Москва выдвигает новые требования
Москва выдвигает новые требования
Восьмого марта Эркко сообщил мне, что Гюнтер получил известие из Москвы: наша делегация удостоилась разговора по телефону с Молотовым. Первая встреча была назначена сегодня на 16.00.
Я передал это в ставку главнокомандующего, а Маннергейм сообщил мне, что развитие событий на фронте складывается неблагоприятно для нас. Советские подкрепления продолжают прибывать по льду Выборгского залива. На других участках фронта обстановка пока без изменений.
Я сразу позвонил Эркко в Стокгольм, чтобы передать следующее сообщение нашей делегации в Москву: «Ситуация на фронте развивается в прежнем направлении. По льду залива прибывают новые силы. Все остальное как и прежде. Отсрочка ответа до двенадцатого получена».
Полчаса спустя раздался новый звонок из ставки от Маннергейма. Он спрашивал, слышно ли что-нибудь о бомбардировщиках, запрошенных у Запада. Я сказал, что 12 самолетов вылетели из Франции и должны приземлиться в Нарвике. Галифакс сообщил, что Англия посылает 50 самолетов. Маннергейм попросил, чтобы они были отправлены как можно скорее, и я обещал ускорить решение вопроса.
В 15.00 мне нанес визит Шёнфельд, который показал телеграмму, полученную им из Вашингтона, о поддержке мирных переговоров. В ответе говорилось, что Соединенные Штаты «глубоко заинтересованы» в решении финского вопроса и сделают все возможное, чтобы поддержать Финляндию. Послу в Москве Штейнхарту даны указания довести до сведения Молотова, что Соединенные Штаты проявляют озабоченность тем, чтобы Советский Союз справедливо отнесся к Финляндии. Одновременно он должен был заявить, что Соединенные Штаты рассматривают возможность стимуляции коммерческого товарообмена с Советским Союзом. Решение этого вопроса в значительной степени будет зависеть от того, какими будут результаты мирных переговоров.
В 16.30 господин Пакаслахти, начальник одного из отделов министерства иностранных дел, сообщил мне, что Маннергейм через офицера связи Меландера настаивает на том, чтобы было принято верное решение в отношении призыва о помощи, который должен быть направлен Англии и Франции. Это может содействовать ходу переговоров.
Я обещал позвонить Маннергейму в одиннадцать часов вечера.
Однако в 19.00 Маннергейм сам позвонил мне. Он прочитал меморандум полковника Паасонена, в котором ситуация была представлена в более выгодном свете. Не стало бы обращение к Западу стимулом для переговоров в Москве? Советские руководители предъявили нам невероятные условия; наше обращение к Западу могло изменить их требования.
Таннер. Если мы направим такое обращение, мы не сможем влиять на прибытие западных сил. Оно, вне всякого сомнения, прервет всякие переговоры.
Маннергейм. Все же очень желательно направить такой призыв, ведь война еще продолжается; согласие на прекращение военных действий не получено. Западные бомбардировщики должны прибыть в разгар переговоров.
Таннер. Вспомогательным силам потребуется не менее месяца, чтобы прибыть к нам. Продержится ли фронт так долго?
Маннергейм. На войне всякое случается. Ближайшие недели будут решающими.
Таннер. Будет разумнее проинформировать делегацию в Москве о такой идее и затем принять решение.
В 22.00, в ходе нового телефонного разговора, Маннергейм озвучил ту же самую мысль: «Время истекает».
В 22.30 Эркко из Стокгольма сообщил, что получена телеграмма из Москвы; время встречи сдвинуто на три часа, на 19.00.
Вечером я направил нашей делегации доклад о положении на фронте.
В 23.00 позвонил из Вашингтона наш посол Прокоп и сообщил, что в ходе пресс-конференции президент Рузвельт упомянул о мирных переговорах, ведущихся Финляндией. На вопрос о том, выступят ли Соединенные Штаты в качестве посредника на этих переговорах, Рузвельт ответил, что подобная просьба к США не поступала.
Прокоп добавил, что в Вашингтоне ходят слухи о том, что Паасикиви и Таннер уже находятся в Москве.
