Уничтожение династии?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Уничтожение династии?

Прежде всего: в мире не существует ничего вечного. Ни гор, ни морей, ни государств, ни престолов, ни занимающих их династий. Не говоря о временах давних, уже на моих и моих ровесников глазах пали Соломонова династия в Эфиопии, насчитывавшая, если верить историкам, около 2 тысяч лет, включая легендарные времена, и Иранская империя, ведущая свое начало с XI века до Р.Х. Увы, все бренно. Но для нас в данном случае важны не общие рассуждения, а факты. Факт же заключается в том, что манифест Павла, закрывающий вопрос о статусе Грузии, был документом «общего» характера. Нюансы подразумевались. В частности, неявной, но актуальной оставалась проблема учета местной специфики при интеграции Грузии в Империю, и, как уже говорилось, основная часть «конфидентных» пожеланий Георгия была удовлетворена, вплоть до сохранения поста генерал-губернатора за главой рода Багратиони с правом наследования. Промолчал Петербург только по поводу царского титула, но всем было ясно, что эта просьба уважена не будет, как входящая в противоречие с одной из основных идеологем Империи. В принципе, сама по себе просьба о титуле не представляла собою что-то из ряда вон выходящее; российские власти довольно легко позволяли сохранять традиционные звания как владыкам полуавтономных регионов Империи (например, ханам Букеевской Орды), так и экс-династам небольших государств, автономию утративших полностью (например, Ханы-Нахичеванские). Однако в этих случаях речь шла о народах иноверных. В рамках же православного эгрегора термин «царь», в отличие от сугубо политического термина «император», имел ярко выраженную политико-сакральную нагрузку, отражая роль монарха как «священного лидера» всей православной Ойкумены, наследника кесарей Восточного Рима. В этом смысле царь Грузии мало чем отличался от царя «Великия, Малыя и Белыя», а если и отличался, то в выгодную сторону (учитывая старшинство «священства» и другие, специфически религиозные моменты). Иными словами, в православной Империи не могло быть двух венчанных православных царей, а формальное, без венчания и помазания величание «царь Грузинский» было бы бессмысленной профанацией, дискредитирующей сам титул. Так что само собой подразумевалось, что Давиду XII – в лучшем случае – предстоит довольствоваться титулом «правитель».

Однако этим «категорическим императивом» нюансы не исчерпывались. Тбилисская элита, даже наиболее пророссийски настроенная, неявно надеялась, что (пусть и в статусе «обычной провинции») некоторые элементы автономии все же явочным порядком будут сохранены. Петербург против этого, как следует из манифеста Павла, ничего не имел, поскольку учет местных традиций вполне укладывался в русло российской политики (кайсацкие ханства, калмыцкая орда, башкирские «дороги» и пр.). Вопрос, однако, нуждался в серьезной проработке. XIX век только-только начинался, колониальные империи находились в самом зародыше, и система иерархии управления, впоследствии доведенная до совершенства бриттами, лишь начинала формироваться. Очевидны были только основные условия. Традиции присоединяемых территорий могли учитываться тем более, чем более эффективно их элиты могли обеспечивать лояльность и стабильность. Так, впоследствии, «буйные» княжества Индии уходили под прямой контроль Ост-Индской компании, а «спокойные» сохраняли «договорный суверенитет» аж до 1948 года. Так позже и в российской сфере влияния «спокойные» Хива и Бухара имели статус «зависимых», а хронически нестабильный Коканд довольно скоро этот статус утратил. И вот в этом-то смысле «грузинский вопрос» был более чем сложен. Ибо на рубеже XVIII–XIX веков Восточная Грузия пребывала в состоянии жесточайшего застоя. Попытки реформ стабильно проваливались. Они, собственно, и держались-то на «ручном управлении» и воле Ираклия, его даровитого сына Левана и крохотного кружка энтузиастов. Однако Леван умер слишком рано, Ираклий же старел и терял хватку. В итоге все начинания (от идеи создания войска, основанного на всеобщей воинской обязанности, до попыток развития хоть какой-то промышленности и создания чего-то похожего на нормальную бюрократию взамен системы наследственных должностей) сошли на нет. Ситуация очень напоминала то, что происходило несколько позже в Турции, где все попытки модернизации либо завершались трагически для реформаторов (Селим III), либо в итоге зависали (Махмуд II). Безусловно, на то были реальные экономические причины (страна просто не имела ресурсов для рывка), но главной помехой на пути развития была все же традиционная система общественного устройства – не доросший даже до уровня «просвещенного абсолютизма» и предельно загнивший феодализм, исключавший возможность хоть какого-то развития. Психология тбилисской элиты застряла на уровне XIV века, ярким свидетельством чего стала Крцанисская битва с Ага-Магомедом, когда князья и царевичи Грузии со своими дружинами стояли неподалеку от поля боя, где погибал их царь, отец и дед, не спеша вмешиваться в процесс.

