Каракасал. Безымянный «наследник» ханского престола
Каракасал. Безымянный «наследник» ханского престола
Человек, о котором пойдет речь, в свое время был неразрешимой загадкой, да и остался ею по сей день. Действовавший во времена правления в России царицы Анны Иоанновны бесстрашный и непобедимый предводитель башкирского восстания 1735–1741 годов по праву может считаться одной из самых таинственных и замечательных личностей в истории Евразии колониального периода. Никто толком не знает даже, как его звали в действительности: Каракасал, Карасакал, Шуно, а может быть, еще как-нибудь? Но каким бы ни было его настоящее имя, он умудрился проявить себя настолько ярко, что целый народ стал слагать о нем песни и сказания, как о национальном герое. Его происхождение покрыто мраком, о нем ничего не известно вплоть до 1735 года, когда он неожиданно возник в киргизских степях. Кстати говоря, некоторые источники сообщают, что явление будущего главного бунтаря произошло вовсе не в киргизских, а в казахских степях. Что ж, история базируется на версиях. Однако прославился наш герой главным образом не среди киргизов или казахов, а среди их соседей-башкир, для которых он стал еще одним Салаватом Юлаевым {14}, что само по себе говорит уже о многом. Известные историки и исследователи, такие как Рычков, Алекторов, Позднеев и другие, посвятили ему свои работы, но так и не пришли к единому мнению, кем же в действительности был Каракасал: попавшим в затруднительное положение джунгарским {15} ханом или чрезвычайно талантливым, но все-таки лжеправителем?
И раз уж речь, так или иначе, пойдет о Башкирии, небезынтересно будет вспомнить, с чего же все начиналось.
Башкиры – это тюркский народ, живущий преимущественно на западных склонах и предгорьях Урала и в окрестных равнинах. Но во второй половине XVI века им принадлежала, по большей части, вся земля между Камой и Волгой до Самары, Оренбурга и Орска, которых тогда еще не существовало, и на восток по Исети, Тоболу и Иртышу до самой Оби. Башкиры, несомненно, народ пришлый, обосновавшийся на месте какого-то другого народа.
Русско-башкирские отношения – история достаточно давняя и захватывающая, а в чем-то уникальная, порой трагичная, иногда – противоречивая и весьма поучительная. И поскольку она напрямую коснулась наших ближайших соседей, а среди них – людей безусловно выдающихся, стоит о ней рассказать подробнее. Началось все задолго до покорения Россией Казани. И началось, следует заметить, наилучшим для обоих народов образом – мирной торговлей. Предприимчивые новгородцы, поняв собственную выгоду, стали торговать с башкирами, поскольку соседняя Вятская сторона заселялась новгородскими выходцами еще в XII веке, а три реки – Вятка, Кама и Белая, служили естественным путем для сообщений между народами, жившими вдоль их течения.
В источниках отмечается, что в 1468 году, когда на Руси правил Иоанн III, его воеводы ходили воевать в Белую Воложку, то есть проникали до самой реки Белой – собственно владений башкир. Правда, после этого ничто не указывало на вторжение русских в Башкирию, и только с 1553 года, то есть со времени завоевания Казани, появляются сведения о том, что русское войско усмиряло народы, зависевшие от Казанского ханства, и разоряло татарские поселения на башкирских территориях вплоть до самых отдаленных областей.
Исследователи предполагают, что именно тогда башкиры, измученные набегами казахских орд, с одной стороны, и видя усиливающуюся власть московского царя – с другой, добровольно – а точнее, благоразумно – приняли русское подданство. Они оказались одним из немногих зауральских народов России, кто именно таким образом вошел в состав Московского государства. Подобный шаг легко объясним и понятен (хотя однозначно точных данных по этому поводу нет) – они просто пытались выжить.
Надо заметить, что от набегов казахов, да и не только их одних, страдали также русские люди, поскольку казахи и калмыки, не ограничиваясь бесконечной борьбой между собой, при первом удобном случае нападали на проходящие по степи караваны и устраивали разорительные вторжения в русские поселения.
Одной из главных, а возможно, и самой главной проблемой для башкир в этот ответственный момент их жизни оказалось вероисповедание. Дело в том, что башкиры были мусульманами, а Россия – государством христианским. Башкиры опасались, и не без оснований, жестоких гонений со стороны российского правительства – холодящие кровь даже видавшим виды азиатам слухи о том, как русские князья огнем и мечом насаждали среди инакомыслящих собственную религию, были распространены довольно широко. Но правивший тогда Иван Грозный особым указом клятвенно обязался не принуждать этот народ к переходу в христианство. Рычков писал, что в 1557 году Иван Грозный, официально приняв башкир под свой патронат, выдал им грамоту на вечное владение всей их землей (которой они, собственно говоря, владели и без того) и заодно обложил их ясаком[25], который приказал вносить через казанских воевод, доставляя своими силами в этот славный город. Ясак обычно состоял из мёда, мехов и денег. А в завещании, написанном Грозным в 1572 году, царь вручал своему сыну Казанское ханство уже вместе с землями башкир.
Многие башкиры были освобождены от ясака, но зато обязаны были нести военную службу, став именоваться тарханами. Тарханы не считались служилыми людьми в строгом смысле этого слова, как, например, ясачные или тяглые люди (холопы и крестьяне). Они составляли особый класс служилого сословия в Московском государстве и обязаны были нести воинскую службу, но не получали за нее определенного пропитания. Тарханы жили на одних землях с ясачными и тяглыми людьми, занимались с ними одним и тем же, подлежали ведению одних и тех же органов управления, отличаясь только тем, что не платили ясака.
