Верования и священные ритуалы
Верования и священные ритуалы
Верования спартанцев нам точно не известны, а данные о них противоречивы и требуют тщательного изучения. Например, многие античные авторы отмечали особенно трепетное отношение спартанцев к оракулам. При этом иные авторы утверждают, что тексты оракулов были строго засекречены и хранились у царей.
Казалось бы, если решение того или иного вопроса предопределено оракулом, то для чего спартанские цари в походе беспрерывно приносили жертвы богам и по различным жертвенным приметам определяли, будет ли им способствовать удача или стоит пересмотреть свои планы? Царь Клеомен (ахеец) был уличен в попытке подкупа дельфийских жрецов. При этом не раз менял планы при неблагоприятных жертвоприношениях. Получается, что дельфийское святилище для него был чужим (дорийским), а результаты жертвоприношения – важным религиозным фактором (ахейским обычаем).
Подобные противоречия явно указывают на множество мифологических пластов. Оракулы, вероятно, имели решающее значение для «верхушки» спартиатов, и их оглашение в народном собрании означало не только волю богов, но и волю спартанской аристократии. Население Спарты (по преимуществу ахейское и микенское) больше доверялись тем знамениям, которые видели в природе или при жертвоприношениях. Коренное микенское население поклонялось Артемиде Орфии, а пришедшее позднее ахейское – чтило, прежде всего, Зевса и Афину, а также героев Троянской войны. Спартиаты-дорийцы бесспорным главой своего пантеона считали Аполлона, а из героев чтили тех, кого помнили по войнам своего времени.
Сочетание глубокой религиозности спартанцев с разделением их по разным культам создало противоречие в античных источниках: с одной стороны фиксируется спартанское религиозное благочестие, с другой – возмутительное бесстыдство при использовании царями религиозных культов. Разрешить это противоречие можно лишь при понимании, что мы имеем дело не с единым народом, не с единой властью, не с единым культом.
Единым государством Спарта оставалась лишь благодаря культу героев и солдатскому коллективизму с высоким социальным статусом воина. Царская власть не была священной (царей могли судить, налагать штрафы, изгонять и даже казнить), культы у разных этнических и социальных групп были разные, за пределами Спарты у представителей различных «партий» (например, проафинской и антиафинской, антиперсидской и проперсидской) во власти были конфликтующие агенты. Этот конфликт переносился на оценки действий Спарты в целом.
Плутарх сообщает, что Ликург покончил с суевериями, которыми были окружены похороны. Он разрешил хоронить в черте города и вблизи святилищ, и постановил не считать ничего, связанного с похоронами, скверной. Было также запрещено класть с покойником какое-либо имущество. Разрешено было лишь заворачивать его в листья сливы и пурпурное покрывало. Все спартанцы уравнивались и после смерти. Также Ликург запретил надписи на могильных памятниках, за исключением тех, которые были воздвигнуты погибшим на войне.
Жесты погребальных ритуалов: этрусская фреска, спартанская плакетка.
Запрет, будто бы введенный Ликургом на плач и рыдания при похоронах, отчасти опровергается данными Геродота, который описывал похороны спартанского царя: «Много тысяч периеков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собирается [на погребение]. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей».
В этом описании имеется подчеркнутое Геродотом своеобразие – «яростно бьют себя в лоб». Изобразительную иллюстрацию подобного рода мы можем видеть в этрусском захоронении. Строки Геродота расшифровывают неясный жест на одной из этрусских фресок.
Сближает спартанцев и этрусков многое. Например, большая любовь к музыке флейты. Если о спартанской приверженности флейте мы знаем только из письменных источников, то этруски дают наглядные примеры в своих погребальных изображениях.
Если почитание умерших или погибших царей не предполагало применение ограничений введенных Ликургом, то обычные похороны, вероятно, были лишены избыточного трагизма. Возможно, этот факт отражен в радостных этрусских росписях, где трагический жест прощания и памяти (вытянутая рука – жест расставания, приложенная ко лбу – жест памяти) сопровождается картинами плясок и пиршеств.
Ликургова реформа погребального обряда означала некий очень глубокий кризис. Введение подобной реформы указывает, что Спарта в какой-то момент находилась между жизнью и смертью. Можно лишь предполагать, что позволило провести столь глубокие преобразования священного ритуала.
Если судить по ритуалу похорон, то речь шла, вероятно, о массовой гибели, возможно – эпидемии. Спартанское общество разорялось, исполняя дорогостоящий обряд. Поэтому снятие обязанности снабжать умершего всем необходимым в загробном мире должно было восприниматься как облегчение. Прежнее убеждение в том, что труп связан со скверной, также свидетельствует в пользу эпидемии. Лишь по завершении эпидемии можно было призвать отказаться от суеверия.
