ГЛАВА VIII ОГОНЬ И МИР Начало XX в

ГЛАВА VIII ОГОНЬ И МИР

Начало XX в

Сильней, чем китайцы, сильней, чем русские

Новый век начался плохо: с 1904 г. американское правительство запретило заключать какие-либо новые трудовые договоры с японскими рабочими. Значит, архипелаг больше не мог отсылать своих безработных на другой берег Тихого океана.

Век спустя кажется, что эта ситуация, совпавшая по времени с важным военным событием, создает нечто вроде роковой пары: ведь в том же году, 8 февраля 1904 г., японцы торпедировали в Порт-Артуре три русских корабля без объявления войны — они ее объявили только через два дня. Год спустя японское правительство направило более 200 тысяч солдат на завоевание Маньчжурии или, если точней с географической точки зрения, на завоевание Ляонина. Понятие «Маньчжурия», ловко придуманное японским правительством для оправдания своей интервенционистской политики, не имело того же смысла в Китае — через двадцать лет это станет очевидным.

Итак, пока что японские войска, совершив трудную операцию высадки, на семь месяцев оказались блокированными на побережье, под Далянем (он же Дайрен) и Люйшунем (или Порт-Артуром), который пал только 2 января 1905 г. Тем не менее ничего выиграно не было: после этого они завязли под Мукденом (современный Шэньян) под командованием, как и при Даляне, генерала Ноги (Ноги Китэн, 1849–1912). Конца этой осаде не предвиделось: русские, чтобы отстоять город) срочно собрали более 300 тысяч солдат.

Однако все японцы знали, что Ноги Китэн никогда не признает себя побежденным. Выходец из семьи буси из Тёсю, воспитанный в том одновременно националистическом, реформаторском и боевом духе, который привел к власти императора Мэйдзи, он самым естественным образом, как многие ему подобные, вступил в профессиональную армию. Героический ореол окружал даже его желание покончить с собой: тогда он как раз потерял знамя полка, который вел в 1877 г. против Сайго Такамори, enfant terrible и бунтовщика из Сацумы. Ноги Китэн, честь которого оказалась задета самым чувствительным образом, тогда смиренно попросил у императора права вспороть себе живот, чтобы загладить свою вину; но император Мэйдзи отказал, сославшись на то, что хороший боец ему гораздо полезнее живым, чем мертвым. Поэтому Ноги подчинился, очертя голову начал делать карьеру и быстро приобрел свои галуны — в 1885 г. он стал генералом армии. Через десять лет он принял активное участие в китайско-японской войне и уже наступал на Ляонин — за первое взятие Даляня 21 ноября 1894 г. его наградили титулом барона, а потом, в 1896 г., назначением на пост генерал-губернатора Тайваня, однако эту должность и власть сохранить он не смог, потому что западные союзники вынудили Японию в 1898 г. вернуть Тайвань Китаю.

––––––––––––––––––––––––––––––––––

Русско-японская война

Вопль, донесшийся из глубины облаков, привел в движение Японское море, которое забурлило во всех направлениях, так что отзвуки донеслись до самой глубины Маньчжурии. В этот самый момент японцы и русские откликнулись непосредственно на этот голос и начали колоссальное побоище на равнинах севера азиатского континента, на протяжении более 400 километров[11].

––––––––––––––––––––––––––––––––––

Но теперь все начиналось сначала. Генерал Ноги снова — благодаря решающей помощи генерала Кодама Гэнтаро (1852–1906), великого организатора японской армии на основе принципов германских вооруженных сил, — взял Порт-Артур, а в марте 1905 г. русские наконец уступили. Мукден (Шэньян) пал. Тем самым японцы впервые в своей истории восторжествовали над противником того типа, с которым никогда не сталкивались непосредственно и с оружием в руках, — западной державой.

Гордость и облегчение на архипелаге были громадными; вскоре, через месяцы, чувства многих снова переменились, когда стало известно, что не только два сына генерала Ноги погибли под Мукденом, но с ними и десятки тысяч их товарищей, не считая 56 тысяч японских солдат, павших еще под Порт-Артуром. Однако император отблагодарил и отличил Ноги Китэна больше, чем когда-либо: в 1907 г. генерал получил титул графа и был назначен директором школы для знати (Гакусюин). Тем временем японцы снова одержали победу, на сей раз на море: они выиграли свое первое большое морское сражение в современном мире. Это произошло в районе островов Цусима, между Кюсю и Кореей, и национальным героем стал адмирал Того.

Того Хэйхатиро (1847–1934) был уроженцем Сацумы: давнишние связи императоров с кланами, помогшими им вернуться к власти, — от Ноги, уроженца Тёсю, до Того, уроженца Сацумы, — сохранялись еще почти век, до 1945 г.

