КРУГ СКИТАНИЙ

КРУГ СКИТАНИЙ

Федор Михайлович Достоевский, еще находясь в Семипалатинске, мог познакомиться с книгой русского путешественника Петра Агеева, более известного под монашеским именем Парфения.

Это четырехтомное сочинение вышло в 1856 году в Москве и называлось «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле инока Парфения». Современники Парфения отзывались об этой книге с высокой похвалой, сравнивая ее с лучшими творениями древнерусских путешественников — описаниями их «хожений» на Восток.

Книга Парфения встала на полку петербургской библиотеки Достоевского. Он не расставался с ней даже во время своих заграничных поездок. В письмах и записных книжках Достоевского, в набросках к планам его романов имя Парфения встречается не раз.

Однажды я узнал, что казахстанский историк М. Б. Гренадер, работая в Центральном государственном архиве Мордовской АССР в городе Саранске, сделал совершенно неожиданное открытие. Он обнаружил письмо ученого инока Парфения с приложением повествования об удивительных приключениях семипалатинского каравановожатого Порфирия Уфимцева.

Я попросил М. Б. Гренадера прислать мне его статью о саранской находке. Статья эта была напечатана в «Ученых записках Петропавловского государственного педагогического института» и начиналась рассказом о том, как Парфений после своих путешествий по Востоку в 1847 году приехал в Томск. Там он начал писать свое «Сказание о странствии…».

Через три года состоялось знаменательное знакомство Парфения с молодым, но уже очень бывалым человеком Порфирием Глебовичем Уфимцевым, которому в то время было не более двадцати пяти лет от роду. Он служил приказчиком в кожевенной лавке.

Рассказы молодого приказчика о своих приключениях заставили Парфения просить Уфимцева немедленно засесть за их описание.

В 1851 году эта работа была закончена, и Уфимцев принес ее в «Архиерейский дом», где обитал в то время Парфений.

Что же писал о себе приказчик Порфирий Уфимцев?

Родился он в небольшом городе Туринске Тобольской губернии. Родители Порфирия, очевидно, были людьми небогатыми, потому что отдали ребенка семипалатинскому купцу С. И. Самсонову, их дальнему родственнику. Тот вел торговлю с Восточным Туркестаном и Средней Азией. Его приказчики посещали эти страны под видом татар.

С. И. Самсонов отдал восьмилетнего Порфирия под начало к одному бухарцу, и тот стал обучать мальчика татарской, казахской, узбекской и китайской речи.

На тринадцатом году жизни способный ученик бухарца стал ездить в степные аулы вместе с водителями торговых караванов.

Когда Уфимцеву исполнилось восемнадцать лет, он совершил, самостоятельное путешествие в Киргизскую степь, Бухарское и Кокандское ханства.

Покровитель юного путешественника — пытливый С. И. Самсонов заставлял своих приказчиков собирать научные коллекции. Поэтому вполне вероятно, что Порфирий Уфимцев был причастен и к такому делу, как открытие редкостного метеорита «Каракол». Он упал в полдень 9 мая 1840 года в Аягузском уезде и был доставлен в Семипалатинск, а затем отправлен в Петербург. Открытие «Каракола» совпадает с поездками Уфимцева по степи.

«…Путь в Бухарию весьма труден, все на верблюдах и песками», — писал Уфимцев в своих заметках.

Посещая Бухару, Ташкент, Самарканд, Коканд и другие города, Порфирий Уфимцев встречался там с потомками русских пленных. Они старались придерживаться обычаев своих дедов и отцов, обучали детей русской грамоте. Но у них ощущалась острая нужда в учебниках и книгах.

В одну из последующих поездок в Среднюю Азию Уфимцев доставил своим русским друзьям книги, закупленные для них на Ирбитской ярмарке.

Возвратившись в Семипалатинск, Порфирий Уфимцев рассказал, что в посещенных им городах Средней Азии он встретил не менее двухсот выходцев из России. «…Наши соотечественники претерпевают душевные скорби и недостатки вне своего благоденственного отечества», — писал о них впоследствии Парфений, ссылаясь на свидетельства Уфимцева.

В 1842 году Порфирий Уфимцев снова, уже в третий раз, отправился в Коканд и Ташкент. В стенах караван-сараев он встретил купцов из Восточного Туркестана и расспросил у них о дороге в город Кульджу.

