятью странами-участницами, будет подписано еще и отдельное соглашение между Англией и Германией, которое образует составную часть общего договора. Позицию России также решили принять во внимание путем подписания подобного двустороннего соглашения между Англией и Советским Союзом.

В окончательном тексте Лондонского морского договора 1936 года уже не было никакого упоминания о былых соотношениях военно-морских флотов. Осталось только одно-единственное ограничение на водоизмещение кораблей и калибр орудий, которыми они могут быть вооружены, да еще мораторий на строительство тяжелых крейсеров и линкоров более 10 000 тонн водоизмещением. Каждая держава могла теперь строить любые военно-морские корабли, какие требовало ее положение на международной арене.

Япония даже не приняла участие в конференции, а Италия отказалась подписать согласованный текст договора, потому что Англия и Франция применили к ней санкции за развязывание войны в Эфиопии. Что касается Германии, то она была ограничена процентным отношением к мощи военно-морского флота Британии согласно условиям англо-британского морского соглашения, которые она добровольно приняла на себя.

Германии, однако, был нанесен чувствительный удар пятилетним продлением срока моратория на строительство тяжелых крейсеров и линкоров водоизмещением менее 17 000 тонн. Все другие ведущие военно-морские флоты уже имели в своем составе много аналогичных кораблей, в то время как Германия даже не могла продолжить строительство таких кораблей, как «Дойчланд» или «Граф Шпее». К тому же Россия требовала для себя права построить семь кораблей того класса, на который был наложен запрет.

Соответственно этому был достигнут компромисс путем подписания особого соглашения с Англией, по которому Германия могла построить еще два тяжелых крейсера в дополнение к уже заложенным «карманным» линкорам, но она обязывалась делать это только в случае появления исключительных обстоятельств, поскольку Германия, по ее собственным словам, «не желала предпринимать каких-либо шагов, которые могли бы привести к возобновлению всеобщей гонки вооружений».

Все эти соглашения и сформировали в общих чертах конфигурацию нового германского военно-морского флота и состав кораблей различных классов. Однако до того, как приступать к планированию их строительства, было необходимо принять во внимание целый ряд различных пунктов, причем не только военно-морского или технического, но и внешнеполитического характера.

Прежде всего было необходимо решить, должен ли германский флот строиться для решения строго определенных, ограниченных задач либо он должен быть таким, чтобы иметь возможность разрешить любую ситуацию, которая могла возникнуть где угодно. Численность и характер флота любой страны определяется прежде всего наличием врагов, которым он должен противостоять в случае войны. Флот, потенциальным противником которого является сухопутная держава, должен делать упор на строительство кораблей, которые могут использоваться в прибрежных водах, – эсминцев, минных тральщиков, небольших подводных лодок и быстроходных торпедных катеров. Если же ей предстоит война со страной, которая является по своей сути морской державой, то она должна строить корабли, способные осуществлять операции на просторах морей и океанов, такие, как авианосцы, крупные корабли с большим радиусом действия и высокой скоростью хода, средние и крупные подводные лодки, а также суда снабжения. Но редко какая страна может предугадать своего будущего противника с такой точностью, которая дала бы возможность спланировать всю программу создания флота против только этого противника. Вообще говоря, все, что может сделать страна, – это создавать флот, способный действовать в максимально возможном количестве ситуаций.

Наша собственная программа строительства флота основывалась на том, что Гитлер сказал мне во время моей первой официальной встречи с ним – что «он никогда не стремился к войне с Англией, Италией и Японией, и поэтому развитие германского флота должно осуществляться в соответствии с требованиями континентальной германской политики».

Это политическое заявление естественным образом исключало все вышеупомянутые государства из числа возможных врагов. Логически продолжая его, следовало исключить из числа врагов еще и Соединенные Штаты. В границах европейской континентальной политики лишь Советский Союз и Франция да еще, пожалуй, польский флот при поддержке французского могли рассматриваться в качестве возможных противников, вооруженные силы и состав которых должны были приниматься во внимание при планировании роста нашего флота. Из этих двух стран Россия представляла собой преимущественно сухопутную державу, в то время как Франция была в равной мере морской и сухопутной державой. Но я снова и снова должен повторить, что ни тогда, ни в течение многих последующих лет среди вождей Германии не было никаких разговоров о подготовке или даже о возможности войны с этими странами.

Более того, Гитлер неоднократно вновь и вновь повторял свое первоначальное заявление о своем твердом намерении жить в мире с Англией, и я в то время был убежден, что это была основа его политики. Принимая во внимание относительную военную мощь и географическое положение двух наших стран, морская война против Англии была бы совершенно бессмысленной, и я первым немедленно возражал бы против нее. Где только возможно, я подчеркивал бы, сколь безнадежна она была бы.