От посла Хольма из Парижа поступила длинная телеграмма, в которой излагалась речь премьера Даладье. Он выражал сожаление о том, что Финляндия до сих пор не направила призыва о помощи. Он согласился на продление срока до 12 марта, но предупреждал, что Советский Союз поступит с Финляндией вероломно. Если Финляндия сейчас не получит западную помощь, то не сможет рассчитывать на гарантии Запада своей территориальной целостности.
Слухи о попытках установления мира стали распространяться по планете. Журналисты с их вопросами и телефонными звонками были настоящей пыткой, особенно один тип из Нью-Йорка, который много раз звонил мне между двумя и тремя часами ночи. Но все же я не мог отключить свой телефон из боязни пропустить важный звонок. Даже на службе у меня не было секретарши, которая могла бы отсеивать звонки, не говоря уже о моем доме.
Чтобы подготовить общественное мнение к переговорам, я направил в газеты первое краткое сообщение о возможности заключения мирного соглашения. Оно было набрано крупным шрифтом: «Как удалось узнать в правительственных кругах, Советский Союз может представить Финляндии более жесткие требования, чем ранее. Однако никакой детальной информации пока не получено».
В 19.00 состоялось краткое заседание кабинета министров, прежде всего с целью краткой информации его членов о происходящем. Я доложил информацию, которой к этому времени располагал, включая тревожные сообщения маршала Маннергейма о положении на фронте. После этого сообщения Ньюкканен заметил, что, по мнению генерала Айро, ситуация стабильна. Противник в самом деле занимает плацдарм между двумя полуостровами, но генерал Айро считал, что он не сможет организовать наступление с этого плацдарма. В районе Уурас давление было более интенсивным, но на других участках фронта не происходило ничего заслуживавшего упоминания.
В ходе заседания было обращено внимание на то, что советские условия мира были напечатаны в мировой прессе в один и тот же день. Я сказал, что ничего странного в этом нет, поскольку об условиях мира были информированы 200 парламентских представителей. Некоторые народные избранники тут же исчезли из Хельсинки; так, например, Свинхувуд был замечен в Стокгольме. Там же объявился и Паасикиви.
Относительно упомянутой поездки Свинхувуда я могу заметить, что о ней не знали даже члены кабинета министров. Экс-президент Свинхувуд уехал в Германию вместе с П. Х. Норрменом, директором одного из банков, и журналистом Еркки Райкконеном, чтобы побудить Гитлера использовать свое влияние для получения достойных условий мира. Но ему не удалось встретиться с Гитлером и даже с Риббентропом, пришлось ограничиться изложением своих надежд их подчиненным. Единственным официальным лицом, принявшим его, был заместитель государственного секретаря Вайцзеккер. По всей видимости, непростые отношения Германии с Советским Союзом удержали большинство германских официальных лиц от встреч со Свинхувудом. Из Берлина Свинхувуд направился в Рим. Поездка оказалась совершенно бесполезной.
Девятого марта кабинет министров напряженно ожидал новостей из Москвы. Даже президент часто звонил мне, чтобы спросить, не поступили ли какие-нибудь известия. Лишь после полудня от делегации пришла телеграмма за № 4. (Телеграмма № 3 еще не пришла.) В ней сообщалось, что Советский Союз на переговорах представляют Молотов, Жданов и генерал Василевский. Мы сочли присутствие Жданова, который напал на Финляндию самым предательским образом, недобрым предзнаменованием. К счастью, среди них не было Куусинена; его участие было бы унижением для нас.
В телеграмме сообщалось, что Молотов и Жданов заняли очень жесткую обвинительную позицию. Переговоры продолжались более двух часов; советская сторона заявила, что не собирается вмешиваться во внутренние дела нашей страны. Наша делегация обещала рассмотреть требования СССР и дать ответ во время следующей встречи.
Телеграмма № 3, задержавшаяся из-за ее объема, поступила только в 15.30. В ней содержались советские требования:
«Первая встреча сегодня в 19.00. Советский Союз представляют Молотов, Жданов, генерал Василевский. Сталин не участвует. Молотов вкратце изложил советские требования: во-первых, уступить полуостров Ханко, включая гавань Лаппохья и прилегающие острова. Во-вторых, все пространство к югу от линии, начинающейся между церковью Виролахти и Пратио и идущей через Вайниккалу, Нюйямаа, Энсо, Койтсанлахти, Ууруниеми, Вяртсиля и Сорписелкя до Сальмиярви, где граница образует выступ; вся линия соответствует линии Петра Великого. В-третьих, по причине близости к Мурманской железной дороге, южная часть Куусамо к югу от Салла по линии, идущей от Вирмайоки, огибающей Юкомоярви до Пранаярви (западная оконечность), поворачивающей к юго-востоку в точке западнее церкви Салла и соединяющейся с существующей линией границы юго-восточнее Нуортетентури. В-четвертых, полуостров Рыбачий — оба мыса. Оставшаяся часть Петсамо спасена».
