Алексеевский равелин
Алексеевский равелин
Для содержания узников в Петропавловской крепости сначала были приспособлены казематы крепостных стен, а потом построили и специальные тюрьмы: Секретную тюрьму Трубецкого бастиона и Алексеевский равелин. Его начали возводить в 1733 году в царствование Анны Иоанновны и назвали в честь деда императрицы – царя Алексея Михайловича.
О существовании Алексеевского равелина никто не должен был знать, ибо расположен он был так, что, даже осматривая крепость, его совершенно не было видно. Единственный доступ в равелин вел через огромные Васильевские ворота, которые располагались в западной стене и изнутри всегда были заперты большим замком. Кроме стены равелин был отделен от крепости небольшим каналом из Большой Невы в Кронверкский пролив: через этот канал был переброшен небольшой деревянный мост.
Равелин представлял собой одноэтажное здание треугольной формы. Единственная дверь вела в приемную; от нее вправо и влево шли внутренние коридоры, которые в одном из углов прерывались квартирой смотрителя и кухней. Камеры Алексеевского равелина предназначались для наиболее опасных государственных преступников: узников помещали сюда исключительно по приказу царя, и только по «высочайшему указу» их могли отсюда выпустить.
Алексеевский равелин Петропавловской крепости
До 1802 года равелин находился в распоряжении Тайной экспедиции, потом, как и другие части Петропавловской крепости, перешел в ведение коменданта, а позднее подчинен непосредственно военному губернатору Санкт-Петербурга. Надзор за внутренним распорядком в равелине поручался смотрителю, под началом которого состояла команда из 50 человек. Таким образом, власть коменданта Петропавловской крепости распространялась только до наружной охраны равелина, а что происходило за стенами тюрьмы – было уже вне его компетенции. Офицер, которому поручалось заведовать этим страшным равелином, должен был жить там один, без семьи; и жена, и дети не могли даже входить в это укрепление, а должны были жить в крепости. По «высочайшему повелению» команда равелина комплектовалась из людей «способных, испытанного поведения и во всем соответствующих к предназначенной службе».
Инструкции предусматривали такие меры, чтобы охрана, «познав всю важность сего поста… могла удобнее иметь всю необходимую осторожность и бдение… к недопущению покушения (арестантов. – Н.И.) на побег или собственное погубление жизни». Узники находились в одиночном заключении, они не могли общаться друг с другом и внешним миром, караульным запрещалось вступать с ними в какие-либо разговоры, чтобы не поддаться «ни ласкательным просьбам, ни величавым угрозам». Даже во время прогулки никто не имел права видеть узника, кроме караульного. О каждом вновь поступающем арестанте смотритель равелина получал от военного губернатора предписание, «как с ним поступить». Таким был зловещий Алексеевский равелин, одно название которого повергало людей в ужас.
По первоначальной инструкции 1797 года в камере арестанта постоянно находился один из нижних чинов охраны, но в 1821 году необходимость в этом отпала, так как в дверях камер, выходивших во внутренний коридор, сделали маленькие окошки. По коридору всегда ходили два солдата с обнаженными саблями. Под наблюдением караульного унтер-офицера солдаты раздавали узникам обед и чай, убирали камеры и подавали узникам умываться. Собственное белье, деньги и прочие вещи по прибытии в равелин у заключенных отбирались, тщательно осматривались и хранились в цейхгаузе.
Чтобы «умалить у содержащихся неразлучной с их положением скуки», полагалось снабжать их книгами из библиотеки равелина, «умножая оную покупкой новых книг». Начальник команды обязан был посещать узников несколько раз в сутки, «остерегаясь, однако, беспокоить их во время сна». Он должен был удовлетворять все претензии арестантов, если это зависело от него, в остальных случаях – докладывать о них смотрителю равелина.
Некоторые из этих правил могут показаться мягкими, однако одиночное заточение уже само по себе было страшным наказанием. За все время своего существования Алексеевский равелин был самой секретной и самой суровой по режиму тюрьмой России, и по ходу нашего повествования будет говориться о томившихся в нем узниках. Здесь же мы расскажем о трагической судьбе декабриста Г.С. Батенькова – человека незаурядного, способности которого высоко ценили М.М. Сперанский и А.А. Аракчеев. Приговоренного судом к 20 годам каторжных работ, его почему-то не отправили в Сибирь, а поместили в каземат № 5 Алексеевского равелина. Камера его была размерами более обыкновенного, но окна, пробитые в сводах – под самым потолком, совсем не пропускали солнечного света, и камера днем и ночью освещалась лампой.
Первые пять лет Г.С. Батеньков находился в ней безвыходно, не видя человеческого лица, не слыша человеческого голоса: только дежурный офицер справлялся о его здоровье, да на Пасху комендант крепости приходил похристосоваться с узником. Потом ему разрешили прогуливаться в садике: там он посадил яблоню и к концу своего 20-летнего заточения ел с нее яблоки. Пищу узник получал по собственному желанию, в основном вегетарианскую, получал и вино, но одиночество его было полнейшим, так как пищу ему подавали через окошечко в двери. Единственным живым существом, с которым общался Г.С. Батеньков, была прирученная им мышь, которая ежедневно – в одно и то же время – выползала из своей норки, чтобы разделить одиночество узника.
Читать арестанту разрешили только Библию: книгу ему прислали на разных языках и со словарями, и таким образом заключенный изучил несколько языков. Временами Г.С. Батеньков терял рассудок: еще в 1828 году он хотел лишить себя жизни голодом и бессонницей. Но с ума узник не сошел, только разучился говорить, забыл многие обыкновенные слова и потерял счет времени: иногда «ему казалось, что он сидит уже несколько лет, иногда – что стоит несколько месяцев на молитве и во все время ничего не ест»… Рассказывают, что новый комендант крепости – И.Н. Скобелев, простой русский человек, выслужившийся из солдат, при каждом удобном случае напоминал царю о несчастном узнике, но Николай I был неумолим.
После долгих лет заточения сам Г.С. Батеньков обращался к царю со словами безумного человека, из-под его пера выходили бесконечные стихи под общим названием «Одичалый». В 1846 году истек 20-летний срок каторжных работ, назначенных Г.С. Батенькову, и новый шеф жандармов А.Ф. Орлов, пришедший на смену А.Х. Бенкендорфу, докладывал царю о возможности смягчения участи заключенного. Николай I положил тогда такую резолюцию: «Согласен, но он содержится только от того, что был доказан в лишении рассудка; надо его переосвидетельствовать и тогда представить, как далее с ним поступить можно».
Комендант крепости удостоверил «тихое и кроткое поведение арестанта», и в середине февраля 1846 года Г.С. Батенькова отправили в Томск. «Когда отпустили меня из равелина… я был как новорожденный младенец», – так оценил тот свое душевное состояние. Прибыв на место поселения, бывший узник писал своей приятельнице: «Двадцать лет провел я в уединении. Вы, без сомнения, думали, что мне нестерпимо трудно. Может быть, и так; но есть в душе человеческой что-то могущественнее всех зол – и это ощутительнее для лица вполне обнаженного. Как бы то ни было, но я перенес всю тяжесть своего положения, не роптал и не ропщу. Так быть подобало».
Г.С. Батеньков вышел из крепости 50-летним стариком и еще 10 лет прожил в Томской губернии, а после амнистии поселился в Калуге, где и скончался в 1863 году.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.