Глава 1 Человек как общественное существо

Глава 1

Человек как общественное существо

Конфуций принял термин «благородный муж», означавший идеального аристократа, но использовал его для описания идеала, к которому должен стремиться совершенствующийся человек. Его беседы о нравственности всегда в то же время были посвящены и добродетелям, которыми должен обладать «благородный муж». В «Изречениях» Конфуций использует выражение «благородный муж» по самым разным поводам (оно встречается там более семидесяти раз). Тем не менее, поскольку «Изречения» – это запись разговоров Конфуция с его учениками, а не систематизированная книга, в них нигде не дается четкого определения этого термина, используемого с разными нюансами, варьирующими в зависимости от контекста и собеседника.

Приблизительная классификация разных смысловых нюансов показывает, что первоначальное значение термина – это «благородный муж» в отличие от деревенщины, то есть от обычных людей. В этом смысле «цзюнь-цзы» означает идеал аристократа. Опять же, в утверждении «Благородный муж – не орудие» подразумевалось, что «благородный муж» – не тот, кто владеет какими-то особыми умениями, но тот, кто получил общее образование, которое давалось знатным людям. Именно такое образование стремилась обеспечивать группа, центром которой стал Конфуций. В таком представлении о благородном муже и о целях полностью новаторского образования нашел отражение контраст между служилыми и аристократами. Представители класса служилых, обладая специальными навыками, занимали чиновничьи должности или служили знатным семьям, чем и зарабатывали себе на жизнь. А знати не было нужды беспокоиться о средствах к существованию, располагая наследственным имуществом, поэтому аристократы могли посвятить все свое внимание управлению и связанным с ним религиозным обрядам. В связи с этим среди аристократов сохранялось некоторое пренебрежение к тем, кто был вынужден заниматься профессиональной деятельностью. Такое представление об идеальном вельможе пришло к школе Конфуция из эпохи «мудрых министров». Тем не менее, в «Изречениях» достаточно редко встречаются примеры использования термина «благородный муж» в этом смысле.

На втором месте следует упомянуть представление о благородном муже, отраженное в словах «Благородный муж не стремится наедаться досыта или жить безбедно; в действиях прилежен, в речах осмотрителен, он исправляется, взяв за образец тех, кто знает Путь. Такого человека можно поистине назвать любящим учение».

В данном случае имеется в виду человек, не желающий роскоши в повседневной жизни, отказывающийся от бесполезных дебатов и стремящийся делать то, что говорит, спрашивающий старших, когда у него возникают какие-нибудь сомнения, и обладающий энтузиазмом по отношению к учебе. Именно на использование термина «цзюнь-цзы» в смысле субъекта практического образования приходится большинство его упоминаний в «Изречениях».

Если в более раннем словоупотреблении выражение «благородный муж» означало аристократически воспитанного идеального человека, здесь оно маркирует ученика в процессе нравственного воспитания. Такое представление об ученом, готовом посвятить всю жизнь своему нравственному воспитанию, никогда не встречалось до Конфуция. Именно ему принадлежит заслуга превращения концепции «благородного мужа», обученного аристократическому хорошему вкусу, в представление о благородном муже, приносящем жизнь в жертву своему нравственному формированию.

Более раннее словоупотребление указывало на сложившегося человека, уже получившего образование, однако эта поздняя коннотация указывает на несовершенную личность, наделенную некоторой целью и стремящейся к образованию. Теперь следует обсудить, что именно должен был изучать благородный муж во втором значении, стремясь к достижению своей цели.

По словам Конфуция, «благородный муж изучает всю культуру и связывает свое изучение ритуалом». Здесь слово «культура» означает «Стихи» и «Писания», которыми нельзя было пренебречь в процессе образования служилого. Культура старого дома Чжоу или, по крайней мере, то, что от нее оставалось, содержалась в этих двух книгах (хотя, конечно, слово «книга» не означает обязательно лишь письменные материалы, поскольку сюда включалось и передававшееся изустно). Однако нельзя было ограничиваться чтением книг вроде «Стихов» или «Писаний» и усвоением содержащихся в них знаний. Книжное знание должно было сочетаться с действительной практикой. Говоря, что такое знание должно быть связано ритуалом, Конфуций имел в виду, что осуществление ритуальных установлений с большей достоверностью закрепляло за человеком знания. То же означает и цитированное ранее предписание Конфуция быть «в действиях прилежным, в речах осмотрительным», акцентирующее важность практики.

