ГЛАВА 1 Крым в свете национальной и геополитической доктрин нацистского руководства

ГЛАВА 1

Крым в свете национальной и геополитической доктрин нацистского руководства

Изменение политического статуса советских республик являлось основной целью войны Германии против СССР. В том, что этот статус будет изменен, не сомневался ни один из лидеров Третьего рейха. Однако на практике будущее устройство гражданского управления на оккупированных территориях Советского Союза вызывало наибольшее количество споров среди нацистского военно-политического руководства. Если военное управление могло носить только временный характер, а аппарат СС в принципе не имел права вмешиваться в вопросы администрирования, ограничиваясь выполнением исключительно полицейских функций, гражданская администрация, напротив, должна была стать переходной формой на пути к будущему политическому устройству всего «восточного пространства». Каким оно будет после победы Германии? На этот вопрос надо было ответить как можно быстрее и с как можно большей политической ясностью.

Проекты по «организации» имелись почти для всех частей «восточного пространства». Какие-то из них были более удачными, некоторые не годились вовсе. Что же касается Крыма, то нацисты при всей важности этого региона так окончательно и не решили его судьбу. Будет ли полуостров частью «вассальной Украины», или это будет территория, напрямую управляемая из Рейха? На эти вопросы различные немецкие инстанции пытались ответить до конца 1943 года. После же того как Крым был отрезан частями Красной армии, проблема его политического устройства стала попросту неактуальной.

Административные планы были только одной из сторон будущей «организации» Крыма. Не секрет, что главной особенностью его общественно-политической ситуации во все времена было то, что это многонациональный регион. И поэтому, какие бы планы нацисты не строили, в своих «выкладках» они не могли пройти мимо межнациональных отношений на полуострове. Что следовало делать с населявшими Крым многочисленными национальными группами? Приходится признать, что в целом при всем радикализме нацистской концепции национальной политики, решение этого вопроса также осталось на уровне теорий.

* * *

Устройство будущей гражданской оккупационной администрации напрямую зависело от тех концепций национальной политики, которые имели хождение среди различных группировок немецкого военно-политического руководства. Фактически первоначально к этому делу был допущен только главный нацистский теоретик А. Розенберг, который считался признанным экспертом по внешнеполитическим и национальным вопросам. Его же основным оппонентом, как это не покажется парадоксальным, стал сам Гитлер, который также имел свой взгляд на «восточную» политику. Ее основные тезисы будущий фюрер германской нации сформулировал еще в 1920-х годах, когда писал в «Майн Кампф»: «Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политики довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке… Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены».[1]

В целом это была только генеральная линия. Хоть и ясно сформулированная, она тем не менее страдала одним недостатком: не было понятно, как ей следовать.

Взгляды Розенберга на национальный вопрос в Советском Союзе и будущее политическое устройство входивших в него республик хорошо известны. Его идеалом была слабая аграрная «Московия», окруженная со всех сторон санитарным кордоном из зависимых от Германии государств — бывших республик СССР. Мнение Гитлера по этому поводу менее известно. Многие исследователи обычно приводят вышеуказанную цитату и пишут, что фюрер был сторонником полного подчинения указанных территорий и противником любой национальной политической администрации на них. Отчасти это справедливо. Но нужно сказать, что это мнение стало таким только перед самым нападением на СССР и продолжало оставаться неизменным на протяжении всей войны. После написания «Майн Кампф» и до самой разработки плана «Барбаросса» взгляды Гитлера на «восточную политику» претерпели значительную эволюцию.[2]