Исходя из военно-морских концепций того времени, предшествовавшего громадному развитию авиации, мы базировали наши планы строительства флота на теории, что типы кораблей, входящих в состав флота, должны взаимно дополнять друг друга и взаимно зависеть друг от друга. Теория эта была в особенности верна для Германии, с ее немногочисленными портами и неглубокими прибрежными водами. Наши подводные лодки могли выходить из своих портов базирования только в том случае, если минные тральщики расчищали для них проходы от мин. В свою очередь, тральщиков должны были прикрывать от набегов неприятельских эсминцев и крейсеров легкие, а в ряде случаев и тяжелые корабли. Эскадренные миноносцы и сторожевые корабли были необходимы для прикрытия тяжелых кораблей, для прикрытия судов, входящих и выходящих из портов, для постановки минных заграждений и выполнения бесчисленного количества других задач общего характера. Поэтому для нас естественным и стратегически правильным делом было создание флота, в который бы входили корабли различных классов, образующих единое целое.

Таким образом, мы планировали создать максимально универсальный флот, отнюдь не специализированный против какого-либо определенного противника. И когда во время войны 1939—1945 годов Англия стала нашим неожиданным противником, мы ощутили значительную нехватку подводных лодок. В наших первоначальных планах доля подводных лодок была незначительной, поскольку, согласно международным соглашениям, которые мы подписали, эффективность подводных лодок как оружия была сильно ограничена. Вдобавок на первом этапе роста нашего флота мы и сами не были убеждены, какому типу подводных лодок следует отдать предпочтение. Многие офицеры высшего военно-морского командования[46] считали, что в любой будущей войне, как и в Первой мировой войне, подводные лодки будут действовать автономно и на значительном удалении от своих баз, и по этой причине они должны быть крупными. С другой стороны, капитан 1-го ранга Дёниц, командующий подводным флотом, полагал, что нам нужны маневренные подводные лодки среднего размера, которые мы могли построить в больших количествах и при этом остаться в рамках предельного водоизмещения, установленного Лондонским морским соглашением. В этом случае он мог осуществлять атаки целых групп подводных лодок на вражеские конвои, поскольку даже по международным законам идущие в составе конвоев коммерческие суда могли быть атакованы без какого-либо предупреждения и досмотра. Кроме этого, капитан 1-го ранга Дёниц предлагал командовать своими подводными лодками либо с плавучих командных пунктов, либо с КП, расположенных в прибрежной зоне. Его предложения были приняты, и разработанный вслед за этим тактический прием групповых атак подводных лодок, получивший также название «тактики волчьих стай», стал одним из значительных достижений в ходе Второй мировой войны, принесшим значительные успехи.

Капитан 1-го ранга Дёниц всем сердцем и душой ушел в работу по созданию подводного флота. Однако ему никогда не были свойственны узость взглядов или упрямство, ни в то время, ни тогда, когда он стал командующим всем флотом. В целом же вся ответственность за систематическое развитие флота ложилась на меня, равно как и за его интеграцию в политическую систему страны, и за его увязку с производственными возможностями экономики. Я должен был принимать во внимание производственную способность верфей, объемы промышленного производства экономики страны, развитие портов и шлюзов, а также набор и подготовку личного состава, необходимого для укомплектования строящихся кораблей. Одной из самых тяжелых моих обязанностей было проведение программ строительства флота через правительство; как правило, там приходилось сталкиваться с аналогичными запросами армии и авиации, которым Гитлер уделял равное внимание.

Внутри же высшего военно-морского командования окончательное решение о программе строительства было принято только после тщательного обсуждения и споров, во время которых все сотрудники были приглашены выразить свои взгляды. Я многим обязан адмиралу Витцелю, начальнику управления военно-морского вооружения; начальнику проектного отдела директору Шульцу; его сотрудникам Буркхардту и Брандесу; и адмиралу Деншу, начальнику моего штаба.

Девятого июля мы сделали публичное заявление о закладке двух линкоров, которые должны были получить имена «Шарнхорст» и «Гнейзенау». От дальнейшего строительства серии «карманных» линкоров класса «Дойчланд», из которых мы уже заложили три, пришлось отказаться, поскольку Франция начала строительство линейных крейсеров «Дюнкерк» и «Страсбург», которые превосходили наши «карманные» линкоры по всем параметрам. Вообще же во флотах ведущих морских держав господствовала тенденция к обладанию тяжело вооруженными, быстроходными линкорами с мощным бронированием.

В связи с этим нам пришлось изменить конструкцию «Шарнхорста» и «Гнейзенау»: оснастить их более мощными двигательными установками и обеспечить более высокую скорость, чем у трех «карманных» линкоров, и в то же самое время обеспечить их более солидной броней. Для этого пришлось увеличить их водоизмещение до 30 000 тонн каждое. Согласно принятой классификации линкоров, «Шарнхорст» и «Гнейзенау» должны были соответствовать «Дюнкерку» и «Страсбургу» по своему бронированию и имели несколько более высокую скорость хода. Но, с другой стороны, два французских корабля, с их восемью 330-миллиметровыми орудиями, установленными в двух передних четырехорудийных башнях, превосходили огневой мощью наши корабли с их девятью орудиями, установленными в трех трехорудийных башнях. После тщательно проведенных стрельб мы убедились, что наши 280-миллиметровые орудия, стрелявшие специально созданными бронебойными снарядами бризантного действия, смогут эффективно пробивать броню французских линкоров. Кроме всего, наши трехорудийные башни могли вести более быструю стрельбу, чем французские четырехорудийные. И наконец, наши специалисты по вооружению кораблей серьезно сомневались в том, что французы смогут вести залповый огонь из всех своих орудий без серьезных последствий для конструкции линкоров.

