Глава вторая Дело об убийстве Кирова

Глава вторая

Дело об убийстве Кирова

1 декабря 1934 года в Смольном выстрелом из револьвера был убит член Президиума ЦИК СССР и Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь Центрального и Ленинградского областного комитетов ВКП(б) Сергей Миронович Киров. Его убийцу Л. В. Николаева задержали на месте преступления.

Это был тридцатилетний мужчина ниже среднего роста, с короткими ногами, удлиненным туловищем и непомерно большой головой, с маленькими беспрестанно бегающими глазами. Он имел шесть классов образования и десятилетний стаж пребывания в рядах партии. Его послужной список не отличался постоянством. Кем он только не был: секретарем сельсовета и санитаром госпиталя, слесарем и культработником, финансистом и стропальщиком. В 1931 году Николаев некоторое время был инструктором Ленинградского обкома партии, а с 1933 года — инструктором Института истории ВКП(б). В марте 1934 года ему предложили перейти на транспорт, но он отказался от такого перевода, за что и был исключен из партии и уволен с работы. В конце апреля 1934 года райком партии отменил решение об исключении, ограничившись строгим выговором, однако на прежнем месте работы его не восстановили. Николаев писал жалобы Кирову, Сталину — но все было напрасно.

... Утром 2 декабря 1934 года литерным поездом в Ленинград прибыли И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, А. А. Жданов, Н. И. Ежов, А. В. Косарев. Вместе с ними был нарком внутренних дел СССР Г. Г. Ягода с большой группой работников наркомата. От Прокуратуры Союза приехали И. А. Акулов, его заместитель А. Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Л. Р. Шейнин. Расследование убийства сразу же принял к производству первый заместитель наркома внутренних дел СССР Я. С. Агранов. К нему подключились заведующий отделом ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов и первый секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев. Однако «главным следователем» был все же Сталин. Он лично допрашивал Николаева (протокола допроса в деле нет) и потребовал от него назвать соучастников. На следующий день Сталин безапелляционно заявил, что «убийство Кирова — это дело рук организации, но какой организации сейчас трудно сказать». Организацию он определил через несколько дней. Вызвав Ежова и Косарева, сказал: «Ищите убийцу среди зиновьевцев».

Эта установка вождя безоговорочно выполнялась работниками НКВД, занимавшимися расследованием: Аграновым, Мироновым, Мошковым, Дмитриевым и другими, которые придерживались лишь одной версии. Путем угроз, прямого физического воздействия, фактически санкционированного Сталиным, шантажа и провокации они сумели вырвать у Николаева признание в том, что он убил Кирова по заданию террористического зиновьевского центра. Еще при обыске, проводившемся в квартире матери Николаева 4 декабря 1934 года, в орбиту следствия попали имена некоторых бывших зиновьевцев, с которыми Николаев работал в 20-е годы: И. И. Котолынова, Н. Н. Шатского, А. И. Толмазова, Л. О. Ханик и других. Один за другим они были арестованы. По версии следствия, это были участники так называемого террористического «Ленинградского центра». 8 декабря в Москве органы НКВД арестовали группу руководящей зиновьевской оппозиции, а 16 декабря — Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева. Всех арестованных этапировали в Ленинград, где параллельно с расследованием дела об убийстве С. М. Кирова проводилось следствие по так называемому «Московскому центру».

Расследование этих дел — одна из самых темных страниц истории советской прокуратуры. Прокурор Союза Акулов оказался в полной зависимости от работников НКВД, разрабатывавших только ту версию убийства, которую выдвинул Сталин. Прокурор фактически потворствовали незаконным методам ведения следствия. Формально Акулов, Вышинский и Шейнин также допрашивали обвиняемых, но допросы сводились лишь к оформлению предварительно «выбитых» показаний. Причем все они проводились в присутствии таких высокопоставленных «стражей», как Ежов и Косарев.

19 декабря Акулов совместно с Вышинским и Шейниным допрашивал обвиняемого Котолынова. Тот показал, что Николаева видел последний раз в 1932 или 1933 году, при встрече никаких разговоров не вел. Котолынов подтвердил лишь, что в прошлом являлся одним из руководителей оппозиции и их организация несет политическую и моральную ответственность за выстрел Николаева. Он сказал также, что ими создавалось такое настроение, которое объективно должно было повлечь террор в отношении руководителей партии и правительства.