Во время военных походов, которые в те давние времена были обычным делом, из тарханов составлялись особые отряды в войске, к ним присоединялось ополчение, набиравшееся из тяглых и ясачных людей. Руководило тарханами всегда русское начальство.
Вскоре после принятия русского подданства башкиры поняли, что печать на бумаге никак не оградит их от разорительных набегов воинственных соседей, а войска нового сильного сюзерена находятся, как правило, слишком далеко, чтобы иметь физическую возможность обеспечить им стабильную защиту. Кроме того, обоснованно находя довольно сложным делом на собственном, как говорится, горбу доставлять ясак в Казань, они обратились к русскому царю с прошением построить на их земле город-крепость. Город, в котором постоянно будет дислоцироваться русский гарнизон и где будет производиться «расчет» за предоставляемые Москвой «услуги».
В скором времени просьба башкир была удовлетворена. В 1586 году воевода Иван Нагой приступил к строительству города Уфы, который стал первым русским поселением в Башкирии, если не считать Елабуги, ранее построенной на самой границе башкирских земель.
В том же 1586 году, несмотря на противодействие ногайского князя Уруса, была построена и Самара. В воеводском наказе от 1645 года упоминается также о Мензелинске, а в 1658 году – о Челябинске, лежащем у реки Исети, для защиты слобод. В 1663 году Бирск, находившийся между Камой и Уфой, перестраивается в укрепленный форт.
Какими бы мирными на первый взгляд ни выглядели разворачивающиеся события, на самом деле все было далеко не так гладко, поскольку в то же самое время в самой Башкирии, которая, казалось бы, должна была быть удовлетворена действиями русских, начались волнения среди местных жителей, направленные против власти Москвы. Их причины, по мнению большинства исследователей, заключались в положении, которое Башкирия приобрела с момента падения мусульманских царств, прежде ее контролировавших. Дело в том, что это была большая и относительно свободная страна, на которую до принятия башкирами российского подданства мало кто обращал внимание.
Татарские князья и муллы, властвовавшие в Башкирии, заботились только о сборе дани с населения и пополнении собственной казны. Но стоило кому-то обратить внимание на эти земли, как они тотчас понадобились всем. Поэтому одновременно с построением Уфы начинается активная колонизация края: татары, черемисы[26], русские и другие чужестранцы, по разным причинам покинувшие свое отечество, стали селиться у башкир – и стали называться «новобашкирами». Они арендовали у коренных башкир земли за оброк. Таким образом, Башкирия превратилась в убежище для многих, в том числе беглых преступников и, в частности, для тех мусульман, которые не хотели оставаться на российских территориях. Она же стала новым домом для лиц, которые не теряли надежды на восстановление сильного мусульманского царства. Отсутствие собственно башкирских городов и слабость правительственного надзора облегчали жизнь беглецов, враждебно настроенных по отношению к Москве.
Русское руководство чувствовало затаившуюся в башкирской глухомани опасность для своих интересов и всячески старалось укрепить собственное положение. С его легкой руки башкиры были разделены на волости, которые образовали 4 дороги (то есть части): сибирскую, казанскую, ногайскую и осинскую. По рекам Волге, Каме и Уралу появилась сеть укрепленных поселений – городов. Некоторые из этих городов становились центрами уездного или областного управления, которым подчинялись и бывшие иностранцы, приписанные к данному уезду.
Коренные башкиры вошли в состав казанского, уфимского, кунгурского и мензелинского уездов. Города и уезды сообщались между собой большей частью по рекам, но кое-где прокладывались и сухопутные дороги, состояние которых, однако, оставляло желать лучшего. В каждой отдельной области город с подведомственными ему поселениями разделял иностранное население на части и не допускал, чтобы эти части соединились в прежнее единое целое. Тут стоит вспомнить крылатую фразу «Разделяй и властвуй», бытовавшую еще в Риме. Что ж, разобщенными людьми легче управлять, и правители никогда об этом не забывали.
С той же целью при российском императоре Алексее Михайловиче города, построенные по линии Ерыклинск – Тиинск – Билярск – Новошешминск – Заинек – Мензелинск, были заселены пленными поляками. Но этого оказалось недостаточно для полного разобщения башкир. Муллы, выходцы из бывшего Казанского царства, подстрекали башкирское население к бунтам. Масла в огонь подливали бесконечные поборы воевод и беспардонные захваты башкирских земель российскими ставленниками.
Таким образом, уже в первой половине XVII века на башкирских землях начинаются серьезные антиправительственные волнения. Напрасно Соборное Уложение 1649 года запрещало покупку башкирских земель и даже их аренду на продолжительные сроки, напрасно отсылались царские указы о непритеснении башкир при сборе ясака – так называемый человеческий фактор сыграл свою роль. Центральное правительство было не в силах обуздать алчность и своеволие собственных управляющих на столь отдаленных участках. И беда не заставила себя долго ждать…
В 1662 году вспыхнуло восстание под предводительством крупных башкирских феодалов – Иш-Мухаммеда, Конкаса и других, стремившихся использовать в собственных корыстных целях недовольство народных масс захватом русскими на местах башкирских территорий, злоупотреблениями при сборе ясака и так далее. Поводом к нему послужило то, что царское правительство запретило башкирам совершать грабительские набеги на калмыков, с которыми они враждовали. Такое решение вряд ли было вызвано искренней заботой о благополучии калмыкского народа, а скорее стремлением утихомирить воинственных степняков и выставить себя в хорошем свете перед Европой, что для России также было немаловажным. Не секрет, что «дикие нравы» кочевых племен в так называемом цивилизованном мире шокировали многих. Причина этого, усугубленная памятью о татаро-монгольских завоеваниях, крылась главным образом в страхе перед их необузданной и неуемной мощью, время от времени порождавшей таких величайших деятелей, как Чингиз и Тимур. Это гуманистическое решение откровенно ущемляло интересы башкирских феодалов, ограничивая пополнение их казны. А уж от этого-то они отказываться вовсе не собирались. Потому и желанный покой в степи не наступил.