Следует сказать, что, по словам американского исследователя А. Даллина, «фюрер слабо разбирался в нюансах национальных концепций его окружения».[3] Поэтому трудно сказать, какой из них он отдавал наибольшее предпочтение. Это утверждение можно проиллюстрировать следующим примером. Летом 1932 года в штабе нацистской партии в Мюнхене состоялась конференция, посвященная путям и методам будущей колонизации «восточных территорий». Организатором конференции выступил один из нацистских теоретиков В. Дарре, отвечавший в окружении Гитлера за аграрную политику. В целом все темы, которые обсуждались на этой конференции, не выходили за рамки проблем сельского хозяйства и колонизации. Однако один из сотрудников Дарре сделал очень интересный доклад о «пространственных задачах восточной территориальной политики». Так, он считал, что в Восточной Европе должен возникнуть союз государств, контуры которого были намечены уже в годы Первой мировой войны. В центре — ядро, состоящее из Германии, Австрии, Чехии и Моравии. Затем — «венок» из малых и средних несамостоятельных государственных образований. А именно: прибалтийские государства, средних размеров Польша, более крупная Венгрия, разделенные на составные части Сербия и Хорватия, уменьшенная Румыния, Украина, существующая в виде нескольких независимых частей, южнорусские и кавказские государства. На северо-востоке это «федеративное государство», связанное общими вооруженными силами, экономикой, валютой и внешней политикой, должно было простираться до границ Финляндии, на юго-востоке — Грузии.[4]

Несмотря на свой радикализм, Гитлер поддержал такие принципы немецкой «восточной политики». Более того, уже после прихода к власти, в начале 1934 года, он заявил на одном из совещаний, что целью германской политики на Востоке должен быть «альянс с Украиной, Поволжьем, Грузией и т. п. Но не альянс равных партнеров, а союз вассальных государств без отдельной армии, политики и экономики».

События 1938–1940 годов показали, что такой ход событий вполне возможен. Именно в эти годы были созданы протекторат Чехии и Моравии, генерал-губернаторство в Польше и марионеточные правительства в Словакии и Норвегии. Поэтому когда 22 июля 1940 года на совещании в Генштабе сухопутных войск обсуждался вопрос о будущей войне против СССР, Гитлер поставил перед своими генералами следующие политические задачи: «Украинское государство, Федерация Балтийских государств, Белоруссия…».

Поначалу это заявление можно было понимать как угодно, вплоть до того, что Гитлер планировал создание этих независимых государств. Однако уже неделю спустя, 31 июля, он дал более ясно понять, что подразумевает под «независимостью» для этих регионов. Начальник Генштаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер так передал слова фюрера: «Окончательно Украина, Белоруссия, Прибалтика — нам…».[5] То есть подразумевалось, что после победы эти территории будут зависимыми от Германии государствами.

Из документов известно, что следующие четыре месяца Гитлер вообще не касался проблемы организации «восточных территорий». И только 5 декабря он вновь вернулся к этой теме, определив будущую роль западных окраин СССР. Как бы развивая свои июльские планы, фюрер высказался в том смысле, что Украина, Прибалтика и Белоруссия должны стать «буферными государствами Великой Германии».[6]

В начале 1941 года начальник штаба оперативного руководства верховного командования вермахта (ОКВ) генерал А. Йодль подал на рассмотрение Гитлеру проект так называемых «Инструкций по особым вопросам», которые прилагалась к Директиве № 21 (план «Барбаросса»). В начале марта фюрер вернул этот документ в ОКВ, снабдив его следующими дополнениями и комментариями: «Предстоящая кампания есть нечто большее, чем просто вооруженный конфликт. Это столкновение двух различных идеологий. Ввиду масштаба вовлекаемой в эту войну территории, она не закончится просто разгромом вооруженных сил противника. Вся территория должна быть разделена на отдельные государства, каждое со своим собственным правительством, с которым мы затем сможем заключить мир. Формирование этих правительств требует большого политического умения и должно основываться на хорошо продуманных принципах… Сегодня социалистическую идею в России уже невозможно истребить. С точки зрения внутренних условий образование новых государств должно исходить из этого принципа. Большевистско-еврейская интеллигенция должна быть уничтожена, так как до сего дня она является «угнетателем»… Наша цель — построить как можно скорее, и используя минимум военной силы, социалистические государства, которые будут зависеть от нас. Задача эта настолько трудная, что ее нельзя доверить армии».

Эти указания Гитлера, которые определяли компетенцию вермахта в политической сфере, легли в основу окончательных «Инструкций» к плану «Барбаросса», подписанных начальником ОКВ генерал-фельдмаршалом В. Кейтелем 13 марта 1941 года.

