Глава XIV Костер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XIV

Костер

Смертную казнь, как и конфискацию, в теории инквизиция не применяла. Первоначально приговор был только простым осуждением за ересь и сопровождался отлучением от церкви или объявлением, что виновный не считается больше подсудным суду церкви; иногда добавлялось, что еретик передается светскому суду — что «он отпущен на волю»; это обозначало, что кончилось прямое вмешательство церкви в его судьбу. Со временем в приговорах часто стали упоминать, что церковь ничего не может больше сделать, чтобы загладить прегрешения виновного; передача его в руки светской власти сопровождалась словами: «Да будет наказан по заслугам!» В более позднее время они дополнялись лицемерным обращением, которым инквизиция заклинала светские власти пощадить жизнь и тело отпавшего; впрочем, оно никогда не формулировалось точно.

Воззвание к милосердию было пустой формальностью, к нему прибегали, только чтобы не казалось, что инквизиторы согласны на пролитие крови, так как это было бы нарушением церковных канонов. Но в то же время церковь зорко следила за тем, чтобы ее резолюция не толковалась превратно, то есть в пользу еретика; она поучала, что не может быть и речи о каком-либо снисхождении, если еретик не раскаялся и не выдал всех своих единомышленников. Один из богословов XIII века провозгласил: «Цель инквизиции — уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того как они будут выданы в руки светской власти».

Светские власти, однако, полагали, что, сжигая еретиков, они исполняют приказания инквизиции. В предписании, данном 9 ноября 1431 года Филиппом Красивым Бургундским своим чиновникам, говорится, что их обязанность наказывать еретиков, «как предпишет это инквизитор и согласно обычаю». Инквизитор XV века Шпренгер, уже не стесняясь, говорит о жертвах, «которые он приказал сжечь». В XVII веке кардинал Альбицио заявлял: «Инквизиторы во всех процессах обычно выносят окончательный приговор, и если это смертный приговор, то он непосредственно и обязательно приводится в исполнение дожем и сенатом» (речь шла о Венеции).

Церковь давала отпущение грехов всем, кто приносил дрова для костра. В XIII веке Григорий IX не стеснялся утверждать, что церковь обязана проливать кровь еретиков. Бонифаций VIII внес в каноническое право напоминание светским властям под угрозой отлучения от церкви, чтобы все, кого передаст им инквизиция, подвергались «быстрому и справедливому» наказанию. Инквизиторам, однако, предписывалось всегда говорить об «исполнении закона» без упоминания о характере наказания, хотя все знали, что единственным наказанием для нераскаявшегося еретика была смерть на костре.

Надо заметить, что светская власть не проявляла отвращения перед исполнением своей ужасной обязанности. Законы всех государств Европы присуждали еретиков к сожжению живыми, и даже свободные республики Италии признавали в лице инквизитора судью, которому следовало повиноваться без рассуждений. Даже Раймунд Тулузский, сам переживший гонения, приказал сжечь живыми в Берлеже, близ Ажана, восемьдесят человек, — правда, произошло это в благочестивом порыве, предшествовавшем его смерти.

Если, однако, по той или другой причине светские власти не решались предать казни еретика, то тотчас в дело вмешивалась церковь. Так, например, в 1237 году во Франции инквизиторы осудили как еретиков десять мужчин и женщин, но чиновники отказались «принять» осужденных, конфисковать их имущество и «поступить с ними, как принято поступать с еретиками», другими словами — отказались сжечь их живыми. Инквизиторы немедленно отлучили этих чиновников от церкви. В 1288 году Николай IV отлучил от церкви и повелел отстранить от должности светские власти многих городов, которые уклонялись от приведения в исполнение приговоров инквизиции, а также наложил интердикт на сами городские общины. В 1458 году в Страсбурге бургомистр и его товарищи отказались было сжечь гуситского миссионера и его служанку, но церковь заставила их исполнить приговор. В 1486 году городские власти Брешии сделали попытку подарить, в обход приговора инквизиции, жизнь нескольким колдунам и колдуньям; более того, они пожелали ознакомиться с делом. Но папа Иннокентий VIII не замедлил объявить, что это желание оскорбительно для веры, и приказал отлучить их от церкви, если они в шестидневный срок не казнят осужденных; муниципальные законы, противоречившие этому требованию, были объявлены недействительными и не имеющими силы. В 1521 году папа Лев X в энергичных выражениях подтвердил инквизитору и епископским судьям Венеции, что их приговоры должны исполняться без всяких пересмотров и дополнительных расследований и что в противном случае они могут налагать на чиновников любые духовные наказания. В общем, светские власти, как правило, были обязаны отправлять людей на костер, иначе они сами могли быть обвинены в ереси.