Тем не менее адмирал Того даже больше, чем его аналог в сухопутной армии, генерал Ноги, знал современный мир и его ставки. Появление двух этих людей, быстро превращенных в иконы, ознаменовало начало раскола, которому в предстоящие полвека предстояло усугубляться: в то время сухопутная армия Японии в целом отличалась националистическими настроениями и была, как мы бы сказали, «правой», тогда как флот демонстрировал больше интернационализма и «левизны». В самом деле, прежде чем стать адмиралом, молодой Того провел семь лет (1871–1878) в Великобритании, где сделался как хорошим моряком, так и превосходным специалистом по новейшей корабельной технике. Он участвовал и в китайско-японской войне в качестве капитана флотского подразделения, а потом стал командующим флотом во время знаменитого эпизода восстания боксеров, после которого в 1900 г. началась осада дипломатических миссий в Пекине. Казалось, его карьера достигла высшей точки в 1904 г., когда его назначили адмиралом. Это на него была возложена задача ожидать русский флот, везший в Ляонин подкрепления, которые должны были атаковать японцев с тыла.

Корабли, вышедшие семь месяцев тому назад из Кронштадта под командованием вице-адмирала 3. П. Рожественского и направлявшиеся во Владивосток, с самого отплытия столкнулись с серьезнейшим препятствием — Великобритания, поддерживая новых японских союзников, не дала русским кораблям разрешения воспользоваться Суэцким каналом.

Хуже того: она старательно мешала всем попыткам приобрести припасы на берегу в ходе плавания. Поэтому русский флот обогнул Африку, что отняло время, потрепало суда и измотало личный состав, изгоняемый из каждого порта; самые опытные из офицеров уже заранее считали себя обреченными, и с каждой неделей их дурные предчувствия укреплялись.

Приближаясь к Цусиме, сорок пять русских кораблей и их экипажи испытывали значительную усталость, несмотря на единственный заход, уже давний, на Мадагаскар. Это было 27 мая 1905 г.; погода стояла плохая. Океан был скрыт туманом. Внезапно туман рассеялся, и оба соединения оказались друг напротив друга. Начался беспорядочный бой, который продлился весь день и закончился разгромом русских: тридцать четыре их корабля затонули, унеся на дно более четырех тысяч моряков и бойцов, почти шесть тысяч человек было взято в плен, а семь кораблей получили повреждения и были захвачены. Лишь трем русским кораблям удалось невредимыми достичь порта Владивосток. Но уже было слишком поздно: царское правительство, ошеломленное, подавленное непостижимым поражением — потерей почти всего своего Балтийского флота, — решило согласиться на мирные переговоры. Тогда же японцы бросились завоевывать Сахалин, чтобы иметь разменную монету для переговоров.

Япония действительно погрела руки, пусть она не смогла ни сохранить Сахалин, ни даже официально наложить руку на северо-восточные провинции, возвращенные Китаю. Зато по Портсмутскому договору (подписанному в США в 1905 г.) Россия предоставляла ей концессию на территории вдоль железной дороги, построенной русскими в восточной части своей империи, — колониальные державы сначала строят порты, организуя там перегрузочные пункты, а потом распространяют свое влияние при помощи транспортной сети, соединяющей регионы. Договор признавал за японцами также нечто вроде экономического и военного преобладания в Корее, которая становилась для архипелага подобием охотничьего заповедника.

В Москве и Санкт-Петербурге, разумеется, атмосфера была совсем иной. С каждым днем все больше людей возвышало голос, требуя денонсации договора, признающего поражение на Дальнем Востоке; чем дальше, тем больше они влияли на общественное мнение, и так уж не слишком благоволившее к правительству Николая II. Последнее утрачивало всякое доверие, тогда как голоса революционеров звучали все громче; самые проницательные скоро заметили, сколько в движении против императора, которое началось как раз в 1905 г. в ответ на морскую катастрофу при Цусиме, было неутоленной ненависти и горя. Это было не трагической иллюзией, а бесспорным предвосхищением Октябрьской революции 1917 года.

Зато японцам успех казался полным. Даже если в настоящий момент они не смогли сохранить территории, завоеванные на континенте, они все-таки получили, победив легендарную русскую державу, изрядный кусок колониального пирога — не в результате изощренных торговых сделок, а просто-напросто прогнав одного из сотрапезников.

Военные круги не скупились на похвалы доблестным победителям и радовались, что наконец торжествует самурайский дух. Штатские, конечно, проявляли более смешанные чувства, и их радость скоро исчезла, когда семьи узнали о потерях. Зато ликовали деловые круги, прикидывая, какие барыши они смогут получить на континентальных территориях, откуда безжалостно изгонялись русские интересы (процесс ухода русских официально завершился в 1924 г.). С этого самого момента японское общество, поначалу неощутимо, начало разделяться на две группы, интересы которых позже не раз сталкивались: на завоевателей — военных и дельцов — и на граждан тыла, в силу вещей скорее пассивных жертв, чем деятелей. Этот конфликт, который будет неумолимо обостряться до самого 1945 г., до смерти императора Мэйдзи в 1912 г. все-таки останется скрытым.

С обеих сторон Атлантики русско-японская война тоже вызвала шок — дальневосточная держава впервые одержала такую победу над западными силами, — который правительствам часто не удавалось удержать под контролем. В ответ они часто занимали более решительные позиции. Британцы увидели в этом повод еще более укрепить отношения, завязанные ими с архипелагом, и 12 августа 1905 г. заключили союз для совместной обороны Индии и Малайзии. Американцы, со своей стороны, усмотрели в этом дополнительную причину не доверять японцам: несмотря на запреты и отсутствие официальных бумаг, последние все более в массовом количестве поселялись в Скалистых горах, и прежние бедные колонисты в свете новых событий казались им уже не столь безобидными.

