5. Столкновение с Директорией

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. Столкновение с Директорией

13 ноября Национальный союз как наследник Центральной рады создал Директорию Украинской народной республики во главе с левым социал-демократом Владимиром Винниченко. В неё также вошли С. Петлюра, Ф. Швец, А. Макаренко и А. Андриевский. Военными силами Директории — гайдамаками, командовал правый социал-демократ С. Петлюра.

14 ноября Директория провозгласила восстание против «насильника и узурпатора» Скоропадского. Первоначально с воззванием от своего имени выступил Петлюра, что вызвало неудовольствие председателя Директории Винниченко: ««Петлюра идёт на гетмана», «Петлюра призывает против немцев»… Словом, этим сразу было внесено в движение как раз всё то, чего хотели избежать партии: персональный характер дела, отсутствие коллективности и даже отсутствие республиканского характера движения… Имя Петлюры стало маркой всего движения»[187].

Директория обещала вернуть все завоевания революции и созвать Учредительное собрание. Винниченко предложил перехватить у большевиков лозунг Советской власти, создать демократические советы: «будучи введена по инициативе и по указаниям самой Директории, советская власть могла бы быть организована по такому принципу, чтобы её национальный украинский характер сохранился в полной мере…»[188], — рассказывал В. Винниченко. Но большинство директоров не поддержали эту идею, так как она означала неизбежный конфликт с Антантой и в то же время не гарантировали дружелюбия большевиков. Петлюра, приверженный идее парламентаризма, утверждал, что советскую идею не поддержат и атаманы — вожди формирующихся под лидера частей национальной армии. В действительности их мнения разделятся, что катастрофически скажется на состоянии фронта — Волох и Григорьев перейдут на сторону советской власти, а Болбочан и Оскилко окажутся врагами Петлюры справа.

В итоге дискуссии директоров был выработан компромисс — наряду с парламентом предполагалось создать трудовые советы, обладающие только контрольными функциями, а также созвать Конгресс трудового народа — аналог Съезда советов. Реальная власть переходила к комендантам и комиссарам Директории — по сути к полевым командирам — атаманам.

15 ноября директора прибыли в Белую Церковь, где базировались сечевые стрельцы Е. Коновальца, поддержавшие выступление. Восстание было поддержано многими украинскими военными частями и их командирами — атаманом Болбочаном в Харькове, серожупанной дивизией в Черниговщине и др. Восстание было популярно среди крестьян: «Хлеб и всякие другие продукты привозили к нам возами»[189], — вспоминал Винниченко. В 1919 г. эта поддержка резко ослабнет, и солдаты Директории будут голодать.

17 ноября созданный немецкими солдатами Совет подписал с Директорией соглашение о нейтралитете. Немцев интересовало одно — скорейшая эвакуация на родину. Поэтому повстанцы должны были сохранять в целости железные дороги и не торопиться с наступлением на Киев, чтобы дать немцам возможность спокойно выйти с Украины.

Теперь гетман мог рассчитывать на офицерские части, поскольку белое офицерство надеялось на создание в Киеве оплота против большевиков. Однако силы этих формирований были не велики, энтузиазм украинских повстанцев заметно превосходил готовность офицеров умирать за гетмана. 18 ноября у Мотовиловки гетманские силы были разбиты и отошли к Киеву. Повстанцы, памятуя о немецком факторе, тоже пока не трогали столицу

Действия националистов против офицеров гетманской армии (то есть в основном русских офицеров) были жестокими. Киев был шокирован прибывшим в город вагоном с телами 33-х замученных петлюровцами офицеров. М. Нестерович-Берг вспоминала: «Кошмар этих киевских трупов нельзя описать. Видно было, что прежде чем убить, их страшно, жестоко, долго мучили… Выколотые глаза; отрезанные уши и носы; вырезанные языки, приколотые к груди вместо георгиевских крестов; разрезанные животы, кишки, повешенные на шею; положенные в желудки еловые сучья. Кто только был тогда в Киеве, тот помнит эти похороны жертв петлюровской армии. Поистине — чёрная страница малорусской истории, зверского украинского шовинизма!.. Началась паника и бегство из Киева»[190].