Тридцать дней шел туда караван Уфимцева. Цель была достигнута. Обратно в Семипалатинск самсоновский приказчик возвращался снова через Коканд и Ташкент.

Через два года С. И. Самсонов решил снарядить караван из двухсот верблюдов для путешествия по кратчайшей дороге Семипалатинск — Кульджа. Но путь этот оказался не совсем коротким и прямым. По причинам, которых Уфимцев не сообщает в своих записках, он избрал более длинную дорогу и появился в Кульдже как бы со стороны… Пекина.

Надо думать, что от Аягуза он пошел на Чугучак, а оттуда стал спускаться на юг, к городу Шихо, через который проходила дорога на Пекин. Там уфимцевский караван свернул на запад, прошел мимо озера Сайрам-нор и, миновав Талкинский перевал, вскоре очутился перед крепостными воротами Кульджи.

В город караван Уфимцева не был допущен. В те времена в окрестностях Кульджи существовал так называемый «Чарбак» — значительное пространство, огороженное частоколом. Внутри «Чарбака» стояли юрты и палатки приезжих торговцев, в свою очередь, тоже огороженные. Внутри этого лабиринта и велась торговля.

В трущобах «Чарбака» произошла удивительная встреча Уфимцева с человеком лет тридцати, по виду совершенным китайцем. Неизвестный знал, что Уфимцев прибыл со стороны России; новый знакомый обмолвился, что он потомок русских людей.

Изумленный Порфирий Уфимцев выслушал рассказ неизвестного. Выдумать все это было нельзя! «Китаец» рассказал, что он — потомок русских албазинцев, живших в Пекине. Дед его не своей волей попал сюда, здесь родился отец рассказчика, а затем появился на свет и он сам.

Уверившись в том, что незнакомец говорит правду, Уфимцев распахнул на себе халат и вытащил из-за ворота красной рубахи нательный крест. Албазинец, плача от радости, стал обнимать Уфимцева. Новые друзья побратались. На следующий день семипалатинскому приказчику привели коня под раззолоченным седлом, и он поехал в гости к потомкам русских людей, жившим в Кульдже.

Кто же такие албазинцы?

В последней четверти XVII века богдыхан Кан-си стал тщательно готовиться к нападению на русскую твердыню на Амуре — укрепление, носившее имя Албазинского острога.

Гарнизон Албазина — служилые люди и казаки — героически защищал крепость. Но в 1685–1687 годах маньчжурским солдатам удалось захватить в плен свыше ста защитников Албазина. Все они были угнаны в Пекин.

Русские люди основали там свою «слободу» возле ворот Дунчжимынь в северо-восточной части города. В «слободе» была Сипайлова улица, начинавшаяся неподалеку от русской Никольской церкви. Албазинцев заставили носить китайскую одежду и зачислили в так называемые «знаменные войска».

Нам известны даже имена некоторых албазинцев. Один из них, Петр Хмелев, бывший подьячий Албазинской приказной избы, попав, как он выражался, в «бусорманскую такую богдойскую неисповедимую адову треклятую челюсть», живя в пекинской русской «слободе», написал научное сочинение, озаглавленное «Записка про Китайское царство». Он сумел передать «Записку» русским послам, посетившим Пекин в 1690 году.

Другой албазинец, Григорий Мыльников, взятый в плен еще в 1683 году, узнав о том, что на родину ему «отпуску не будет», стал устраивать в Пекине мыловаренный завод и торговую баню.

По-разному складывались судьбы албазинцев, но они были крепки в соблюдении обычаев отцов, исповедовали русскую веру, добивались присылки к ним священников из России. Они построили в Пекине Сретенский монастырь вблизи Хойтун-гуаня, или Русского подворья, где известный путешественник Егор Ковалевский в 1849 году застал сто своих соотечественников.

Потомки албазинцев дожили в Пекине до нашего времени, но отдельные потомки пекинских пленников попали в Кульджу. Кульджинский крестовый брат Порфирия Уфимцева уверял, что пятьдесят семей потомков албазинцев были сосланы в Кульджу за поднятый ими бунт.

Произошло это после того, как в захваченном и опустошенном китайцами в 1755 году Восточном Туркестане была построена богдыханская Новая Кульджа, или Хой Юань-чен. Принудительное перемещение части потомков албазинцев в новый город на Или следует приурочить к концу XVIII века, когда богдыхан усилил присылку «знаменных войск» в захваченную страну.