Восстание было кровопролитным, его конечной целью было ни много ни мало возрождение мусульманской независимости во всем Казанском крае и Сибири. Движение охватило как саму Башкирию, так и некоторые близлежащие территории. Для подавления восстания российская монархия направила в Башкирию значительные воинские силы. Тем не менее, справиться с бунтарями удалось только к лету 1664 года. Вслед за этим местным российским управленцам снова было строжайше запрещено притеснять башкир. Спокойствие в крае было восстановлено, но ненадолго.
В 1681–1683 годах произошло еще одно мощное восстание. Поводом к нему стали слухи о насильственной христианизации башкир и другого нерусского населения Поволжья и Приуралья. Кто мог распространять подобные слухи? Тот, разумеется, кому это было выгодно. А выгодно это было в первую очередь башкирской знати. И дальнейший ход событий это подтвердил.
Причины же конфликта, судя по всему, были старые. «Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит». Сколько не запрещай феодалам и воеводам грабить и обирать народ, при первой же подходящей возможности они возьмут свое. А козлами отпущения в обоих случаях будут простые люди.
Во главе восстания выступили башкирские феодалы Сеит Саафер (Садиир), все тот же Иш-Мухаммед и другие. Они объявили русским джихад[27] и обратились за помощью к калмыкам. К тем самым калмыкам, которых царская Россия пыталась в свое время защитить от этих же башкир. И калмыки пришли! Но под видом помощи эти новоиспеченные «союзники», решив расквитаться за все, попытались подчинить себе башкирское население. Возможно, только поэтому калмыки и согласились на этот шаг, и осуждать их трудно, принимая во внимание историю их отношений с башкирами. «В бою побеждает сильнейший». Или хитрейший, что сути дела не меняет.
Вот тут-то калмыки и вспомнили все свои обиды. Беспрепятственно, поскольку их ожидали как друзей, войдя на башкирскую территорию, они начали убивать мужчин, насиловать женщин, разорять кочевья, захватывать пленных, уводить скот. Уж теперь-то башкирам стало точно не до Москвы.
Итог событий: полнейшее разочарование башкирского народа в действенности восстания и жизненная необходимость в срочном порядке избавиться от присутствия калмыкских «друзей» в собственном доме поспособствовало тому, что в 1683 году борьба была прекращена. Ко всему прочему российское правительство громогласно заявило о том, что никаких распоряжений о насильственном крещении башкир и калмыков оно не давало и давать не собирается. Что, собственно, соответствовало действительности.
После всего случившегося в череде кровавых волнений наступил перерыв. Период затишья длился немногим более десяти лет, чтобы взорваться в конце концов новым кровопролитным бунтом.
Видимость покоя на башкирских землях испарилась, как дым, ближе к 1705 году, когда все по тем же причинам вспыхнуло восстание, еще более яростное, чем прежние. Повод новый: в 1704 году царское правительство ввело ряд новых налогов, дополнив их требованием поставлять башкирских лошадей для русской армии.
И снова восстанием руководили крупные башкирские феодалы. Теперь это были Алдар Исекеев и Кучум Тюлекеев. Эти представители местной элиты отказались от русского подданства и упорно пытались создать башкирское ханство под патронатом Турции или Крымского ханства.
В 1707 году один из башкир, называвший себя Святым Султаном, с целью восстановления магометанского царства побывал в Крыму и Константинополе, на Кубани и у горских народов: чеченцев, мичкисов, аксайцев. Он нашел много последователей, в том числе кумыков, аграханских казаков-раскольников, татар, но 26 февраля того же года в битве под Терком он был разбит наголову, а его воины разбежались.
Но это было, конечно, еще не все. Вождями следующего этапа восстания выступили сразу три человека. Как сообщают источники, на Осинской дороге это был Кусюм, на Казанской – Измаил, на Ногайской – Алдар. И их действия, следует отметить, были весьма успешными. Башкиры подвергли яростной осаде Уфу, Бирск и Мензелинск, выжгли дотла ряд сел по рекам Белой, Каме и Самаре и, в конце концов, подступили к самой Казани.
Тогдашний русский царь Петр I, занятый в это время войной со шведами, не мог отправить против них значительных войск. Боярин князь Петр Иванович Хованский вступил в мирные переговоры с бунтовщиками. Те обвиняли русских, и по праву, в непомерной тяжести новых налогов, роптали на рекрутскую повинность и заявляли, что восстанием хотят дать знать о своем негодовании русскому царю, поскольку, как они подозревали, их челобитные на это и на бесконечные притеснения воевод до него не доходят. Но умелые действия русского руководства в этот трудный и ответственный момент заставили восставших на время смириться с создавшимся положением. Царское правительство, скрепя сердце, вынуждено было пойти на некоторые уступки. Мятежникам, в свою очередь, было объявлено официальное прощение.