20 декабря Акулов и Вышинский допрашивали Юскина, который заявил, что обвинения в отношении его сформулированы неправильно и что в зиновьевской организации он не состоял.

Вышинский допрашивал обвиняемых Мандельштама, Левина, Соколова, Шатского, Ханика (19 декабря), Румянцева (20 декабря), Мясникова (23 декабря).

Акулов, Вышинский и Шейнин вели последний допрос Николаева 23 декабря. Протокол допроса был составлен Шейниным от их имени. Признание Николаева занимает всего шесть строк: «Показания, данные ранее, подтверждаю. Виновным себя в предъявленном обвинении признаю. К убийству т. Кирова меня толкнула к[онтр] р[еволюционная] группа Котолынова, и я действовал по поручению этой группы. Я действовал как физический исполнитель всей группы».

Трагическое событие, происшедшее 1 декабря 1934 года, развязало руки властям для организации массовых репрессий по всей стране. Но чтобы проводить их в рамках законности, нужно было срочно изменить сам закон. Уже в день убийства С. М. Кирова Сталин распорядился подготовить соответствующее постановление.

На следующий день было опубликовано постановление ЦИК СССР «О внесении изменений в уголовно-процессуальное законодательство», подписанное М. И. Калининым и А. С. Енукидзе (текст постановления собственноручно писал Ягода, а редактировал Сталин). Новый закон был предельно краток, жесток и беспощаден. Он устанавливал, что по делам о террористических актах следствие должно завершаться в срок не более 10 дней, а обвинительное заключение — вручаться за сутки до рассмотрения дела в суде; дела слушались без участия сторон (то есть без прокурора и адвоката), по ним не допускались ни кассационное обжалование, ни подача ходатайства о помиловании. Приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Другими словами, подсудимый полностью отдавался в руки судей, которые и решали его судьбу. Судьи же целиком зависели от властей. Ошибку (если даже она и была бы признана) исправить было уже невозможно.

Все это являлось ни чем иным, как полным попранием самых элементарных принципов советского судопроизводства, переводом процесса на откровенно инквизиционные рельсы.

Юридическая печать с восторгом сообщала в то время, что «этим законом в руки советской юстиции дано острое оружие», силу которого «дадут почувствовать врагам народа со всею пролератской твердостью и непоколебимостью». Увы! Это оружие было обращено не только и не столько, против врагов, сколько против тысяч безвинных людей, попавших в маховик такого «правосудия».

К раскручиванию этого маховика приложили руку и прокурор Союза Акулов, который спустя несколько лет сам будет безжалостно втянут в него, и его заместитель Вышинский. Совместно с председателем Верховного суда СССР Винокуровым Акулов подписал директиву о применении на практике постановления ЦИК СССР от 1 декабря. В ней дан перечень должностных лиц, покушение на жизнь и здоровье которых должно квалифицироваться как террористические акты и рассматриваться в порядке указанного закона. Характерно, что ответственность за организацию процессов по такого рода делам, за правильность и точность квалификации и вынесенных приговоров прокурор Союза и председатель Верховного суда СССР взваливали, наравне с председательствующим в судебном заседании, и на председателя военного трибунала округа, корпуса, области.

Наиболее грубым отступлением от основных принципов уголовного законодательства в этой директиве следует признать то, что она придавала обратную силу закону от 1 декабря 1934 года. В директиве указывалось, чтобы «все дела, не законченные расследованием и не заслушанные до 1 декабря, расследовать и рассматривать в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года. Дела, по которым поданы кассационные жалобы, принесены кассационные протесты или которые истребованы в порядке надзора после 1 декабря, не подлежат рассмотрению в кассационном порядке и приговоры по ним подлежат исполнению».

...Следователи, занимавшиеся делом об убийстве С. М. Кирова, явно не укладывались в установленный новым законом десятидневный срок. Поэтому Президиум ЦИК СССР продлил срок расследования по этому делу до 29 декабря 1934 года.