Однако надо было как следует организовать мир. 13 июня 1907 г. авторы Санкт-Петербургской конвенции попытались оформить подобие мирного сосуществования России и Японии, ратифицировав следующие решения: «Маньчжурия» официально остается за Китаем, чтобы никто не был обижен. Но откуда вдруг появилась такая страна? Китай знал провинции (Ляонин, Цзилинь, Хэйлунцзян), где когда-то сформировался этнос маньчжуров, царствовавших в Китае с 1644 г.; Маньчжурии как таковой он не признавал. Этот термин в лучшем случае напоминал ему о территории, куда каждое лето императоры бежали от невыносимого пекинского зноя и где, ночуя в шатре, травили дичь, возвращаясь — в качестве серьезного, но летнего времяпрепровождения, — к образу жизни предков. Японскому же правительству было чрезвычайно выгодно развивать представление о «Маньчжурии» как законно установленной и независимой стране; через двадцать лет оно найдет в этом представлении удобную опору для своих притязаний.

Пока что, однако, все оставалось в прежнем состоянии, и японцы обратили свой взгляд на Корею, положение которой было стабильней. В 1910 г. правительство Токио, доведя до предела логику охотничьего заповедника, которым державы разрешили ему считать Корею, просто-напросто издало указ об аннексии полуострова, навязав ему свои законы и изучение японского языка в школах — эта ситуация сохранится до 1945 года.

Проявился ли и в этом дух «реставрации», начавшейся сорока годами раньше? Суверен или же его окружение, говорившее от его имени, подтвердили: решение закрепиться на континенте стало составной частью политики континентальной экспансии, разработанной уже почти двадцать лет назад. Как бы то ни было, существовал ли другой приемлемый выход для странного государства, образовавшегося таким путем? Император умер 30 июля 1912 года.

1912–1923: период непосредственно после Мэйдзи (Тайсё)

Кончина того, кто олицетворял модернизацию Японии, повлекла за собой ряд столь же благородных, сколь и архаичных поступков: генерал Ноги, победитель русских, но вместе с тем и «мясник» Мукдена, покончил с собой, и за ним последовала его супруга. Тем самым старый солдат исполнил свой долг до конца, потому что императора Мэйдзи, всегда запрещавшего ему доходить до этой крайности, больше не было. Тем временем мир изменился: поскольку высокочтимые отцы-основатели современной Японии отошли на второй план, в 1913 г. правители наконец посмели констатировать, что страна имеет огромный долг. Модернизация Японии, которую энергично проводили полвека, исходя в основном из политических критериев, войны, выигранные, но очень дорогой ценой и затеянные в расчете на богатства, которые, как оказалось, переоценили, — все это вело страну прямым путем к разорению, во всяком случае, к внутреннему кризису, чрезвычайно тяжелому и несомненно сопряженному с насилием. Новые руководители страны не могли больше игнорировать законы денежного обращения, которые диктовали и с которыми считались другие народы.

В этих условиях — а беда одних идет во благо другим, — драматические события августа 1914 г., а также начало военных действий в Европе были восприняты на архипелаге как благодать: они позволили японцам, которых дружба с англичанами привела на сторону союзников, забрать, ссылаясь на законы вооруженных конфликтов, все германские позиции в Китае и таким образом присвоить значительную долю земель и богатств, которые производили эти земли, — все владения, которые международное сообщество ранее обязало их вернуть.

В то же время они догадались, что «Великая война» может способствовать бешеному росту промышленных и торговых богатств, потому что страны Европы больше не могли экспортировать свои товары в Азию, и Япония с каждой неделей и каждым месяцем все больше занимала их место. Конечно, такая политика вызывала и непредвиденные эффекты: на архипелаге угрожающе углублялась пропасть между бедными и богатыми, ведь при росте мировых цен достаточно было придерживать товары, чтобы богатеть, тогда как покупательная способность простых людей, рабочих, наемных работников, в той же пропорции снижалась. Зато в сфере внешней политики Азия, казалось, открывает Японии неистощимые возможности для экспансии, и ее деловым людям и дипломатам благоприятствовало все.

Последние, ловя мяч на лету, проявили чрезвычайную активность в отношении нового китайского правительства. Юань Шикай (президент совсем молодой Китайской республики с 1913 по 1916 гг.) потратил много энергии, добиваясь, чтобы его назначили императором, — традиционное притязание у активных деятелей столь великих потрясений. Хорошо зная о хрупком равновесии в стране, ее крайней нестабильности и слабых возможностях защищаться, японцы 18 января 1915 г. выдвинули китайцам «Двадцать одно требование» — их план заключался в том, чтобы создать на континенте привилегированную зону для японского влияния и вмешательства.