Большая часть требований была уже известна, но уступка территории вокруг Салла появилась дополнительно. Мы должны были отдать оба мыса полуострова Рыбачий, остальная его часть оставалась у Финляндии.
Тем временем маршал Маннергейм уже справлялся по телефону о полученных из Москвы известиях. Я обещал ему сообщить сразу же, как только будет закончена расшифровка кодированной телеграммы. В 16.15 я позвонил ему и прочитал содержание телеграммы.
Маннергейм поинтересовался, можно ли еще рассчитывать на западную помощь теперь, когда наша делегация находится в Москве. Я обещал ему выяснить этот вопрос.
В 16.40 шведский посол Сахлин по моему приглашению появился в Банке Финляндии. Я изложил ему новые мирные требования, только что полученные от Советского Союза. К передаче предназначались области, важные в промышленном и в других отношениях. Москва увеличила свои требования, хотя было обещано, что новые требования предъявляться не будут; мадам Коллонтай даже говорила о том, что Сталин сделает «широкий жест». Тогда же нам обещали приостановку военных действий, как только делегация отправится в путь. Теперь мы узнали правду, и Скандинавские страны должны определить к ней свое отношение. Я просил его довести новую информацию до сведения шведского правительства, которое выступало в качестве мирного посредника. Я также обещал позвонить в 20.00 Гюнтеру, чтобы узнать мнение Швеции по этому вопросу.
Чтобы ознакомить с новостями членов кабинета министров, я просил их собраться в 17.00. Присутствовал и президент.
Я изложил собравшимся последние известия о московских переговорах, а также идею Маннергейма об одновременном обращении к Западу с призывом о помощи. Члены кабинета министров были ошеломлены жесткостью предъявленных требований. Мысль о том, что Финляндия не будет иметь выхода к Ладожскому озеру, что два значительных города и несколько важных промышленных районов будут отторгнуты от страны, что нам предъявлены совершенно новые требования об отторжении района Салла, была ошеломляющей. Несколько членов кабинета предлагали обратиться к Англии и Франции с призывом о помощи. Ханнула, как и раньше, выступал именно за этот вариант; теперь с ним полностью был согласен Ньюкканен. Мне снова пришлось говорить о неэффективности помощи Запада, о сложности получения разрешения на транзит по территории Швеции.
Когда заседание было в самом разгаре, позвонил маршал Маннергейм. Он сказал, что с минуты на минуту ожидает известия о ситуации на фронте, попросил не принимать окончательного решения, пока он не сообщит нам эти данные и не выскажет свое мнение сегодня вечером. Мы согласились отложить принятие решения до вечера: информация главнокомандующего нужна была для оценки ситуации, и членам кабинета требовалось время для размышлений.
В промежутке между заседаниями я пригласил для разговора британского и французского послов, Веркера и де Во. Во время встречи я откровенно рассказал им о поездке нашей делегации в Москву, о требованиях Советского Союза. Я также информировал их о поездке Свинхувуда в Германию и Италию.
Оба посла выразили свою благодарность за откровенность, поскольку честная игра важна для обеих сторон. Они напомнили, что у Финляндии есть время до 12 марта для обращения о помощи. Я поднял вопрос о получении бомбардировщиков. Я также передал мнение главнокомандующего о том, что мы должны направить призыв о помощи, несмотря на начало переговоров. Идея не понравилась послам. Они сочли, что запущенный военный механизм будет трудно остановить.
Заседание кабинета министров возобновилось в 20.00, я зачитал донесение главнокомандующего, полученное в промежутке между заседаниями:
«Направляю вам доклад о готовности армии к боевым действиям, полученный от генерал-лейтенанта Хейнрихса, командующего группировкой на Карельском перешейке, являющейся нашей основной вооруженной силой:
„Господин главнокомандующий!
