Приложение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приложение

Статистика

Официальные советские источники дают следующее соотношение сил к началу операции[117].

Силы и средства Советские войска Немецкие войска Соотношение Личный состав (в тыс. чел.) 2400 1200 2:1 Орудия и минометы 36 400 9500 3,8:1 Танки и САУ 5200 900 5,8:1 Боевые самолеты 5300 1350 3,9:1

Всего к началу операции советской стороной было сосредоточено 160 дивизий. Из этого числа непосредственно в составе четырех фронтов находилось 138 дивизий, а также 30 896 орудий и минометов (включая зенитную артиллерию) и 4070 танков и САУ (1-й ПБ — 687, 3-й БФ — 1810, 2-й БФ — 276, 1-й БФ — 1297). Остальные силы находились в подчинении Ставки и вводились в бой уже на этапе развития наступления.

Более поздние исследования уточняют: к началу операции «Багратион» (23 июня) численность участвовавших в ней фронтов была следующей:

1-й Прибалтийский — 359 500 человек

3-й Белорусский — 579 300 человек

2-й Белорусский — 319 500 человек

1-й Белорусский — 1 071 100 человек

Итого — 2 329 400 человек, с учетом Днепровской флотилии (поддерживавшей действия 1-го Белорусского фронта в бассейне реки Припять) — 2 331 700 человек[118].

Таким образом, «История Второй мировой войны» даже несколько завысила численность советских войск — очевидно, это произошло из-за включения в них 1-й армии Войска Польского, которая вступила в бой лишь в конце июля, в ходе Люблин-Брестской операции. Некоторые отечественные работы оценивают общую численность советских войск, принявших участие в операции до середины июля (т. е. с учетом сил, введенных уже после ее начала), в 2 500 000 человек, 45 000 орудий и минометов и свыше 6000 танков[119].

Характерно, что немецкие историки оценивают соотношение сил совсем по-иному. Пауль Карель, творчески используя приведенные выше советские данные из работ начала 60-х годов, пишет про 200 дивизий численностью в 2 500 000 человек, 6000 танков, 45 000 орудий и 7000 самолетов — которым противостояли «примерно 400 000 тыс. человек»[120]. Таким образом, полностью подтверждается один из основных тезисов немецкой историографии Второй мировой: русские были способны побеждать, только создав десятикратное (или как минимум шестикратное) превосходство.

Вернер Хаупт конкретизирует те же цифры: «На 1 июня 1944 года в группе армий „Центр“ насчитывалось всего 442 053 офицера, унтер-офицера и солдата, из которых только 214 164 могли считаться окопными солдатами. К ним можно отнести еще 44 400 офицеров, унтер-офицеров и солдат отдельных частей резерва Верховного Главнокомандования, которые по всей полосе группы армий служили артиллеристами, истребителями танков, связистами, санитарами и водителями автомобилей»[121].

Итак, 486 453 немецких военных — включая санитаров, связистов и шоферов во всей группе армий «Центр». Так ли это на самом деле? Обратимся же к цифрам из документальных немецких источников — и увидим, где кроется ловкость рук «бундес-историков».

Согласно официальным отчетам немецкого командования на 1 июня 1944 года группа армий «Центр» имела в своем составе («истштарке») 849 000 человек. Эта цифра включает временно выбывших (например отпускников), а также раненых, при условии что они вернутся в строй в течение 8 недель.

Здесь можно возразить, что реально численность группы армий была меньше — ведь сколько-то еще приходилось на раненых и находящихся в отпуске. Однако напомним, что последние бои в полосе группы армий закончились еще в начале апреля, т. е. 8 недель давно истекли. Что же до отпускников — то при начале наступления противника все солдаты сразу же отзываются из отпуска. Рейх не настолько велик, а железнодорожное сообщение в нем достаточно развито, чтобы добираться до своей части не более двух-трех дней.

При этом «истштарке» частей и соединений (дивизий, бригад, отдельных полков и батальонов) составлял 644 396 человек личного состава. Разница в 200 с лишним тыс. представляет собой численность вспомогательных подразделений обеспечения (тыловых, транспортных, охранных, ремонтно-эвакуационных и т. д.), которые обеспечивают боевую деятельность войск на уровне выше дивизионного. Сюда входят те самые шоферы, связисты и санитары, но только из корпусных, армейских и иных структур, которых Хаупт скопом зачислил в боевой состав войск.