Какова же была цель благородного мужа, к достижению которой он стремился, изучая литературу и осуществляя ритуал? Конфуций говорит: «Если человек не человечен, что ему ритуал? Что ему музыка?» То есть изучение ритуала и музыки бессмысленно без «человечности». В таком случае «человечность» – нечто более фундаментальное даже по сравнению с ритуалом, а ритуал с музыкой – на самом деле проявления этой высшей «человечности» и одно из средств ее осуществления. Человечность – главная добродетель и базовый принцип, отстаиваемый Конфуцием. Конфуций говорил, что благородный муж не станет стремиться к богатству и почестям, его не удручают бедность и низкое положение, поскольку он не разлучается с человечностью даже на время, достаточное, чтобы поесть. В спешке или в опасности он остается непоколебимым в человечности, – потому что, если «благородный муж откажется от человечности, как он сможет называться благородным мужем»?

Цель земной жизни благородного мужа тесно связана с достижением человечности. Конфуций говорит также: «Есть некоторые благородные мужи, не достигшие человечности, но никогда я не слышал о низком человеке, добившемся ее». По-видимому, эти слова свидетельствуют о том, что выражение «благородный муж» не обязательно означает того, кто уже достиг человечности. Однако данное высказывание содержится в тексте «Поздних изречений», которые появились несколько позже. Благородный муж изучает древнюю культуру, практикует ритуал и ни на мгновение не расстается с человечностью. Он всегда стремится к осуществлению человечности. Поле значений термина не включает того, кто уже достиг совершенной и всецелой человечности.

Чем же в таком случае было это высшее благо, эта человечность для Конфуция? О значении слова «человечность» постоянно расспрашивали Конфуция ученики, которые все хотели узнать о средствах для ее успешного осуществления, но не могли ясно понять его ответы. Конечно, нельзя думать, что нам, живущим 2500 лет спустя после Конфуция, будет просто узнать, что в действительности означал термин «человечность», при том что даже его современники, ученики, задававшие вопросы ему самому, не смогли в полной мере понять смысл его ответов. Ученики Конфуция неизменно воспринимали в неразрывной связи теоретическую проблему понимания подлинной природы человечности и практическую нравственную проблему средств ее реализации. Но, хотя мы признаем правильным восприятие теории и практики в их единстве, нам придется оставить на некоторое время в пренебрежении аспект практической морали и углубиться в этимологию термина «человечность», чтобы найти по меньшей мере некую интуицию, ведущую к решению данной проблемы.

В китайских текстах похожие иероглифы – «человечность» и «человек» – иногда бывают взаимозаменяемыми. Например, в нескольких редакциях «Изречений» в высказываниях «Глядя на проступки, можно узнать человечность» и «Целеустремленный служилый и человечный человек не стремятся жить, если это принесет вред человечности» иероглиф «человечность» заменен иероглифом «человек»: они звучат похоже и первоначально были взаимозаменяемы. Эта фонетическая близость указывает на первоначальную связь значений двух этих терминов. Жэнъ

означает «человек», «люди» или «другие», а «человечность», жэнъ

в некоторых контекстах означает чувство привязанности к другим людям. Когда ученик Конфуция по имени Фань Чи спросил, что значит «быть человечным», он получил ответ: «Любить людей».

Цзы Гун, один из самых талантливых учеников, задал вопрос, связанный с тем, почему следует питать расположение к другим, и сформулированный в словах «Можно ли назвать всеобъемлющие благодеяния по отношению к народу и способность помогать всем человечностью?» (а этого не могли достичь даже мудрые правители былых времен). Конфуций отвечал: «Человечный, сам желая установиться, помогает установиться другим, сам желая достичь какой-нибудь цели, помогает достичь ее другим. Путем человечности можно назвать способность найти пример в себе». Другими словами, тот, кто достиг человечности, каждый раз, заявляя о своих притязаниях, действует лишь после признания чужих притязаний.

Однажды Цзы Гун спросил, существует ли одно слово, которого можно придерживаться в поведении всю жизнь. В ответ Конфуций предложил слово «взаимность», которое он определил так: «Не делать другим того, чего не хочешь, чтобы делали с тобой». Взаимность – это способность проецировать свои чувства на других и ставить себя на место других. Кроме того, другой ученик, Цзэн-цзы, сказал, что Путь Конфуция можно определить как «всего лишь верность и взаимность». То есть он считал, что сущность этого Пути проявляется в общих императивах верности и взаимности. Чжу Си, знаменитый сунский ученый, объяснял этот фрагмент так: «Исчерпание себя называется верностью, ставить себя на место других называется взаимностью». Под верностью Конфуций подразумевал преданность себе, полное отсутствие самообмана и реализацию собственной личности. Говоря о взаимности, он имел в виду распространение этой верности на других и способность проецировать свои чувства на другого.