Однако через несколько месяцев, в 1916 г., Юань Шикай умер. На всей территории Китая регионы, отрезанные от сильно ослабевшего центрального правительства, начинали признавать единственную власть, которая еще сохранялась, — власть силы и «военных вождей». Тем временем Западная Европа завязла в позиционной войне, а что касается России, вскоре испытавшей землетрясение Октябрьской революции, то ей было не до Дальнего Востока. Японское правительство воспользовалось случаем: в августе 1918 г. под предлогом лучшей защиты территорий, которые оно контролировало, оно отдало приказ о развертывании своих войск в Сибири. Это была дерзкая, но ловкая операция: она позволяла стране играть — или имитировать — роль в Великой войне и, значит, принять участие в урегулировании, которое неизбежно должно было последовать за применением оружия. Решение было прозорливым: в 1919 г. японцы, приняв участие в подписании Версальского договора, официально унаследовали германские владения в Китае. Но карт-бланша человечество японцам не давало.

Молодая Лига наций не доверяла им до такой степени, что при поддержке США стала подстрекать корейцев сбросить иго архипелага. И 1 марта 1919 г., по случаю похорон старого императора из династии Ли, в Сеуле состоялись многолюдные манифестации с требованиями независимости. Несмотря на яростную реакцию Японии, усилившей свои гарнизоны на полуострове, корейцы смогли добиться, чтобы на смену военному правительству пришло гражданское. Следует ли видеть в этом эффект компенсации — но именно тогда, в 1919 г., в Японии зародилось мощное ультранационалистическое движение, приверженное политике силы. История Японии середины XX в., наполненная насилием, драматически переплелась с историей этих националистов и экстремистов: если сначала, до 1932 г., они представляли собой просто оппозиционное движение, выражавшее чьи-то взгляды, что нормально для страны, где каждый в принципе свободен высказывать свое мнение, то в 1932–1936 гг. они постепенно изматывали власть, а в 1936–1945 гг., до самого конца Второй мировой войны, безраздельно располагали ею.

Успех им в большой мере принесло умелое использование бесспорно драматических, но частных случаев — они никогда не упускали возможности подлить масла в огонь. Так, в марте 1920 г. у них неожиданно появился предлог расширить японское присутствие на континенте: жители Николаевска (не путать с украинским портом) перебили японцев; Япония немедленно послала дополнительные подкрепления своим войскам в Сибири. Не заставила себя ждать реакция мирового сообщества: Вашингтонская конференция по разоружению и защите целостности Китая (ноябрь 1921 — февраль 1922) постановила, что Япония должна немедленно эвакуировать Шаньдун и может сохранить лишь те права, которые за ней признаны, — на Цзинаньскую железную дорогу.

Японское правительство должно было бы подчиниться, потому что недавно, в 1920 г., страна вступила в Лигу Наций, но оно сделало вид, что ничего не слышит, в то время как насилие все больше распространялось по территории самого архипелага: в 1921 г. был убит тогдашний премьер-министр Хара Кэй. Военные упрекали этого великого лидера партии современной и промышленной Японии в том, что он больше отстаивает интересы штатских, чем интересы армии.

В довершение несчастий скоро обнаружилось, что у нового императора, царствование которого было названо эрой Тайсё (1912–1926), после крайне тяжело перенесенного менингита начались серьезные осложнения. Самые недовольные выражались прямо: император сошел с ума, и при режиме, теоретически даровавшем суверену активную роль, какой он прежде почти никогда не имел, это было очень плохо. Вокруг его сына, Хирохито (будущего императора эры Сева, 1926–1989), приобретавшего в противовес императору все больше влияния, группировались клики и фракции; в конечном счете в 1921 г. его назначили регентом, что создало исключительную ситуацию — отец был помещен под опеку сына.

Простых граждан — или подданных — все это более, чем когда-либо, убеждало в необходимости развивать сильные партии. Против правого фланга возник левый, материализовавшись в 1922 г. в виде коммунистической партии Японии, в то время как в июле 1923 г. правительство официально признало режим Советов в России. Фактически представители крайних позиций становились все радикальнее. В то время было не до тонкого равновесия. Всё было жестоким: империалистическая лихорадка, экономический кризис, соперничество за преобладание в Китае, казавшемся спелым плодом, который можно сорвать, и даже японская почва — 1 сентября 1923 г. сильнейшее за несколько веков землетрясение сравняло Токио с землей. Среди тысяч погибших людей и гектаров сгоревших деревянных домов остались стоять только каменные и кирпичные здания, которые дали городу люди эпохи Мэйдзи, — центральный вокзал, почта и новый «Мост Японии» (Нихонбаси), построенный по образцу тогдашних парижских мостов — с перилами и фонарями из кованого железа — и заменивший старый деревянный горбатый мост, который в эпоху Эдо служил началом дороги Токайдо. Это поразило людей, представившись драматическим символом: более, чем когда-либо, выживание теперь зависело от модернизации и от приспособления к западным образцам.

Тем не менее это не значило, что Япония готова утратить свою душу; но, поскольку опасность была вполне реальной, самые активные политики того времени решили искать спасения в чрезмерном национализме.

Экспансия в Азии

Вторжение в Маньчжурию

Этот ультранационализм эры Сева продолжал и развивал государственные принципы эры Мэйдзи. Но мало-помалу он принял оригинальную форму: на смену государственному национализму пришло мощное народное движение, враждебно относящееся прежде всего, с начала 1930-х годов, к англосаксонским политическим играм.

