XIX. Граф Толстой о Думе.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XIX. Граф Толстой о Думе.

Корреспондент «Нового Времени» г. Юрий Беляев посетил графа Л.Н. Толстого и передаёт свой разговор с ним (№10867):

— Вас, конечно, интересует Государственная Дума? — спросил я. Толстой поднял голову и ответил:

— Очень мало.

— Но вы всё-таки следите за отчётами думских заседаний?

— Нет. Знаю о них больше по рассказам домашних. Если же случится заглянуть в газеты, стараюсь как-нибудь обойти это место...

У меня от Думы три впечатления: комичное, возмутительное и отвратительное.

Комичное потому, что мне всё кажется, будто это дети играют «во взрослых». Ничего нового, оригинального и интересного нет в думских прениях. Всё это слышано и переслышано. Никто не выдумал и не сказал ничего своего. У депутатов нет «выдумки», о которой говорил Тургенев. Совершенно так сказал один купец, бывший у меня на днях. На то же жалуется мне в письме один умный англичанин: «Мы ждём, — пишет он, — указаний от вашей Думы нового пути, а вы рабски подражаете нам». Недавно я получил очень хорошую книгу одного немца. Его псевдоним «Ein Selbstdenker», то есть «свободомыслящий», вот этого-то нет и следа в Думе. У депутатов всё перенято с европейского, и говорят они по перенятому, вероятно, от радости, что у них есть «кулуары», «блоки» и прочее и что можно всё это выговаривать. Наша Дума напоминает мне провинциальные моды. Платья, шляпки, которые перестали носить в столице, сбываются в провинцию и там их носят, воображая, что это модно. Наша Дума — провинциальная шляпка.

Возмутительным в ней мне кажется то, что, по справедливым словам Спенсера, особенно справедливым для России, все парламентские люди стоят ниже среднего уровня своего общества и (вместе с тем) берут на себя самоуверенную задачу разрешить судьбу ста миллионов населения.

Наконец, отвратительное по грубости, несправедливости выставляемых мотивов, ужасающей самоуверенности, а главное – озлобленности...

Sapienti sat!..

V. Соображая изложенное и вдумываясь в современный ход событий, нельзя не признать настоящего исторического периода весьма для нашей родины серьёзным. Можно сказать даже, что история не запомнит ничего подобного.

Всеобщее недовольство внутри страны; упадок нравственности и самодеятельности; полная умственная нищета и разложение всех сфер государственного управления являлись грозными симптомами тяжкой болезни России уже до Японской войны, а в этом «предприятии» лишь раскрылись воочию, достигнув, пожалуй, своей кульминации.

Здесь не место входить в дальнейший анализ явлений. Не станем мы также отравлять ни себя, ни читателя картинами ужаса и позора маньчжурской эпопеи. Однако, мы не вправе не отметить опасностей, какие грозят нам со стороны Китая и Японии, быть может, в ближайшем будущем, как не должны умолчать о вмешательстве западных держав, которое с предательским цинизмом накликается внутренними нашими врагами.

Но и указанных невзгод было бы недостаточно для того, чтобы назвать положение России беспримерным. Непригодна и параллель с Римом даже во вторую пуническую войну, так как душа римского народа пылала любовью к отечеству и гордым сознанием величия его судеб, сам же организм государства не был потрясаем такой политической и социальной революцией, которая стремится уничтожить в стране всё — до её имени включительно. Но что главным образом исключает параллель, это факт отсутствия у Рима того, что у нас теперь разумеется под «самоопределением» инородцев, и, прежде всего — евреев. Наконец, ни мужественный Рим, ни западная Европа в эпоху религиозных войн, ни раздираемая террором Первой Революции Франция, ни сама Германия под пятою Наполеона I не имели перед собой коалиции таких союзников, каковы всемирный кагал и масонство.

После всего уже нам известного нет надобности доказывать опасность коалиции и безграничность её замыслов. Но чем серьёзнее проблема, тем важнее правильный её диагноз.

Негодование или отчаяние равно бесплодны. Самообман — гибелен. Искренность совета, хотя бы и спорного, необходима. Посему, исполняя свой долг перед отечеством, мы решаемся выразить и своё глубокое убеждение. Такая решимость вызывается уверенностью, что текущие события, с нашей точки зрения, объясняются удовлетворительно.

Внимательное изучение вопроса и настойчивое, по мере сил, размышление о нём приводят, как мы полагаем, к следующему выводу: нынешние страдания России, в значительной мере этими же врагами подготовленные, являются колоссальной спекуляцией иудаизма и масонства.

Исследование указанного тезиса даже в его существе превышает силы одного, хотя бы и всеобъемлющего ума.

Отсюда явствует, что настоящая работа не рассчитана на какую-либо степень полноты. Будучи смелой, но слабой попыткой затронуть эту проблему, наш труд ничего в виду не имеет, кроме снисходительности читателей.

В таких пределах мы и попытаемся для большей ясности остановиться ещё на некоторых элементах вопроса.

VI. Как и повсюду, революционные движения в России теряют своё начало во мраке веков. Одним из древнейших проявлений у нас мятежного духа служит образование казачества. Наиболее же ярким примером стремления к свободе должна быть признаваема эпопея Запорожской Сечи. Неукротимая жажда воли и самобытности вдохновляла «славное лыцарство Запорожское низовое» на всём его пути. Вера в Бога и беззаветная доблесть неизгладимыми чертами занесены в летописи мечтательного и поэтического, великодушного и бесстрашного, гордого и честного малороссийского народа.