21 декабря того же года Сталин принял Ягоду, Ульриха, Акулова, Вышинского и Агранова для обсуждения вопроса об организации судебного процесса. При подготовке сообщения для печати об окончании следствия и передаче материалов в Прокуратуру СССР для составления обвинительного заключения Сталин собственноручно внес фамилии Николаева и Румянцева в число членов «Ленинградского центра».

Обвинительное заключение было подготовлено быстро. Его авторами являлись заместитель прокурора Союза Вышинский и следователь по особо важным делам Шейнин, что подтверждается именно их подписями. Спустя двадцать лет Шейнин отказался от своих «авторских прав» на это «произведение». В процессе проводимой по поручению ЦК КПСС проверки он показал: «Обвинительное заключение писал лично Вышинский. Он же два-три раза ездил с Акуловым в ЦК к Сталину, и тот лично редактировал обвинительное заключение. Я это знаю со слов Вышинского, который восторженно говорил о том, как тщательно и чисто стилистически редактировал Сталин этот документ, и о том, что Сталин предложил раздел «Формула обвинения».

25 декабря 1934 года проект обвинительного заключения был сдан в Секретариат ЦК ВКП(б). Акулов и Ежов в записке Сталину просили назначить время обсуждения этого проекта. На записке Сталин написал: «Молотову и др. членам ПБ. Предлагаю собраться завтра или сегодня ночью. Лучше сегодня в 9 часов». В тот же день обвинительное заключение было обсуждено членами Политбюро ЦК, а затем подписано Вышинским и Шейниным и утверждено прокурором Союза Акуловым.

На следующий день Сталин вызвал к себе Ульриха и Вышинского и дал им указание провести процесс в два дня и приговорить к расстрелу всех обвиняемых. Здесь же, в Москве, был составлен приговор по делу. В него оставалось внести только конкретную меру наказания, которую определил вождь.

28—29 декабря 1934 года в Ленинграде на закрытом заседании выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Ульриха, с участием членов Военной коллегии Матулевича и Горячева было заслушано уголовное дело по обвинению Л. В. Николаева, И. И. Котолынова, Н. Н. Шатского, В. В. Румянцева, С. С. Мандельштама и других (всего 14 человек) в организации убийства С. М. Кирова. Все подсудимые были признаны виновными в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58-8 и 58-11 УК РСФСР, и приговорены к расстрелу с конфискацией принадлежащего им имущества. Через час приговор был приведен в исполнение.

В специальном донесении в Москву от 29 декабря 1934 года Агранов писал: «Почти все обвиняемые выслушали приговор подавленно, но спокойно. Николаев воскликнул: «Жестоко!» и слегка стукнулся головой о барьер скамьи подсудимых».

Впоследствии бывшие сотрудники НКВД СССР Украинов и Кацафа, присутствовавшие на заседании суда, показали: «Когда был оглашен приговор, Николаев воскликнул, что его обманули, и стукнулся головой о барьер».

А вот что показал Гусев, неотлучно охранявший Николаева: «В конце суда, когда был оглашен приговор, Николаев был введен со связанными руками и повторял как бы про себя: «Неужели так! Не может быть! Не может быть!»

Присутствовавший при приведении приговора в исполнение Кацафа рассказывал: «Вначале были расстреляны Николаев, Шатский, Румянцев и другие. Котолынов остался последним. Когда Котолынов остался один в живых... с ним стали беседовать Агранов и Вышинский. Они ему сказали: «Вас сейчас расстреляют, скажите все-таки правду, кто и как организовал убийство Кирова». На это Котолынов ответил: «Весь этот процесс — чепуха. Людей расстреляли. Сейчас расстреляют меня. Но все, за исключением Николаева, ни в чем не повинны. Это сущая правда». После этого Котолынов был расстрелян».

Несколько слов о председателе Военной коллегии Верховного суда СССР В.В. Ульрихе, который как известно вел этот процесс.