Возможно, архаический обряд погребения сохранялся только для царей, а гражданам был запрещен, поскольку требовал накопления богатства семьей спартиата, чтобы в случае гибели близких, их можно было бы достойно проводить в последний путь.
Другая возможная гипотеза смены ритуала – частичная реставрация прежних обычаев, более простых в сравнении с дорийскими, во многом схожих с персидскими (на что указывает Геродот, отмечая эту особенность спартанцев в Греческом мире). Впрочем, гипотезы непротиворечивы: эпидемия или какая-то природная катастрофа могла привести к политическом переделу, перераспределению власти и символическому закреплению этого события при восстановлении в правах старых ахейских ритуалов.
Введенная Ликургом ксеноласия – изгнание иноземцев – наверняка была связана с подозрениями не столько в шпионаже, сколько в занесении все той же скверны – либо эпидемии, либо политической измены. Предположение, что иноземцы оскверняют святилища спартанцев, вполне могли быть связаны и с прагматическими подозрениями о том, что они являются носителями страшных заболеваний или же осведомителями врагов.
Верования спартанцев античным историкам представляются простыми и даже примитивными. Плутарх пишет, что в молитвах они просят достойно вознаградить благородных людей и больше ничего. Иногда к этому присоединятся просьба даровать силы переносить несправедливость. И это доказывает, что спартанское общество не столь уравнивало спартиатов в правах, чтобы считать проблему справедливости исчерпанной.
Сообщение в «справке» «Древние обычаи спартанцев» скупо говорит о спартанских богах. Указывается, что они почитают Афродиту вооруженную и вообще всех богов и богинь изображают с копьем в руке, ибо считают, что всем им присуща воинская доблесть. Тем не менее, до нас не дошли подобные изображения. Мы можем наверняка сказать, что у спартанцев имелась верховная богиня, именуемая условно Артемида Орфия, а также мужское божество, условно названное Аполлоном. В первом случае мы имеем ряд изображений, где нет никакого копья. Во втором случае есть описание Павсания колоссальной статуи с копьем и луком в руках.
Когда Плутарх пересказывал Большую Ретру и приписывал Лукургу повеление создать святилища Зевса Силания и Афины Силании, скорее всего, он имел в виду реабилитацию ахейских богов. Ведь священный договор (Ретра) был «санкционирован» Аполлоном Дельфийским, а вовсе не Зевсом и Афиной. Не случайно у спартанцев понятие закона (ретра) связано с дорийским наречием, а понятие древнего обычая (ретма) озвучивается ахейским наречием. Это отличие позволяет верно осмыслить эпитафию на обелиске, поставленном спартанцами в Фермопилах: «Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне // Что, их обеты блюдя, здесь мы костьми полегли». В данном случае употреблен ахейский термин «ретма», что также подчеркивает ахейское происхождение царя Леонида, приведшего для защиты Фермопил 300 спартиатов и несколько сот периеков. Заметим, что Спарта медлила с вводом в действие всей своей армии только потому, что дорийцы не могли прервать священный праздник Аполлона Карнейского.
Путаницу в оценке верований спартанцев внесли последующие интерпретаторы, которые с Античности подверстывали все исторические сюжеты под афинский пантеон. Так наверняка случилось и с храмом Афины Меднодомной, которая, скорее всего, была ахейским святилищем, но не общеспартанским. Афинские наблюдатели видели женскую фигуру с копьем и тут же сравнивали ее с собственной прародительницей и рассказывали об этом у себя на родине. Возможно, это было даже не святилище Афины, а святилище Орфии.
Ошибки могли возникнуть в связи с тем, что в Спарте не было профессиональных жрецов. Жреческие функции были изначально закреплены за царями, но те были заняты войной и борьбой за власть. Для отправления культов спартанцы приглашали жрецов-прорицателей из других греческих государств, что, разумеется, не позволяло менять сущность культа. Скорее иноземцы были гарантами непредвзятого толкования жертвоприношений. Они вполне могли судить о святилищах по афинским аналогиям, не понимая значения местных культов, но добросовестно толкуя результаты жертвоприношений по общегреческим правилам.
Известно, что спартанские цари в начале и в конце семидневника приносили жертву Аполлону – дорийскому божеству. Что касается государственного культа Зевса Лакедемония и Зевса Урания, жертвоприношений различным «зевсам» и «афинам», то в этих случаях цари отдавали дань божествам ахейских общин. Перед началом войны царю полагалось принести жертву Зевсу Агетору (Предводителю), при пересечении границы страны – Зевсу и Афине. Но перед битвой возникала необходимость жертвовать Артемиде Агротере молодую козу (Агесилай перед походом в Малую Азию принес в жертву лань). В случае победы, словно в насмешку, воинственному Аресу жертвовали петуха.