Через благодатные равнины Украины многострадальное, но несокрушимое казачество Малой России дружески подаёт руку тихому и величавому Дону, приветливому и отважному краю, — страшному для врагов орлиному гнезду. Из этой, целому свету известной Области Войска Донского на всех испытаниях Великой России по первому её зову шли охранять её те казачьи полки, которым столько обязана родина, как в Отечественную войну, так и в дни беспросветной крамолы, нами теперь переживаемой. Другие казачьи войска, а в особенности Сибирское, среди грозной и печальной войны с Японией никогда не медлили на защиту русского знамени.

Не касаясь истории северо-русских народоправств, — Новгорода, Пскова и Вятки, и не останавливаясь на иных рыцарских деяниях народа, создавших нынешнюю Россию, мы, тем не менее, обязаны указать на основную черту нашей истории. Никто не помогал нам, и никто нас не учил, как лучше быть. Что же касается, в частности, евреев, то мы их и знать не хотели.

Придворные перевороты в течение XVIII века не имели социального характера и вообще мало касались внутренних судеб русского народа. Об участии же евреев можно говорить разве лишь в связи с предательством Шмерки Липпмана, который исключительно в эгоистических интересах содействовал гибели своего благодетеля — Бирона, когда убедился, что с «регента» взятки гладки.

Лишь в конце того же XVIII столетия проникло к нам масонство и сейчас же показало себя. Не чуя беды, либеральные крепостники-аристократы баловались, как они думали, тем же самым, за что Новиков и его кружок мартинистов были гонимы. По иронии судьбы уничтоженный папой Климентом XIV иезуитский орден нашёл убежище в Китае и... в России. За ним промелькнули в придворных сферах мальтийцы, с кавалером Литтой во главе. В конце же концов иезуитские пансионы в Петербурге и Москве, масонские ложи на севере и на юге России, мальтийские рыцари и баронесса Крюденер с её «халдейскими» таинствами перемешались, изолгались и разлетелись, как дым.

Остался только чад Французской Революции, а с ним и 1825 год. При всей нелепости их мечтаний декабристы наряду с бесправием и непроглядной тьмой крепостного люда оставили нам ряд высокопоучительных страниц в анналах русского духа, а трагической судьбой запечатлели идеализм своих упований. Едва ли жизнеописание какого-либо иного рода даст мыслителю более поразительный контраст, чем лишённая солнечного света, каторжная тюрьма, где целыми годами несли свой крест Волконский, Трубецкой, Муравьёв-Апостол и их благородные товарищи, и блистательные залы Таврического дворца, где, учиняя вопиющие злодеяния против родины, современные «товарищи» не только остаются безнаказанными, но и мнят себя излюбленными повелителями России, а вместо героических имён 1825 года слышатся клички: Френкель, Якубсон, Шефтель, Герценштейн, Мейлах, Винавер, Червоненкис... et tutti quanti!

Разгром декабристов был так ужасен, а сменившие обездоленную русскую аристократию, но даже не помнившие родства, немцы распоряжались у нас с такой жестокостью, что лишь к концу сороковых годов мог быть затеян «процесс Петрашевского». По своему ничтожеству он был бы давно забыт, если бы судьба не связала его с именем автора «Записок из Мёртвого дома». В Тобольском каторжном остроге подвергнутый телесному наказанию приобрёл Ф.М. Достоевский ту эпилепсию, которая мучила его до конца жизни и угнетала творчество.

Евреев у Петрашевского не было. Тем не менее, Достоевский отнюдь не сомневался, что если России суждено погибнуть, то, разумеется, от евреев.

Лишь ещё лет через двадцать, с освобождением крестьян, появились новые мятежные движения. За отсутствием евреев не замечалось, однако, ничего подобного тем, исполненным наглости, зверства и цинизма, событиям, которыми была запятнана Россия после 17 октября 1905 года. Наоборот, первые шаги движения шестидесятых годов отличались крайней робостью. Правда, «Колокол» и «Полярная Звезда» продолжали бичевать наше рабство, но современной иудейской свистопляски, благоухания «революционной» печатной макулатуры не могло себе тогда представить никакое воображение.

Само польское восстание 1863 года, хотя захватило немалую дозу евреев и вообще не страдало кротостью, тем не менее, отнюдь не дало таких извергов и стольких ужасов, какими облагодетельствовали Россию всемирный кагал и Мардохей Маркс хотя бы за последние два года.

Каракозов был полоумный. Поляк Березовский стрелял в Париже.

«Хождение в народ» являлось ребячеством. Нигилизм прославился через Тургенева, хотя сам же по себе внимания не заслуживал. Разочарования внизу, строго говоря, начались, когда сверху стали извращать реформы, в особенности местного самоуправления и судебную.

Введение классицизма принесло зловещие результаты. Если и сегодня просвещение в России можно сравнить с Большим Московским театром, освещённым двумя сальными огарками, то каково же оно было под эгидой Дмитрия Толстого? Ему обязана Россия постыдным недугом «книгобоязни»...

С другой стороны расцветал административный гнёт. Пресса изнывала от цензуры. Возмездие рока не замедлило. Периодическая печать начала переходить в руки евреев, а они превратили её в то, чем она оказывается ныне.

Безжалостный и бессмысленный режим в школе стал приносить ядовитые плоды.

Церковная политика К.П.Победоносцева изгоняла дух живой и деморализовала духовенство. Именно его тирании обязаны мы скорбной и нелепой картиной революционных движений нашего клира. Церковно-приходские школы и земские начальники добили всё, что ещё противостояло мятежу. Не имея возможности учиться, как следует, юношество развращалось и погибало.

Раболепное молчание и лицемерное бесправие отравляли русский народ. Бюрократия превратилась в statua in statu. Никогда не отличаясь бескорыстием, она утратила всё, что ей дали новые веяния. Продажность и неправда, низкопоклонство и произвол, хищения и безначалие, предательство и страх непроглядной тьмой покрыли страну.