На самом деле названная им цифра — это «тагесштарке», личный состав подразделений, находящийся непосредственно в боевой готовности. Их в группе армий по документам насчитывалось 486 493 человек[122]. Из них, в свою очередь, 316 200 человек составляла «гефехтштарке» — численность боевых подразделений.

Однако не все солдаты этих подразделений участвуют в бою, поэтому в немецкой отчетности существовала и четвертая группа: «кампфштарке», или боевой состав (старинный отечественный аналог — «штыки»). Это бойцы, которые фактически находятся на передовой или рядом с ней и непосредственно ведут боевые действия. Сюда не входят экипажи боевых машин, артиллеристы, штабы, связисты и снабженцы. Таких бойцов в группе армий «Центр», вместе с резервами, насчитывалось 236 772 человек — вот мы и получили расшифровку последней цифры, приведенной Хауптом. Таким образом, «штыки» в немецкой армии составляли чуть больше четверти списочного состава войск. Для сравнения заметим, что в Первую мировую войну в войсках их насчитывалось менее 20 %.

Однако и это еще не все. Говоря о резервах Главного командования, Хаупт тоже лукавит, учитывая лишь те части и подразделения, которые были переданы в непосредственное подчинение командованию группы армий на указанную дату — вдобавок причисляя сюда же и резерв самой группы армий. Вспомним, что речь у нас шла о численности сил группы «Центр» на 1 июня. Таким образом, в нее по определению не могли войти перечисленные нами в боевом расписании соединения из резерва Главного командования сухопутных войск в зоне «Центр», а также войска, прибывшие сюда только в июне 1944 года. Например, на 31 мая 4-я и 5-я танковые дивизии числились в группе армий «Северная Украина», а 12-я танковая дивизия — в группе армий «Север». А ведь три танковых, истребительная, две пехотных и две охранных дивизии плюс кавбригада и венгерская кавдивизия дополнительно составят более 100 тыс. человек личного состава. Моторизованная дивизия «Фельдхернхалле», находившаяся в резерве ОКХ в районе Могилева, в конце мая была выведена из состава группы армий «Север» для пополнения и доукомплектования[123], поэтому даже если она и учтена в вышеупомянутой статистике (что вызывает некоторые сомнения), то три недели спустя ее численность все равно сильно изменилась.

К тому же ширина полосы советского наступления была больше полосы группы армий «Центр», поэтому для более адекватного сравнения к указанным цифрам требуется прибавить уже приведенные выше (в первом разделе) силы группы армий «Север» — 1-й армейский корпус 16-й армии, а также резервы группы армий, брошенные на отражение наступления 1-го Прибалтийского фронта на Западной Двине. Это 6–7 дивизий и корпусные части — т. е. до 100 тыс. человек, считая силы обеспечения. Сюда же надо добавить численность левого крыла 4-й немецкой танковой армии в районе Ковеля — также не менее 50 тыс. человек. Впрочем, уточним, что последние приняли участие лишь в Люблин-Брестской операции в конце июля и в августе 1944 года, описание которой выходит за рамки настоящей книги.

Между тем, в списочном составе группы армий не учтены еще силы «Люфтваффе», непосредственно подчинявшиеся Герингу, — а ведь они включали не только авиацию, но структуры ПВО: дивизии, полки и батареи со всеми необходимыми структурами обеспечения[124]. Между прочим, их зенитки весьма часто использовались в качестве противотанкового средства…

Таким образом, мы убеждаемся, что численность немецких войск, указанная в советских исследованиях, близка к реальности — вместе с тыловыми частями, резервом ОКХ, силами ПВО и смежными флангами соседних групп армий, также находившимися в полосе советского наступления, количество солдат противника приближается к цифре в 1 200 000 человек, т. е. советские войска по численности превосходили противника в два с небольшим раза. Следует отметить, что опубликованная в настоящем сборнике работа 1945 года оценивает численность группы армий «Центр» в 1 036 760 человек, аккуратно разбивая это число по четырем армиям. Столь подробные (до человека) цифры дают основания предположить, что их источником были какие-то трофейные немецкие документы[125].