…Кульджинские албазинцы восторженно встречали Порфирия Уфимцева в своих домах. Он изучал их образ жизни, видел, что «живут они исправно, имеют хорошие дома и сады…».

Потомки русских были женаты на китаянках, но в семьях хранились предания о прародине албазинцев, соблюдались обычаи предков.

«Ежели бы было можно, то мы бы все бежали в Россию», — говорили Уфимцеву его кульджинские друзья.

Уфимцев прожил в Кульдже три месяца в постоянном общении с потомками русских людей. Когда самсоновский приказчик собрался в обратный путь, албазинцы проводили его «до поворота в Бухарию», так как он избрал дорогу через Ташкент.

В 1845 году Уфимцев снарядил караван для нового похода в столицу Илийского края, на этот раз — «через Семь рек».

Когда он подошел с караваном к Кульдже, албазинцы вышли из городских ворот ему навстречу.

В этот приезд Уфимцев пробыл в Кульдже почти целый год. Оставшись там на зимовку, он променял семипалатинские товары на чай и стал готовиться к возвращению в Россию.

Весною 1846 года друзья-албазинцы передали Уфимцеву тревожную весть, достигшую частоколов кульджинского «Чарбака»: неподалеку от дороги на Семипалатинск, близ берегов Или, появился мятежный казахский султан Кенесары, стремившийся пробиться в пределы Восточного Туркестана. Албазинцы посоветовали Уфимцеву задобрить Кенесары подарками, поскольку встречи с султаном избежать было нельзя.

Приказчик двинулся к ставке султана. Однако караван свой, обремененный грузами чая, Уфимцев отправил не главной, а окольной дорогой — «ближе к Китаю, между гор».

Уфимцева ввели в белую юрту Кенесары. Стены юрты были завешаны драгоценными кашмирскими шалями, султан восседал па подушке, расшитой золотом. Кругом были видны награбленные им сокровища.

Кенесары принял подарки из рук Уфимцева и завел с ним разговор. Отважный и бывалый вожатый торговых караванов так понравился свирепому султану, что он… предложил Уфимцеву отдохнуть при «дворе» мятежника.

Порфирию Уфимцеву надо было выиграть время! Его караван продвигался к родным пределам кружным путем, и Кенесары об этом не знал. Он милостиво отпустил Уфимцева, а сам приказал своим всадникам догнать караван по главной дороге и разграбить его.

В то время Уфимцев уже спешил по следу своих людей. На половине пути к Семипалатинску он увидел казачьи сотни, мчавшиеся в сторону Илийской долины для преследования грабителя Кенесары. Казаки проводили уфимцевский караван до самого Семипалатинска.

Так закончились известные нам скитания Порфирия Уфимцева по Казахстану, Средней Азии и Восточному Туркестану. В Семипалатинске он расстался с С. И. Самсоновым, поехал в Томск, где и встретился с ученым монахом-путешественником Парфением.

Парфений сообщил своему начальству об албазинцах, живущих в Кульдже, в надежде, что потомки русских людей получат покровительство России и к ним будет отправлена духовная миссия. К письму Парфения были приложены записки П. Г. Уфимцева. Эти документы и были найдены М. Б. Гренадером в Саранском архиве.

Я старался узнать о дальнейшей судьбе Порфирия Глебовича Уфимцева — остался ли он в Томске, уехал ли к себе в родной Гуринск, но в архивах не удалось найти никаких свидетельств на этот счет. Зато в некоторых исторических источниках я нашел данные, подтверждающие достоверность рассказов Уфимцева об албазинцах в Кульдже. Вот некоторые из этих свидетельств..

В свое время В. Г. Короленко издал замечательную книгу Г. Т. Хохлова «Путешествие уральских казаков в „Беловодское царство“». В ней черным по белому написано о пекинских албазинцах: «Китайцы, подозревая возмутителей, осудили немногих к казни и до пятидесяти более бунтовавших высланы в Кульджу».

Около 1886 года Кульджу посетил один из искателей легендарного «Беловодского царства», казак Анисим Барышников. Он заявил, что ему в Кульдже «встречались несомненные признаки христианских людей». Это относилось к албазинцам, обнаруженным сорок два года до этого Порфирием Уфимцевым.

Меня никогда не оставляла надежда, что рано или поздно я еще хоть что-нибудь узнаю о судьбе кульджинских потомков албазинцев.

