ПРИГЛАШЕНИЕ НА ТРОН

ПРИГЛАШЕНИЕ НА ТРОН

Пётр II лежал на возвышении в гробу, обитом золотой парчой. Рядом стоял Иван Долгорукий. Шёл четырнадцатый день после смерти, а похороны всё откладывались — чего-то ждали… Возле гроба поочерёдно дежурили близкие, приближённые. Увы! Ни Екатерина-невеста, ни тётка красавица Елизавета долго не задерживались. Временами звучали скорбные песнопения, священнослужители читали Псалтырь.

Отлетело короткое царствование, отшумело, как весенний дождь, не успевший смыть грязь с прошлогодней листвы. И вот уже вместо румяного великана-богатыря — иссохшее подобие его с белым восковым лицом и будто резиновыми руками.

Побелел лицом государь — почернел его фаворит, сидящий возле гроба. Нашло на него отчаяние, род столбняка, а мысли теснились в голове столь смутной чередой, что и не отделить одну от другой…

Ах, Пётр Алексеевич, за какие грехи наказание сие нам послано? Зачем отпустил я тебя в лютый мороз? Или на всё воля Божья?.. Звездочёты сказывали: мол, родился ты под знаком Весов, имел склонность к устойчивости, награждён стремлениями к благородным действиям… В младенчестве бывал игрив, капризен, однако уже в отрочестве поселилась забота, мысль упорная. Не наградила природа дедовской твёрдостью — что делать? — однако сумел удалить всесильного Меншикова!

Каково было с детства видеть интриги, хитрости, борьбу вокруг трона? Толстой старается в одну сторону, Голицын — в другую, Черкасский князь — в третью. Вот они стоят рядом с гробом, да только чем более опечалены? Твоей ли смертью или пребывают в растерянности о собственной участи? Вчерась прочно было их положение, а нынче? Кто вознесётся, кто будет сброшен, кто прилепится к новому царю?.. Для него-то, Долгорукого, ясно: умирает государь — умирает и фаворит его… Сродники мои, отец и дядья… Господи, прости их!.. Остерман отчего-то всё с подозрением заглядывает — больной, больной, а стоит в этакую холодину…

Лицо у тебя, Пётр Алексеевич, в покое, будто и впрямь ты со своей сестрицей Наталией свиделся. Сколько пятен на лице было, а тут — стёрлись, исчезли. И какая-то тайная печать на нём…

Пять лет всего как скончался великий Пётр, менее трёх лет как почила Екатерина Алексеевна, и царь-отрок. Что за горести-напасти на державу Петрову? Ежели бы всё шло по разумению людскому, как задумано, ежели бы начатое одним царём продолжено было другим… Пётр I чуял: начинания его замрут в неподвижности, и оттого торопился, спешил, Россию перестраивал, как пожар тушил, действовал жестоко. А как иначе, ежели мысль вечна, Россия огромна, а человек смертен?.. И то сказать: злосчастные обстоятельства преследовали великого государя. Заключив Ништадтский мир, как хотел радость свою с народом разделить! Устроил празднество на Неве, а тут на город обрушилось невиданное наводнение, люди гибли, и царь спасал их, не жалея жизни… Когда закончил войну со шведами, решил дать народу послабление, о благе его подумать — и что же? — засуха опустошила всё за несколько лет… Торопился русскую жизнь упорядочить, дать всему направление, чтоб после него скорее развитие шло, однако вмешалась ненавистная старуха с косою — смерть, и конец мечтаниям… А может, кто ещё внёс свою лепту в сию безвременную его кончину? Или опять злой рок выбирал для чёрного дела Россию?..

Так, сидя возле гроба императора Петра II, мрачно глядя перед собой, размышлял князь Иван Долгорукий…

* * *

…А в это время быстрые лошади мчали от Москвы две кареты в сопровождении стражи, через Смоленск, в немецкое княжество, где жила племянница Петра I, дочь его брата Ивана.

