Гагрилово

Господин майор постарался, чтобы я попал в маленький специальный лагерь возле Гагрилова. В этом лагере, за который он также отвечал, содержалось около пятидесяти больных пленных. Раньше в тени Кавказских гор неподалеку располагался крупный трудовой лагерь, и лишь недавно он был расформирован. Намечалось, что здесь будут собраны пленные как рабочая сила для строительства огромной плотины гидроэлектростанции. Лишь недавно от этих планов отказались после консультации с группой немецких пленных, состоявшей из инженеров и техников соответствующей специальности, включая геолога Вольрата из моего родного города. Осмотрев площадку, они заявили русским, что объема воды в сочетании с уровнем испарения в этом теплом климате не хватит для выработки нужного количества энергии для привода в движение турбин. На место была прислана высокая комиссия из Москвы, и тут русские выявили ошибку в проекте; так что гидроэлектростанцию пришлось строить в другом месте. В соседних горах были большие склады оборудования, которое намечалось использовать для строительства дамбы.

Как-то днем я сидел перед бараком, превращая кусок алюминия в расческу, поскольку я вновь стал отращивать волосы, которые когда-то по требованию Советов требовалось коротко стричь. Мимо меня прошел господин майор и, как обычно, спросил, как я поживаю.

– Ничего, плохо, – ответил я.

– Почему плохо? – спросил он. – Да вы очень больны. Скоро поедете домой!

Так и случилось. Летом 1948 г. мне было разрешено подняться в вагон, в котором было около сорока пленных; говорили, что это будет наше окончательное путешествие к свободе. Также говорили, что дорога займет примерно одну неделю; однако меня опять поразили острый понос и высокая температура. Пока я лежал без сил в мрачном вагоне, мое состояние, казалось, ухудшалось с каждым часом, и скоро я настолько ослаб, что мог стоять не более нескольких минут. Из-за завесы лихорадки я едва отличал день от ночи и с трудом осмысливал происходящие вокруг меня события. В конце концов мы доехали до границы.

Нас перегнали из вагона на парадный плац какого-то гарнизона на берегах Одера возле Франкфурта, где мы построились. Озноб от раннего утра проникал через обрывки разнотипной, теперь уже устаревшей формы, которая болталась на наших истощенных телах. В воздухе повисло напряженное молчание, пока мы стояли неподвижно, болезненно ощущая, что от свободы нас отделяют часы, а может быть, и минуты. Воспаленными глазами я смотрел, как советский офицер, сопровождаемый охранником с неизменным автоматом, медленно шел вдоль строя пленных. Нам было приказано положить на землю перед собой все личные вещи. Офицер, проходя мимо строя, тщательно осматривал каждого пленного, затем переводил взгляд на его тощие пожитки, положенные сверху на изношенные вермахтовские ранцы и продуктовые мешки. Я непроизвольно дрожал от лихорадки, но моментально забыл о своей слабости, когда его ничего не выражающий взгляд сместился с моего лица на одежду, а потом остановился на моих скудных личных принадлежностях, лежавших стопкой у его ног. Мной овладело чувство облегчения, и я попытался успокоить свое сердцебиение, когда он отвернулся и шагнул к следующему пленному.

Рядом со мной стоял обер-лейтенант Ганс Хирш из Рейхенбаха, маленького городка возле моего дома в Штутгарте. Советский офицер тщательно оглядел Ганса, потом взглянул на сложенные перед ним вещи. Он повернулся на каблуке, как будто намереваясь идти дальше, но заколебался и остановился. Наклонившись, он поднял маленький, грубо вырезанный деревянный ящичек, который Ганс смастерил в лагере из кусочков кедра. Внимательно осмотрев ящик, он вдруг швырнул его на землю и наступил каблуком, отчего коробочка раскололась, и ее содержимое выпало наружу. Под вторым дном находился Железный крест, который Гансу удалось скрывать в течение более чем трех лет обысков и осмотров в заключении. Офицер подобрал награду, медленно поднял ее и осмотрел, а затем взглянул на Ганса.