Удивительным образом и это соотношение, и общая численность противостоящих группировок, и развитие операций, и даже их общая продолжительность (два месяца) напоминают операцию «Тайфун» — наступление немцев на Москву в октябре 1941 года, когда против миллиона красноармейцев Западного и Брянского фронтов была брошена почти двухмиллионная группировка вермахта. В целом операцию «Багратион» можно было бы назвать зеркальным аналогом этого сражения, если бы не важное отличие: в декабре 1941 года немцы были не просто остановлены, но окончательно отброшены от Москвы. В сентябре 1944 года советские войска тоже остановились под Варшавой — но лишь на четыре месяца…

Приведенные здесь цифры призваны подчеркнуть непривычный вообще-то для сегодняшнего мировосприятия вывод: официальная советская историография Великой Отечественной войны в целом заслуживает гораздо больше доверия, чем историография немецкая. В первую очередь это касается числовых данных. Цифры из двенадцатитомной «Истории Второй мировой войны» (когда-то облитой грязью и оболганной некоторыми «деятелями культуры») вполне совпадают с цифрами из документов и современных исследований — например, с выпусками Института военной истории по боевому и численному составу советских вооруженных сил на разные периоды войны.

А вот про немецкие исторические труды этого сказать нельзя. Работавшие в 1950-х — 1960-х годах немецкие историки и мемуаристы (как правило — сами когда-то служившие в вермахте), стремясь объяснить причины поражения непобедимой германской армии, были склонны весьма избирательно использовать имеющуюся у них информацию и достаточно вольно обращаться с цифрами и документами. И об этом необходимо помнить при использовании немецких работ по истории Второй мировой войны, особенно старых или написанных непосредственно участниками войны.

Теперь обратимся к танкам — и увидим там еще больше интересного. Согласно 2-му тому исследования Томаса Йентца «Панцертруппен», на 31 мая 1944 года в группе армий «Центр» имелись следующие танковые силы[126].

Штурмовые орудия Panzer IV Panzer VI «Тигр» 20-я танковая дивизия — 56 (49) — 25-я моторизованная дивизия 46 (41) — — Моторизованная дивизия «Фельдхернхалле» 17 (6) 17 (8) — 18-я моторизованная дивизия 44 (43) — — 501-й тяжелый танковый батальон — — 37 (29) итого 107 (90) 73 (56) 37 (29)

Таким образом, к июню в составе группы армий имелось 217 танков и штурмовых орудий, в том числе 180 средних и 37 тяжелых. Однако известно, что как минимум пополнение дивизии «Фельдхернхалле» техникой и личным составом проводилось лишь в первой половине июня.

Далее, эти цифры не учитывают наличия штурмовых орудий, а также прочих САУ (как противотанковых, так и артиллерийской поддержки) в других соединениях. Например, из приведенного выше списка видно, что в состав группы армий входили десять бригад штурмовых орудий: в 3-й танковой армии — 281-я и 245-я, в 4-й армии — 185-я, 189-я, 190-я (легкая) и 667-я, в 9-й армии — 244-я, во 2-й армии — 177-я, 237-я и 904-я. Еще одна (909-я) числилась в резерве 1-го армейского корпуса 16-й армии группы «Север», также противостоящего советским войскам в операции «Багратион».

По штату в каждой такой бригаде имелась 31 машина — Stug.III или (позднее) StuH.42. Каждая бригада состояла из трех дивизионов по десять машин. Кроме того, в составе группы армий к началу операции имелось как минимум 17 дивизионов штурмовых орудий — итого порядка 470 машин, а с 1-м армейским корпусом 16-й армии группы «Север» — 520 штурмовых орудий.

Безусловно, эта цифра весьма приблизительна. Известный американский историк бронетанковых войск Стивен Залога определяет число штурмовых орудий в группе армий «Центр» к концу июня 1944 года в 480 единиц, однако при этом не учитывает наличие аналогичных машин во вторых ротах танково-истребительных дивизионах. Например, в 187-м дивизионе истребителей танков 87-й пехотной дивизии 1-го армейского корпуса в мае-июне 1944 года числилось 6 штурмовых орудий. Кроме того, авиаполевые дивизии «Люфтваффе» по штату должны были иметь по 10 таких же орудий — неизвестно, правда, получили ли они их. В целом количество штурмовых орудий, участвовавших с немецкой стороны в сражении за Белоруссию, могло достигать 600 и даже более.