«Трудное положение Скоропадского внезапно осложнилось ещё одним инцидентом, — рассказывал правый политический деятель В. Гурко. — Представитель генерала Деникина в Киеве генерал Ламповский (имеется в виду П. Ломновский — А.Ш.) издал ни на чём не основанный приказ, предлагавший русскому офицерству, образовавшему в Киеве добровольческие отряды, провозгласить себя частью Добровольческой армии и подчиняться лишь исходящим от неё приказам»[191]. Эта инициатива напомнила и деятелям гетманата, и самим офицерам, что они являются в Украинской державе чужеродным элементом, и их главные задачи лежат не здесь, а в «Доброволии».

27 ноября офицеры 8 корпуса гетманской армии во главе с генералом И. Васильченко бросили Екатеринослав и двинулись на соединение с Добровольческой армией. 22 декабря они дошли до Крыма, где и закрепились.

14 декабря гетман отрёкся от власти и бежал. 17 декабря 1918 г. гайдамаки заняли Киев. УНР была восстановлена.

26 декабря 1918 г. было создано правительство социал-демократа В. Чеховского. Возродилась и УНР, но место Центральной рады заняла более компактная Директория. Первоначально она заложила довольно левый курс, созвучный чаяниям рабочих и крестьян. Декларацией Директории 26 декабря было восстановлено законодательство Центральной рады, должны были быть восстановлены демократически избранные органы местного самоуправления, создана «национально-персональная» (культурно-национальная) автономия для национальных меньшинств, возвращён 8-часовой рабочий день, был обещан рабочий контроль, государственное управление ведущими отраслями промышленности и борьба со спекуляцией. «Впредь до полного разрешения вопроса о земельной реформе Директория УНР оповестила, что все мелкие крестьянские хозяйства и все трудовые хозяйства остаются в неприкосновенности в пользовании прежних их владельцев, остальная же земля переходит в пользование безземельных и малоземельных у крестьян, а в первую очередь тех, кто вступил в войска республики для борьбы с б. гетманом»[192]. В этом тексте крестьян, наученных горьким опытом гетманата, не могло не смутить «впредь до полного разрешения…». То есть сейчас права на землю в УНР ещё не гарантированы. Такое «учредительство» было достаточно скомпрометировано, и большевики, уже отдавшие землю безо всяких отсылок к будущему парламенту, казались крестьянам предпочтительнее.

Декларация 26 декабря определяла, правда очень нечётко, порядок выборов делегатов на Конгресс трудового народа. Крестьяне должны были выбирать их на съездах в губернских городах, рабочие — от фабрик и мастерских. Правда, позднее за рабочими резервировалось менее пятой части мест. Интеллигенция могла участвовать в Конгрессе только «трудовой» своей частью, к которой относились работники просвещения, лекарские помощники, работники кооперативов и служащие. В дальнейшем под давлением партий круг «допущенной к Конгрессу» интеллигенции был расширен. Конгресс должен был получить права верховной власти до созыва Учредительного собрания, которое намечалось на время после завершения войны.

На практике власть перешла в руки атаманов, которые, по словам Винниченко, «решали не только военные дела, но и политические, социальные и национальные. Вся верховная, то есть реальная, действительная власть находилась в руках атамана, именно в штабе сечевых стрельцов, с которыми Петлюра совершенно солидаризировался и всякими способами заискивал у них ласки. Они вводили осадное положение, они вводили цензуру, они запрещали собрания… Директория и кабинет министров играли только декоративную роль ширмы и громоотводов»[193]. 18 января 1919 г. в связи с официальным началом войны с Россией Петлюра был назначен головным атаманом.