Василий Васильевич Ульрих родился в 1889 году в семье профессионального революционера. Мать его была детской писательницей. Сам он с молодых лет связал свою судьбу с партией, в которую вступил в 1910 году. Учился в политехническом институте в Риге, после окончания которого служил конторщиком. В 1915 году был призван в армию и проходил службу в саперном батальоне. В царской армии выслужил чин подпоручика. После Октябрьской революции попал в войска НКВД—ВЧК, поначалу занимал скромную должность заведующего финансовым отделом. Позднее, когда Ульрих оказался в системе военных трибуналов, а затем в органах ОГПУ, где он служил под началом Ф. Э. Дзержинского, его карьера пошла более успешно. В 1926 году Ульрих занял высокий пост председателя Военной коллегии Верховного суда СССР и прослужил в этой должности до 1948 года. Здесь он получил чин генерал-полковника юстиции.

Через руки этого «корректного и предупредительно вежливого» человека прошли тысячи уголовных дел. Он лично председательствовал на самых «громких» процессах, организованных против «врагов народа»: Бухарина, Каменева, Зиновьева, Тухачевского, Уборевича, Мейерхольда, Кольцова, Крыленко и других. Несмотря на то что подавляющее большинство дел было грубо сфабриковано органами НКВД, Ульрих выносил, как правило, лишь один приговор — расстрел. Многие такие дела он рассматривал оперативно — за 15—20 минут. Более того, не раз он выносил приговоры заочно и даже без возбуждения уголовного дела, по одним только материалам НКВД. В частности, 8 сентября 1941 года таким образом был приговорен к расстрелу 161 политический заключенный из отбывающих наказание в Орловской тюрьме, и в их числе М. А. Спиридонова и Х. Г. Раковский.

Среди всех этих неправосудных приговоров особое место занимает приговор по делу об убийстве С. М. Кирова.

Вот что рассказывали об этом два десятилетия спустя бывшие члены Военной коллегии Верховного суда СССР И. О. Матулевич и А. Д. Горячев.

Матулевич: «Приговор в Ленинграде мы не составляли... Мера наказания была внесена в приговор после разговора Ульриха со Сталиным... Мы ничего своего в дело не внесли... Все заранее было предусмотрено...»

А вот слова Горячева: «Процесс был заранее расписан. Мы только юридически и технически оформили все документы. Даже мера наказания была заранее намечена и нам продиктована».

Конечно же, не знать всех этих обстоятельств И. А. Акулов не мог. Мало того, что дело было грубо сфабриковано, оно рассматривалось с грубейшими отступлениями от уголовно-процессуального законодательства. Одно только перечисление их в материалах проверки заняло несколько страниц машинописного текста. В судебном заседании не оглашалось даже обвинительное заключение, а судьи не сочли нужным поинтересоваться у подсудимых, признают ли они свою вину.

Спустя две недели после этого процесса, 15—16 января 1935 года, в Ленинграде слушалось еще одно дело, сфабрикованное и проведенное по тем же «правилам». На этот раз на скамье подсудимых оказались 19 человек, в их числе Г. Е. Зиновьев, Г. Е. Евдокимов, И. П. Бакаев, Л. Б. Каменев. Все они обвинялись по статьям 17, 58-8 и 58-11 УК РСФСР. Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР заседала в том же составе: Ульрих, Матулевич и Горячев.

В обвинительном заключении, утвержденном Акуловым, которое составили Вышинский и Шейнин, а затем и в приговоре было отмечено, что в Москве существовала подпольная контрреволюционная группа, образовавшаяся из числа участников антисоветской зиновьевской оппозиции, во главе с так называемым «Московским центром», в который входили Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Я. В. Шаров и другие. Под руководством «Московского центра» действовала и подпольная контрреволюционная ленинградская группа главные участники которой были осуждены 28—29 декабря 1934 года по делу об убийстве С. М. Кирова.

Поступая таким образом и связывая обе группы, власти получали широкий простор для развертывания репрессий, так как сторонников Зиновьева можно было найти в любом конце страны.

И все же в этом приговоре судьям пришлось сделать оговорку, что судебным следствием не установлены факты, которые дали бы основание квалифицировать действия членов «Московского центра» в связи с убийством 1 декабря 1934 года С. М. Кирова как подстрекательство к этому преступлению, хотя следствие и подтвердило, что участники «Московского центра» знали о «террористических настроениях ленинградской группы». По этой причине приговор не был жесток. Участники центра получили от 5 до 10 лет тюремного заключения.