– Фашист! – громко воскликнул он.

Вдруг из оцепления отделились два конвоира с винтовками; офицер отдал команду, не отводя взгляда с Ганса. Они встали по обе стороны, вытолкнули его вперед, уводя с толчками и грубыми окриками. Ганс оглянулся на меня через плечо, его осунувшееся лицо побелело от ужаса.

– Расскажи моим родителям, что произошло! – с отчаянием крикнул он мне.

Обер-лейтенант Ганс Хирш выжил и, в конце концов, был освобожден спустя много лет.

Путешествие продолжалось. С высокой температурой меня провезли через Саксонию, и возле Хоф-ан-дер-Зааль мы покинули советскую зону оккупации и въехали в Баварию. Так закончились мои 1080 дней советского плена. Без сил, с отеком легких, я едва сохранял сознание, проведя несколько дней в бывшем военном госпитале в Ульме. Центральная часть этого древнего города жестокими бомбардировками была превращена в развалины, а гребни изуродованных стен были помечены деревянными крестами, обозначавшими места, где под руинами покоятся мирные жители.

Под присмотром сестер из Красного Креста я постепенно выздоравливал, пролежав много часов под кровом этого госпиталя. В мир я вернулся все еще разорванным на части, и я был намерен оставить позади, расстаться со своим прошлым, с его многими ужасами. Несмотря на свои усилия, я оставался блуждать в неделях, месяцах и годах прошлого, которые я вознамерился забыть. Мои мысли возвращались к товарищам, лежащим в безымянных могилах, убитым врагам и огромным проблемам, которые стоят перед изменившимся миром. По-прежнему было невозможно осознать, что это долгое мучение было позади и что при всех смертях и уничтожениях, которые повидал наш мир, я как-то уцелел. Вопреки моим давним ожиданиям, всплеска эмоций не произошло. Я не чувствовал восторга от медленно усваиваемого чувства выживания, только всепоглощающая пустота, когда подумаешь о жертвах, принесенных этому апокалипсису.

Из двенадцати солдат противотанкового расчета Готлоба Бидермана, вошедших маршем в Россию в июне 1941 г., выжило и вернулось домой три человека.

Капитан артиллерии – рядовой Бидерман, двадцати двух лет. Многочисленные ранения (7). Сдался 8 мая 1945 г.

Укладчик – рядовой Олер, двадцати одного года. Потерял один глаз под Гайтоловом в сентябре 1942 г. Уволен с тяжелыми ранениями.

Заряжающий – рядовой Альберт, двадцати одного года. Многочисленные ранения. Погиб в бою под Двинском, 1944 г.

Подносчик снарядов 1 – рядовой Шпинлер, двадцати одного года. Многочисленные ранения, убит в бою к югу от Ладожского озера, 1943 г.

Подносчик снарядов 2 – рядовой Эйхлер, двадцати одного года. Дважды ранен, убит в бою на Северном фронте, 1943 г.

Подносчик снарядов 3 – ефрейтор Кренц, двадцати девяти лет. Тяжело ранен в бою под Смердиньей, ампутированы рука и нога, 1943 г. Уволен с тяжелыми ранениями.

Подносчик снарядов 4 – рядовой Вакер, двадцати двух лет. Убит в бою под Гайтоловом, 1942 г.

Командир расчета – рядовой Хафнер, двадцати одного года. Ранее ранен, убит в бою на позициях «Парпач», февраль 1942 г.

Наводчик 1 – ефрейтор Брендель, тридцати двух лет. Убит в бою к югу от Ладожского озера, 1943 г.

Наводчик 2 – ефрейтор Эйгнер, девятнадцати лет. Убит в бою на Северном фронте, 1944 г.

Водитель – ефрейтор Фер, тридцати пяти лет. Убит в бою под Двинском, 1944 г.

Подносчик снарядов – рядовой Фальтейх, тридцати пяти лет. Убит в бою на Северном фронте, 1943 г.

Мы научились презирать смерть,

Но страстно любить жизнь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.