И «взаимность», предложенная Конфуцием Цзы Гуну как качество, способное управлять поведением человека на протяжении всей его жизни, и данное Цзэн-цзы определение Пути Конфуция через верность и взаимность фактически являются средствами постижения того, что понимал под словом «человечность» Конфуций. Человечность, синонимичная взаимности, распознает других как людей, схожих с тобой самим, и приводит к общению с остальными и с самим собой именно как с людьми. «Человечность» есть человеческая самореализация, или верность. Однако в то же самое время в человечности самого себя распознают не как изолированного индивида, но в существовании в обществе вместе с другими людьми. Эта верность должна быть преобразована в намного более широкую и полную взаимность: это самореализация именно не изолированного человека, а человека как члена общества. Термин «человечность» указывает на самореализацию человека или, в самом высоком его смысле, самореализацию человека в обществе. Достижение «человечности» было для Конфуция миссией благородного мужа: в его этической теории человечность рассматривалась в качестве основы остальных добродетелей, и эти остальные добродетели выводились из человечности – высшего первого принципа.

Однако следует обратить внимание на то, что, хотя Конфуций до определенной степени сознательно рассматривал человечность как самореализацию человека в обществе, он не мог считать ее всего лишь качеством, состоящим из двух простых элементов – верности и взаимности. Был случай, когда Цзы Гун сказал: «То, чего мы не хотим, чтобы делали с нами, мы не должны хотеть делать с другими». Это утверждение во всем идентично определению взаимности, данному в ответе Конфуция на вопрос того же Цзы Гуна о том, какой добродетелью можно руководствоваться всю свою жизнь. Тем не менее, несмотря на это, когда он услышал означающие то же, что и его определение взаимности, слова от Цзы Гуна, Конфуций с упреком сказал: «Цы (так звали Цзы Гуна), не тебе этого достичь». Так, сентенция о взаимности, которую произнес Конфуций, обращаясь к Цзы Гуну в одной из глав «Изречений», будучи повторена последним в другом контексте, отклоняется без обсуждения как слишком высокий для него идеал. Это один из ставящих читателя в тупик примеров непоследовательности в «Изречениях».

Дело в том, что двадцать глав «Изречений» не написаны Конфуцием. «Изречения» – книга, появившаяся в результате осуществленного учениками сведения воедино их разговоров с Конфуцием. И в подавляющем большинстве случаев для этой цели составителям приходилось обращаться к своей памяти. Объединение записей проводилось неоднократно и при жизни непосредственных учеников Конфуция, и при жизни их собственных учеников, и даже позже. Современный текст «Изречений» состоит из текстов нескольких слоев, составленных в разные периоды представителями разных школ. Первые десять глав (носящие название «Ранние изречения») считаются сравнительно ранними, а последние десять рассматривают как сравнительно позднюю компиляцию. По мнению доктора Такеудзи,[2] осуществившего детальное текстологическое исследование «Изречений», все главы «Ранних изречений», кроме первой, девятой и десятой, содержат старейший материал. Глава шестая (в которой Конфуций отвергает данное Цзы Гуном определение взаимности) – часть материала, который считают старейшим, а глава пятнадцатая (где Конфуций дает определение взаимности и предлагает ее в качества жизненного правила), представляющая собой часть «Поздних изречений», принадлежит к слою, составленному намного поздней. Если мы учтем открытия, сделанные в ходе текстологического анализа, упрек Конфуция в шестой главе – намного более достоверное отражение его взглядов, чем определение взаимности и ее функции, предложенное им в пятнадцатой главе. Следовательно, Конфуций считал, что взаимность и способность проецировать свое сознание на сознание других людей реализовать не так-то легко. Упрек, обращенный к Цзы Гуну, действительно должен быть ближе мнению Конфуция на этот счет. Обращенное Конфуцием к Цзы Гуну определение взаимности в качестве правила поведения вполне можно считать вариантом более раннего разговора (в котором Конфуций упрекал Цзы Гуна), сложившимся во время его передачи от Цзы Гуна к его ученикам. Таким образом, эта запись могла быть сделана через два поколения после Конфуция. Этот вариант продолжал существовать и развиваться, пока в конце концов диалог не истолковали ошибочно как предложение Конфуция Цзы Гуну осуществлять добродетель взаимности – на самом деле это было прямой противоположностью действительному его содержанию.