Больной государственный организм взывал к врачам. Начали сбегаться самозванцы, нередко искренние. Их преследовали без пощады. Они озлобились. Пропаганда стала переходить в революцию...

«Чайковцы», анархисты, коммунисты, «народовольцы» и разные иные размножались с каждым годом. Оставляя без внимания таких «освободителей», как Нечипор, Галёрка, Куклин, Попко et caetera, мы назовём только четыре пары: Нечаева и Веру Засулич, Квятковского и Евгению Фигнер, Саблина и Гесю Гельфман, Желябова и Софью Перовскую.

Еврейских же денег всё ещё не было. Их давали Герцен, Войнаровский, Лизогуб и другие. Объявлялись уже и «самоопределяющиеся» инородцы: Зданович, Чекоидзе, Джабадари, Клеменс, Веймар и тому подобные.

Вслед за Березовским показались и многие иные поляки: Осинский, Судзиловский, Кравчинский (убийца Мезенцева), Квятковский, Колоткевич, Тарновский, а за ними, наконец, и евреи.

Но участие «избранного народа» стало замечаться, по-видимому, лишь в партии террористов. Без евреев прежде всего не удавались революционные типографии. Контрабандист Зунделович провёз одну из-за границы и наладил. Лейзер Цукерман подготовил взрыв Зимнего Дворца. Милецкий покушался на жизнь Лорис Меликова, Гольденберг убил харьковского губернатора Кропоткина, участвовал в подкопе Гартмана под Москвой, равно как и в других злодеяниях. Рейнштейн и Розенцвейг состояли шпионами, хотя как предатель, кажется, всех евреев превзошел тот же Гольденберг, пойманный в Елисаветграде с динамитом, который он вёз для взрыва Императорского поезда близ Верхне-Днепровска, и выдавший массу лиц. Геся Гельфман содержала подпольную типографию, развозила и распространяла прокламации террористов, а в заключение являлась хозяйкой той квартиры в Петербурге, где совещались убийцы Государя Александра II и откуда 1 марта 1881 года они вышли с бомбами на цареубийство.

Социалистическая программа террористов раскрывается самими названиями главных органов этой партии: «Земля и Воля» и «Чёрный Передел». Вообще же говоря, такая, действительная программа ничем в сущности не отличается от лживых и предательских «директив» партии «народной свободы», сколько бы в расчете на скорейший захват власти эта последняя партия ни уклонялась ныне от партии «автономистов» и «трудовой группы», совместно с ней заседающих в Государственной Думе и, во всяком случае, более искренних.

Plus ?a change, plus ?a reste la m?me chose!..

Никто ещё не отказывался от власти добровольно (исключения подтверждают правило), и мы, например, видим, что нет принципиальной разницы между Людовиком XIV, Робеспьером, Наполеоном I и Желябовым. Как и его сожительница — Перовская, Желябов был деспот и тиран. Мудрено ли, что именно к его взглядам примкнули террористы от колена Иудина. Между тем, раньше сам Исполнительный Комитет партии относился к евреям крайне непочтительно и даже напечатал об этом прокламацию в Москве 30 августа 1881 года.

Само же еврейство ещё в 1891 году приписывало, хотя и заведомо ложно, погром в Стародубе подстрекательству социалистов. В действительности и этот погром был вызван самими евреями, а именно — их продерзностной мстительностью за указ об удалении из Москвы таких сынов Иуды, которые занимались здесь всем, чем угодно, только не честным трудом...

Противопоставляя иудаизм социализму, евреи в то, по-видимому, столь недавнее время, отождествляли ещё свои выгоды с интересами порядка и состоятельных классов вообще.

VII. Однако, действительную цену еврейского извета на социалистов как авторов погрома в Стародубе определить нетрудно. Лассаль и Маркс — евреи. Они вели свою пропаганду и видели её плоды не после, а раньше Стародубского погрома. Еврейство же, проживающее в России, достаточно ознаменовало своё вступление в политику не только бесконечными рядами агитаторов, заполонившими и запятнавшими революционные течения в русском народе, но и такими уголовными процессами общей подсудности, каковы Минский и Шкловский. Маскируя кадры своей «самообороны» так, что об этом никто и подозревать не мог, сыны Иуды уже на Пасхе 1897 года, т.е. почти одновременно с учреждением «Бунда», осмелились в Минске нападать на пехотные патрули из двух-трёх человек, а затем учинили и нечто дерзновеннейшее.

Полагаясь на своё численное превосходство и воспользовавшись излишней снисходительностью командира 119-го Коломенского полка Бестужева, который запретил стрелять и даже действовать штыками, местное еврейство начало избивать христианское население, а затем в количестве нескольких тысяч человек охватило патруль из 20 рядовых под командой поручика Галлашека и преследовало с таким ожесточением, что лишь мужество солдат и доблесть начальника спасли патруль от мученической смерти.

Не успел, однако, закончиться в Виленской Судебной Палате этот единственный в своём роде процесс, как нападение вооружённого кагала на солдат в Шклове явилось предметом нового дела в Киевской Судебной Палате по той же 2691 ст. Улож. о наказ. На этот раз «самооборона» представлялась уже в виде еврейской вольной пожарной дружины. С разрешения обманутой власти кагал организовал шайки злодеев, которыми и была учинена над солдатами дьявольская потеха...

VIII. Тем не менее, всемирное еврейство не чувствовало ещё себя в силах перейти в открытый бунт против русского правительства. На пути веков евреи обучались поджидать случая и действовать без ошибки при соответственных обстоятельствах. «Помогая своему счастью», сыны Иуды зорко следили за внутренними невзгодами нашего отечества и всемерно способствовали их развитию.