Но и это не все. К лету 1944 года на вооружении танково-истребительных дивизионов вермахта уже состояли противотанковые САУ — легкие «Мардер» и средние «Насхорн». Например, в 3-й танковой армии 519-й дивизион истребителей танков (переданный из РГК) имел от 42 до 50 «Насхорнов», а 742-й дивизион — 48 «Мардеров». Для иллюстрации деятельности этих подразделений уже в июньских боях приведем фрагмент из журнала боевых действий 3-й танковой армии за утро 25 июня 1944 года.

«Учитывая исключительно тяжелое положение с противотанковыми средствами, командование 3-й танковой армии докладывает об этом по телеграфу на имя командования группы армий „Центр“. В этой телеграмме указывается, что с передачей 6-го армейского корпуса в распоряжение 4-й армии и в результате передачи действующей севернее реки Двина дивизии в распоряжение 16-й армии потеряны почти все противотанковые средства. В распоряжении 3-й танковой армии в настоящее время имеется лишь одна бригада штурмовых орудий (без одной батареи).

Остальные противотанковые части распределены следующим образом: 519-й тяжелый дивизион истребителей танков действует главными силами в составе 6-го армейского корпуса и одной ротой в районе Обол; 281-я, 909-я и 245-я бригады штурмовых орудий действуют в полосе 6-го армейского корпуса или же севернее реки Улла; 3-й дивизион штурмовых орудий действует в составе 53-го армейского корпуса.

Так как все атаки противника осуществляются массированными ударами танков, то командование 3-й танковой армии просит о переброске „Насхорнов“ и дивизионов штурмовых орудий, а также о возвращении ему 909-го дивизиона штурмовых орудий, оставшегося севернее реки Улла. Помимо этого, настоятельно испрашивается переброска артиллерии РГК»[127].

741-й танково-истребительный дивизион, прибывший из РГК в состав 4-й армии уже после начала советского наступления, также имел 28 «Мардеров», столько же было и в 18-м танково-истребительном батальоне 18-й моторизованной (панцергренадерской) дивизии 39-го танкового корпуса этой же армии. А во 2-й и 3-й ротах 178-го танково-истребительного дивизиона 78-й штурмовой дивизии на 1 июня 1944 года числилось «всего» 19 САУ «Мардер-2». Наконец, 667-й бригаде штурмовых орудий были приданы две роты легких танков Pz.II — около 30 машин, о которых Йентц тоже не упоминает.

Похожая картина наблюдается и в 9-й армии, куда незадолго до советского наступления также прибыл из РГК 743-й танково-истребительный дивизион — 36 «Мардеров». Эти САУ, судя по всему, имелись и в 92-м танково-истребительном дивизионе 20-й танковой дивизии (в 1943 году их там насчитывалось 28). 92-й артиллерийский полк той же дивизии имел самоходный дивизион — по штату 12 САУ «Веспе» и 6 САУ «Хюммель».

Во 2-й армии к началу советского наступления также имелось три таких дивизиона, переданных из РГК — 616-й самоходный противотанковый, 731-й и 744-й танково-истребительные. В первом числилось до 40 «Мардеров», во втором — 26 машин, в третьем — 38. Характерно, что когда в июле 731-й дивизион был передан 3-й танковой армии и переброшен железной дорогой в район Кейданы, Керкенава, в нем уже насчитывалось 44 машины (дневное донесение штаба 3-й танковой армии от 23 июля).

14 «Мардеров» было и в танкоистребительном дивизионе моторизованной дивизии «Фельдхернхалле» из резерва группы армий.

Итого мы получаем около 300 только одних «Мардеров», а в придачу к ним 60 других самоходок и 30 легких танков Pz.II — всего до 400 машин.