Сам Конфуций не считал взаимность легкодостижимой. Таким образом, традицию пятнадцатой главы «Изречений», в которой сам Конфуций разъясняет сущность взаимности Цзы Гуну, следует считать добавлением того периода, когда стала популярной интерпретация человечности в терминах верности и взаимности (ее придерживались, например, Цзы Гун и Цзэн-цзы). Определение человечности как верности и взаимности не могло быть в отчетливом или определенном виде выведено из слов самого Конфуция: поэтому мы предполагаем, что оно идет от учеников, например от Цзы Гуна.

Конфуций считал, что благородный муж, чье сознание направлено на достижение человечности, должен освободиться от узкой и давящей среды местного деревенского сообщества и получить возможность независимо идти к ее реализации. Он говорил о практике человечности: «Находясь дома, быть осмотрительным, занимаясь делами – почтительным, общаясь с людьми – верным; даже прибыв к варварам, нельзя отказываться от этого». Следовательно, практика человечности не должна рассматриваться как что-то далекое, необходимое для абстрактного человечества; она должна проистекать из благоразумия и осмотрительности в словах и поступках, в отношениях с семьей, родственниками и друзьями по деревне – то есть с людьми, с которыми ты ежедневно контактируешь.

Для Конфуция пробуждение самосознания человека в обществе начинается с восприятия человека в качестве единицы в узком семейном кругу, расширяется до представления о человеке как единице среди своих родственников, затем – в деревне и в конце концов переходит все разделяющие народы связи. На этом уровне человек осознает себя членом мирового сообщества. Тем не менее, хотя это пробуждение самосознания человека как члена общества вообще было предельной целью и могло существовать в качестве возвышенного идеала, оно все же казалось чем-то нереализованным в той степени, в которой касалось повседневной нравственной практики. Поэтому представление о человечности как о пробуждении человека к бытию в обществе так и не было сформулировано Конфуцием четко и недвусмысленно. Ученики интуитивно схватывали какие-то аспекты этого значения слова «человечность». Некоторые из них попытались уточнить вопрос у наставника, но не добились ясного ответа. И впоследствии их очень беспокоила вечная проблема определения человечности и собственная неспособность найти для нее какое-нибудь определенное решение.

По мнению Конфуция, Цзы Чань был глубоко милосерден. Как государственный деятель он всегда был внимателен к простому народу в Чжэн, что, верно, объяснялось присущей ему человечностью (осознанием себя членом общества). Цзы Чань был из тех, кто допускал свободное обсуждение своей политики в местных деревенских школах; великодушный государственный деятель, он признавал право на свободу слова. Тем не менее, не мог мириться с вмешательством простого народа лишь в одной сфере – в решениях, влиявших на важные внешнеполитические дела, поскольку считал, что «мелкого человека» опрометчивость увлекает к действиям, приносящим несчастья, и, инстинктивно стремясь прославиться, он теряет из виду интересы государства в целом. Таким образом, проявляя достаточную привязанность к народу Чжэн, Цзы Чань все же считал, что только благородный муж – аристократ – вправе высказываться по поводу государственных дел. Когда речь заходила о благоразумии, он не в состоянии был избавиться от предрассудка вельможи, согласно которому он, в противоположность простому человеку, обладал некоторым врожденным превосходством.

На этот счет Конфуций высказался так: «Благородный муж осведомлен в долге, мелкий человек – в выгоде». Здесь проведенное между благородным мужем и мелким человеком различие опирается на обладание нравственным чутьем или на его недостаток – или, опять же, на пробуждение к социальному бытию или на его отсутствие. Различие состоит именно в нравственном чутье, а не в какой-либо мыслительной способности (это ее присутствие или отсутствие обусловливают врожденные данные). Утверждение Конфуция «Только очень мудрых и очень глупых нельзя изменить», как кажется, свидетельствует о том, что он признавал факт врожденного различия умственных способностей. Однако он также заявлял: «Я не встречал еще человека, чьих сил было бы недостаточно, чтобы весь день посвятить себя человечности», а это означает, что человечности при желании может добиться любой. Эта же мысль сквозит в словах «Люди по природе сходны, а по привычкам различны»: мы видим, что, по мнению Конфуция, моральное чутье – общечеловеческое врожденное качество, у разных людей оно отличается совсем незначительно. Какие-то различия в их нравственном сознании развиваются лишь в процессе воспитания.