Наконец, роковой час приблизился.

Уже первые, ещё отдалённые раскаты японского урагана, не замедлили выразиться в том, что известно под названиями Кишинёвского и Гомельского еврейских погромов, хотя в действительности являлись погромами христиан, особенно в Гомеле. Вооружённые финскими ножами и револьверами, а также запасами серной кислоты для сжигания гоев заживо, еврейские шайки в одном 1903 году совершали ужасы и в Кишинёве, и в Гомеле — раньше, чем исстрадавшееся христианское население обратилось к возмездию.

Обстреливание войск было, насколько известно, впервые применено евреями в Кишинёве, а засим ещё предерзостнее — в Гомеле. В этом городе открылись и курсы преподавания молодым евреям револьверной стрельбы залпами.

Что же касается финских ножей, ударами которых в шею евреи отправили на тот свет нескольких христиан в Гомеле, то этот новый вид предательского убийства был за несколько недель раньше испытан, хотя и неудачно, на П.А.Крушеване как редакторе-издателе непокорных кагалу газет «Бессарабец» и «Знамя».

Среди бела дня и в самом центре Петербурга, на Невском проспекте, 5 июня 1903 года Пинхус Срулев-Дашевский вместе с другим, скрывшимся евреем замыслил убить мужественного редактора. Страшный удар финским ножом сверху вниз был нанесён Дашевским П.А.Крушевану вблизи сонной артерии.

К счастью, толстый стоячий воротник сорочки, куда пришёлся удар, спас Крушевана. Он был только ранен и потерял много крови, но остался жив.

Надо ли вспоминать об издевательстве над ним еврейской прессы и о безучастии русского общества?.. А между тем, зловещий характер события был очевиден и достаточно свидетельствовал о недалёком будущем уже не для одного Крушевана.

Впрочем, те присяжные заседатели в С.-Петербурге, которыми Пинхус Дашевский за покушение на убийство был приговорён к пяти годам арестантских рот, исполнили свой дол г. ..

Их старались обмануть «политикой», но они не сделали ошибки. О прелестях же этой «политики» кричат теперь и воробьи на крышах.

IX. Если всемирный кагал ещё лишь задумался об афере, какую в союзе с масонством он ведёт против России в настоящее время, то отсюда не следует, что ради еврейства им не было предпринимаемо серьёзных шагов. Наоборот, мы видим, что уже в первое посещение Московского университета Боголеповым как министром народного просвещения студенты дебютировали ходатайством о неограниченном приёме евреев. Не допустив Герценштейна в университет для чтения лекций, министр отказал и студентам как прозорливый государственный человек. Здесь не место развивать проблему о безрассудстве обучения христиан евреями, да и мыслящему читателю разъяснений не требуется. Увы, патриотизм Боголепова остался гласом вопиющего в пустыне.

В свою очередь студенты не понимали даже того, что нельзя допускать евреев в университет свыше известной нормы, т.е. за счёт русского народа, как нельзя привилегию высшего образования отнимать у христиан для возвеличения талмудистов. Еврейство же, хорошо сознавая, куда идёт, и тогда уже раскрывало свои замыслы тому, кто хотел видеть. Высшее образование не только доступно евреям как проживающим, обыкновенно, в городах, но является той именно почвой, где они нанесут нам тягчайший удар. Не даром с таким азартом интригует кагал и его приспешники за открытие «вольных» или «народных» университетов (новое издание «народной свободы») – этих будущих рассадников мятежа, как и специально еврейских, т.е. уже нагло предательских школ вообще.

В то же время коварные злоупотребления по захвату учебных пособий и по выдаче дипломов создадут сынам Иуды лучшие жизненные пути, — особенно в медицине и адвокатуре, равно как и по завладению правительственными должностями.

Как уже замечено выше, существует параллель между иезуитским орденом и кагалом. Быть может, следует даже признать, что и само возникновение ордена есть факт атавизма в истории христианства. Иначе говоря иезуитизм есть отрыгание еврейства. Эта проблема заслуживает глубокого внимания на пути предстоящей борьбы за освобождение еврейских народов от террора иудаизма. Ближайшее знакомство с развитием и падением ордена иезуитов должно быть рассматриваемо как необходимая подготовка самой почвы для этой борьбы. Пусть не говорят, что законы об изгнании ордена остаются мёртвой буквой или, что сам Бисмарк пошёл к Каноссу. Пусть не напоминают, что, находясь во главе баронов, представитель римской курии —архиепископ Кентерберийский Лангтон исторгнул у Иоанна Безземельного ту Великую Хартию, которую по недальновидности папа предал проклятию. Подрываемый со всех сторон католицизм идёт, несомненно, к упадку, и его склонение началось в особенности с 16 августа 1773 года буллой «Dominus ас Redemptor». Между тем, подобно евреям в наши дни, иезуиты пренебрегали распоряжениями власти, ибо также имели сторонников во всех лагерях, были предметом ужаса и надежды. Тогда всякий был убеждён и старался уверить других, что в ближайшем будущем Европе грозит теократизм, а иезуиты станут господствовать повсюду. Не только в эпоху своего расцвета, но и находясь уже под остракизмом, например, в 30-х и 40-х годах XIX столетия во Франции, иезуиты проводили свои замыслы с не меньшим дерзновением, чем сыны Иуды делают это сейчас.

Не признаваемый французским правительством и будучи лишён самого права на существование, иезуитский орден вопреки своему духу и началам своего бытия стал, однако, ратовать за свободу образования юношества, без сомнения, имея в виду захватить молодое поколение в свои руки. Изумлённое такой неожиданностью, французское общество, тем не менее, скоро поняло расставленную ему западню.