Бунтари разошлись по домам, но несмотря ни на какие договоренности у стен Казани, внутри самой Башкирии мятеж не утихал. К прежним причинам добавилась еще одна, тоже весьма понятная: башкиры были ограничены в праве владения лесами, произраставшими на их же собственных землях. Леса эти были подразделены на заповедные и незаповедные. Использовать заповедные леса для собственных нужд запрещалось категорически. Детям этих самых лесов и степей такое, разумное с точки зрения современного человека, требование принять было не просто. Лес был источником и частью их жизни, и подобное ограничение, тем более исходящее со стороны чужеземцев, они, естественно, могли воспринять как очередное покушение на собственную жизнь и свободу.
В связи с этим актом неповиновения взбешенный царь Петр I, который терпимостью вообще никогда не отличался, разрешил собрать народное ополчение и истреблять недовольных башкир всеми доступными способами.
На зов царя явились, конечно, калмыки. Две орды, по 10 000 человек каждая, под начальством стольника Бахметева. Калмыки вторглись в Башкирию, сжигая все на своем пути, грабя местных жителей, угоняя скот. Ордынцы резали мужчин, уводили в плен женщин и детей. В итоге башкирское восстание было жестоко подавлено. Но трудно сломить гордый дух кочевого народа: едва калмыки ушли с башкирских земель, восстание вспыхнуло с удвоенной яростью. Калмыки повернули назад – и все «мероприятие» повторилось снова. Убедившись, что одной лишь силой с башкирскими бунтами не справиться, российским руководством было решено принять более действенные меры.
В 1720 году стоявший с войсками в Мензелинске граф Головкин был отправлен в Уфу с грамотой царя, который обещал башкирам прощение, но при условии, что они выдадут беглых бунтарей и впредь принимать их у себя не станут. В то же время Головкину было поручено разобраться наконец в истинных причинах народных волнений. Башкиры, смирившись – временно – со сложившейся ситуацией, обещали выдать всех беглых, прибывших за последние десять лет. И действительно, с 1720-го по 1722 год в Казань было доставлено около пяти тысяч беглых семей. Но волнения не прекращались.
Петр I намеревался применить более действенные методы для умиротворения башкирского края, но смерть не дала ему этого сделать. Вместе с его кончиной мысль о наведении порядка на башкирских землях на время покинула головы российских лидеров.
В 1728 году в Москву явилась башкирская делегация, во главе которой стоял Ярней Янчурин, с челобитной от башкир всех четырех дорог. Башкиры вновь указывали на поборы воевод, на захваты их земель. Правительство милостиво приняло челобитную и, согласно пожеланиям башкир, отделило в 1729 году Уфимскую провинцию от Казанской губернии, подчинив ее непосредственно сенату. Удовлетворены были и другие жалобы башкирского народа. В том же году он был освобожден и от рекрутской повинности, впредь до нового указа.
Но, несмотря на эти миролюбивые действия, некоторые члены российского правительства были крайне негативно настроены в отношении башкир. В записке одного государственного чиновника подчеркивалось, что башкиры – мусульмане (и по сей день многие воспринимают ислам как религию, призывающую к войне с инакомыслящими), напоминалось об их прежнем жестоком отношении к русским и указывалось на необходимость, в связи со всем вышеизложенным, держать в Уфе грамотного воеводу. Правда, кроме этого в ней содержались также полезные хозяйственные рекомендации и советы по поддержанию безопасности в крае.
По поводу наведения порядка на башкирских землях еще решительнее выступил в 1734 году один из петровских питомцев, Кирилов, составитель первого атласа России. Кирилов слышал лично от Петра пожелание взять Башкирию под контроль и только и ждал подходящего для этого случая. И случай представился.
На территориях от Алтайских гор до Аральского моря, Хивы и Бухары кочевали казахские орды, сгруппировавшиеся еще в конце XV века из разных тюркских племен около одного ханского дома. Теснимые джунгарским ханом Галдан-Цэрэном[28], две орды – Средняя и Младшая – в описываемый промежуток времени появились поблизости от русских границ.
После столкновения с башкирами, калмыками и уральскими казаками, хан Младшей орды Абуль-Хаир попросил Россию предоставить ему подданство, а также построить город на реке Ори, в котором бы он мог найти себе убежище в случае необходимости. Вот тогда-то со своим предложением и выступил Кирилов. Он представил проект основания города-крепости (будущего Оренбурга), о котором мечтал еще Петр Великий, при впадении реки Ори в Урал. Возможно, именно эта мощная крепость и виделась Петру новым действенным средством контроля за порядком в крае.
Императрица Анна Иоанновна, в соответствии с желанием Петра и своим собственным желанием, подтвердила и утвердила проект строительства новой крепости, дав будущему городу имя Орск. Работы были начаты. Башкиры, конечно же, увидели в строительстве этой цитадели попытку подчинить их самих прямому контролю Москвы, что и послужило причиной продолжения народных волнений.
Кирилов же указывал на то, что из города на Ори может распространяться русская колонизация в башкирскую землю. Необходимость такой целенаправленной колонизации, которая, собственно говоря, уже началась одновременно с распространением заводов, сознавал и Петр, приказывая искать руду на башкирских землях. Отсюда же, полагал Кирилов, согласно предписаниям царя русское влияние должно было распространиться и на Среднюю Азию, поскольку открывался путь отечественным товарам в Бухару, Бадахшан и Индию.
Важный момент: чтобы поддерживать власть над башкирами, Кирилов советовал не давать им примириться с соседями – казахами и киргизами. Поэтому он предполагал сделать новый город не только крепостью и административным центром, но и торговым и промышленным центром: в отличие от русских, в качестве экономических партнеров казахи и киргизы не должны были представлять интереса для башкир.