Фальсификация указанных выше дел повлекла за собой такую массу лжи, измышлений, подлогов и грубейших нарушений законности, что даже и теперь, спустя более шестидесяти лет после этой трагедии, когда читаешь эти дела, не видишь ясности по целому ряду обстоятельств. Поэтому и неудивительно, что продолжают бытовать самые различные версии этих трагических событий.

Еще во время следствия по делу об убийстве С. М. Кирова в Ленинграде были привлечены к уголовной ответственности и осуждены к различным срокам заключения или высылке в отдаленные районы 77 человек из так называемой контрреволюционной зиновьевской группы, которых не удалось связать непосредственно с убийством. Всего за 2,5 месяца после убийства в Ленинграде и области арестовали 843 человека, за весь 1935 год — 26 515, а в последующие три года — еще 64 248 человек.

В марте 1935 года были осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР и расстреляны жена Николаева М. П. Драуле, ее сестра О. П. Драуле с мужем Р. М. Кулашер, брат П. В. Николаев, репрессирована сестра Е. В. Рогачева.

В орбиту репрессий вскоре были втянуты и лица, занимавшиеся расследованием дела об убийстве С. М. Кирова, в том числе нарком внутренних дел Ягода, его заместители Агранов и Прокофьев и многие другие, которых теперь уже обвинили как соучастников в убийстве Кирова, а также в устранении «важного свидетеля» Борисова (охранник С. М. Кирова, трагически погибший в автомобильной аварии 2 декабря 1934 года).

После смерти И. В. Сталина обстоятельства убийства С. М. Кирова неоднократно проверялись высокими комиссиями. Всего в разные годы были организованы четыре правительственные комиссии, работавшие под руководством высоких партийных функционеров.

Первой комиссией руководил Молотов, второй и третьей — Шверник, четвертой — Пельше. Все они пришли к различным выводам. Первая комиссия (работавшая в 1956—1957 годах), третья (в 1961 году) и четвертая (в 1963-1967 годах) констатировали, что в убийстве Кирова виновен лишь один Николаев и что он не был связан ни с троцкистской, ни с зиновьевской оппозицией. Вторая комиссия (1960 год) пришла к выводу, что убийство было организовано и осуществлено НКВД по заданию Сталина.

В 1988 году Прокуратура Союза ССР, в очередной раз тщательно изучив уголовное дело и все другие материалы, признала, что Николаев совершил убийство один и что остальные лица, привлеченные по этому делу, осуждены незаконно. Однако руководитель комиссии Политбюро ЦК КПСС по изучению материалов, связанных с репрессиями в период 30-х—50-х годов, с таким выводом не согласился. Тогда Прокуратура Союза совместно с КГБ СССР возвратилась к этому делу. В 1990 году в комиссию Политбюро ЦК КПСС была представлена подробная справка о том, что никакой контрреволюционной террористической организации под названием «Ленинградский центр» не существовало, а убийство С. М. Кирова совершил Николаев. В материалах не было обнаружено каких-либо данных, свидетельствующих о причастности Сталина и работников НКВД к этому преступлению.

После этого в Верховный суд СССР был внесен протест, подписанный и. о. Генерального прокурора СССР А. Васильевым. Пленум Верховного суда СССР 30 сентября 1990 года рассмотрел этот протест и пришел к выводу, что убийство С. М. Кирова задумал и осуществил один Николаев. Остальные 13 человек, осужденные по этому делу, были полностью реабилитированы. Из обвинения Николаева исключена его принадлежность к фиктивной контрреволюционной организации «Ленинградский центр».

Ранее, в 1988 году, по протесту Генерального прокурора СССР были реабилитированы все участники так называемого террористического «Московского центра» — Зиновьев, Каменев и другие.

...Вскоре после окончания процессов по делам Ленинградского и Московского центров прокурор Союза И. А. Акулов (по всей видимости, не без ведома властей) направил на места директиву с приложенным к ней секретным приказом от 29 января 1935 года.