21 сентября 1931 г. японские войска вступили в Маньчжурию и Япония приготовилась к «тотальной войне», так как, казалось, никакой другой сценарий развития не будет лучше соответствовать ее интересам. С тех пор правителям архипелага представлялось жизненно важным закрепиться в Маньчжурии; после провозглашения этого принципа уже годились все средства. Было бы ошибкой по-прежнему считать, что истоки японского империализма тех лет коренятся в остатках старинного феодального мышления. На самом деле настоящими опорами для него были институты, созданные по образцу западных, современная и бурно растущая промышленность, развивающаяся массовая культура, неоспоримый политически й плюрализм и социальная организация, уже не имевшая ничего общего с социальной организацией эпохи Эдо.

Чрезвычайно широкую рекламу Гуаньдунской [Квантунской] армии и ее продвижению в Маньчжурию сделала пресса: ряд сенсаций во время этого продвижения привлек внимание печатных средств массовой информации и радио. Японцев внезапно охватила мечта о колониях, как это случилось два-три поколения тому назад с европейцами.

К тому же как никогда прежде выгодной для Японии была внутренняя ситуация в Китае: столкновения между военными вождями и прежде всего борьба Цзян Цзеши (Чан Кайши) с коммунистами настолько сковали силы республики, рассеянные на площади размером с Европу, что вторжение на Северо-Востоке было воспринято как что-то не очень важное. Еще хуже для китайцев и лучше для японцев было то, что многие военные вожди, как, например, Чжан Сюэлян, своей силой по большей части были обязаны субсидиям, которые более или менее тайно давали им японцы, которые вели свою игру в Китае, равно как немцы или британцы: все они платили своим генералам за смену союзника или измену друзьям.

8-10 ноября 1931 г. японцы даже посмели похитить бывшего императора Пу И: они хотели сделать его сувереном нового государства, которое мечтали создать в Северо-Восточном Китае, — Маньчжоу-го.

Маньчжоу-го

Менее чем через два месяца, 3 января 1932 г., генерал Чжан Сюэлян эвакуировал Маньчжурию, освободив для них место: сколь бы спорной ни представлялась легитимность его власти, это было всё, что оставалось от китайского республиканского суверенитета, настолько незаметного, что часто казалось — он существует только в головах идеологов. По уходе Чжан Сюэляна ни одна сила, кроме индивидуального и народного сопротивления, уже не могла сдерживать японские аппетиты, которым служила чрезвычайно хорошо снабжаемая армия. Лига Наций тотчас поняла, какая игра ведется, и так взволновалась, что направила сюда комиссию; но разве могли члены комиссии что-то сделать в ситуации, которая на месте изменялась в сто раз быстрее, чем могли предвидеть женевские инстанции?

После ряда насилий в Шанхае с 24 января по март 1932 г. японцы сделали вид, что отводят войска в пределы уступленных им территорий. Однако китайцы не разоружились, как ожидали японцы: 29 апреля был убит главнокомандующий японских войск. Это произошло ровно через десять дней после того, как 20 апреля 1932 г. в Китай прибыла комиссия Лиги Наций. Она осталась там до 4 июня, но ее роль ограничилась констатацией масштаба катастрофы.

В 1932–1936 гг. японское общественное мнение понемногу привыкло к мысли, что надо перевооружаться, чтобы компенсировать нежелание англосаксов сотрудничать в деле защиты интересов Японии в северной зоне Китая. К тому же в стране начался демографический рост, но экономический за ним не последовал. Создание Маньчжоу-го давало надежду, вскоре признанную единственной; если посмотреть на этот план с такой точки зрения, он изначально оказывается не настолько воинственным, каким выглядел, хотя и не утрачивает своей империалистической природы. Говорили, что Маньчжоу-го, образованное на границах Кореи и Советского Союза, включит в себя «три провинции» Северо-Восточного Китая (Хэйлунцзян, Цзилинь, Ляонин). Это странное государство, одновременно китайское, маньчжурское и японское, на самом деле было создано в 1932 г., а потом, с 1934 по 1945 гг., возведено в ранг империи. Его признали державы «оси» и даже Ватикан. Время еще не утихомирило страсти: это хорошо известно историкам, которых сегодня, едва они пытаются распутать этот клубок, тут же втягивают в дебаты о современности, очень далекие от тех фактов, которые они хотят установить, и суждений, которые они стараются составить.

Курс на войну

В Японии это было время заговоров и терроризма: 15 мая (го итиго) 1932 г. заговорщики убили премьер-министра Инукаи Цуёси (1855–1932). Они говорили, что хотят утвердить новые социальные тезисы; на самом деле они прежде всего пытались при помощи террора и запугивания спасти одного из своих, попавшего в тюрьму. В лице Инукаи Япония потеряла честного человека и деятеля такого режима, о котором мечтали первые новаторы Мэйдзи. Бывший журналист, избранный в 1890 г. в парламент, дважды побывавший министром (просвещения и связи), он после своего назначения премьер-министром в 1931 г. попытался быстро разрешить конфликты с Китаем и, как сторонник парламентаризма, желал завязать с ним дружеские отношения. Экстремисты-военные его убили, и реальным последствием этой драмы, помимо личной трагедии, стала потеря штатскими видных постов и прочной власти: отныне и до 1945 г. почти все премьер-министры (восемь из одиннадцати) выбирались из числа военных. Только у них был шанс выжить — не только политически, но и физически!