Все эти предложения были приняты, и строящийся Орск-Оренбург получил большие льготы: было разрешено селиться в нем и русским, и иностранцам любых верований и званий. Земля под постройки давалась поселенцам бесплатно, учреждался магистрат.
Руководить строительством города был послан сам Кирилов; для охраны ему был дан отряд солдат из местных войск. Прибыв в Уфу, Кирилов занялся подготовкой к строительству. Туда съехались башкиры, которых он прельстил всевозможными, причем вполне реальными льготами: правительство всеми силами старалось склонить их на свою сторону. Башкирам была обещана охрана землевладений, разрешалось оставаться на своих местах беглым и так далее.
Башкиры, казалось, были удовлетворены, но, как показала жизнь, это вновь была только видимость. Ведь восстания продолжались, хотя их причины изменились: мусульманская пропаганда постепенно утратила свое значение, надежды на восстановление исламского государства почти исчезли, но башкиры, раньше жаловавшиеся на единичные захваты своих земель, стали опасаться за само существование своих земельных владений. И виной тому стала русская колонизация, которая мощным потоком надвигалась на Башкирию, выплескиваясь в массовое строительство заводов. Еще в 1699 году началось строительство Невьянского завода, подаренного Петром в 1702 году предприимчивому Демидову. Затем появились Уктусский, Каменский, Алапаевский, Сысертский, Тагильский, Исетский и другие заводы, возник Екатеринбург – место главного управления горными заводами. К концу царствования Петра I на одних только казенных заводах трудилось около пяти с половиной тысяч человек. И хотя все эти заводы лежали за пределами башкирских земель, они подступали к ним уже достаточно близко. В постройке же города Оренбурга башкиры увидели лишь дальнейшее средство лишения их земельной собственности; они ждали возведения новых заводов теперь уже непосредственно у своих домов. Поэтому башкиры вновь решили сопротивляться.
В 1735 году на юге и юго-западе башкирских земель вспыхнуло очередное мощное восстание под предводительством Кильмяк-Абыза, Акая Кусюмова и других феодалов. Именно в этот период впервые обратил на себя внимание сильный и отважный воин, именовавший себя Каракасалом.
На вид ему можно было дать 30–35 лет, что для того времени было весьма зрелым возрастом. По описанию современников, Каракасал был человеком высокого роста, крепкого телосложения, очень смуглым. Он носил черную бороду, из-за чего, по всей видимости, и получил свое прозвище, ведь Каракасал в переводе с казахского означает «чернобородый». Его нос был сломан, а на руке отсутствовал мизинец. Неожиданный союзник восставших башкир был ревностным мусульманином, непобедимым и храбрым настолько, что подвиги его вскоре стали притчей во языцех. Но доблесть, сила и отвага были не единственным, чем мог удивить народ этот незнакомец, – по-прошествии времени он во всеуслышание объявил, что является законным наследником ханского престола.
Одни считали Каракасала истинным героем, другие видели в нем авантюриста, искателя приключений, который был подвержен мимолетным порывам и не умел дорожить жизнью – ни чужой, ни своей собственной. Скорее всего, правы были и те и другие. Доблесть, вне всяких сомнений, порой можно расценивать как безрассудство, а отважно бросаясь в бой, весьма проблематично думать о сохранении жизни. Но главный, волнующий всех вопрос заключается даже не в этом, а в том, кем же все-таки на самом деле был Каракасал – наследником ханского титула и трона или невероятно талантливым простолюдином? Именно это не давало покоя ни современникам Чернобородого, ни потомкам, ни исследователям.
Что мы знаем об этом таинственном человеке? О его происхождении известно, к сожалению, чрезвычайно мало. Вплоть до настоящего времени в соответствии с официальной версией его принято считать башкиром по имени Минлигул (Миндигул) Юлаев. Тем не менее, как утверждают некоторые исследователи, существуют свидетельства того, что Каракасал действительно являлся потомком последнего сибирского хана Кучума I. Однако другие, тоже заслуживающие доверия источники доказывают, что на самом деле наш герой был самозванцем. Он лишь назвался потомком хана и сделал это для того, чтобы занять соответствующее место, завоевать авторитет и иметь возможность повести за собой людей. Если это так, то мотивы у него были весьма благородными, могущими оправдать подобную хитрость. Тем более, принимая во внимание, что ханом Каракасал объявил себя именно в период жестокой борьбы, когда вопрос личной выгоды (к примеру, возможности разбогатеть на чужом имени) практически не стоял. Не стоит забывать, какому риску подвергался новоявленный предводитель. То, что он не закончил свою жизненную карьеру так же трагично, как многие из его соратников, – на плахе, возведенной для бунтовщиков российским правительством, – можно объяснить только счастливой случайностью. Хотя, по правде сказать, неизвестно, была ли его смерть менее мучительной.
Правду о бесстрашном вожаке народных масс жаждали узнать многие. Ее пытался выяснить и генерал князь Урусов, руководитель карательных войск, который позднее будет прислан в Оренбург для борьбы с повстанцами. Опросив 300 пленных башкир, Урусов пришел к выводу, что Каракасал на самом деле был простым кочевником, родом из Юрматынской волости Ногайской дороги и проживал на реке Селеук.
Версия, гласившая о том, что претендент – самозванец-простолюдин, была изложена в указе, разосланном Урусовым по всем башкирским селениям, но вряд ли ее стоило принимать всерьез. Скорее всего, это был просто хитрый политический ход, призванный подорвать влияние и авторитет Чернобородого среди подчиненных.