Постоянно повторяемое учение церкви глубоко убедило лучших ее представителей, что сожжение еретика — это акт величайшей справедливости, а снисходительное отношение к еретикам — ересь, достойная самого строгого осуждения. Таким образом, все были согласны, что еретиков следует сжигать; это мнение было плодом воспитания, которому подвергались в Средние века поколения за поколениями. Еретиком считался всякий, кто не исповедовал католическую веру, защищал иные верования и отказывался отречься от них; для самых упорствующих и закоренелых было одно только наказание — костер.

Но инквизитор далеко не всегда торопился осудить еретика на смерть. И дело тут не в заботе о возможном спасении души; обращенный в католичество бывший еретик, выдающий своих соумышленников, был куда полезнее для церкви, чем обугленный труп; поэтому не жалели усилий, чтобы добиться отречения. К тому же накопленный с годами опыт инквизиции показал, что фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и сами желали смерти на костре; следовательно, инквизитор не должен был являться исполнителем их желаний. Инквизиция знала, что первый пыл часто уступал действию времени; поэтому она предпочитала держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме в течение года, а то и более. К нему допускались лишь богословы и законоведы, в задачу которых входило воздействовать на его ум, и его жена и дети, которые могли размягчить его волю. И только тогда, когда все усилия не приводили ни к чему, еретика «выпускали на волю»; но даже и после этого казнь откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко, так как не уступившие до этого времени обыкновенно не поддавались никаким убеждениям.

Если в последнюю минуту упорство еретика оказывалось сломлено и он выражал желание раскаяться, то признавалось, что его обращение было вызвано страхом, и его оставляли в тюрьме пожизненно. Иногда отречение от ереси принимали прямо на костре, хотя относительно этого не существовало определенных правил. Инквизитор Эмерик рассказывает о бывшем в Барселоне случае при сожжении трех еретиков; один из них, священник, сломленный ужасным страданием, когда часть его тела уже подвергалась нестерпимому жару, закричал, что желает отречься; беднягу сняли с костра и приняли от него отречение, однако спустя четырнадцать лет узнали, что он продолжает исповедовать ересь и даже совращает других; тогда его без долгих проволочек сожгли.

Еще в 1184 году Веронский декрет папы Луция III предписывал, что всякий еретик-рецидивист, впавший после отречения в ту же ересь, должен выдаваться светским судам без нового допроса. Согласно Равеннскому эдикту Фридриха II от 1232 года, следовало предавать смерти всех, кто снова впал в ересь, — причем особое внимание обращалось на тех, кто отрекся от ереси, имея лишь одну цель — избежать наказания. В 1244 году Нарбоннский собор упоминает о большом числе подобных случаев и еще раз подтверждает передачу виновных в руки светской власти без нового суда. Об этом же говорит в свой булле в 1258 году папа Александр IV. Характерно сделанное при этом замечание, что церковь нисколько не закрыта для покаявшихся во второй раз рецидивистов, так как они могут получить святое причастие даже и на костре, но даже раскаяние не может избавить их от смерти. Мотивированное таким образом папское решение было внесено в канонические законы. В подобных случаях обещание дать причастие в последнюю минуту вносилось в приговор и жертву всегда сопровождали на костер священнослужители, старавшиеся «спасти ее душу».

Мнимое или действительное возвращение в ересь стало с середины XIII века наиболее частым поводом к смертной казни. Еретики-герои, жаждавшие мученического венца, были сравнительно редки, но было много людей, которые не желали отречься от своей веры и, избежав первый раз смерти, надеялись, что в будущем сумеют лучше скрывать свои взгляды. Все это придало новое значение желанию церкви строго определить понятие возврата к ереси и вызвало множество споров. Там, где сама виновность почти неуловима, задача измерить и определить ее, конечно, не из легких.