На 26 февраля (нинироку) 1936 г. пришелся еще один шаг в направлении эскалации — уже не простое убийство, а попытка государственного переворота, совершенная одним молодым офицером. Вожак заговорщиков, капитан Нонака Сиро (1903–1936), рассчитывал не более и не менее как убить нескольких членов парламента или деловых людей, которых считал помехой своему делу: в его списке числился один банкир, один генерал — не вся армия была заодно с «бешеными»! — и два адмирала. Следующим этапом должно было стать коренное переустройство правительства. Однако император, немедленно осведомленный о деле, сразу же осудил это движение, и когда явилась полиция, чтобы арестовать заговорщиков, Нонака предпочел покончить с собой. Это избавило его от легко предугадываемой судьбы его друзей, семнадцать из которых военный трибунал приговорил к смерти, и они были казнены, а еще шестьдесят пять отправилось в тюрьму.

Эти цифры показывают масштаб движения и то, к чему оно должно было привести. В самом деле, хотя император вооруженной рукой остановил заговорщиков, он также находил нужным считаться с тенденцией, представителями которой они были. Поэтому при назначении нового премьер-министра выбор императора пал на представителя ультранационалистов — Хирота Коки (1878–1948), который до того, после долгой дипломатической карьеры в Европе, США и СССР, занимал пост министра иностранных дел. Очень скоро оказалось, что в его лице к власти бесспорно пришла армия, уже не выпускавшая эту власть до самого окончания второй мировой войны: Хирота связал свое имя с Антикоминтерновским пактом (японо-германским соглашением, направленным против Коммунистического Интернационала), подписанным 25 ноября 1936 г. с Германией; он добивался также создания блока между Китаем, Маньчжурией и Японией — из союза трех государств, объединенных японской опекой, должен был родиться лидер Азии.

Вскоре, однако, внутриполитическая деятельность его правительства вынудила его подать в отставку. С тех пор, казалось, ветер для него переменился невыгодным образом; он так и не смог реализовать свой последний дипломатический замысел — его отчаянные старания убедить СССР подписать с Японией сепаратный мир остались тщетными, потому что Советы уже давно сражались на стороне союзников. Когда настало поражение, он не избежал судьбы побежденных, которых отдали под суд как сторонников войны до победного конца: признанный «военным преступником», он был казнен 23 декабря 1948 г.

Но в 1936 г. игра была еще далеко не закончена. Армейская группировка, больше всех ставившая па применение силы, даже сочла, что для нее настало время триумфа. 26 августа 1937 г. японские самолеты в предместье Пекина обстреляли автомобиль посла Великобритании. Лига Наций сразу же осудила как военный акт, так и политику Японии, но у этой международной организации тогда не было никаких возможностей физически противостоять таким действиям, и ее авторитет начал падать.

Через три месяца, 6 ноября 1937 г., к японо-германскому соглашению, направленному против Коммунистического Интернационала, примкнула Италия: будущий блок стран «оси» уже вырисовывался.

Понадобился еще год, чтобы японское правительство 3 ноября 1938 г. четко сформулировало свою «доктрину нового порядка в Восточной Азии».

После шести месяцев размышления США 27 июля 1939 г. отреагировали денонсацией торгового и морского договора, который они в 1911 г. заключили с Японией и который был официально расторгнут 26 января 1940 г.

Конец пятнадцатилетней войны (1930–1945)

Для японских историков «Вторая мировая война» представляет собой только часть — пусть драматическую и заключительную — долгой «Пятнадцатилетней войны». В самом деле, японцы, как активные участники драмы, так и те, кто только наблюдал за ней через посредство радио и газет, именно так воспринимали реальность с 1930 по 1945 г. Для подавляющего большинства между вступлением в ту и другую войну никакого разрыва не могло быть: молодежь то и дело отправлялась на фронт, а налоговые поступления все больше служили для оплаты оружия, чем для нужд страны. Еще и сегодня колониальные интервенции 1930-х годов и завоевательные походы в Тихом океане, предпринятые в начале 1940-х годов, легко сливаются в одно целое. Менялся только стратегический масштаб, а также объем усилий, которых требовали от нации; однако то и другое, казалось, подчинено некоему подобию почти математической логики.

Надежды на величие и процветание, внезапные нападения, гибель солдат, внутреннее оскудение страны — даже если эти феномены из месяца в месяц нарастали, они не меняли своей природы, и только самые проницательные наблюдатели очень скоро начали опасаться худшего. Катастрофа, возможная и даже вероятная, предстала во всей масштабности перед жителями архипелага, отрезанного от остального мира как непрочным характером связей, так и активной пропагандой, только в июне 1944 г., ознаменованном для нас высадкой союзников, а для японцев — бомбардировками Кюсю, которые совершили американские В-29.