На самом деле подобному предположению явно противоречили образованность претендента и знание им многих иностранных языков, что для простолюдина в то время вряд ли было возможно. Что же касается вопроса национальной принадлежности, то трудно поверить и в то, что Каракасал был башкиром, так как, во-первых, казахи, враждовавшие с этим народом, вряд ли предоставили бы ему в этом случае убежище (что сделали впоследствии) и помогли снарядить армию в поход на джунгарского хана. А во-вторых, киргизы всегда презирали башкир и отказались бы иметь дело с одним из них, в то время как Каракасал был весьма популярной личностью среди представителей этого народа.
Версия самого претендента выглядела следующим образом: якобы он, сын джунгарского хана по имени Шуно, много лет назад, спасая свою жизнь, был вынужден бежать из родных земель. После чего, гонимый нуждой, он скитался по разным странам, ведя тяжелую жизнь, недостойную его высокого положения. Каждый миг тоскуя по родине, он при первой же подходящей возможности смог наконец вернуться, объявить во всеуслышание свое настоящее имя и потребовать для себя положенный ему по закону ханский престол.
Петр Иванович Рычков, много лет проживший на Урале, изучая дело Каракасала, предполагал, что, странствуя по Кубани, тот мог услышать историю о ханском сыне Шуно и использовать ее в своих интересах. Имя Каракасал, по мнению Рычкова, безусловно, было вымышленным, чтобы этим казахским словом ввести киргизов в заблуждение относительно собственной национальной принадлежности. Однако возможности того, что Каракасал и на самом деле не был башкиром, исследователь тоже не исключил.
Внимательно проанализировав все, что нам известно, можно прийти к выводу, что Каракасал все-таки не был и джунгаром (жителем джунгарского ханства). Это доказывается его ярой приверженностью к исламу, ведь джунгары всегда были буддистами.
Некоторые башкирские историографы по сей день придерживаются мнения, что тайна, окутавшая личность Чернобородого, кое для кого в свое время тайной все-таки не являлась. Что, возможно, все высокородные башкиры, поддержавшие мятеж, знали правду о Каракасале, но скрывали ее от рядовых повстанцев.
Возможно, так и было, но до нас эта правда, к сожалению, не дошла, в связи с чем – и поскольку не удалось установить ничего иного – за этим таинственным человеком и закрепилось имя Каракасал, и в этом виде оно вошло в русские документы. Следует отметить, что, как показывают источники, правильнее было бы называть претендента не Каракасал, а Карасахал – так называли его русские путешественники тех далеких времен.
Среди современников Каракасал прославился не только своей непревзойденной отвагой, благодаря которой очень скоро стал лидером всего народного движения. Он проявил себя также и как яростный борец за веру и свободу, и красноречивый, а главное, убедительный оратор, что, безусловно, помогло ему в его восхождении. Он в совершенстве знал арабский, а также много других языков, знал наизусть Коран, совершил паломничество в Мекку и Медину, где, отдавая дань традиции, должен побывать каждый уважающий себя мусульманин, много путешествовал по всем среднеазиатским государствам. И ко всему прочему, вел, как некоторые говорили, безукоризненный образ жизни. Но и этого мало – он еще обладал и даром целителя.
Но многие исследователи не без основания считают, что бурная деятельность Каракасала была слишком противоречивой и непоследовательной. Тем, кто хотел знать подробности его жизни и происхождения, он с удовольствием рассказывал захватывающую и то и дело обрастающую новыми деталями историю о том, что он был сыном джунгарского хана и сводным братом ныне здравствующего Галдан-Цэрэна, который захватил власть в 1729 году и жестоко расправился со своей мачехой – дочерью правителя волжских калмыков Аюки, которую считал (возможно, и небезосновательно) виновницей смерти своего отца. Жестокий Галдан-Цэрэн подверг гонениям своих собственных братьев – главных конкурентов в борьбе за престол, вследствие чего один из них – Лоузан Шуна (то есть сам Каракасал) – успел бежать к родственникам матери, а затем вынужден был скитаться по чужим странам под чужим именем. Поскольку он обладал своими недюжинными способностями и был любимцем народа, враги Галдан-Цэрэна пытались использовать опального Шуну против самого Галдан-Цэрэна. А к киргизам он, Шуна-Каракасал, явился просить помощи для похода против чжунгаров, чтобы возвратить себе чжунгарский престол.
На самом деле в 1731 году китайский император Иньчжен отправил послов на Волгу с целью предложить настоящему Шуне свою помощь. Однако всего через год после этого Шуна внезапно умер, так и не успев ничего предпринять. С большой долей вероятности можно предполагать, что Каракасал не только знал об этом, но и был лично знаком с некоторыми участниками этой драмы.
Увлекательные рассказы Каракасала охотно слушали, а его непревзойденная доблесть восхищала настолько, что имя нового героя загремело с такой силой, что затмила имена поднявших восстание феодалов. Но те были не в обиде: мощная поддержка движению в лице Каракасала служила, разумеется, и их собственным интересам.
При первых слухах о восстании против мятежников и их нового предводителя Каракасала было направлено войско под командованием казанского губернатора Мусина-Пушкина. Однако справиться с бесстрашным бунтовщиком даже регулярным частям оказалось не под силу.