Неизменно заимствуя у других, так как ничего, в сущности, не имеет своего, иудаизм повторяет иезуитский приём. К сожалению, русское общество до сих пор не видит опасности и под предлогом свободы преподавания, особенно в «вольных университетах», бессознательно допускает ожидовление школы, т.е. порабощение своего юношества всемирным кагалом.

Но грядущая опасность этим не исчерпывается.

Разрушение нравственных устоев христианской семьи и любви к родине, пропаганда чувственности и материализма, презрение ко всему, что не даёт денег и политический разврат молодёжи — вот плоды, которые принесёт иудаизм, когда монополизирует в свою пользу наши средние и высшие учебные заведения.

В пределах же первоначального обучения задачи кагала будут направляемы на ограничение и затруднение доступа и самых слабых лучей света в нашу среду.

Не сознавало этого русское юношество поныне и, может быть, сознает только тогда, когда уже не будет спасения. Горючими слезами станут оплакивать будущие поколения русской молодёжи безумие просьбы студентов, адресованной, без сомнения, по еврейскому совету Боголепову, как и те логические последствия, которыми отравлена современная университетская жизнь. А ведь её удел мог быть, «как неба лазурь, без туч и без бурь!..»

Домогательства евреев проникнуть в высшие учебные заведения и упорные забастовки русского студенчества, устраиваемые теми же евреями и нигде, кроме России, небывалые да и нигде более немыслимые, —разве это не наглое противоречие талмудистов? Прикрываясь террором социальной революции, столь дерзновенная несообразность является ли отсюда менее отвратительной?!.. Наконец, беспримерность студенческих забастовок оправдывает ли диктатуру ослеплённой и недоучившейся молодёжи там, где самые зрелые и просвещённые умы теряются?!..

Хотя, как говорят, история не допускает повторений, тем не менее это справедливо лишь в смысле буквальном. Крестовый поход детей, разумеется, невозможен в наши дни. Но едва ли многим разумнее нынешнее донкихотство студентов или «освободительные» мятежи в гимназиях среди мальчуганов и девочек, у которых, что называется, молоко на губах не обсохло.

X. «Распропагандирование» городских и земских служащих обусловливалось тем, что им нечего терять и, наоборот, в дебрях революции можно выиграть. С другой стороны, жалкая партийность большинства органов нашего «самоуправления» представляла уже готовые кадры недовольных и беспринципную толпу «благодетелей народа».

Став членом новой политической партии, каждый мог считать себя вправе занять любое место по выборам, в редких только случаях отдающим должное призванию или таланту. Заманчивость радикальных идей и безответственность их носителей довершали дело. Проникая в земство и на городскую службу, евреи находили таким образом достаточно материала для эксплуатации и легко им воспользовались.

XI. Беззаветная, хотя неблагодарная и унизительная роль в угоду евреям была исполнена обманутой русской женщиной. В своём безграничном самомнении, неутолимой гордыне и рабской жестокости сыны Иуды умеют прикидываться кроткими, сирыми и обездоленными. Стремясь к свирепой и беспросветной тирании, они тем легче признаются за патентованных либералов, чем печальнее их собственная судьба. Все же прочие народы и все времена тем скорее являются виновными в бедствиях Израиля, чем меньше сведений о талмуде имеет жертва еврейской революционной пропаганды.

При таких условиях сострадание и мечтательность, присущие русской женщине, особенно девушке, уже сами по себе, независимо от обстановки, влекли этих, воистину несчастных, на защиту евреев как паладинов свободы для всех. Вот почему среди самых восторженных и бескорыстных агентов зелёной партии («народной свободы») замечалось на выборах так много девушек и даже матрон.

Вдумываясь в эту страшную картину, невольно переносишься мыслью в древнюю Литву. Там обольститель девушки был отдаваем на растерзание псам...

«Он наслаждался её смущением!..» — объясняли мудрые литовцы.

XII. Организуя, так сказать, унтер-офицерские кадры теми средствами, какие указаны выше, иудаизм не мог, разумеется, не обратиться и к рекрутированию своего генерального штаба. Иудаизация адвокатуры явилась, стало быть, логическим развитием общего плана. Опасность, угрожающая отсюда, была, правда, замечена у нас вовремя. Некоторое опоздание могло бы встретить должный противовес, если не в решительном запрете еврейству проникать в эту важную область государственной жизни, то, по крайней мере, в таком ограничении, которое определялось бы не исповеданием иудейским, а происхождением. Увы, именно этого и не было сделано. Обходя указ 8 ноября 1889 года, евреи по мере надобности крестились. Самые же надменные из них выжидали. С открытием «весны» некрещёные евреи заполнили присяжную адвокатуру целыми массами. Знаменателен факт, что ожидовление сословия присяжных поверенных началось главным образом с Петербурга, т.е. с центра высших правительственных учреждений России, иудаизация которых в свою очередь идёт, быть может, не столь заметно, но безостановочно. Долгое и ужасное верховенство Витте тому очевидный признак. Затем, несмотря на заботы русской адвокатуры, ожидовление её начало быстро разрастаться и в Москве. Впрочем, заботы эти были недостаточны и непоследовательны. Наоборот, еврейская и «либеральная» пресса защищала иудаизацию с крайним ожесточением. С другой стороны кредитные учреждения, торговля и промышленность, пути сообщения и все другие источники питания адвокатуры неуклонно иудаизировались. Помимо чрезмерного увеличения еврейского контингента, шедшего в атаку с отчаянным дерзновением, результатом означенного хода событий оказалось и размножение русских «либералов» в адвокатуре.