Петлюра и его сторонники сделали ставку на быстрое формирование армии УНР на основе отрядов уже выдвинувшихся полевых командиров. А они устанавливали свою диктатуру на местах, не собираясь согласовывать свою политику с Директорией и соблюдать какие-то демократические принципы. «Из всех властей, которые царили над нами за эти пёстрые четыре года, ни при одной не расцвели таким пышным цветом налёты, грабежи и вымогательства. Разгулявшиеся хулиганы спешили снять сливки с понаехавшей в Киев при гетмане денежной публики… Бороться против налётов было очень трудно, и случаев ареста налётчиков, насколько я помню, почти не было»[194], — вспоминает А. Гольденвейзер.

На новый виток вышла украинизация, на этот раз сопровождавшаяся заменой вывесок на русском языке (иногда в них просто переправляли буквы). Этому способствовало прибытие солдат из Галиции, не знакомых с русским языком.

21 декабря бойцы Коновальца разгромили резиденцию киевских профсоюзов. Петлюровские войска направлялись в города, где возникали советы, для их разгона. Это дополнительно распыляло вооружённые силы Директории и множили очаги конфликтов вокруг Киева. Впрочем, если советы стояли «на государственной точке зрения», то есть поддерживали УНР, правительство Директории указывало своим комиссарам их поддерживать. Как вспоминал позднее заместитель министра иностранных дел УНР А. Марголин, «власть Директории уже ограничивалась Киевом и ближайшим районом. В Казатине была уже своя самочинная власть»[195]. Атаманы правили по своему усмотрению, что выражалось прежде всего в произвольных арестах и досмотрах с грабежами. Как пишет украинский историк В.Ф. Солдатенко, «расцвет атаманщины… закрывал перспективу создания полноценного национального войска, дестабилизировал изнутри всё государственное строение УНР»[196].

Перешедший на сторону Директории Болбочан разогнал в Харькове совет и профсоюзный съезд. На востоке Украины дело Директории оказалось в руках командования, продолжавшего по сути гетманскую политику. Не удивительно, что здесь революционные массы, и без того не склонные в большинстве своём к национализму, быстро развернулась против Директории. Складывание режима «атаманщины» вызывало и вооружённое сопротивление на местах, направленное против режима Директории в целом, и политическую критику изнутри системы УНР.

4–7 января вспыхнуло восстание против Директории в Житомире, но оно было подавлено, что обеспечило УНР тыл, который, впрочем, оставался ненадёжным — восстания вспыхивали то тут, то там.

В ходе распада Австро-Венгрии на территории восточной Галиции 1 ноября власть перешла к украинской Национальной раде и державному секретариату во главе с К. Левицким, и 13 ноября была провозглашена Западно-украинская народная республика (ЗУНР). Однако поляки не собирались уступать ей Львов и вообще Галицию. Они перешли в наступление, уже 4 ноября отбили Львов. Державный секретариат эвакуировался, в Тернополь, затем Станиславов и Каменец.

Соглашение об объединении ЗУНР и УНР было достигнуто 1 декабря 1918 г. 22 января 1919 г., накануне созыва Трудового конгресса, Директория приняла Универсал, провозглашавший объединение. 23 января Трудовой конгресс утвердил его в торжественной обстановке. Правда, до Учредительного собрания правительство ЗУНР оставалось фактически самостоятельным. «Однако этот шаг создавал для Директории вооружённого врага с запада»[197], — пишет В. Винниченко. УНР вступила в войну с Польшей, что ещё сильнее подрывало возможности опереться на поддержку Антанты.

8 января, предваряя волю Конгресса, Директория приняла земельный закон. Он отменял частную собственность на землю. Земля передавалась во владение с правом наследования тем, кто её обрабатывает. Вводился земельный максимум в 15 десятин с правом увеличения этой нормы земельными комитетами, если часть земли признавалась песчаной или болотистой. Также с согласия земельного комитета владелец мог передавать землю другому владельцу. Не должна была отчуждаться земля сахарных, винокуренных и других заводов. Излишки земли подлежали перераспределению, но прежде предстояло провести большую исследовательскую работу, чтобы понять, каковы эти излишки.