Александр Иванович Румянцев (отец прославленного полководца), сменивший на посту Мусина-Пушкина в 1736 году, также был направлен в Башкирию, чтобы утихомирить главного виновника всех бед. Несмотря на шедшую в это же время русско-турецкую войну, правительство с этой целью выделило войска, которые под предводительством Румянцева и двинулись в Башкирию, после чего большая часть ее земель была выжжена и разорена. Но это ни к чему не привело: восстание продолжалось, ненависть башкир к Москве крепла день ото дня.
Кроме всего прочего, Румянцев назначил большую награду за голову столь стремительно вырвавшегося в лидеры таинственного бунтовщика, само имя которого заставляло трепетать его врагов, а друзей – становиться бесстрашными. Возможно, именно по этой причине желающих получить обещанную награду так и не нашлось. И вот вопрос: неужели среди башкир – да и не только башкир – не оказалось ни одного предателя, польстившегося на деньги? Этот факт не без оснований может показаться весьма сомнительным. Скорее всего, дело было вовсе не в исключительной честности соратников Каракасала, а в том, что он на то время был достаточно силен и надежно защищен действительно преданными ему людьми. Возможно, не так уж и трудно было кому-то из «своих» в подходящий момент вонзить кинжал или пустить стрелу в спину прославленному вожаку, другое дело – самому после этого остаться в живых и дождаться обещанной награды.
Проявив себя как грамотный полководец, Каракасал сумел так четко и правильно скоординировать действия своих людей, что карательные отряды русских постоянно терпели поражение от бесстрашных всадников Чернобородого, наносивших молниеносные удары и мгновенно исчезавших в лесах и степях. Подобная наглость сводила с ума русское руководство, что выливалось в еще более жестокие расправы над бунтарями.
Одновременно с этим правительством России практиковалось всевозможное поощрение русских и благонадежных лиц из местного населения. Указом от 1736 года русским разрешено было приобретать башкирские земли, а мещерякам {16}, оставшимся верными русскому патронату и не участвовавшим в бунтах, предоставлено было право собственности на те земли, которые они до того арендовали у башкир-бунтовщиков.
По той же причине в 1739 году тептяри {17} и бобыли {18}, которые являлись крепостными природных башкир, были освобождены от платежа оброка башкирам-бунтовщикам, а тем из них, которые не желали платить оброка и башкирам, оставшимся верными своим патронам, предоставлено было право занимать земли башкир-бунтовщиков без всякого вознаграждения прежних собственников.
Позднее вместо Румянцева в Башкирию был прислан другой видный российский деятель, Хрущов, который, правда, отличился тем, что сначала забирая взбунтовавшихся башкир в плен в качестве заложников, затем просто казнил их.
Между тем в апреле 1737 года умер от чахотки Кирилов. Его место в Оренбурге занял известный историк В. Н. Татищев, бывший главным начальником горных заводов в Сибири и Перми. Татищев не был поклонником методов Хрущова: он только разоружал пленных бунтовщиков и заставлял их присягать на верность на Коране. Он предлагал перенести Оренбург дальше к Красной горе, а для окончательного умиротворения края считал необходимым применять не только военные и карательные экспедиции, но, главным образом, внести реальные улучшения в сферу управления и аграрных отношений башкир и мещеряков. Татищев предложил ряд соответствующих мероприятий, которые могли бы действительно исправить создавшуюся ситуацию, но сделать ничего не успел, так как через год был сменен.
На его место главным командиром Оренбургской экспедиции и был назначен тот самый князь Урусов, который пустил по башкирским землям слух о том, что Каракасал – самозванец. Несмотря на то что Урусов был профессионалом, при нем восстание не только не утихло, но вспыхнуло с еще большей силой и яростью. Отряды восставших вели нещадную борьбу с правительственными войсками, нападали на укрепления, жгли поселения русских крестьян, а также нерусского населения, отказавшегося поддержать восставших. Сраженные отвагой Каракасала, башкиры безоговорочно поверили его рассказам о том, что он является потомком хана, и, наученные прошлым горьким опытом и стремящиеся найти себе действительно сильного руководителя, провозгласили его в 1739 году своим ханом Султан-Гиреем, а в дальнейшем все движение 1735–1741 годов получило название «восстание Каракасала». После принятия титула Султан-Гирей перекочевал в более безопасное место – за Урал, поближе к киргизам.
Почему туда? Каракасал привлекал к себе многих, киргизов в том числе. В первую очередь своей преданностью мусульманству и обещанием установить религию Мухаммеда в Джунгарии. Правда, слушать его они, конечно, слушали, но, боясь поражения, не решились позднее воевать за него с джунгарами.
Район набегов восставших на русские поселения ограничивался сначала левым берегом Урала, ближе к киргизским степям, где можно было скрыться в случае опасности. На первом этапе новому лидеру сопутствовала удача, пока на его пути несокрушимой стеной не встал Оренбург. Противостоять многочисленному гарнизону крепости Каракасал не мог, однако у города имелось свое слабое место – основанный в глухой степи, он был на 500 верст отдален от сплошных русских поселений и нуждался как в боеприпасах, так и в провианте для гарнизона. Каракасал принял все меры, чтобы отрезать Оренбург от подвоза боеприпасов и провианта, постоянно разбивая подходившие обозы. Он устроил настоящую партизанскую войну, стараясь нападать на небольшие русские отряды и скрываться в степи, отрываясь от погони. Он решил не подпускать к новой русской крепости никого из своих противников. Постоянно отбивая любые попытки русских проникнуть в город, он сделал положение войск в Оренбурге весьма затруднительным.