Цзы Чань считал, что разница между благородным мужем и мелким человеком состоит во врожденной способности суждения: ею, в отличие от народных масс, наделен благородный муж. Напротив, Конфуций полагал, что разница состоит в моральном чутье и возникает в процессе воспитания. Вполне возможно, что это расхождение объяснялось разным общественным положением прирожденного аристократа и представителя недавно образованного класса служилых. Конфуций сказал: «Благородный муж верен добродетели, мелкий человек верен земле». Это значит, что в то время, как народ всю свою жизнь привязан к родной для него старой деревенской общине, благородный муж должен расстаться с ее узостью и ограниченностью и перейти к политической деятельности, общаясь с просвещенными государственными деятелями.

То же значат и слова: «Если служилый привязан к праздной жизни, его не стоит называть служилым»; только здесь говорится не о благородном муже, а о служилом. Сюда же относится и высказывание: «Целеустремленный служилый и человечный человек не стремятся жить, если это принесет вред человечности: они скорее убьют себя, чтобы сохранить полноту человечности». Этот параллелизм между «целеустремленным служилым» и «человечным человеком», как кажется, свидетельствует о том, что целеустремленный служилый добивается именно человечности. В этом смысле служилый и благородный муж, чья цель – человечность, не отличаются друг от друга, хотя следует заметить, что контексты, где слово «служилый» используется в качестве синонима слова «благородный муж», содержатся только в «Поздних изречениях».

Цзэн-цзы, принадлежавший к группе младших учеников (кроме него, туда входили, в частности, Цзы Чжан, Цзы Ю и Цзы Ся), однажды сказал: «Если человеку можно доверить малолетнего принца, поручить управление землями в сто ли и он не отступится от своего даже в опасности – благородный ли это муж? Да, это благородный муж». Сразу за этим следует такое суждение: «Служилому надлежит быть сильным и непоколебимым, поскольку бремя его тяжко и путь далек. Человечность – его бремя; разве не тяжко оно? Только со смертью останавливается он; разве это не далеко?» В этом фрагменте служилый считает своей долей достижение человечности и должен стойко выполнять эту задачу вплоть до самой смерти. Термин «служилый», использованный Цзэн-цзы, равнозначен «благородному мужу» прошлого высказывания. И тот и другой должны, даже ценой жизни, настойчиво стремиться к достижению человечности. Для школы конфуцианства, возглавлявшейся Цзэн-цзы, термины «служилый» и «благородный муж» были полностью идентичны.

Так, более раннее представление о благородном муже как идеальном человеке, получившем изысканное аристократическое воспитание, у Цзэн-цзы превращается в идею образца класса служилых, человека, состоящего на службе у князя или какой-либо аристократической семьи и обладающего талантами, необходимыми на службе у правителя. Вполне возможно, что синонимичность терминов «служилый» и «благородный муж» представляет собой результат поздней экзегезы, исправлений и добавлений, внесенных или Цзэн-цзы, или последователями учеников Конфуция.

Переход к рассмотрению благородного мужа в качестве идеала класса служилых, воспитывающего в себе скорее военные, чем гражданские добродетели, симптоматичен не для времени жизни Конфуция, а для того времени, когда жили его ученики. Поэтому следует предположить, что переход от воззрения на благородного мужа как на образец аристократа к представлению, согласно которому он был образцом служилого, был осуществлен учениками, хотя вполне может быть, что эта тенденция по меньшей мере стала очевидной уже при Конфуции.

Первые данные о концепции человечности как пробуждения человека к существованию в обществе мы находим во время управления «достойных министров», однако на этом этапе процесс пробуждения и его воздействие были ограничены узкими рамками аристократии. Конфуций явился первым человеком, расширившим эту концепцию и связавшим с ней недавно возникший и более обширный класс служилых.

Итак, именно Конфуций стал настоящим создателем концепции человечности. Уже после него, но непосредственно при его учениках процесс пробуждения самосознания класса служилых обрел более определенные очертания, и конечным результатом этого процесса стало определение человечности в терминах верности и взаимности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.