Бывали случаи, когда первый суд заканчивался оправданием обвиняемого, но он оставался под подозрением без всяких на то улик, и выглядело странным осуждать его на смерть по совокупности двух преступлений, когда он не был уличен в первом. Недоумевая над разрешением этого вопроса, инквизиторы обратились к папе Александру IV, который дал им вполне определенный ответ. Если подозрение по первому делу было тяжелое, ответил он, то следует, «допуская своего рода законную фикцию», рассматривать его как доказательство виновности человека, и поэтому он должен быть осужден. Если же подозрение было легкое, то обвиняемого следует наказать более строго, чем наказываются за преступление в первый раз, но не применять к нему полностью наказаний, положенных для рецидивистов. Кроме того, для установления вторичного преступления достаточно было слабых доказательств: хватало уже того, что обвиняемый вступил в сношения с еретиком или выказал ему дружеское расположение. Это разъяснение неоднократно подтверждалось Александром и его преемниками — с настойчивостью, которая показывает, как много возникало недоразумений на этой почве; но в конце концов осуждение рецидивистов было внесено в каноническое право и стало нерушимым законом.

Существовал еще один разряд преступников: те, кто убегал из тюрьмы или небрежно выполнял наложенную на него епитимию. По теории, чистосердечно обратившимися считались кающиеся, «с радостью принявшие епитимию», но, если кто-то из них выполнял ее недостаточно ревностно, считалось, что обращение было неискренним, и это влекло серьезные санкции. На тех, кто был замечен в невыполнении епитимии, смотрели как на рецидивистов. Решительный же отказ выполнить епитимию считался признаком злостной ереси и вел прямо на костер. Валансьенский собор 1248 года постановил, чтобы сначала еретиков усовещивали, но, если и после этого они продолжали упорствовать в своих заблуждениях, с ними следовало поступать самым строгим образом; факт невыполнения епитимии иногда даже вносился в приговор, а нарушители порой приравнивались к клятвопреступникам и нераскаявшимся еретикам. Что же до совершивших побег из тюрьмы, то они считались еретиками-рецидивистами, и их без всякого суда передавали светским властям как первых кандидатов на костер. К рецидивистам причисляли и еретиков, которые обратились в католичество и поклялись выдать всех известных им соумышленников, но не сделали этого.

Сжигание человека только за то, что он верит иначе, чем другие, представляется ныне такой драматической жестокостью и так поражает, что в конце концов в нем стали видеть существенную черту деятельности инквизиции. Но необходимо помнить, что среди других наказаний, налагаемых ее приговорами, костер был сравнительно менее употребителен. Инквизитор Бернар Ги за время своей деятельности в Тулузе (1308–1323 годы) отправил на костер шестьсот тридцать семь еретиков и вынес шестьдесят семь приговоров, по которым сожгли останки умерших. При этом тысячи еретиков были обращены в католичество. Дело в том, что инквизиторы более добивались обращений, разоблачений и конфискаций, чем увеличения числа мучеников. Костры поддерживали в населении ужас, который считали спасительным. Главными же наказаниями инквизиции были тюрьмы, массовые конфискации и унизительные епитимии. Да и само существование невидимой, но всезнающей полиции было сущим адом для пребывающих в постоянном страхе обывателей.

Во время казни, когда собиралась толпа смотреть предсмертную агонию мучеников, инквизиторы, чтобы не смягчить фанатизма зрителей, старались не выказывать к несчастным даже малейшей жалости. Виновного не удушали раньше, чем поджигали дрова, как это практиковалось в позднейшей испанской инквизиции; порох еще не был изобретен, и поэтому еще не обвязывали шею жертвы мешком с порохом, чтобы сократить ее мучения, когда пламя охватит ее. Обычно казнимого еретика привязывали к столбу, возвышавшемуся над грудой дров настолько высоко, чтобы зрители могли видеть все его мучения. Священники сопровождали свою жертву до последней минуты в надежде вырвать, если возможно, заблудшую душу из когтей дьявола; если бедняга не был рецидивистом, он мог еще в последнюю минуту отречься и спасти свое тело. Участникам церемонии строго запрещалось убеждать несчастную жертву умереть без сопротивления, или взойти твердым шагом на эшафот, или мужественно отдать себя в руки палача, ибо, давая подобные советы, они могли ускорить ее конец и тем самым допустить «неправильность». Обыкновенно казнь совершалась в праздничный день, чтобы могло собраться больше народа и зрелище выполнило свою воспитательную функцию, ради которой все и затевалось; из боязни, что жертва вызовет в собравшихся чувства жалости или симпатии, ей часто затыкали рот.

