ГЛАВА XVII Образ мыслей наших предков

ГЛАВА XVII

Образ мыслей наших предков

Как не удивляться тому, что наши предки ставили, таким образом, честь, благосостояние и жизнь граждан в зависимость от обстоятельств, имевших отношение не столько к рассудку, сколько к случайности; что они беспрестанно прибегали к доказательствам, которые ничего не доказывали и не были связаны ни с невиновностью, ни с преступлением!

Германцы, никогда не испытавшие порабощения, пользовались неограниченной свободой. Их роды вели между собою войны из-за убийства, кражи или оскорбления. Впоследствии обычай этот был видоизменен, и войны этого рода были подчинены определенным правилам: они совершались по распоряжению и под наблюдением властей, что было, конечно, лучше неограниченного произвола в нанесении вреда друг другу.

Подобно тому как в наше время турки в своих междоусобиях считают первую победу за решение божьего суда, германские народы в своих частных распрях принимали исход битвы за приговор провидения, всегда готового покарать преступника или узурпатора.

Тацит рассказывает, что, когда какой-либо германский народ намеревался начать войну с другим, он старался захватить пленника для единоборства с одним из своих людей. По результату поединка судили об исходе предстоящей войны. Народы, полагавшие, что посредством поединка можно регулировать общественные дела, могли, конечно, думать, что этим способом можно регулировать и частные распри.

Бургундский король Гундобад более, чем какой-либо иной король, поощрял обычай поединка. Этот государь в самом тексте закона приводит его мотивы: «Это, — говорит он, — делается с той целью, чтобы наши подданные не приносили более присяги в сомнительных случаях и не впадали в клятвопреступление в случаях, не подлежащих сомнению». Таким образом, в то время как духовенство объявляло нечестивым закон, дозволявший единоборство, бургундское законодательство считало святотатством закон, устанавливавший присягу.

Доказательство поединком имело некоторое основание, почерпнутое из опыта. У народа воинственного трусость предполагает существование других пороков. Она доказывает, что человек не усвоил того воспитания, которое ему дали, что он остался нечувствительным к голосу чести и не подчиняется руководству тех начал, которые управляют действиями других людей. Она обнаруживает, что человек не страшится презрения людей и не ставит ни во что их уважение. Если он принадлежит к хорошему роду, он обыкновенно не бывает лишен ловкости, соединенной с силой, и силы, которая должна быть соединена с мужеством. Придавая высокое значение чести, он должен всю жизнь свою посвятить развитию в себе путем упражнения таких качеств, без которых завоевать честь невозможно. Кроме того, у воинственного народа, ценящего силу, храбрость и удаль, наиболее гнусными преступлениями почитаются такие, в основе которых лежит обман, хитрость и лукавство, т. е. трусость.

Что касается испытания огнем, то после того как обвиняемый клал руку на раскаленное железо или опускал ее в кипяток, ее завязывали в мешок, к которому прикладывали печать. Если по прошествии трех дней рука не сохраняла следов ожога, человека объявляли невиновным. Для всякого ясно, что у народа, привычного к употреблению оружия, грубая и мозолистая кожа не должна была страдать от раскаленного железа или кипятка настолько, чтобы следы сохранились по прошествии трех дней. Противное служило признаком того, что подвергшийся испытанию был человек изнеженный. Наши крестьяне свободно ворочают раскаленное железо своими мозолистыми руками. Что касается женщин, то руки рабочих женщин могли так же легко вынести прикосновение к раскаленному железу. Женщины высших классов не имели недостатка в воинах, готовых выступить в их защиту. Среднего же класса вовсе не было у народа, не знавшего роскоши.

Согласно тюрингенскому закону женщина, обвиняемая в прелюбодеянии, могла быть приговорена к испытанию кипятком только в том случае, если у нее не было защитника. Закон же рипуаров допускал это испытание лишь при отсутствии свидетелей для оправдания подсудимого. Но женщина, которую не хотел защищать ни один из родственников, или мужчина, который не в состоянии был представить никакого удостоверения в своей честности, почитались уже этим самым изобличенными.

Итак, я говорю, что в условиях того времени, когда применялся судебный поединок и испытание раскаленным железом и кипятком, существовало столь тесное согласие между законами и правами, что эти несправедливые законы причиняли менее несправедливостей, чем можно было бы ожидать; что последствия были более невинны, чем причины; что они более оскорбляли справедливость, чем нарушали право, и были скорее неразумны, чем стеснительны.