ДУАЛИЗМ ВЛАСТИ

ДУАЛИЗМ ВЛАСТИ

Отношения сёгуната и императорского двора в Киото отличались двойственностью. С одной стороны, сёгун полностью контролировал двор. Император постоянно находился «под дворцовым арестом» — ему запрещалось покидать пределы своего дворца, охрану которого поочередно несли дружины самураев из разных княжеств. После визита в Киото Токугава Иэмицу в 1634 г. сёгуны перестали бывать в Киото. Зримым присутствием сёгуната в Киото был принадлежавший бакуфу огромный замок Нидзёдзё, который превосходил императорский дворец как размерами, так и убранством. Император и его аристократическое окружение (около 300 семей), которое вело свое происхождение от синтоистских божеств, не имели никаких военных и почти никаких материальных ресурсов и находились в этом отношении в полной зависимости от благорасположения бакуфу.

С другой стороны, несмотря на то что император не имел никакого влияния на принятие решений, он продолжал обладать достаточно высоким ритуальным и церемониальным статусом. Император («сын Неба») считался земным воплощением Полярной звезды (тэнно) и отправлял ритуалы, ставящие своей целью обеспечение благоденствия страны. Новый сёгун обретал официальный статус только после указа императора. Его окружение получало придворные ранги и придворные должности тоже только с согласия императорского двора. Для придворных из Киото такая «продажа» должностей служила одним из немногих средств пополнения своего бюджета. В отличие от древности придворные ранги и должности не обеспечивались соответствующим содержанием, но без них военные чувствовали себя людьми «неполноценными». Сёгуны временами подкрепляли свой авторитет с помощью «династических» браков. Так, в 1620 г. дочь сёгуна Токугава Хидэтада была отдана замуж за императора Гомидзуноо (1611–1629), а их семилетняя дочь Мэйсё даже заняла в 1629 г. императорский трон; впервые после VIII в. на троне оказалась женщина. Члены императорского рода обеспечивали и ритуальную охрану сёгунских предков: в буддийском храме Бодайдзи в Эдо, где отправлялись поминальные службы по членам сёгунского рода, настоятелем служил принц крови, местом рождения которого был Киото.

Иными словами, императорский двор обеспечивал легитимность режиму сёгуната. Токугава возводили свое происхождение к роду Гэндзи (Минамото), который, в свою очередь, считал своим предком императора Сэйва (858–876). Токугава не имели на то никаких реальных генеалогических подтверждений, но эта фальсификация, тем не менее, служила для них основанием легитимности их власти. Император, который считался в дальневосточной политической философии «хозяином времени» (в том числе погоды, а значит, и урожая), сохранил эту функцию и при Токугава; именно от его имени провозглашались девизы правления, в соответствии с которыми жила вся страна. В документе, известном как «Завещание Токугава Иэясу», его автор фактически признавал, что сёгунская династия в отличие от императорской конечна. Считалось, что китайская по своему происхождению концепция «мандата Неба» (смена династии, растратившей свою сакральную энергетику) применима к сёгунам, а не к императорам. История подтверждала это умозаключение: если императорская династия не знала перерыва с самых древних времен, то у сёгуната Токугава имелось два предшественника — сёгунаты Минамото (1185–1333) и Асикага (1333–1573). «Золотой век» Японии сёгуны относили к правлению мифического первоимператора Дзимму, а не к своим предшественникам. Закрепленный за императором статус покровителя наук и искусств (основным из которых считалась поэзия) служил важнейшим средством поддержания его статуса и авторитета, поскольку в японской (дальневосточной) традиции поэзия является мощным и общепризнанным средством гармонизации космоса и уничтожения хаоса. Поскольку сёгуны Токугава сделали основой своей идеологии неоконфуцианство, они не могли игнорировать его важнейший постулат: примат светско-духовной власти над военной. Ибо только ритуалы и церемонии обеспечивают порядок в Поднебесной, отделяют человека культурного от варвара.

Таким образом, в стране наблюдалось определенное двоевластие, которое давало в перспективе возможность для коренных изменений в политическом устройстве страны. Не подвергавшееся сомнению происхождение императорского рода от синтоистской богини солнца Аматэрасу создавало ему такой «ритуальный авторитет», что сёгуны не помышляли об узурпации его жреческих полномочий. В связи с этим сёгунам не оставалось ничего другого, как позиционировать себя в качестве защитников императора и двора, т. е. выполнять служебную функцию. Это находило выражение в заботе о материальном положении двора и в восстановлении (финансировании) тех ритуалов, которые перестали отправляться в период междоусобиц, когда положение двора в Киото бывало временами попросту бедственным.

ТОКУГАВА ЦУНАЁСИ

К XVIII в. административная система управления стабилизируется. Она была выстроена таким образом, что решения, как правило, принимались коллегиально, а личность самого сёгуна, его пристрастия и «чудачества» не оказывали существенного влияния на порядки в стране. Среди правителей Японии XVIII в. Токугава Цунаёси (1646–1709, сёгун в 1680–1709 гг.), пожалуй, был единственным, кто выпадает из этого ряда. После него таких «эксцентричных» сёгунов больше не встречается.

Цунаёси стал известен благодаря тому, что издал множество указов, предписывавших заботу о животных и запрет на их убийство. Это касалось как млекопитающих, так и рыб и даже моллюсков. Охота и рыбалка были строжайше запрещены. Будучи рожден в год собаки и остававшийся бездетным, Цунаёси особенное внимание уделял собакам. Он провел перепись собак, находившихся в частном владении у обитателей Эдо, запретил убийство бродячих псов, устроил для них множество приютов (считается, что там содержалось не менее 50 тыс. животных), предписал ласковое обращение с ними и т. д. Нарушившие его распоряжения подлежали строгому наказанию. За все эти «сумасбродства» Цунаёси заслужил прозвище «собачьего сёгуна». Наследника у него, правда, так и не появилось, а после смерти Цунаёси все его распоряжения относительно животных были немедленно отменены. 8800 человек, томившихся в тюрьмах за нарушения законов о животных, отпустили на волю.

Следует вспомнить, что некоторые древние японские императоры также проявляли повышенную заботу о животных, запрещали соколиную охоту и предписывали выпускать в пруды уже пойманных рыб. Они одушевлялись буддистской идеей спасения всех живых существ. Однако ни один из них не вызывал насмешек. Дурная слава Цунаёси была обусловлена не только его эксцентричностью, но также и тем, что религиозные идеалы уже не вызывали прежнего энтузиазма. Эпоха Токугава характеризовалась более «приземленными» нормами, которыми руководствовались тогдашние японцы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.