Наконец, сразу же после начала советского наступления из ОКХ в подчинение группе «Центр» были переданы 4-я, 5-я и 12-я танковые дивизии, а вместе с ними — 505-й и 507-й тяжелые танковые батальоны. По Йентцу, на 31 мая 1944 года они имели:

Panzer IV Panzer VI «Тигр» 12-я танковая дивизия 49 (35) — 4-я танковая дивизия 70 (68) — 5-я танковая дивизия 59 (57) — 505-й тяжелый танковый батальон — 42 (36) 507-й тяжелый танковый батальон — 47 (45) итого 178 89

Таким образом, в этих структурах имелось 267 танков — 178 средних и 89 тяжелых. Кроме того, в ходе боев в группу армий прибыли еще шесть бригад штурмовых орудий — 209-я (3-го июля), 232-я, 259-я, 277-я, 279-я (10 августа), 920-я учебная, а также учебный дивизион «Бург». Это еще свыше 200 САУ (Stug III и StuH.42).

Следовательно, мы можем утверждать, что к началу советского наступления в его полосе противник имел не менее 1200 единиц бронетехники — на 250 больше, чем утверждали официальные советские историки. В первые дни наступления к ним прибавилось еще около 300 танков и САУ, а еще до 200 машин — в течение июля. Таким образом, превосходство советских войск в боевой технике, конечно, было существенным — но вовсе не шестикратным. Опять же заметим, что публикуемое исследование дает удивительно близкие к этим данным цифры — 800 танков и 530 САУ.

Наиболее острым моментом анализа военных операций является вопрос о потерях. Не стала исключением и Белорусская операция 1944 года. Дело в том, что официальная советская историческая наука в 1970-х годах почему-то расширила рамки Белорусской операции более чем в два раза — от середины июля и от границы Польши до самой Варшавы и до конца августа 1944 года. Так, сюда попали и Люблин-Брестская операция на южном крыле группы армий «Центр», и неудачное наступление на столицу Польши в начале августа, и тяжелые бои под Ригой, стабилизация фронта с борьбой за плацдармы на Висле. В результате вышло, что за 68 суток, с 23 июня по 29 августа 1944 года, войска четырех фронтов понесли следующие потери[128]:

Погибшие Раненые Всего % общих потерь к начальной численности войск % безвозвратных потерь к общим потерям Среднесуточные 1-й Прибалтийский фронт 41 248 125 053 166 301 46,3 24,8 2446 3-й Белорусский фронт 45 117 155 165 200 282 34,6 22,5 2945 2-й Белорусский фронт 26 315 91 421 117 736 36,9 22,35 1731 1-й Белорусский фронт 65 779 215 615 281 394 26,3 23,4 4138 итого 178 507 587 308 765 815 32,8 23,3 11 262

Критерием успешности действий войск служат в первую очередь не абсолютные, а относительные цифры. Во-первых, это процент безвозвратных потерь в общей цифре потерь — он тем ниже, чем лучше состояние войск и благоприятнее условия для оказания помощи раненым. Во-вторых, это процент потерь к общей численности войск (с некоторой долей погрешности, определяемой численностью на начало операции) — оно отражает собственно уровень потерь в операции.

Из приведенной таблицы следует, что наиболее неудачно действовал 1-й Прибалтийский фронт — его численность была в полтора раза меньше, чем численность соседнего 3-го Белорусского фронта, а потери он понес почти такие же, да вдобавок имел максимальный процент погибших среди общих потерь. Очевидно, что это вызвано в первую очередь августовскими боями, когда наши войска были отброшены от побережья Рижского залива, а одновременно немцам удалось нанести несколько успешных контрударов в районе Биржая и Шауляя.

Наиболее удачно действовал самый многочисленный — 1-й Белорусский фронт, у которого отношение потерь к изначальной численности оказалось минимальным. Это объясняется тем, что августовские неудачи коснулись лишь небольшой части его сил, в основном — подвижных войск. Тем не менее, именно этот фронт понес в летних боях наибольшие потери. Однако значительная доля этих потерь пришлась на бои за Ковель и Люблин-Брестскую операцию, выходящие за рамки нашего обзора.

