От автора

От автора

С большими сомнениями приступал я к этой работе. Трудность заключалась не в том, что мне не пришлось непосредственно участвовать в научно-производственной деятельности ВНИИЭФ, ядерного центра России, быть свидетелем его становления. Оказалось крайне сложно уловить сопряжение, состыковки мощнейшего выплеска научной и инженерной мысли, который, без сомнения, произошел в стенах бывшего КБ-11, с повседневным бытом, общественным устройством всего города. Развитие науки вообще идет всегда в сложных переплетениях исторической жизни, и лишь усилиями историков в хаосе прошлого могут быть отысканы основания, которые способствовали современным техническим и научным построениям. Основания эти, возможно, являются теми укрепившимися в почве народной жизни корнями, которые дают побеги сегодня, что, вероятно, скажется и в будущем развитии. Закрытые города, как никакие иные территориальные образования советского периода, по своему интеллектуальному потенциалу не только соответствовали мировому уровню, но и определяли в ряде направлений общемировой алгоритм научно-технического прогресса. Их жизнь, практически не изученная социологами, плохо известна нынешним политикам, для которых почему-то естественным состоянием является мироощущение Робинзона Крузо, оказавшегося на необитаемом острове. Однако опыт этих городов представляет собой ценнейший материал для осмысления и решения задач научно-технического прогресса, его воздействия на общество и личность. В наши дни, к сожалению, в очередной раз за свою историю, Россия ощущает тот вред, который наносится научному развитию отсутствием понимания его исторического прошлого. Как это характерно для России: вставать не на плечи предыдущего поколения, а на его грудь. Искусственно привязывая к ошибкам и определенным недостаткам советского политического режима все, что происходило в стране, новые реформаторы вольно или невольно с мыльной водой выплескивают и ребенка. По-прежнему у нас наука находится в полной власти политических экспериментов, и, например, нынешняя страница истории высшей школы вновь пишется «страдальческими письменами». В судьбе сегодняшнего Сарова, как в капле воды, отразилась поразительно живучая традиция руководящей элиты не ценить достигнутого развития, не понимать глубинной связи его с повседневным бытом широких слоев населения. Отсутствие этого понимания представляет главную причину того временного состояния, когда в борьбе за политические цели дня, в трескотне об «общечеловеческих ценностях» не охраняются эпохальные достижения научной мысли, когда так позорно бедно обставлена научная деятельность и так унизительны в этом отношении условия, в которых ныне приходится работать российским ученым даже в ведущих научных центрах страны.

Разумеется, и при безразличии или даже противодействии правительства наука в России будет развиваться силой волевых импульсов отдельных лиц или общественных организаций. Однако история атомного проекта, колыбелью которого исторически повезло стать Сарову, свидетельствует, что научная работа нации успешна лишь при сознательном единении всех жизненно важных сил современного государства.

В США университетский стадион в Чикаго имеет мемориальную доску с надписью: «2 декабря 1942 года человек впервые осуществил здесь самоподдерживающуюся цепную реакцию, чем положил начало освобождению ядерной энергии». В том далеком 1942-м на теннисном корте под трибунами стадиона, в обстановке строжайшей секретности Энрико Ферми вместе с группой ученых провели опаснейший эксперимент, об успехе которого было сообщено заранее условленной фразой: «Итальянский мореплаватель высадился в Новом Свете». При всей амбициозности янки, руководители проекта в самой этой надписи, подчеркнув эпохальность величайшего научного события, не обозначили чьих бы то ни было приоритетов. Это был прорыв в познании природы, подготовленный мировым физическим сообществом во имя защиты человечества в целом.

Осуществление атомного проекта в России вопреки западным журналистским штампам не являлось ответом И. В. Сталина, И. В. Курчатова или Ю. Б. Харитона на «дубинку Трумэна». Это был ответ народа на вызов времени, так же как и полет Ю. Гагарина. История этого подвига — не только поразительные по богатству событий биографии отдельных выдающихся, теперь уже известных, но все еще не оцененных по достоинству ученых и организаторов науки, и не арифметическая совокупность многотомных научных отчетов, хранящихся сегодня в архивах, доступ к которым все еще достаточно сложен. Это история жизни тысяч советских людей и всей страны. Как это ни парадоксально, закрытый от остальных город был связан тысячами нитей с сотнями организаций и предприятий огромной державы значительно сильнее, чем многие гиганты отечественной промышленности в крупнейших городах. И, пожалуй, у многих его жителей значительно острее, чем у большинства советских людей, было ощущение пульса всего мира, планеты. И свое место в истории, свою связь с мировыми событиями, может быть, порой подсознательно, ощущал каждый житель города и этим гордился. Замечательный советский поэт Леонид Мартынов когда-то назвал это «чувством первородства». Точное сравнение.

И конечно, материал для книги невозможно было бы собрать, не обращаясь к документам и воспоминаниям людей, с которыми как-то пересекались мои пути. С одними достаточно часто, с другими эпизодически, а с кем-то, как сегодня говорят, вообще виртуально. Мнения и суждения моих собеседников представляют значительную ценность сами по себе, поэтому в какой-то степени мне хотелось просто довести до более широкого круга читателей живое ощущение тогдашней эпохи людьми, многие из которых, к сожалению, сегодня принадлежат к молчаливому большинству человечества.

Возможно, это просто случайность, игра истории, но Саров дважды в биографии России оказывался в центре цивилизационного развития русской нации, оставив нам образцы духовного и патриотического самосознания не отдельных выдающихся людей, но самого народа.