Из такого новициата одни понятия не имели о еврействе и, смешивая его коварные жалобы с мрачными судьбами России, становились иудейскими воинами во имя свободы. Не скоро ещё поймут они, как жестоко были осмеяны и какую скорбь причинили родине. Другие, прикрываясь контрабандным знаменем либерализма, так или иначе питались от щедрот Израиля. Те и другие одинаково могли рассчитывать на еврейскую прессу, которая трубит им хвалу и бесцеремонной ненавистью воздаёт супостатам.

Через одно или два поколения у нас не останется, быть может, ни одного необрезанного журналиста. Но уже теперь их сила велика и в судебной области. Не даром почти вся юридическая пресса уже в руках евреев, и не в одной России. Что же касается отчётов о судебных заседаниях, то и без талмуда из них можно сделать что угодно. Надзора почти нет, во всяком случае, его нетрудно обойти. Отсюда понятно, что кроме адвокатов всякий тяжущийся или подсудимый, особенно по выдающемуся процессу, зависит от еврейских репортёров. Для них существо дела безразлично. Непокорного они затравят, как захотят. Здесь именно снимает свои «лучшие урожаи» кагальный шантаж.

Переходя в более высокие сферы данного вопроса, мы не должны забывать, что никто ещё не нажил миллиона, не задев острога хотя бы своим обшлагом. «Кто способен, — говорят итальянцы, — удвоить свой капитал в течение одного года, тот заслуживает быть повешенным двенадцатью месяцами раньше». Пока этого нигде не делается и едва ли будет впредь, как бы ни разыгрывались аппетиты биржевых удавов и акул, хотя бы рассчитанные на ограбление целых народов. Но евреям не нравится и всякое наказание по суду. Cutus amat pisces, sed non vult tingere plantas! «Художественность» отделки, «чистота работы» достаточно, казалось бы, гарантирует им безнаказанность. Увы, от гоев всего ожидать можно. Вот почему Израиль должен иметь собственную адвокатуру. Только она способна извлекать из закона то, чего в нём вовсе нет и быть не может. Она одна может подниматься до таких пределов, где монополия истины для гоев недоступной составляет палладиум «избранного народа».

Придёт, конечно, время, и даже скорее, чем кажется, когда и у нас к услугам Ротшильда и К° заведутся свои прокуроры на погибель Бонту[86] или к «оправданию» Дрейфуса, а также и свои «суды», пирующие у Эмбер либо «не усматривающие состава преступления» у приснопамятных «панамских» chequar’ов... Пока невольно приходится довольствоваться Пархенштейнами и Пейсоверами как гениями адвокатуры.

Ещё выше грезится евреям парламентская деятельность и управление страной. Не они ли — «единственные аристократы мира и его призванные повелители?!..» Что же может быть «законнее» стремления сынов Иуды к столь вожделенному призу?!..

Взять его и удержать способны, однако, лишь иудейские адвокаты. Вот почему, должно быть, обе столицы России своими представителями в Думе избрали адвокатов-евреев.

XIII. После убийства президента Карно во время конгресса в Версали три сенатора, бывшие префекты Парижа или департамента Сены, разговорились на тему «разве уж так трудно предупредить подобные злодеяния?» «Вовсе не трудно!» — отвечал одни из них. «Наполеон III-й любил пожать руку человеку из народа, а я, будучи префектом, никогда ему в этом не отказывал. Но и Наполеон, со своей стороны, не пожимал руки иначе, как у кого-нибудь из моих агентов!..»

Являясь лучшей в мире тайной полицией и никогда не отказывая себе в удовольствии презреть, а не прирезать, конечно, сирых и обездоленных, могло ли еврейство позабыть в России о фабричном рабочем и о «несчастном» мужике?

Ужель их участь не плачевна? А кто же придёт к ним на помощь, если не милосердные евреи?..

Таким образом, иудейская армия «сознательных пролетариев» вышла из недр талмуда, как Минерва из головы Юпитера.

Распропагандирование её, руководимое «Бундом», имело, вдобавок, готовый контингент «либеральных» и, что всего важнее, «бескорыстных» слуг Израиля в густых рядах «свободомыслящей» российской интеллигенции. Само собой разумеется, что тьму народную мог рассеять лишь такой светоч, как Мардохей Маркс. Искоренить же в простых русских людях саму любовь к родине, а с иудейской точки зрения, это основная задача, — было мыслимо разве благоуханиями интернационалки.

Разрывные бомбы хороши для генерал-губернаторов Финляндии и Москвы, для «религиозных манифестаций» или же для «черносотенных шаек», но они вовсе непригодны для взрыва целой страны. Такой универсальной бомбой является социализм.

Пропаганда социал-демократии, в просторечии именуемой «чужекрадием», сама по себе достаточно заманчива, чтобы воспетые другом евреев — Максимом Горьким, «сознательные пролетарии» не заставляли себя ждать. Им одним принадлежит власть, а с ней и все прочее в этом мире. Они, и никто иной, должны требовать всего чего пожелают.

Перелицовывая и выглаживая эту «освободительныю» теорию на все фасоны, пресса кагальных «штанопродавцев» [2] раскрывает перед своими читателями-простецами такие рынки, где им принадлежит всё по самому бесспорному «ограбному» праву. Вопрос не важен, сколько пролетариев откликается на зов. Служа идеям кагала, но и не забывая о собственном кармане, та же пресса на всю Россию прокричит о неимоверных спасительных успехах революции и, однако, сохранит всю дружбу к истине, которая, как всякому известно, была во все времена, присуща «избранному народу». Единственно ради «просвещения России» установленный, дешёвый телеграфный тариф и евреями же с благословения Витте переполненные телеграфные агентства донельзя упрощают задачи Израиля.

Законченность операции на точном основании талмуда достигается тем, что, стремясь к разрушению государства, она производится именно за государственный счёт.