Второстепенные подробности известны нам из отчета одного свидетеля казни Яна Гуса в Констанце в 1415 году. Еретик стоял между двух вязанок хвороста; его крепко привязали к толстому столбу, причем веревки охватывали его лодыжки, колени, талию, их продели между ногами и под мышками; на шею ему надели цепь. Затем заметили, что он повернулся лицом к востоку, а так как это сочли неприличным для еретика, то его повернули лицом к западу. Он был обложен до самого подбородка связками хвороста и соломы. После этого граф-палатин Людовик, наблюдавший за исполнением казни, подошел к эшафоту вместе с констанцским прево и в последний раз предложил Гусу отречься. Когда тот отказался, они отошли и ударили в ладоши, что было знаком поджечь костер. Когда огонь пожрал все, то приступили к окончательного уничтожению обуглившегося трупа; его разорвали на части и перебили кости, а затем останки и внутренности снова бросили в огонь.

Когда опасались, что присутствующие сохранят для поклонения останки мученика, то после того, как огонь гас, тщательно собирали пепел и бросали его в проточную воду.

Сохранились отчеты с указанием расходов, которые потребовались на казнь еретиков. Вот, скажем, подробная запись трат на сожжение четырех еретиков в Каркассоне 24 апреля 1323 года: «Дрова — 55 су 6 денье; хворост — 21 су 3 денье; солома — 2 су 6 денье; 4 столба — 10 су 9 денье; веревки — 4 су 7 денье; палачу по 20 су с головы — итого 80 су…» Немного более двух ливров на каждого казненного еретика.

В 1237 году в Тулузе из могил вырыли множество людей, признанных еретиками после смерти. Их полуразложившиеся трупы протащили по улицам, впереди шел глашатай и кричал: «Всякий, кто поступит так, так вот и погибнет»; затем их сожгли на кострах «во славу Бога, Блаженной Девы Марии, Его Матери, и блаженного Доминика, их служителя». Эта процедура, несмотря на то что была довольно дорога, вошла в традицию и сохранялась все время существования инквизиции, причем на нее тратились немалые деньги.

Костер служил инквизиции еще и для того, чтобы очищать страну от «заразительных и еретических сочинений»; это было начало цензуры, занявшей впоследствии видное месте в деятельности инквизиции. В 1210 году был издан приказ сжечь еретические сочинения Давида де Динана, а также «Физику» и «Метафизику» Аристотеля. По приказу Якова I Арагонского сожгли неканонические переводы Святого Писания. Сожгли сочинение Вильгельма из Сент-Амура «Опыты».

Особую ненависть вызывали книги евреев — прежде всего Талмуд; церковь не щадила усилий, чтобы уничтожить их. Эти гонения инициировал обращенный в христианство еврей Никола де Рупелла, который около 1236 года обратил внимание Григория IX на богохульство, заключающееся в еврейских книгах, в особенности в Талмуде. В июне 1239 года Григорий потребовал от королей Англии, Франции, Наварры, Арагона, Кастилии и Португалии, а также прелатов этих королевств, чтобы в субботу грядущего поста, когда все евреи будут в своих синагогах, все книги их были схвачены и выданы монахам нищенствующих орденов. В мае 1248 года в Париже было сожжено четырнадцать возов книг, а затем еще шесть. В 1255 году Людовик Святой приказал сенешалям Нарбоннской провинции уничтожить все экземпляры Талмуда, а также все другие книги, «содержащие богохульства». В 1267 году Климент IV предписал арагонскому архиепископу заставить короля Арагона и его сеньоров под страхом отлучения от церкви распорядиться, чтобы евреи выдали инквизиторам Талмуд и другие книги. Книги, в которых не обнаружится богохульство, следовало возвратить, а остальные опечатать и спрятать в надежное место. В 1299 году Филипп Красивый приказал своим судьям помогать инквизиторам в уничтожении Талмуда. В 1309 году в Париже были публично сожжены четыре воза еврейских книг. В 1319 году понадобились две телеги, чтобы свезти еврейские книги, осужденные на аутодафе в Тулузе. В 1554 году папа Юлий III подтвердил требование инквизиции, обращенное к евреям: им было приказано под страхом смерти выдать все книги, где встречаются богохульственные отзывы о Христе; это папское предписание было внесено в каноническое право.