Еще один характерный признак развала – борьба за власть при тбилисском дворе, где царица Дареджан, вторая жена Ираклия, вовсю плела интриги против наследников мужа от первого брака. Однажды ей удалось даже выдавить из больного Георгия XII «добро» на возвращение к лествичному порядку – отказу от прямого наследования и передаче престола «по старшинству». То есть к откату в раннее средневековье, к порядкам, с которыми боролся еще Давид Восстановитель. Правда, вскоре Георгий отменил этот закон, но сам факт стал началом дикой склоки. А ведь были еще и родственники по боковым линиям, тоже спавшие и видевшие себя на троне. И каждый, разумеется, со своей «группой поддержки». О каком-либо намеке если не на патриотизм, то хотя бы на осознание степени кризиса речи вообще не шло: некоторые обделенные кузены обивали приемные султана, некоторые искали поддержки персов, а особо продвинутые, вроде царевича Александра, племянника Ираклия, не брезговали и наводить на страну горцев. В целом уровень политического и правового сознания тогдашней грузинской элиты ярко иллюстрирует эпизод с убийством вдовствующей царицей Мариам генерала Лазарева, явившегося к ней, чтобы сообщить о предстоящей высылке в Россию. Безусловно, Лазарев вел себя по-хамски, безусловно, сам факт высылки был насилием, безусловно, наконец, калбатоно Мариам была достойной дочерью гордого рода Цицишвили… Но все же лично пырять ножом чиновника, находящегося при исполнении, не совсем, так сказать, царское дело. То есть, возможно, и царское, прецеденты есть (Яков II Стюарт в 1452 году собственноручно заколол Черного Дугласа, нарушив письменные гарантии безопасности), но по меркам Европы начала XIX века такие методы уже рассматривались, как чистой воды азиатчина. По законам Империи убийство однозначно каралось каторгой. И хотя Петербург, судя по мере наказания (убийца отделалась ссылкой в Белгород), понимал и учитывал местную специфику, сам факт, что ни говори, показателен. Болезнь была запущена настолько, что терапия умыла руки.

Эволюция остановилась. Для выхода из кризиса необходима была хирургия. Та самая, через которую прошли практически все страны Европы. В Англии и Франции мощь гнилых, но цепких элит была сломлена в три этапа (Война Роз – абсолютизм Генриха VIII и Елизаветы – Революция; гугенотские войны – режимы Ришелье и «короля-солнца» – опять же Революция). В Греции и Болгарии, с которыми нынешний тбилисский официоз любит сравнивать Грузию, роль революционеров сыграли турки, физически «зачистившие» старый истеблишмент. И коль скоро собственными силами сломать Старый Порядок грузинское общество не могло, роль «локомотивов прогресса» (объективно, безо всякого на то осознанного желания) взяла на себя (как в Греции и Болгарии) внешняя сила. Весной 1801 года Давид (XII), явно и очевидно не способный справиться с политическим хаосом, был снят с поста правителя. Наиболее активные царевичи – за исключением успевших бежать под турецкую «крышу» – оказались под гласным надзором. Позже род Багратиони был в несколько приемов выслан на жительство в Россию, где, разумеется, пользовался всеми правами и привилегиями, положенными высшей имперской знати. Что же до новоприобретенной губернии, то там, в соответствии с манифестом Александра I от 12 сентября 1801 года, вводилось прямое правление.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.