Уже сам факт того, что важнейший акт Конгресса был предварительно принят Директорией, показал, что Трудовой конгресс не является самостоятельным и влиятельным органом власти. Собравшиеся делегаты (более 400, 35 — с запада Украины) выслушивали речи и должны были выбирать между проектами решений, заранее подготовленных левыми и правыми социалистами. Большинство делегатов принадлежали к эсерам, но партия переживала размежевание на правое и левое крылья, не считая отколовшихся в мае 1918 г. эсеров-боротьбистов. Социал-демократы, напротив, сплотились и фактически лидировали на конгрессе (тем более, что украинские социал-демократы были предельно близки по взглядам к эсерам, признавая, что для пролетарских задач время ещё не пришло). В условиях, когда сторонники советской власти вели войну с УНР, решения Конгресса уже были далеки от идей сочетания советских и парламентских принципов. 28 января Конгресс призвал готовить выборы в парламент и сохранил полноту власти за Директорией.

Делегаты торопливо разъезжались из Киева, к которому подходила Красная армия. 2 февраля 1919 г. Директория обосновалась в Виннице.

* * *

Опасаясь борьбы на два фронта, в ноябре 1918 г. махновцы пропустили через свою территорию мобилизованных украинским правительством новобранцев при условии, что будет разрешено вести среди них агитацию. Махновская делегация стремилась нащупать противоречия среди гайдамаков, поддержала их в борьбе с 8-м корпусом Добровольческой армии. Уход 8-го корпуса из Екатеринослава положил конец заигрыванию националистов с рабочими организациями города. Петлюровцы разогнали рабочий Совет. Одновременно они усилили агитацию на левобережье — стало ясно, что Директория собирается включить махновскую территорию в единое Украинское государство. 26 декабря Крестьянский съезд Екатеринославской губернии, находившийся под влиянием махновцев, выступил против Директории.

Махно вступил в переговоры с большевистским ревкомом Екатеринославской губернии о совместных действиях по захвату Екатеринослава. Махно был назначен ревкомом Главнокомандующим Советской Революционной Рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района. Чтобы решиться на штурм города, Махно «счёл необходимым созвать комсостав, перед которым был поставлен вопрос о наступлении сегодня же ночью на Екатеринослав. Все ответили: хоть сейчас»[198], — вспоминает начальник большевистского штаба Е. Кузнецов.

Махно располагал полутысячей бойцов, готовых к операции за пределами махновского района. По утверждению советского историка М. Кубанина, эта сила была подчинена большевистскому командиру Г. Колосу, собравшему в районе Синельниково около полутора тысяч бойцов[199]. Махно категорически отрицает своё подчинение Колосу и считает, что Кубанин преувеличил численность его отряда в пять раз[200]. В этом споре прав Махно, что подтверждается и большевистскими источниками: «Необходимо отметить, что Махно назначен командиром всеми вооружёнными силами, наступавшими на Екатеринослав…»[201], — утверждает Д. Лебедь.

Трудность наступления на Екатеринослав заключалась в том, что основные силы повстанцев находились на левом берегу Днепра, а город — на правом. Участник событий Е. Кузнецов вспоминает: «План заключался в следующем: по пешеходной части моста пускаем по обеим сторонам по пять человек, одетых в рабочие костюмы с узелками, в которых находятся бомбы, чтобы снять посты пулемётчиков. Вслед за ними… пускаем паровоз, чтобы прочистить путь, а за ним — пульмановский вагон с двумя бомбомётами, — потом двинутся эшелоны один за другим»[202]. 27 декабря эшелоны беспрепятственно прибыли на вокзал Екатеринослава. Двери открылись, и к изумлению гайдамацкой охраны из вагонов посыпались махновские бойцы. Привокзальный район оказался в руках повстанцев, к которым затем присоединились небольшие отряды большевиков и левых эсеров. Эффект внезапности ещё не гарантировал окончательного успеха. 27–28 декабря махновцы с боями продвигались в глубь города.

