36

36

После обеда, когда одни пациенты «Горной долины» собирались подремать, другие — искупаться в озере или позагорать на его каменистых берегах, в санатории появился офицер гестапо в сопровождении троих солдат. Гауптштурмфюрер слишком долго беседовал о чем-то с доктором Биленбергом в ее кабинете, заставив Власова в течение какого-то времени нервно дожидаться очереди в тесноватой приемной, затем приказал вызвать одного из отдыхавших здесь офицеров и, арестовав его прямо на глазах у Хейди, увез в сторону городка.

— Они прошлись по всему списку наших пациентов, — мелко вздрагивая, объяснила потом Хейди, разыскав своевременно скрывшегося в своем люксе Власова. — Это все еще продолжаются аресты, связанные с покушением на фюрера. Безумцы, они покушались на саму Германию и теперь жестоко расплачиваются за это.

— На самого фюрера — так все же будет точнее. А как за это расплачиваются, знаю по сталинским чисткам.

Хейди проглотила какую-то таблетку, запила ее минеральной водой из небольшого кувшинчика и уткнулась Андрею в грудь. Всегда такая решительная, она казалась сейчас генералу маленькой и совершенно беззащитной. Впрочем, как и он сам.

— Этот арестованный, он что, действительно участвовал в заговоре? Гауптштурмфюрер уверен в этом?

— Утверждает, что этот подполковник СС был связан с военным губернатором Франции генералом Штюльпнагелем. Одним из самых опасных и убежденных заговорщиков. — Хейди предложила ему таблетку, но Власов ограничился несколькими глотками минералки прямо из горлышка.

— Мною этот гестаповец тоже интересовался?

— Естественно. Спросил, как ты ведешь себя, встречаешься ли с другими русскими генералами и офицерами.

Власов чуть было не спросил, что она ответила, но вовремя сдержался: это уже не имело значения. Главное, что его не тронули. Обняв Хейди за плечи, генерал усадил ее в кресло, а сам уселся напротив. Почти с минуту они молча смотрели друг на друга.

— Нет, мы не должны сдаваться, генерал, — вдруг решительно тряхнула она волосами. — Лучший способ выжить — это стать недосягаемым. Волна смуты схлынет, и в Берлине, в Ставках фюрера и Гиммлера, опять вернутся к мысли, что с русским фронтом могут совладать только русские.

«А ведь она повторяет слова Штрик-Штрикфельдта», — безошибочно определил генерал. Но от этого они не перестали казаться мудрыми.

— То есть еще до прихода в санаторий гауптштурмфюрер С С знал о том, что я нахожусь здесь? Но получил приказ не привлекать ко мне внимания? — наконец облек Власов мучивший его вопрос в наиболее приемлемую форму.

— Он сказал, что сейчас русским иногда приходится доверять больше, чем некоторым немцам, которые как предатели заслуживают куда более сурового обхождения.

— Возможно, гауптштурмфюрер и прав, — угрюмо признал генерал, вспомнив, что самого его уже давно воспринимают как предателя, причем по обе стороны Восточного фронта. На Западном, кстати, тоже. — Все зависит от того, кого именно он имеет в виду.

Хейди подошла к окну и провела пальцем по запотевшему стеклу. Вряд ли она собиралась проверять таким образом его чистоту: что-что, а чистота в санатории поддерживалась идеальная, даже по немецким представлениям. В этом жесте было что-то по-детски капризное.

— У меня в Берлине брат, — с трудом проглотила она накатившийся комок волнения. — Вы… разве не знали об этом?

— Нет, — соврал генерал. Хотя слышал о нем от Штрик-Штрикфельдта. Штандартенфюрер СС Фридрих фон Биленберг был личным адъютантом-порученцем Гиммлера, поэтому вряд ли ей стоило опасаться каких-либо преследований. — Подозреваете, что его тоже могут ждать неприятности?

— Уверена, что нет, — поспешно ответила Хейди и повернулась лицом к Власову. — Это совершенно исключается. И, прежде всего, потому, что Фридрих никогда не стал бы сотрудничать с заговорщиками. Во-первых, он предан фюреру, идее СС и Гиммлеру. К организации СС он относится с такой самоотверженностью, с какой древние рыцари относились к своему рыцарскому ордену. И потом, никто из нашего древнего рода попросту не простил бы ему отступничества.

— Понимаю вас, истинная приверженка фюрера.

Власов машинально взглянул на дверь, приблизился к женщине, однако обнять ее почему-то так и не решился.

— Вы не ошиблись, истинная. Не лично Гитлеру, а самой идее фюрера. Очевидно, поэтому хочу, чтобы вы стали таким же фюрером, только русским. Поэтому ничто не должно мешать нам сейчас, ничто не должно отвлекать от главной цели. Из всего того, что я слышала о вас от Штрик-Штрикфельдта, передо мной вырисовывалась личность очень решительного талантливого полководца, успевшего, несмотря на свой относительно молодой возраст, принять участие в трех войнах.

— Двух, — суховато и некстати уточнил Власов.

— А Китай? Чан Кай-ши?

— Там я был всего лишь советником.

— Но именно тогда китайские войска осуществили несколько мощных наступательных операций.

— Этот ваш капитан вечно стремится слепить из моих мощей образ великого воина.

— В оценках он как раз оставался довольно сдержанным. Я бы даже сказала, слишком. Очевидно, проявляется естественная ревность: он-то всего лишь капитан. А ведь тоже начинал в Первую мировую, причем офицером русской армии. Так что выводы я делала сама. Не знаю, как вы к этому отнесетесь, генерал, но в последние дни я много думаю о нас с вами, и мне кажется, что мы необходимы друг другу. Разве вы не чувствуете, что сейчас вам как раз нужна именно такая женщина — независимая, решительная, обладающая, уже хотя бы в силу своей должности, множеством знакомств и всевозможными связями? В том числе и благодаря своему берлинскому брату?

— Вы довольно точно охарактеризовали себя, — кивнул генерал.

В знак благодарности Хейди поцеловала его в щеку.

— Никогда не пытаюсь изображать скромность там, где нужен напор, — сказала она, уже берясь за дверную ручку. — Вы человек такого же типа. По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы такого же. Мы многого должны достигнуть, Андрэ, — улыбнулась Хейди суровой, незнакомой Власову улыбкой. — Нам нельзя ни предавать друг друга, ни просто расставаться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.