Панья

Панья

Дирхаунды, ирландские борзые, испокон веков были друзьями и спутниками человека, поэтому обрели человеческое чувство юмора и даже умеют смеяться. Их чувство юмора сродни юмору наших туземных слуг: им смешно, когда что-то не ладится. Вероятно, выше юмора этого сорта можно подняться только тогда, когда появляется искусство, и еще, пожалуй, определенное вероисповедание.

Панья был сыном Даска. Как-то я гуляла с ним неподалеку от пруда, там по берегу шла аллея высоких, тонких эвкалиптов, и пес вдруг убежал от меня, добежал до дерева и помчался мне навстречу, как бы приглашая меня за собой. Я подошла к дереву и увидела сидящую высоко в ветвях дикую кошку-сервала. Эти дикие кошки воруют цыплят, и я окликнула мальчика-тотошку, проходившего мимо, послала его за своим ружьем, а когда он принес ружье, я застрелила кошку. Она с глухим ударом свалилась с высокого дерева на землю, а Панья мигом налетел на нее и стал самозабвенно ее трепать и таскать за собой.

Прошло какое-то время, и я снова проходила той же дорогой мимо пруда; я вышла поохотиться на куропаток, но ни одной не добыла, и мы с Паньей погрузились в одинаковое уныние. Как вдруг Панья опрометью бросился к дереву в самом конце аллеи, с азартным лаем забегал вокруг дерева, примчался назад ко мне, а от меня опять полетел к дереву. Я была рада, что ружье при мне, и была не прочь подстрелить вторую кошку: тогда у меня будет еще одна красивая пятнистая шкурка. Но, подбежав к дереву, я увидела самую простецкую домашнюю кошку, возмущенно фыркавшую с верхушки дерева. Я опустила ружье-.

— Панья, — сказала я, — ну и дурак же ты! Это же просто кошка!

Но когда я обернулась и взглянула на Панью — он стоял поодаль — я увидела, что он прямо лопается со смеху. Когда наши глаза встретились, он просто ошалел от восторга, плясал и увивался вокруг меня, махая хвостом и повизгивая, потом положил мне лапы на плечи, ткнул носом в лицо и, отскочив, залился веселым лаем, словно смехом.

Вот что он хотел сказать этой пантомимой: «Знаю, знаю! Да, это домашняя кошка! Мне ли не знать! Ты уж извини меня! Но если бы ты только видела, какая ты была потешная, когда бежала со всех ног охотиться на кошку!» Весь день он, как видно, вспоминал эту историю, приходил в такой восторг и осыпал меня бурными выражениями горячей любви, а потом отбегал в сторону, чтобы вволю нахохотаться.

Во всей этой неудержимой любви было немало лукавства; «Сама знаешь, — говорил он мне, — я позволяю себе посмеяться только над тобой и Фарахом».

Даже вечером, когда пес уже спал, примостившись перед камином, я слышала, как он во сне постанывал и повизгивал от смеха. Я думаю, он долго вспоминал наше приключение, проходя мимо пруда, под деревьями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.