В качестве командующего армией Карельского фронта я считаю своим долгом доложить, что состояние армии таково, что дальнейшие военные действия могут привести только к дальнейшему ее ослаблению и новым потерям территории. Численный состав батальонов, по донесениям с линии фронта, составляет менее 250 человек; ежедневные потери исчисляются тысячами. Вследствие физического и морального утомления боевая способность оставшихся в строю людей намного меньше той, которая была в начале войны. Значительные потери офицерского состава еще больше снижают боеготовность подразделений. Огнем вражеской артиллерии и воздушными бомбардировками выведено из строя значительное число пулеметов и противотанковых орудий, их недостаток ощущается на самых важных направлениях. Активные действия вражеской авиации зачастую делают невозможными переброску и снабжение войск. Генерал-лейтенант Окс, командующий Прибрежным корпусом, доносит мне о значительных потерях и моральном утомлении своих солдат, которые утрачивают способность к сопротивлению. Генерал-лейтенант Ёхквист, командир Второго армейского корпуса, считает, что, если не произойдет чуда, существующая линия фронта на его участке продержится не более недели из-за потерь личного состава, в том числе офицеров. Генерал-майор Талвела, командующий Третьим армейским корпусом, считает, что все висит буквально на волоске“».
Прочитав это донесение, я продолжал: «Такова точка зрения главнокомандующего. Ситуация такова, что мы вынуждены заключить мир. Мы должны спешить, пока не наступил полный коллапс. После этого нас никто ни о чем не будет спрашивать. Я много думал по этому поводу и пришел к заключению, что мы должны дать нашим представителям на переговорах полномочия заключить мир на таких условиях, которые являются возможными; одновременно предложить договориться о немедленном прекращении военных действий. У нас есть причины возражать против предъявленных нам условий; они отличаются от тех, которые мы получили перед выездом нашей делегации. Новая линия границы лишит нас основного промышленного района на Карельском перешейке, а также частично Куусамо и Салла».
Заседание продолжалось; я вышел позвонить министру иностранных дел Швеции в Стокгольм. Произошел следующий диалог:
Таннер. Вы уже получили через Сахлина информацию о новых требованиях советской стороны. Они сильно расширены. В первоначальном варианте речь шла о Карельском перешейке, включая Виипури (Выборг); о северном побережье Ладожского озера, включая Сортавалу. Теперь линия границы пройдет намного западнее. Это очень тяжкое условие для Финляндии. От нас требуют отдать жизненно важные районы. Новым требованием является передача Куусамо и Салла, железной дороги на Кемиярви. Нам обещали прекращение военных действий, как только наши представители выедут в Москву. Но этого нет. Что вы скажете на это? Каково отношение Швеции?
Гюнтер. Требования должны быть уменьшены до тех, которые были выдвинуты первоначально. Лично я считаю, что они могут быть облегчены. Я уже сказал послу Советского Союза, что нельзя в ходе переговоров выдвигать требования большие, чем в их начале. Я обсуждал этот вопрос с мадам Коллонтай, она обещала сообщить в Москву о моей точке зрения.
Таннер. Может ли такое развитие событий изменить отношение шведского правительства?
Гюнтер. Трудно сказать. Не думаю, что это возможно.
Таннер. Я хотел бы обратить внимание на то, что при новой линии границы Финляндия теряет важные промышленные районы, такие, как Энсо и Вяртсиля. Новая линия границы проходит гораздо дальше линии Петра Великого. Переговоры в Москве должны быть завершены в течение двух дней. Вторник для нас решающий день, поскольку мы должны дать ответ Англии и Франции.
Гюнтер. Я обещаю обратить внимание Ассарссона и мадам Коллонтай на то, что вопрос весьма срочный. Каким будет ответ Финляндии?
Таннер. Мы продолжаем придерживаться того, на что согласились накануне выезда нашей делегации.
Гюнтер. Чрезвычайно важно, что вы придерживаетесь первоначальных условий.
Когда я вернулся на заседание кабинета министров, там в самом разгаре было обсуждение доклада главнокомандующего о текущем положении на фронте для ответа, который предстояло направить нашей делегации. Все выступившие члены кабинета министров, за исключением Ханнула и Ньюкканена, поддержали мое предложение о том, что мы должны дать полную свободу принятия решений нашим представителям в Москве. Ханнула пытался приуменьшить значение доклада главнокомандующего, поскольку информация в докладе ограничивалась только ситуацией на Карельском перешейке; ничего не было сказано о положении на Восточном фронте. Он считал, что армия не потерпела поражение, а условия мира столь тяжелы, что принять их невозможно. Он снова предлагал обратиться к западной помощи.