Для дорийцев, скорее всего, их поведение предопределялось вердиктом Аполлона. Поэтому цари дорийской династии Эврипонтидов достаточно произвольно относились к результатам жертвования. Они либо повторяли жертву, пока не появлялись благоприятные признаки, либо отказывались от своего предприятия, обосновав это результатами жертвоприношения. Агесилай в 396 году прекратил вторжение в Малую Азию, обнаружив, что печень жертвенного животного лишена одной доли. Но в рассказе об этом Ксенофонт сообщает, что прекращение похода было обусловлено тем, что у спартанцев было недостаточно конницы.
Если речь шла не о текущих вопросах, а о законах, то таковые могли появляться только с одобрения Дельф – по оракулу. Это свидетельствует о том, что законодательство контролировалось дорийским культом, а эфоры были в основном дорийцами. Попытка применить оракул к частному случаю, вероятно, считалась неприемлемой. Так, хромой Агесилай занял трон, хотя соперничающий с ним Леотихид (оба от дорийской ветви) обнародовал оракул, где говорилось об угрозе «убийственной брани» в случае «хромого царенья». Чтобы отстранить царя от власти в каждом случае требовалось обращение к дельфийскому Аполлону. Данный случай показывает, что даже это не всегда срабатывало.
По свидетельству многих источников известно, что ахеец Клеомен, когда ему было необходимо, просто фальсифицировал дельфийский оракул. Это, в конце концов, перечеркнуло все его многочисленные заслуги и привело к казни и посмертному позору. Клеомен, как уже сказано, был совершенно равнодушен к священному статусу Дельф. Что же касается ахейского культа Геры, то здесь он был непримирим вплоть до приступа ярости. Только этим можно объяснить один из его поступков: когда аргосские жрецы попытались помешать Клеомену (как иностранному царю) совершить жертвоприношение в храме богини, Клеомен приказал илотам отогнать жрецов от алтаря и выпороть. Жрецы приняли его за дорийца, а царь считал себя первым жрецом в ахейских культах.
На различное происхождение династий указывает и еще одно правило. Практически постоянно проперсидскую «партию» возглавляли Еврипонтиды, а антиперсидскую – Агиады. Это подтверждает предположение о том, что первая («пришлая») династия имеет переднеазиатское происхождение.
На то, что за мифом скрывается некий договор, указывает само происхождение культа Аполлона Дельфийского – основного для дорийцев. По мифу Аполлон убил дракона Пифона, сына Геры.
По преданию, Пифон охранял Дельфийское прорицалище, либо сам давал прорицания. Аполлон низложил его и занял его место покровителя святыни. Данный сюжет – мифологическая запись смены власти на Пелопоннесе, связанной с дорийским нашествием. Мирный договор в этой записи связан с обязательством Аполлона перед матерью Пифона богиней земли Геей 8 лет быть в изгнании. И именно 8-летний период первоначально разделял Пифийские игры, учрежденные Аполлоном. Ублажению древних местных богов посвящен и проводимый каждые 8 лет дельфийский праздник Септерий – в честь змей. Змеи как атрибут присутствуют не только у Аполлона (змеи священной рощи Аполлона в Эпире), но и спартанской Артемиде-Орфии.
Восьмилетний цикл встречается в еще одном мифологическом придании: когда сын царя Крита Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос получил от афинян компенсацию: по 7 молодых людей и 7 девиц он получал каждый девятый год (что означает в греческом понимании «раз в восемь лет»). Также о Миносе известно, что раз в 8 лет он посещал некое сакральное место в горах, где сам Зевс советовал ему, как править.
В «Илиаде» Пифон именуется Дельфиний или Дельфин (отсюда Дельфы). В некоторых мифических версиях Пифон – реальный человек, сын царя и разбойник, в иных – драконица Дельфина. В греческом предании Дельф – предводитель тирренцев, переселившихся в Лаконию с Лемноса, а затем отправившихся на Крит. Всё это – отзвуки реальных событий, которые обратились в культ Аполлона и стали регулярным ритуалом, напоминающим о некоем мирном договоре, позволявшем дорийцам, ахейцам и оседлому местному населению (микенцам) жить в мире.
Можно предположить, что Орфия – древнейшее божество доахейских племен, оставшихся на завоеванной территории и получивших часть власти в герусии, общегреческие божества составляли культ ахейцев и их царя, Аполлон – божество дорийцев-завоевателей с собственной царской династией, а его сестра Артемида – божество, соединившее два культа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.