С 1941 по 1945 гг. страной управлял генерал — Тодзё Хидэки (1884–1948). Этот человек сделал блистательную карьеру: начальник военной полиции в так называемой Гуаньдунской армии в Маньчжурии в 1933 г., в 1941 г. он только что был в третий раз назначен военным министром (1938, 1940, 1941). Теперь он счел, что настал удобный момент занять пост премьер-министра, что и сделал в октябре 1941 года. Поднялся большой шум, потому что Тодзё, чтобы достичь своей цели, вынудил уйти в отставку своего предшественника, принца Коноэ, известного приверженностью к гражданскому правлению (тот покончил с собой после поражения, в 1945 г.). Но Тодзё располагал действенной поддержкой в ультранационалистических кругах, задававших тон в стране; тем не менее эти круги были неоднородны, и даже очень.

В самом деле, существовало много течений — не только в стране в целом, но и среди откровенно националистических группировок. Реформаторы, например, призывали прежде всего к экономическим и социальным реформам; нравственным им казался только экономический дирижизм, и образ мыслей их сторонников был скорей антикапиталистическим, пусть они даже напрочь отвергали марксизм. Идеалисты, со своей стороны, делали упор на контроль — на их взгляд, необходимый — как политической, так и культурной жизни в стране. Существовали также синтоистские ультраортодоксы, для которых уважение к «национальной» религии было важнее, чем даже преданность императору, тэнно. Что касается ультранационалистов буддийской окраски, они проповедовали скорей этнический национализм, по меньшей мере «расового», если не расистского толка, и суверен их интересовал довольно мало.

Таким образом, националистические фракции с тенденцией к милитаризму (те, которые активно толкали Японию к войне) представляли собой только один из компонентов движения с достаточно размытыми контурами, но эти фракции располагали материальной силой. Впрочем, необходимо уточнить, что все эти группировки — военные и невоенные — говорили, что действуют во имя утверждения очень сильного принципа морального элитаризма.

О Второй мировой войне во всех ее аспектах и, в частности, о том, какую форму они приняла в Японии, рассказано тысячу раз. Здесь достаточно напомнить, что за несколько месяцев японские вооруженные силы подчинили своей стране огромную империю, которую правительство стыдливо называло «сферой влияния». Эта зона включала 36 миллионов квадратных километров — из которых две трети приходились на моря — и более 400 миллионов человек, живших там. Японцы не теряли надежды добиться от них по меньшей мере пассивности, если не симпатий: они подчеркивали азиатский характер своей власти, представляя ее как благотворную и патриотическую альтернативу политическому и экономическому господству европейцев. Основная идея состояла в том, чтобы сделать из Восточной Азии нечто вроде огромной нации, сбрасывающей иго чужеземных угнетателей.

Однако удержание такого комплекса создавало серьезные проблемы, тем более что представлялось очевидным: Запад непременно отреагирует, как только у него будет возможность. Японские стратеги подсчитали, что, поскольку вероятность нехватки топлива день ото дня будет повышаться, войну надо выиграть до марта 1942 г., чтобы избежать вероятной блокады побережья со стороны союзников — того, что военные называли «окружением ABCD», то есть «American, British, Chinese, Dutch» [американское, британское, китайское, голландское (англ.)].

Японские эксперты были правы: еще никакая блокада не началась, когда сражение в Коралловом море в мае 1942 г. показало пределы возможностей японского флота, слишком далеко оторвавшегося от своих баз и ушедшего далеко в Тихий океан, в то время как корабли того времени были мало приспособлены к автономному плаванию. Дальнейшее известно.

Ужас и метаморфоза

Тьма и свет, огонь и ничто: если близилась весна и вместе с ней возникала надежда, присущая этому времени года, то люди теряли контроль над событиями. Одно событие влекло за собой другое, предвещая катаклизм. Не один японец повторял про себя легенду об Аматэрасу, богине Солнца со сверкающим телом, которая однажды скрылась, чтобы не видеть гнусностей и насилий своего брата; спрятавшись в глубине грота, откуда боги выманят ее только хитростью, она лишила Японию всякого источника жизни, и архипелаг окутала тьма. Эту историю уже два поколения вдалбливали школьникам: она была одной из тех лубочных картинок, искусно нарисованных на основе древних мифов, которые извлекли из забвения в конце XIX в. с ясным намерением выстроить современную и хорошо просчитанную национальную идентичность.

Все начинали понимать, что со страной дело неладно. Пусть командование японских армий хвасталось, что с ноября 1944 г. взяло под контроль все базы американских бомбардировщиков в Китае (кроме Чунцина в Сычуани, в западной части центра), летающие крепости США в них уже не нуждались: они легко достигали архипелага со своих авианосцев, крейсирующих в Тихом океане.

10 марта 1945 г. начались страшные бомбардировки Токио. Через три недели правительство Коисо Куниаки (1880–1950) — кстати, рьяного сторонника войны, он ввел набор рекрутов с семнадцати лет, — решило начать мирные переговоры. Однако этот человек, несмотря на свою репутацию и прежние взгляды, не сумел убедить военных; 5 апреля 1945 г. он подал в отставку. Но имело ли еще какое-то значение, что происходит в министерских кабинетах?