Одновременно началось формирование новой власти, в котором особую активность проявили большевики: под конец боя «губком партии большевиков… произвольным образом, что называется «нахрапом», обойдя мой штаб… назначил из своих членов коменданта города, комиссию почты и телеграфа, комиссара путей сообщения, начальника милиции и другого рода начальство. Все эти большевистские партийные избранники не то накупили, не то конфисковали себе министерские портфели и под мышками с ними пришли в мой штаб, помещавшийся на втором этаже Екатеринославского вокзала…»[203] Но Махно и не думал подчиняться «новой власти». Повстанцы тоже претендовали на свою долю влияния. В конце концов был создан Военно-революционный комитет, в котором повстанцы получили треть голосов, но фактически присутствовали в гораздо большем количестве.

Несмотря на попытки большевиков провести в председатели ВРК своего человека, анархисты, по словам Махно, поддержали кандидата левых эсеров[204]. Затем началась торговля вокруг распределения власти, в которой основное участие приняли большевики и левые эсеры[205]. Равнодушие анархистов в этом вопросе объяснялось просто — они воспринимали ВРК как действительно временный орган, который должен максимально быстро собрать съезд советов и передать ему власть. Этот съезд, считал Махно, «и наметит себе для охраны своих завоеваний и связанного с ними нового социально-общественного строительства нужные конструктивные положения»[206].

К 29–30 декабря положение петлюровцев в Екатеринославе стало безнадёжным. На сторону Махно перешла гайдамацкая батарея под командованием Мартыненко. Затем к Махно перешло ещё несколько петлюровских подразделений, и 30 декабря гайдамаки оставили город.

Одержав победу, махновцы приступили к организованному снабжению своей армии из местных магазинов. Но одновременно начались и беспорядочные грабежи населения. Большевистские авторы обвиняют в них махновцев. Махно придерживается на этот счёт другой версии: «На самом деле я за грабежи, как и за насилие вообще, расстреливал всех. Конечно, среди расстрелянных в Екатеринославе за грабежи оказались, к стыду большевиков, все почти лица из вновь и наспех большевиками сколоченного Кайдацкого большевистского отряда, которых сами же большевики арестовали и окрещивали их махновцами. Лишь в штабе в моём присутствии выяснилось, что все эти лица не знали даже, на каких улицах махновцы занимают позиции, кто их командиры, как называются роты и т.д. Но зато эти лица хорошо знали места формирования Кайдацкого большевистского отряда, где он стоит, командира его и когда они записались в этот отряд и получили оружие»[207]. Из этого следует, что большевики вместе с Махно боролись с грабежами. Никто из большевистских авторов не отрицает, что Махно беспощадно расправлялся с пойманными грабителями. Чьи бойцы в большей степени виновны в грабежах — большевистские или махновские — установить, видимо, уже не удастся. Во всяком случае, даже большевистские авторы признают, что их Павлоградский полк изрядно «разложился»[208], от этого не были гарантированы и более свежие отряды большевиков.