Приказ был издан в связи с «неудовлетворительным» расследованием уголовного дела некоего В. П. Сафронова, «готовившего террористический акт» против председателя СНК Казахской АССР. Из него видно, что в процессе расследования данного дела было установлено, что отец обвиняемого, П. А. Сафронов, узнав об убийстве Кирова, сказал в кругу знакомых, что «мало одного Кирова, надо и Сталина убить». Таким образом, обывательские разговоры возводились в ранг тяжкого государственного преступления. Павел Сафронов был взят под стражу, и ему, как и сыну, предъявили обвинение по признакам статьи 58-8 УК РСФСР. 20 декабря 1934 года помощник прокурора по спецделам Казахской АССР Н. Я. Малкова, внимательно ознакомившись с материалами дела, приняла очень смелое решение — в письменной форме предложила освободить Павла Сафронова. Это конечно же вызвало резкий протест со стороны органов НКВД республики. Дело дошло до прокурора Союза. Вместо того чтобы поддержать честного работника, он разразился строгим приказом, в котором отметил, что «Малкова проявила полное непонимание задач, стоящих перед органами прокуратуры в настоящее время, и что при таких условиях дальнейшее ее нахождение на прокурорской работе недопустимо». Н. Я. Малковой объявили строгий выговор и сняли с работы. Получил строгий выговор и помощник прокурора Казахской АССР Власов, исполнявший в то время обязанности прокурора республики. Прокурору Михайловичу было указано на «отсутствие должного наблюдения за спецсектором».

Поскольку это был не единственный случай, когда прокуроры, честно выполняя свой долг, противостояли попыткам органов НКВД раздувать репрессии и превращать в государственные преступления любые досужие разговоры, подслушанные доносчиками, Акулов направил вместе с приказом еще и директиву, в которой обвинял прокуроров в «политической близорукости» и притуплении «классовой бдительности», нашедшей выражение «в непонимании особой важности выступлений антисоветских элементов с террористической пропагандой».

В директиве приводились и конкретные примеры «политической близорукости». Так, прокурор Кандалакшского района Карельской АССР Рендель отказывал в аресте лиц, «одобрявших террористические акты». Прокурор Кинешемского района Еремин предложил органам госбезопасности, арестовавших некоего Сотинского за контрреволюционную агитацию, прекратить уголовное дело, а обвиняемого из-под стражи освободить. Прокурор Усманского оперсектора Воронежской области Дергачев освободил из-под стражи двух арестованных, которые где-то сказали, что «надо убить весь ЦК ВКП(б)».

Прокурор РСФСР Антонов-Овсеенко снял с работы прокурора района Ренделя, сам Акулов освободил от должности прокурора Еремина, а по Воронежской области вообще поручил провести расследование.

В своей директиве Акулов разъяснил, что контрреволюционные выступления, одобряющие террористические акты в отношении руководителей партии и Советского правительства, следует квалифицировать по статьям 58-10 УК РСФСР и соответствующим статьям УК союзных республик. В тех же случаях, когда такие выступления носят организованный характер (наличие группы, обсуждение необходимости совершения террористических актов над вождями партии и правительства, обработка людей или участников группы в направлении террористического акта), даже при отсутствии элементов прямой подготовки террористических актов (подыскание средств, способов, выяснение возможностей и т. п.) действия следует квалифицировать по статьям 58-11, 17, 58-8 УК РСФСР (делалась лишь оговорка, что на такие дела не распространяется закон от 1 декабря 1934 года в отношении порядка их рассмотрения).

Директива устанавливала и подсудность таких дел. Групповые дела по статье 58-11 УК РСФСР, при наличии достаточных оснований для рассмотрения в суде, направлялись в спецколлегии, а дела одиночек, обвиняемых в террористических пропаганде и высказываниях, а также групповые, по которым не было достаточных документальных данных для рассмотрения в судах, предлагалось, как правило, направлять для рассмотрения особым совещаниям при НКВД (здесь Акулов оговорил, что не исключается передача этих дел для рассмотрения спецколлегиями, если это вызвано местными условиями).

Став прокурором СССР, А. Я. Вышинский еще более ужесточил эту директиву, предложив прокурорам квалифицировать как террористический акт не только «контрреволюционные выступления, содержащие одобрение террористических актов», но и «обычные высказывания террористических намерений».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.