Уже четыре дня как американские войска (с 1 апреля 1945 г.) не давали покоя Окинаве, самому южному из островов среднего размера. В то же время вдвое усилились бомбардировки Токио: 25 мая 1945 г. было днем ужаса.

Еще три недели, и американцы наконец 13 июня 1945 г. захватили Окинаву: впервые с конца XIII в. — после монгольских нашествий, потерпевших неудачу из-за тайфунов, — часть национальной территории попала в руки иностранных завоевателей. Что касается сферы совместного процветания, она начала сокращаться: британская армия со своих индийских баз предприняла наступление и освободила Бирму.

6 августа 1945 г. в Хиросиме взорвалась атомная бомба; через три дня, 9 августа, другая упала на Нагасаки.

В тот же день, 9 августа, СССР наконец привел в действие план, составленный Сталиным в 1942 г., но постоянно откладывавшийся из-за немецких вторжений на Западном фронте: объявив Японии войну, Советское государство бросило свои армии на Маньчжурию и Корею. Менее чем через неделю, 14 августа 1945 г., император Сева объявил капитуляцию. От Азии до обеих Америк военачальники перевели дух, в то время как большинство японцев уже не понимало ни того, что они пережили, ни чего им ожидать.

С тех пор весь мир задается вопросом, правы или неправы были американцы, использовав ядерное оружие, с нравственной и политической точки зрения. Факт остается фактом: бомба взорвалась дважды, и японцы — во всяком случае, Япония — это пережили. В хаосе жуткой белой пыли, описанной послом Мацуи, парадоксальным образом вырисовался новый подъем нации: японцы стали понимать, что они могут, по крайней мере часть из них, преодолеть апокалипсис в какой-то форме. Они этого никогда не забудут.

––––––––––––––––––––––––––––––––––

Конец империи

Азиатская империя Японии не испытала долгой агонии процесса деколонизации. Ее формы и связи в ней были хрупкими, и она исчезла сразу с поражением Японии, оставив после себя дорожку руин и очевидность краха: если старые виды европейского империализма, конечно, получили здесь только отсрочку, определенное присутствие Запада — советского или американского — и проклинаемый коммунизм здесь закрепились надолго, и прочнее, чем до интервенции[12].

––––––––––––––––––––––––––––––––––

––––––––––––––––––––––––––––––––––

Хиросима

<…> Кроме железной дороги, больше ничего не сохранилось. Город Хиросима был стерт с лица земли. Несколько стен еще держалось. Но что меня удивило — это цвет этих стен. Я бы использовал слово «прокаленный». Но слово «прокаленный» ассоциируется с черным цветом. Пепел, наоборот, был скорее белым. На некоторых были видны контуры человека, как будто брошенного на стену сильным ветром[13].

––––––––––––––––––––––––––––––––––

Поборники мира

Американская оккупация началась 28 августа 1945 г. под политической и военной эгидой SCAP (Supreme Commander of Allied Powers, Верховного командования союзных сил), соединяющего все виды власти. Через два дня, 30 августа 1945 г., прибыл генерал Макартур, чтобы руководить подписанием документа о капитуляции Японии на борту «Миссури». Клишированные представления об этом остались у людей во всем мире: малорослый император унылого и тщедушного вида, чопорный и напряженный, в костюме, какие носят швейцары, рядом со своим победителем — добродушным и спортивным гигантом. За этим упрощенной картинкой, то почти трагической, то чуть ли не смешной, на самом деле крылась изощренная игра — сложных ходов и ставок в ней будет становиться все больше с каждым месяцем, когда в Азии станут происходить новые события.

Было решено, что японское правительство останется на месте, но при условии, что будет точно выполнять полученные предписания. Ему было поручено: провести демилитаризацию общества; очистить ряды государственных служащих от нежелательных элементов; распустить дзайбацу — эти огромные тресты, выкачавшие много денег за счет военной промышленности и обвинявшиеся в том, что они изо всех сил разжигали вооруженные конфликты; упразднить полицию, надзиравшую за общественным мнением; провести аграрную реформу; принять закон о профсоюзах.

Большой талант государственных деятелей Японии, на которых было возложено проведение этих реформ, проявился в том, что они сразу поняли, насколько эта опека оздоровляет государство и что она совершенно несовместима с представлением об экспансии, к которой правительство стремилось с начала XX в.

Японской Азии, состоявшей из трех кругов: архипелаг в центре, потом его ближайшие соседи (Китай, Тайвань, Корея) и, наконец, третий круг (Индонезия, Филиппины), — этой самой Азии предстояло даже упрочиться. Периферийная зона должна была поставлять сырье, то есть полезные ископаемые и продукцию сельского хозяйства, в два других круга для промышленной обработки и для выпуска готовой продукции.

Будущее подтвердило, что японцы правильно использовали свое поражение: эта схема из трех кругов отразила становление Восточной Азии во второй половине XX в. Тем не менее жители архипелага отныне в корне пересмотрели свои позиции. Такие перемены никогда их не пугали: через несколько недель после Бомбы японцы провозгласили, что навсегда станут поборниками мира. С тех пор прошло полвека, и они все еще держат свое слово.