Махновский штаб предпринимал меры к тому, чтобы нейтрализовать неблагоприятное воздействие грабежей на настроение горожан. Было выпущено воззвание Махно к ним, в котором говорилось: «При занятии города Екатеринослава славными партизанскими революционными войсками во многих частях города усилились грабежи, разбои и насилия. Творится ли эта вакханалия в силу определённых социальных условий или это чёрное дело совершается контрреволюционными элементами с целью провокации, во всяком случае это делается. И часто делается именем славных партизан-Махновцев, борющихся за независимую, счастливую жизнь всего пролетариата и трудового крестьянства. Чтобы предотвратить этот разгул пошлости, совершаемый бесчестными людьми, позорящими всех честных революционеров, не удовлетворяющимися светлыми завоеваниями революционного народа, Я именем партизанов всех полков объявляю, что всякие грабежи, разбои и насилия ни в коем случае допущены не будут в данный момент моей ответственности перед революцией и будут мной пресекаться в корне»[209]. Это заявление было подкреплено угрозой расстрелов, которая незамедлительно стала приводиться в действие. Крутые меры Махно против грабителей дали результат — даже враждебные махновцам мемуаристы признают, что в этот раз нападавшим «не удалось… как следует пограбить города»[210].

Приведённый выше фрагмент воззвания Махно характерен и ещё в одном отношении — он демонстрирует представления Махно об источнике его власти. Это революция и повстанцы. Пока Махно готов отчитываться в своих действиях прежде всего перед армией, а не перед населением. Позднее, когда вновь станут формироваться гражданские структуры движения, положение изменится.

Махно направил большевистские части на подступы к Екатеринославу. Это была ошибка, которая дорого стоила повстанцам. Большевистские отряды были разбавлены большим числом новобранцев и уступали повстанцам в боеспособности. Часть вооружённых рабочих была настроена пропетлюровски и в решающий момент даже ударила в тыл махновцам[211]. Подошедшие под Новый год свежие петлюровские части прорвали фронт и одним ударом выбили махновцев из города[212]. Неудачливым союзникам оставалось лишь обвинять друг друга в поражении. Из Екатеринослава Махно сумел вывести лишь около 200 бойцов[213].

Первый опыт взаимодействия с коммунистами оставил у Махно отрицательное впечатление об этой партии: «они не сохраняют позиции, а держатся власти и думают, что за них кто-то будет воевать», — говорил он Чубенко, — «Когда он занял Екатеринослав, совместно с коммунистами, то они не (стремились удержать) город, а старались сорганизовать ревком»[214]. По воспоминаниям Г. Колоса, Махно «ругал большевиков и говорил, что нужно к чёрту поразгонять все большевистские штабы», воспринимая их уже как противников в борьбе за повстанчество[215].

В. Голованов считает: «Но махновцам в то время Екатеринослав был совсем не нужен. Махно, собственно говоря, и не скрывал, что вся эта затея ему представляется только набегом, чисто военной, тактической операцией по раздобыванию оружия. Удерживать город он не собирался»[216].

С этой версией автора «художественного исследования» трудно согласиться. Если бы Махно не собирался удерживать город (как говорил Белашу уже после поражения — мол, не очень-то и хотелось)[217], он бы и покинул его до подхода новых сил петлюровцев — для этого было предостаточно времени. Махно вёл себя иначе. Он на всякий случай погрузил трофеи в вагон, но принял участие в налаживании местной власти, наведении порядка в городе, организации обороны. Махно собирался действовать в зависимости от обстановки: не получится удержать город, не страшно, получится — ещё лучше, можно будет распространить новые свободные отношения на городскую среду. Как показали события 1919 г., Махно понимал — без города его «освобождённый район» существовать не может, крестьяне без рабочих не могут создавать новое общество.

Отступив за Днепр, Махно не допустил гайдамаков на Левый берег. Западная граница махновского района стабилизировалась.

В итоге развития движения к 1919 г. возникло территориальное образование со стабильным ядром, самостоятельной разветвлённой социально-политической инфраструктурой, в центре которой стояла военизированная организация анархо-коммунистов и её лидер Н. Махно. В 1917–1918 гг. лидеры движения приобрели богатый военно-политический опыт. Махно стремился к расширению и равноправному партнёрству с другими радикальными движениями — большевиками и левыми эсерами. Однако первый серьёзный опыт такого взаимодействия в Екатеринославе был неудачен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.