Однажды я сидел в библиотеке Дома творчества писателей в подмосковной Малеевке, разбирая кипы журналов чуть ли не столетней давности. В руки попался сто тридцать седьмой том «Русского вестника» за 1878 год. Сразу бросился в глаза заголовок: «Первые известия о русских в Кульдже и присоединении к России Киргизской степи. Рукопись инока Парфения, сообщенная Д. Ф. Косицыным».

В небольшом предисловии Д. Ф. Косицын рассказал, что ему были переданы бумаги Парфения, скончавшегося, как видно из дальнейшего текста, после 1875 года.

Д. Ф. Косицын приводит выдержки из записок монаха-путешественника. Снова мелькают знакомые имена Самсонова и Уфимцева, повторяется рассказ семипалатинского вожатого караванов о его встречах с внуками и правнуками албазинцев в Кульдже, о русских людях, затерянных в глубинах Средней Азии.

Однако в этих заметках Парфения были и некоторые подробности, отсутствующие в рукописи П. Г. Уфимцева, переданной Парфению в 1851 году в Томске. Есть, например, описание приключений Уфимцева во время его похода из Семипалатинска в Кульджу через «Семь рек» в 1845 году, более подробно изложена история вынужденного знакомства его с султаном Кенесары Касимовым.

Но самое ошеломительное известие Парфений приберег к концу. Он сообщил, о переселении кульджинских албазинцев на русскую землю, в новый город Копал!

В 1847 году, спустя год после путешествия Уфимцева в Кульджу, у подножия Джунгарского Алатау выросли стены укрепления Копальского, будущего города Копала (кстати, героическая история его основания еще ждет своих исследователей).

Парфений пристально следил за ростом Копала. Как церковный деятель, он заботился о посылке в новый город духовных лиц из Томска. Когда же в 1871 году русские войска заняли Илийский край и разместились в Кульдже, ученый монах снова вспомнил о судьбах кульджинских албазинцев.

В начале 70-х годов Парфений встретил в Москве русских купцов, посетивших Семиречье.

«Они рассказывали, — пишет Парфений, — что новый город назван Копал, и все русские и албазинцы из Кульджи выехали в Россию и поселились в Копале, все крестились, надевали русскую одежду и ходят по-русски, говорят также по-русски и пожелали в казаки, многие поселились особыми слободами, по-тамошнему выселками».

Так вот как замкнулся круг скитаний албазинцев!

Проверяя замечательное свидетельство инока Парфения, я обратился к печатному труду семипалатинского историка Н. А. Абрамова «Город Копал с его округом». Там приведены цифры о населении Копала в начале 60-х годов. Среди жителей города числились четыреста «заграничных выходцев» (бухарцы и ташкентцы показаны отдельно). По-видимому, среди этих четырехсот пришельцев и находились потомки албазинцев, возвратившиеся на землю предков одновременно с «чалоказаками» — российскими выходцами, заброшенными судьбою в страны Средней Азии и тоже вернувшимися в те годы на родину.

В 1878. году, когда Д. Ф. Косицын напечатал в «Русском вестнике» рукопись Парфения, с этим журналом был тесно связан Ф. М. Достоевский. Великий писатель работал тогда над «Братьями Карамазовыми», отсылая роман частями в редакцию «Русского вестника».

Образ Парфения владел воображением писателя, он ценил в произведениях «афонского инока» прежде всего поэтичность и простоту описаний его странствий по Востоку.

В то время Ф. М. Достоевский задумал написать роман «Житие великого грешника» и намеревался сделать Парфения одним из главных героев этого большого повествования — «рядом с Пушкиным, Белинским и Чаадаевым», как пишет об этом Л. П. Гроссман, биограф Достоевского.

В августе 1879 года Ф. М. Достоевский послал в «Русский вестник» рукопись шестой книги второй части «Братьев Карамазовых».

«Эта глава, — писал он в сопроводительном письме, — восторженная и поэтическая; прототип взят из некоторых поучений Тихона Задонского, а наивность изложения — из книги странствий инока Парфения».

После всего этого нельзя сомневаться в том, что Федор Михайлович читал в «Русском вестнике» рассказ семипалатинского водителя караванов Порфирия Уфимцева в изложении Парфения, которому создатель «Братьев Карамазовых» уделил столько внимания.