В каретах сидели князь Дмитрий Михайлович Голицын и князь Василий Лукич Долгорукий, самые умные и прогрессивные верховники. Они всё хорошо рассчитали: Анна несведуща в российских делах, молода и будет им «повадна», они дадут ей законы, по которым она станет править с их согласия. Её выдали замуж в Митаву, в маленькое немецкое княжество. Она стала герцогиней Курляндской, хотела зажить полной, тихой жизнью, нарожать детей, но… Но муж её вскоре скончался, детей завести не успели, и с того времени её охватила тоска. Стало невыносимо скучно в немецком княжестве, за стенами охранительной ограды, среди камней и теснин. Тоску она заедала обильной пищей, преимущественно колбасками и жареной свининой — и враз располнела, отяжелела, лицо сделалось неровным, бугристым, а выражение — сердитым. Ни милой улыбки, ни приветливого доброжелательства, словно царевна Несмеяна из русской сказки.

«Развеять бы хоть чем тоску-кручину!» — говорила она своим малым подданным. Путь для веселья находила самый примитивный: карлики и карлицы, попугаи и собачки, мартышки, мопсы, дурки…

Был, правда, при ней один барон, умевший так приложиться к руке её, так подластиться, что и сама себе она не казалась такой уж тяжеловесной, а пальцы даже обретали иную форму. Звали того барона — Эрнст Бирон.

И вдруг приходит звёздный час! В Митаву являются два именитых князя и…

После светской беседы и пирушки князья раскрывают свой замысел: они приглашают её на трон, ежели она подпишет требования ихние, кондиции. Что следовало из этих кондиций? Что должен делать государь?

1. Управлять государством только с согласия Верховного тайного совета.

2. Объявлять войну, заключать мир, налагать подати и назначать к важным государственным должностям не иначе как с согласия Верховного совета.

3. Не казнить дворян, не изобличив их в преступлении по суду, не конфисковать их вещей.

4. Не раздавать казённых имений частным лицам.

5. Не вступать в супружество и не назначать себе преемника без согласия Совета.

Москва полна была уже слухами об этих кондициях. Всюду шептались, веря и не веря, что Анна согласится, — неужто возможное сие?

Там, в Митаве, она их подписала и, сопровождаемая русскими князьями, отправилась в путь.

Однако во многих домах — у Трубецкого, Толстого, Барятинского, Черкасского — втайне собирались те, кто не хотел ни кондиций, ни власти верховников. Собирались дворяне средней руки, играли в карты, раскладывали пасьянсы, но думали лишь о будущем правлении…

Анна, несмотря на отсутствие обаяния и грубоватость, оказалась не так глупа. Или действительно почувствовала звёздный час? — и подписала кондиции. Правда, втайне посоветовалась с Бироном.

История и в самом деле повинуется законам, сходным с законами природы? На смену бурям приходит тишина. После Петра I страна замерла, всё стихло, царское окружение измельчало, правили теперь регенты да фавориты. Но Пётр всё же успел расшевелить Россию, запустил механизм — и, несмотря на пелену скуки и безделья, продолжалась деятельная жизнь: Демидовы выплавляли чугун, добывали железо, серебро, строили заводы; Строгановы, став «именитыми людьми», заполучив многие земли, добывали соль, занимались просвещением. Правда, новые заводчики и начальники раболепствовали, были «ласкателями». Демидов, чтобы получить право на новый завод, пошлёт новой царице кадку с серебряными монетами…

Для одних наступает звёздный час, а другие в это время пребывают в скорби и бьются в истерике: Екатерине, государыне-невесте, не было дела до сравнений Истории и Природы, она грустила и плакала, но… Но не теряла надежды на то, что может всё ещё повернуться в её сторону. У неё есть шанс, о котором только она одна и знает.