Успехи нового хана заставили башкир еще больше сплотиться вокруг него. В это самое время Урусов продолжал рассылать «универсалы» о том, что Каракасал – самозванец. Он снова и снова убеждал как русских, так и иностранцев принять все возможные меры к его поимке. Узнав об этом, Каракасал попытался поднять против Урусова казахов. Надо сказать, что попытка оказалась весьма успешной: его усилиями в Исети начался жестокий мятеж.
Однако удача постепенно оставила Султан-Гирея. Урусов послал на Исеть сильные карательные отряды, которые раз за разом разбивали его войска. После серии жесточайших, кровопролитных столкновений в 1740 году князь Урусов подавляет наконец восстание, возглавляемое Каракасалом. При этом было сожжено и разорено 696 деревень, согласно только официальным данным, башкиры потеряли убитыми 16 634 человека, сосланными в разные места оказалось до 4000 человек; кроме того, 301 человек был покаран жуткой позорной казнью – отрезанием носов и ушей. У всех поверженных бунтовщиков был отобран скот, огромное количество верблюдов, лошадей и другой живности.
Всего лишь через год после этих кровопролитных событий князь Урусов скончался в Самаре.
О том, как ситуация складывалась дальше, достоверно неизвестно, в связи с чем бытует несколько версий. Первая гласит о том, что Каракасал, тяжело раненный, терпящий поражение за поражением, с жалким остатком войска бежал в казахскую степь. По дороге он был еще раз разбит русским отрядом Дмитрия Павлуцкого, после чего с пятьюдесятью нукерами {19} добрался наконец до ставки казахского хана Абуль-хаира. Стоит заметить, что еще в 1737 году Абуль-хаир вместе с султаном Среднего жуза {20} Аблаем совершал грабительские набеги на башкир. Поэтому, в принципе, было бы не удивительно, если бы Абуль-хаир выдал беглых бунтарей русскому правительству, тем более принимая во внимание, что к собственной роли российского подданного хан относился с воодушевлением. Но по непонятным причинам Абуль-хаир этого не сделал.
Именно здесь, в Младшей орде, произошло событие, оказавшееся спасительным для Каракасала. На требование Павлуцкого выдать беглеца Абуль-хаир смиренно ответил, что, несмотря на все его глубочайшее уважение к Белому царю (так в те давние времена жители Азии называли русских монархов), по обычаю своей страны казахи не могут выдать своего гостя, тем более такого почтенного, как сын джунгарского хана Султан-Гирей.
Если бы Абуль-хаир ответил иначе, вряд ли нашлась бы сила, способная спасти бесстрашного бунтовщика. Понимая это, Каракасал остался жить у казахов. И надо сказать, он жил там как истинный хан. В это время Каракасал пережил свой второй «взлет». Он невероятно разбогател, приобрел огромное количество – как говорят источники, 7000 – лошадей и верблюдов и с разрешения ханов всех казахских орд стал собирать добровольцев для похода на джунгаров, чтобы свергнуть коварного «брата» и вернуть себе «свой законный» трон.
Жаль, что так и осталось неизвестным, как на отказ казахского хана выдать Каракасала отреагировала Москва… Да и, положа руку на сердце, слабо верится в то, что симпатизирующий России Абуль-хаир повел себя подобным образом, сколь бы привлекательным лично ему не показался чернобородый воитель.
Следующие события изрядно подпортили некий идеализированный образ Каракасала как всеобщего народного любимца и героя. Весной 1741 года он таки двинулся в Джунгарию, где совершил ряд набегов на ханские земли, грабя и убивая местное население. Галдан-Цэрэн выставил против него двадцатитысячное войско, причем его действия оказались весьма успешными. Наголову разбитый Каракасал скрылся в неизвестном направлении, после этого след его теряется уже окончательно.
Это – первая версия, в которой Абуль-хаир предстает покровителем, если не другом Чернобородого. Вторая же версия говорит о том, что подобных отношений между Каракасалом и казахским ханом не было. Да и вообще отношения с казахами у него складывались сначала не самым лучшим образом, даже несмотря на присвоенный титул. Почему все-таки присвоенный? Потому что вряд ли казахи сделали бы то, что они сделают далее, поверь они, что перед ними настоящий джунгарский принц.
Из второго варианта развития событий становится известно, что после полученного от Урусова поражения раненый Каракасал вновь-таки бежал в казахские степи. Урусов потребовал от казахов схватить и доставить к нему беглых бунтовщиков, а главное – их предводителя. За голову самого Султан-Гирея была назначена огромная по тем временам награда в 1000 рублей золотом.
Предположительно 26 июня близ реки Олькейек повстанцы подверглись нападению людей Абуль-хаира. В итоге едва живой Каракасал был схвачен казахами, позарившимися на вознаграждение, обещанное за его голову, и привезен в улус[29] Канджагалы-Аргынского рода, а примерно через месяц после этого вместе с теми своими сторонниками, которые тоже попали в плен, был выдан Урусову казахским старшиной Букенбаем.
Беглых восставших ожидала страшная участь: сотни соратников Каракасала были подвергнуты мучительной казни: посажены на кол, повешены, обезглавлены. Однако самому Чернобородому неизвестным образом удалось спастись, получив убежище у влиятельных казахских старейшин братьев Казбек-бия и Кабанбай-батыра. Можно сказать, что именно с этого момента отношение казахов к Чернобородому в корне меняется. Многие влиятельные представители этого народа протягивают ему руку помощи, и помимо Казбек-бия и Кабанбай-батыра его покровителями становятся также сильные и влиятельные султаны Барак и Батыр.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.