В любом случае наибольшие потери всех четырех фронтов пришлись именно на второй этап Белорусской операции — 7 недель боев со второй половины июля по конец августа 1944 года. То есть в собственно «Багратионе» (за первые три недели боев и без участия левого фланга 1-го Белорусского фронта) общие потери советских войск могли составить лишь не более трети от указанного числа — порядка 250 тыс. человек, из них убитыми и пропавшими без вести — менее четверти, т. е. в районе 60 тыс. Именно эти цифры и надо сравнивать с потерями противника.

Однако о потерях противника известно еще меньше, чем о потерях советских войск. И. В. Сталин в приказе от 7 ноября 1944 года оценил немецкие безвозвратные потери в Белоруссии в 510 тыс. человек. Позднейшие советские исследователи были более осторожны, говоря о полумиллионе убитых, раненых и пленных немцев. Помещенная в настоящем сборнике работа о Белорусской операции дает, видимо, наиболее подробные цифры: только за первые 23 дня немцы потеряли 381 тыс. убитыми, было взято в плен 158 480 солдат и офицеров, в том числе 22 генерала. Кроме того, противник потерял 631 самолет, 2375 танков и самоходных орудий (почти в два раза больше, чем реально у него было), 8702 орудия разных калибров и т. д.

Конечно, любые оценки числа убитых врагов имеют тенденцию к завышению. Однако даже Пауль Карель оценивает общие немецкие потери в 350–400 тыс. человек, т. е. всего лишь на четверть ниже советской оценки. Из них порядка 285 тыс. составили безвозвратные потери («200 000 погибли и 85 000 попали в плен»). Вернер Хаупт пишет о 28 немецких дивизиях и 350 тыс. солдат, оставшихся истекать кровью «в густых лесах и топких болотах восточнее города», то есть Минска — из этих солдат мало кому удалось прорваться на запад. Стивен Ньютон в биографии Моделя оценивает потери группы армий «Центр» с 22 июня по 15 июля в 300 000 человек, не уточняя, общие это потери или только безвозвратные. Впрочем, согласно тому же Ньютону, из-под Минска удалось эвакуировать только 15 тыс. раненых. Алекс Бухнер оценивает немецкие безвозвратные потери в 275 000 человек.

Напомним, что эти цифры не включают потерь правого фланга 16-й армии группы армий «Север», не говоря уже о не попавших под июньский удар правофланговой 2-й армии группы «Центр» и 4-й танковой армии группы «Северная Украина». Не учтены в них и потери частей ПВО. Таким образом, можно согласиться с советской оценкой общих потерь противника за операцию в полмиллиона человек. Подчеркнем: эти цифры относятся только к первым трем-четырем неделям боев. Из этого числа только убитых и пленных было порядка 350 000 человек. Стоит добавить, что в приведенной Хауптом сводке потерь армий группы «Центр» с 22 июня 1941 года по 31 марта 1945 года (2-й, 4-й, 9-й и 3-й танковой) убитыми и пропавшими без вести числятся 582 823 человек.

Таким образом, непосредственно в Белорусской операции (т. е. до середины июля) у противника вышло из строя в два раза больше солдат, чем у нас, а безвозвратно — в 5–6 раз больше.

Следует сказать несколько слов и о потерях обеих сторон в боевой технике. В ходе Белорусской наступательной операции с 23 июня по 29 августа 1944 года советские войска потеряли 183 500 единиц стрелкового оружия, 2447 орудий и минометов, 822 боевых самолета и 2957 танков и САУ[129]. Здесь обращают на себя внимание значительные потери в бронетанковой технике. Однако большая их часть также приходится на конец июля и на август, т. е. на период усиления сопротивления противника и тяжелых боев за стабилизацию фронта.

Потерь противника в технике за этот период мы не знаем, зато оценить их в первые три недели операции вполне возможно — за это время немецкие танковые и самоходно-артиллерийские части потеряли почти всю свою технику, т. е. 1200–1500 машин. В этом случае потери сторон будут как минимум равны. При этом надо учитывать, что немецкая бронетанковая техника была «штучной» и значительно превосходила советскую по качеству изготовления — но зато была много более трудоемка в производстве. Немецкий танк, самоходка или штурмовое орудие стоили в среднем в три раза дороже, чем советские (или американские) машины аналогичного класса.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.