Когда стояла она у гроба, сделалась как каменная — ни слезинки, ни жалости. С цесаревной Елизаветой чувствовали они сходно: обе не выносили покойников. Княжна, видя на себе косые взгляды Остермана, Головкина, ещё выше поднимала голову. Знали бы все они то, что ведомо только ей!

…А кареты из немецкой земли уже приближаются к Москве. Множество санок, саней, экипажей, слуг, шутов, зверей, подвод везло нехитрый скарб осчастливленной принцессы Анны. Впрочем, на лице её никто не мог прочитать радости.

При въезде в Москву путники обычно останавливались в селе Всехсвятском: ещё не столица, но уже у цели. Здесь проводили одну-две ночи, молились в местной церкви и после того ступали на древнюю землю.

…Проснувшись ранним утром, Анна Иоанновна одна поднялась наверх. Ей хотелось поглядеть на град Москву при восходе славы своей.

Солнце как раз в тот момент вырвалось из-за туч. Анна усмехнулась: не так же ли и она вырвалась из немецкого заточения?

Вдали слабо розовел Кремль, еле видимый, но манящий. Таинственно блистал шлем Ивана Великого… Неужто отныне станет она, Анна, властительницей сей великой державы? Неужто кончились её горести, в которых пребывала она целых двадцать лет?.. В шестнадцать лет выдали её замуж за Курляндского герцога Франца-Вильгельма, а он чуть не сразу возьми да умри, и осталась Анна в чужой стороне одна… Так бы и кончилась жизнь её бесславно, кабы спасительная смерть не прибрала к рукам молодого государя. Явились к ней верховники — мол, езжай, матушка, трон свободен, подпишешь кондиции — корона твоя… Дмитрий Михайлович, Василий Лукич — старые знакомые, мудрые ласкатели, да только и она не глупа…

Морозный рассвет бело-розов, не то что в Митаве, воздух будто сирень свежая, золотые дали, а от колокольного звона дух захватывает… Вон он, Кремль, там предстоит ей короноваться.

Сердце её забилось, однако по лицу — серому, будто ржаная квашня, — никто не догадался бы о её чувствах…

В Митаве научилась она владеть собой, ещё научилась упорству, твёрдости да и немецкому вкусу… Они, русские, увидят — хоть и толста, зато вкус имеет отменный. К примеру, закажет себе такую корону, что все будут дивоваться, не ведро какое-нибудь, а крохотную, словно яблоко, корону — пусть думают, как скромна она в своих притязаниях. Голицын и Долгорукий мыслят, что облагодетельствовали её, однако поглядим, как дело пойдёт.

Анна ещё раз оглядела сиреневую морозную даль и медленно, задыхаясь и переводя дух, стала спускаться…

…А несчастный император всё лежал в холодной комнате.

Наконец, по прибытии Анны, и ещё даже позже, траурная процессия двинулась из Лефортова ко Кремлю. Лошади, покрытые чёрными епанчами, везли катафалк, на нём — гроб, богато украшенный… Офицеры Преображенского, Семёновского полков… Сановники, вельможи, генералы, иностранные посланники… За именитыми гостями, приехавшими со всех концов, — простой люд московский, полный искренней печали и недоумения…

Траурная процессия идёт по Никольской улице, мимо хором Шереметева.

В доме все прильнули к окнам: Пётр Борисович хворает, но и он подсел к окну.

Наталья в комнате у бабушки замерла на подоконнике: увидит ли командующего солдатами Ивана Алексеевича? Как он?

Идёт! Едет!.. Черкасский, Остерман, Юсупов, Голицыны… Елизавета… Иван Алексеевич… — плечи опущены, лицо чёрное. «Взгляни сюда, друг сердешный!» — молит Наталья. И словно услыхав её зов, Долгорукий поднял голову — глаза их встретились всего на миг, но как много они сказали!

Процессия шествует далее, в Кремль.

Там, в Архангельском соборе, с правой стороны в третьем ряду приготовлено место для императора Петра II.