Всем князьям князь

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Всем князьям князь

И наконец, Абхазия, о которой нельзя не отдельно. Там к середине XVIII века вовсю цвела «турецкая» партия – группировка высшей знати, считавшаяся мусульманской и полагавшая, что власти султана, сидящего в далеком Стамбуле, более чем достаточно, а свои князья, в принципе, не очень-то и нужная обуза. В какой-то момент к такому выводу пришли и турки, а придя, устроили своего рода эксперимент: клан Шервашидзе был просто вывезен из края, Абхазия же осталась на попечении «временного правительства» – чисто формального совета «малых князей». Позже, правда, убедившись, что бардака меньше не стало, одного из пленников, княжича Зураба, вернули в Сухум-Кале в качестве как бы гаранта стабильности. Поставив, однако, под контроль «турецкой» партии и турецкого же коменданта. Когда же огорченный таким недоверием Зураб в 1771-м попытался показать характер, выгнав османский гарнизон, ему вскоре пришлось бежать самому, а на престоле Абхазии оказался его племянник Келешбей, по мнению Стамбула, куда более достойный доверия, поскольку, проведя детство при дворе султана, принял ислам и считался едва ли не фанатиком. Хотя на самом деле фанател исключительно на себе. Правда, не без оснований: личность был крупная, с размахом, хваткой и амбициями. Заверяя Стамбул в вечной преданности, он сумел поставить себя очень быстро: сформировав дружину из мелких «дворян», хорошо, вплоть до пушек, ее вооружил и обучил, привел к относительной покорности аристократов, создал сильный флот и вообще в какой-то момент стал – почти как некогда Леван II Дадиани – едва ли не гегемоном Колхиды, ко всему еще и убедив Порту назначить комендантами турецких Поти и Батуми своих родичей. А затем, дождавшись смерти соседа, имеретинского царя Соломона I, связываться с которым было опасно – тот был личностью еще покруче, – активно занялся внешней политикой.

Доставалось всем. Но если осиротевшую Имерети владетель Абхазии просто бил и грабил, доходя аж до Кутаиси, то с Мегрелией он, как я понимаю, решил покончить вовсе. Не видя в ее существовании никакого смысла. Располагая всяческой поддержкой доверчивых турок, он в 1802 году захватил важный мегрельский порт Анаклия и заставил князя Григола выдать в заложники сына-наследника Левана, фактически превратив Мегрелию в вассала. А вскоре предложил имеретинскому царю Соломону II вообще поделить «наследство Дадиани», на что тот вынужден был согласиться, хотя и вполне понимая, чем все это грозит ему, но сознавая и то, что в противном случае Келешбей заберет всю Мегрелию. Нетрудно понять, в каком ужасе пребывали правители Зугдиди, если – при всей своей местечковой гордыне – обратились к России с просьбой принять «край Мингрельский под покровительство Государя Императора». Просьбу уважили: от форпоста на Черном море, учитывая неизбежность столкновения с Портой, русскому правительству отказываться было бы глупо, и в результате триумфальный марш «абхазского Цезаря» оборвался на самом интересном месте. Для начала скоропостижно скончался послушный, вусмерть запуганный Келешбеем князь Григол Дадиани; по традиции, смерть его считается насильственной (поел отравленной курицы и полечил запор отравленными пилюлями) и приписывается собственной жене, что, вполне вероятно, соответствует истине. Княгиня Нино, будучи намного моложе благоверного, мужа не любила, зато очень любила власть, а также сына, которого хотела любой ценой вызволить из Абхазии. Сразу после похорон русские власти потребовали вернуть мальчика, чтобы он мог занять престол. Келешбей, видимо, еще паря на крыльях недавних успехов, ответил в довольно-таки хамском тоне, после чего в марте 1805 года экспедиция генерала Рикхофа разъяснила ему прозу жизни, заодно отняв и Анаклию, – и абхазский суверен, будучи человеком умным, намек понял. Юный князь вернулся в Зугдиди, мама Нино стала регентом, но Анаклия, уже было воссоединенная с Мегрелией, опять отошла к соседям, сам же Келешбей, смекнув, что к чему, завел переговоры с русским командованием, намекая, что турецкий протекторат ему надоел, а вот русский был бы в самый раз. Нельзя сказать, что в искренние симпатии «магараджи», как его именовали в переписке, Петербург так уж верил, но тучи сгущались, дело шло к войне, а потому пренебрегать переговорами смысла не было. К тому же, когда война, наконец, началась, Шервашидзе показал, что может быть и реально полезен, сорвав в июле 1806 года высадку под Сухум-Кале османского десанта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.