Ньюкканен, который до этого времени поддерживал заключение мирного договора, теперь изменил свою позицию. Согласно новой линии границы, к Советскому Союзу должен был отойти и его родной город Кирву. Он сказал, что нужно продолжать сражаться, а не покоряться силе. От нас требуют уступить районы с высокой плотностью населения. Если мы согласимся без вооруженного сопротивления, они будут потеряны для нас навсегда. Но если мы продолжим борьбу, то, может быть, сможем получить их назад на заключительном этапе урегулирования. Он присоединился к предложению Ханнула о том, что мы должны обратиться за помощью к Западу. Известие о ее прибытии поднимет моральный дух армии и населения. Таким образом, Финляндия может быть спасена.
Президент заметил, что после новых требований СССР следует отозвать наших представителей из Москвы. И тогда следовало обратиться за помощью к Англии и Франции. Но доклад генералов о ситуации на фронте настолько мрачен, что его нужно обязательно принять во внимание.
Таннер. Военные обычно больше, чем штатские, склонны продолжать военные действия. Но если они не видят перспективы в войне, чего ждать от штатских?
Президент. Новые требования расширены по сравнению с теми, что были вынесены на обсуждение в парламенте. Его следует проинформировать об изменении ситуации.
Таннер. Времени на это уже нет. Более того, на данном этапе это может быть опасно. В понедельник я должен докладывать по этому вопросу парламентской комиссии по внешнеполитическим вопросам.
Несколько выступивших выразили сомнения, можно ли обречь людей покориться неизбежному. Они выразили опасения, что может возникнуть глубокий кризис во внутренней политике, но мы стоим перед вынужденным решением, поэтому новые требования придется принять.
В конце концов мы решили послать нашим представителям в Москве телеграмму следующего содержания:
«Мы снеслись по поводу советских требований со Швецией, Англией и Францией. Швеция, похоже, придерживается своей прежней позиции относительно помощи и транзита. На Западе продолжают подготовку к оказанию помощи. Они ждут нашего ответа 12 марта. Ставка представила письменный доклад о положении на фронте; он весьма пессимистичен в отношении продолжения борьбы. Кабинет министров возмущен новыми требованиями. Предложенная линия границы отсекает жизненно важные центры. Мы сказали шведскому министру иностранных дел, что не можем согласиться на расширенные требования. Подобная ситуация не имеет себе прецедента, с чем Гюнтер согласился. Он будет настаивать, чтобы Советский Союз вернулся к первоначальному варианту условий. Поскольку продолжение войны, даже с предложенной помощью, весьма проблематично, а связь с вами затруднительна, мы единогласно даем вам полномочия решать вопрос на месте во всех отношениях. Вопрос о прекращении военных действий также нужно решить немедленно. Когда состоится следующая встреча? Двенадцатого мы обязательно должны дать ответ Англии и Франции. Когда планирует вернуться премьер-министр?»
Приняв такое решение, мы завершили заседание далеко за полночь.
В мировой прессе стали появляться сообщения, что между Финляндией и Советским Союзом что-то происходит. По этой причине я поднял на заседании кабинета министров вопрос о том, что нам следует принять коммюнике, которое бы остудило страсти. Но после обсуждения это предложение сочли опасным, поскольку могло появиться впечатление, что условия мира обоснованны и приемлемы. Мы решили направить послу Грипенбергу в Лондон и послу Хольма в Париж подробную информацию о поездке нашей делегации в Москву. Послов в других странах нужно проинформировать о том, что по политическим причинам нельзя ввести их в курс происходящих событий. Журналистам, которые продолжали донимать нас вопросами, не сообщали ничего нового, и они не замедлили выразить свое яростное возмущение по этому поводу. Но природа многих щекотливых политических событий такова, что преждевременное их освещение может осложнить достижение цели. Поэтому журналистам пришлось долго сидеть на голодном информационном пайке.
Ко всему прочему, ситуация осложнилась еще тем, что Свинхувуд был на пути в Германию и Италию. Обрывочная информация о его поездке вызвала определенные подозрения со стороны Запада.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.