Покрывая расходы кагала как своего единственного благодетеля, «сознательные пролетарии» имеют утешение и в том, что о каком-либо участии в командовании бунтом как монополией «Бунда» и думать не смеют. Им воспрещается даже знать, кто ими же повелевает. Поселяя револьверами и бомбами, поджогами и разбоями ужас среди полутораста миллионов людей, по отношению к которым являются ничтожной горстью, «освободители-тираны» скрываются от глаз людских. Состав исполнительных комитетов и иных «директорий» подтасовывается неведомыми главарями путём «кооптации». Это значит, что один, сам себя «избравший» еврей или христопродавец подбирает затем себе под масть, кого захочет.

Но и помимо «верховных» учреждений, заправляющих революцией и, к удивлению, до сих пор не обнаруженных, основная масса «русской» социал-демократии чужда и рабочему, и мужику. Счастливцам — «пролетариям» не только не дано лицезреть своих повелителей, но и не разрешается играть никакой роли, кроме амплуа «пушечного мяса».

«В «русской» социал-демократии нет ничего социального и ничего демократического», — как об этом резко и откровенно говорит сама «Наша Жизнь».

Социал-демократическая партия возникла у нас вскоре после разгрома в 1879 году партий «народников», «освобожденцев» и других организаций. Будучи основана представителями тогдашней революционной интеллигенции, названная партия сохраняет в тех же руках все инстанции своего управления доныне. Фабрично-заводские рабочие играют лишь подчинённую роль. Жонглируя словами «интеллигент» и «рабочий», можно сказать, что и умственно развитый пролетарий — интеллигент, и обладающий миллионами, но занятый «умственным трудом», просвещённый буржуа — всё тот же рабочий. Но это — вредное смешение понятий. Рабочий класс как класс образуется только из пролетариата промышленного.

Следовательно, «великая российская социал-демократическая партия» не есть партия рабочих.

Она представляет сообщество интеллигентов, хотя и с одинаковыми политическими убеждениями, но из различных общественных слоев. Для проведения политической революции, это сообщество встречает необходимость опираться на пролетариат и за это обещает ему поддержку в парламенте, но и только.

Строго говоря, даже партийной организации не существует.

Ведётся ли, например, точная регистрация членов партии? Нет. Известны ли средства партии всем её членам? Нет.

Партия управляется центральным комитетом посредством комитетов местных. Вследствие конспиративности партии состав комитетов, избираемых с правом «кооптации», большинству членов неизвестен. Благодаря той же конспиративности, действия членов комитетов избегают всякого контроля.

Ясно, что, не будучи социальной, так называемая социал-демократическая партия и не демократична.

Итак, это не рабочие и не демократы. Сама же партия — только фальсификация пролетариата, а её члены — плохие актёры социализма.

Ещё меньше, конечно, могут числиться в такой партии крестьяне-земледельцы. Нет ничего общего между профессией фабричного рабочего и трудом деревенского мужика, хотя и тот и другой принадлежат к одной среде. Их социальные классы различны, а интересы противоположны.

Если в революционном азарте иудаизированное масонство охватило тех и других, то это показывает, что в действительности коноводы бунта тем и другим одинаково чужды. Для всемирного кагала и международного масонства фабричный рабочий и сельский крестьянин служат средством, а не целью.

Социализм — гусеница, из которой развивается бабочка — анархия.

Ни социализм, ни тем паче анархия, не дают свободы и не ради свободы затеваются. Диктатура и тирания, всеобщее рабство и кровавый террор, — таковы неизбежные их плоды.

Очевидность этого результата раскрывается и в другом направлении.

Не только по тем страшным злодеяниям, которыми запятнала себя революция в России, командуемая извне, но и по необъятности того адского замысла, многострадальной жертвой которого является русский народ, всякому должно быть понятно, что управлять исполнением подобного замысла можно лишь деспотизмом, а не свободой.

И пусть свирепые и коварные наши «освободители» не осмеливаются лгать вновь, будто их террор временен, и что он сменится голубиной кроткостью, как только они захватят власть. Скрывающийся в джунглях тигр, испробовав человеческого мяса, становится людоедом.

Робеспьер и его сообщники «гуманным изобретением» масона-доктора Гильётэна вырезали семнадцать тысяч человек!..

XIV. Независимо от всего нам известного и того, что повседневно происходит вновь, главенство евреев, масонов и их приспешников в тех ужасах, какие переживает Россия, обнаруживается из следующих суммарных данных:

Повальное лицемерие и раболепие безмолвия встретились с позором войны и срамом мира. Безумие народного отчаяния перешло в бешенство негодования. Маниакальный бред сокрушения всего прошлого, как заражённого и прогнившего, овладел народной душой. Вековые неправды были все разом призваны к ответу.

Но такое состояние умоисступления не вело ни к чему, кроме политической и социальной анархии. Чтобы выйти из него у нас не было ни вождей, ни средств, ни организаций. Наоборот, всё это оказалось у тех, кто, развращая всё вокруг, из русской крови добывал золото и как Сатана радовался нашему горю.

Подливая масла в огонь и растравляя наши раны, интернациональные революционеры направили на нас всё, что им давало презрение к человечеству, опыт веков, тайна мероприятий, суровость дисциплины, безграничность ресурсов, отвратительная гордыня и неутолимое властолюбие.

Подстрекаемые кагалом и им же осмеиваемые шабес-шискели, т.е. беспримерно злодейские митинги и пресса, вопили не о спасении, а о погибели нашего отечества. Спутывая народное сознание, они старались подменить правительство Россией и ей именно принялись наносить удары отнюдь незаслуженные.