Естественно, мы думали об увеличении калибра нашей главной башенной артиллерии – о возможном переходе на шесть 380-миллиметровых орудий вместо девяти 280-миллиметровых орудий, – но это серьезно замедлило бы строительство кораблей. Кроме прочего, такой шаг был чреват также и политическими последствиями. В проект двух наших следующих линкоров, «Тирпиц» и «Бисмарк», мы предварительно заложили их водоизмещение в 35 000 тонн и артиллерию главного калибра в 380 мм. Серьезное внимание было уделено разработке особо сконструированных орудий, которые смогли бы пробивать броню любого линкора, построенного согласно существовавшим на тот период договорным ограничениям.

Возможно, самой важной нашей проблемой был выбор типа двигательной установки, которыми предстояло снабдить «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Мы затратили немало времени, разрабатывая дизельную двигательную установку, которая после первоначальных трудностей оказалась чрезвычайно подходящей для «карманных» линкоров. Дизельный двигатель оказался столь экономичным в потреблении топлива, что обеспечил кораблям чрезвычайно широкий радиус действия, сделав их, в частности, весьма приспособленными для нахождения на значительном удалении от каких-либо баз. Успех дизельных двигателей стал возможен в значительной степени благодаря самоотверженной работе наших инженеров-механиков, машинных команд и, прежде всего, конструктора Лаудана, который работал над двигателем в сотрудничестве с заводом фирмы MAN (Машиностроительный завод Аугсбург – Нюрнберг).

Несколько позже эта фирма выдала еще одну разработку – высокотемпературную паровую турбину высокого давления для береговых промышленных установок. Среди наших специалистов господствовал большой разброс мнений относительно достоинств и недостатков этих двух типов двигателей, равно как и риска, связанного с использованием неимоверно горячего пара высокого давления.

В нормальных условиях следовало бы, разумеется, установить эти две конкурирующие системы на экспериментальные корабли и провести скрупулезные сравнительные испытания. Именно так мы и поступили, когда накануне Первой мировой войны появились паровые турбины. Подобные же испытания были проведены до того, как мы приняли дизели для наших «карманных» линкоров. К сожалению, теперь обстановка не позволяла нам провести такие систематические, требующие большой затраты времени испытания.

Новые двигатели, разработка и совершенствование которых по-прежнему оставались приоритетным проектом для фирмы MAN, пока что не могли обеспечить высокую скорость и другие жесткие требования для установки их на новые линкоры. Ожидание их доработки привело бы к неприемлемой задержке в окончании строительства наших новых линкоров, крейсеров и эскадренных миноносцев. Принимать окончательное решение надо было мне. И я решил пойти на риск и перейти на паротурбинные двигатели с использованием высокотемпературного пара высокого давления.

Вначале котлы нового типа установили на стандартных вспомогательных двигателях в испытательных участках верфей, где наши самые опытные эксперты, такие, как профессор Бауэр из Бремена, провели их исчерпывающие испытания в береговых условиях.

Затем мы установили новые двигатели на скоростных минных тральщиках, эскортных кораблях, новых эскадренных миноносцах и тендере «Гриль». Вскоре стали ясны недостатки двигателей, в основном они были связаны с увеличением веса и пространства, занимаемого новыми установками. Для их успешного функционирования требовались высококвалифицированные механики. Наши конструкторы и эксперты-инженеры утверждали, однако, что все это только неизбежные «трудности роста» и что недостатки будут вскоре устранены. Но, увы, устойчивое функционирование так и не было достигнуто к тому моменту, когда разразилась война. Некоторые дефекты смогли быть выявлены и окончательно преодолены только с наработкой опыта операций военного времени.

Невозможно переоценить усилия старших механиков и их подчиненных, которые обеспечивали функционирование этих установок в ходе войны. В первые месяцы войны лишь преданность долгу и неимоверные усилия всех членов машинных команд, обслуживавших двигательные установки, позволили им выдавать максимум того, на что они были способны.

Но еще до того двигательная установка тяжелого крейсера «Принц Ойген» продемонстрировала заметное превосходство над теми, которые стояли на ранее построенных «Блюхере» и «Адмирале Хиппере». С самого начала стало ясно, что, несмотря на превосходящую скорость, меньший вес и меньшее занимаемое пространство, новые двигательные установки никогда не смогут обеспечить значительный радиус действия, которого позволяли достичь старые дизели с их невысоким уровнем потребления горючего. Я пришел к мнению, что первые паротурбинные двигатели на высокотемпературном паре высокого давления были лишь промежуточным этапом в разработке двигателя, который отвечал бы всем военно-морским и техническим требованиям. Но решение все же должно было быть принято. Представляется, что только переходом к подобной паротурбинной двигательной установке мы смогли построить «Шарнхорст» и «Гнейзенау» без задержки и в нужный момент.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.