Давно утратив покаяние о родине, еврейство не терпит его у других. Объявив же всему русскому бой не на жизнь, а на смерть, иудаизм сосредоточил свою атаку прежде всего и главным образом на самой идее патриотизма. В союзе с масонством всемирный кагал не мог не понимать, что здесь именно ключ позиции, тактический и стратегический центр битвы.

Теория Маркса потому и была выдвинута с самого начала вперёд, что её канонада разрушала основную силу государства — любовь к родине. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — лозунг не столько социальный, сколько именно политический. Надменный иудаизм отнимает у нас то, чего сам иметь не будет. Деморализация мужика и рабочего, издевательство над армией, «самоопределение» инородцев, призыв иностранного вмешательства, осмеяние креста и царского изображения, — всё это проистекает логически из жажды последователей талмуда вытравить у нас патриотизм, чтобы затем уж, не встречая отпора, поработить истерзанную, обезумевшую Россию.

Тяжкие страдания народа нашли в соплеменниках Лейбы Шатуновского таких же, как он, врачей. Они лишали нас света, воды, лекарств, возможности уехать куда бы то ни было и даже средств оповестить о нашей судьбе. Наряду с кровавыми флагами и взывавшими к потокам крови митингами, шли «научно» организуемые повсеместно, в одно время открываемые, но равно для всех гибельные забастовки. Сама наша беспомощность показывает, что здесь заправляла не русская рука. Отсутствие малейшего сострадания и оплёвывание всего чистого, благородного, идеального убеждают в отсутствии чуждой такого холода и бессердечия славянской души. Похороны же еврея Баумана и вооружённое на японские деньги восстание в Москве должны, наконец, раскрыть глаза и самым ослеплённым.

Достаточно силён кагал, когда в самой же Москве из инородцев и евреев (например Тан, он же — Богораз) с некоторой, конечно, примесью «распропагандированных» фабричных или деревенских проходимцев он мог устроить самозваный «крестьянский съезд», кажется, именовавшийся «всероссийским». Другие самозванцы, печатно-изобличённые, входили, как известно, в состав такого же «городского и земского съезда» с двумя секретарями-евреями. Равным образом самозваный, на три четверти из евреев состоящий, «всероссийский съезд адвокатов» под председательством еврея собирался в самом Московском Кремле.

Не упоминая засим об остальной России, даже о «черте оседлости», если взглянем на Петербург, мы и там увидим «совет рабочих депутатов», наполненный евреями и «кооптированными» христопродавцами. Под вопросительным знаком стоит иудейское происхождение пресловутого Носаря, но зато уже без всякого знака можно назвать таких секретарей этого Совета, как Хацкель Киселевич и Файга Майанц...

Достаточно силён кагал, чтобы Герценштейна или Винавера избрать в депутаты, где ему угодно, хотя бы и вне черты оседлости. Но иудейское злорадство и презрение к нам таковы, что Герценштейн —депутат от Москвы, а Винавер — от Петербурга. Относясь и к этому до смешного терпеливо, русские люди, по-видимому, мало уяснили себе глубину того унижения, в которое они еврейством повергнуты!..

Наряду с изложенным и для полноты этой позорной картины остаётся припомнить, с какой бесцеремонностью меняло иудейство свои клички и программы, а также с какой беззастенчивостью на выборах оно кидало нам в глаза своё «равноправие» и предательство. В этом случае больше, чем когда-нибудь, оправдалось замечание, что евреи — точно шарики разлитой ртути, бегают и суетятся, как будто не имея отношения друг к другу, но при малейшем толчке извне они мгновенно сливаются в одну лужу этого ядовитого металла.

В начале революции еврейство шло под флагом социал-демократии. Затем этот флаг был яко бы предоставлен «Бунду», которым в числе других анархических шаек и была подписана прокламация, «рекомендующая» начать вооружённое восстание в Москве. Не упуская, разумеется, иных путей и, конечно, предводимая евреями, другая, более лукавая

партия революционеров обозвала себя конституционными демократами или, что ещё забавнее, «кадетами». В решительный же момент, похитив девиз «народной свободы», эти «кадеты» обскакали партию «17 октября».

Сейчас в Думе те же «кадеты» высмеивают диких социал-демократов с Кавказа, а, тем не менее, заигрывают пока что с Аладьиным, Жилкиным, Недоносковым, Аникиным etc. как «трудовой группой», специализировавшейся на скандалах правительству. Четырнадцать же из её членов, в том числе и подложный Миронов, напечатали новое воззвание к вооружённому бунту. Другие члены «группы» устраивают революцию в Териоках (Жилкин и К°) и иных местах с митингами, пением Марсельезы и с шествием под красными флагами (напр., Кальянов — в Камышине).

Что же касается программ, то, жонглируя ими с ловкостью заправского акробата, партия «кадетов», как заметил уже либерал Стахович, выпустила их три.

Прежде всего — на плохой бумаге просто-напросто вся земля обещалась даром. Это, очевидно, для самых тёмных масс. Затем – на бумаге получше, где стыдливо объявлялось, что хотя земля и будет передана крестьянам, но с обложением налогами. Это, конечно, для той, более сознательной массы, которая понимает, что нормальным порядком, ничего даром получить нельзя. Наконец, третья программа — уже на хорошей бумаге. Она сулила крестьянам землю не иначе, как под условием справедливого вознаграждения нынешних владельцев. Это, разумеется, уже для крестьян, совершенно сознательных.

Итак, чем хуже бумага, тем щедрее обещания. Оказалось, впрочем, что таков и должен быть coup de maitre. Все опешили, а наглый обман принёс «кадетам» отличные плоды...

Но если «победителей» не судят, то никому не воспрещается отметить изложенное как блистательный аргумент в защиту «народоправства» вообще и во славу «честных» деятелей «освободительного» движения в особенности...