О политическом устройстве оккупированных территорий СССР в них, в частности, говорилось следующее: «Как только зона боевых действий достигнет достаточной глубины, будет установлена тыловая граница. Оккупированная территория в тылу зоны боевых действий будет иметь собственное политическое управление. Она будет разделена по этнографическому признаку и в соответствии с разграничительными линями групп армий. Сначала она будет состоять из «Севера» (Прибалтика), ‘‘Центра» (Белоруссия), ‘‘Юга» (Украина). На этих территориях политическое управление будет передано рейхскомиссарам, которые получат соответствующие указания от фюрера».[7]

Известно, что и этот вариант еще не окончательно удовлетворил Гитлера. Поэтому после ознакомления с ним 17 марта 1941 года, он снова отметил: «Мы должны создать свободные от коммунизма республики. Насажденная Сталиным интеллигенция должна быть уничтожена. Руководящий аппарат русского государства должен быть сломан».[8] Необходимо подчеркнуть, что здесь Гитлер зашел наиболее далеко в своем планировании будущего устройства «восточных территорий». Последующие события показали, что он значительно охладел к идее буферного альянса из вассальных государств — бывших западных республик СССР.

В конце марта 1941 года вопрос о будущем политическом устройстве Советского Союза был поднят на качественно иной уровень. Следует сказать, что за те полмесяца, которые прошли с утверждения «Инструкций» к Директиве № 21, точка зрения Гитлера на обустройство «восточных территорий» приобрела более радикальный оттенок. Он не отказался от идеи административно-политического деления «восточного пространства». Однако теперь фюрер считал, что это не должны быть, пусть и вассальные Германии, но независимые государства (даже если их независимость будет только фикцией). Всю оккупированную территорию СССР следовало поделить на административные единицы, которые напрямую и полностью будут подчиняться Германии. То есть предполагалось создать что-то вроде «древневосточных сатрапий, но на новый лад». По мнению А. Даллина, которому принадлежит взятая в кавычки фраза, такая эволюция во взглядах Гитлера произошла из-за изменений политической и военной обстановки, имевшей место в течение этого года. В 1939 и начале 1940 года он мог вполне искренне говорить о создании независимых Украины, Белоруссии и Прибалтики, чтобы, таким образом, воздействовать на английскую, французскую и советскую дипломатию, а также оказывать контрвоздействие на политику польского эмигрантского правительства. Теперь такие игры Гитлеру нужны не были: как известно, с лета 1940 года нацистская Германия была хозяином всего европейского континента.[9]

Свою новую точку зрения Гитлер высказал 30 марта 1941 года на совещании германского военно-политического руководства, в ходе которого цели войны против СССР были определены окончательно. С военной точки зрения они должны были заключаться в достижении линии «Архангельск — Астрахань», а в политическом плане следовало сделать так, чтобы «никакая организованная сила не могла противостоять немцам по эту сторону Урала». В заключение своего выступления Гитлер выразился более конкретно: «Наши задачи в отношении России — разгромить ее вооруженные силы, уничтожить государство».[10] Для управления же захваченными советскими территориями фюрер предлагал создать «протектораты»: в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии. Слово «протекторат» здесь взято в кавычки намеренно. Конечно, это не должны были быть протектораты как в Чехии и Моравии. Скорее, речь шла только о политической ширме.[11]

Это мартовское совещание знаменательно еще и тем, что на нем все вопросы будущего административно-политического планирования на «восточных территориях» были переданы в ведомство Розенберга. Теперь только он и его подчиненные могли заниматься этим. Уже 2 апреля 1941 года Розенберг представил первый меморандум, в котором полностью отразил свои политические взгляды и концепцию решения национального вопроса в СССР. В целом он предлагал разделить его на семь регионов:

Великороссия с центром в Москве;

Белоруссия с Минском или Смоленском в качестве столицы;

«Балтенланд» (Эстония, Латвия и Литва);

Украина и Крым с центром в Киеве;

Донская область с Ростовом-на-Дону в качестве столицы;

Кавказский регион;

Туркестан (российская Центральная Азия).

Согласно концепции, изложенной в этом документе, Россия (или, вернее, то, что от нее оставалось) должна была быть отрезана от остального мира кольцом нерусских государств. Однако это было еще не все: по замыслу Розенберга, она еще и теряла целый ряд территорий с русским населением. Так, Курск, Воронеж и Крым отходили к Украине, а Ростов-на-Дону и нижняя Волга — к Донской области. В будущей России «полностью уничтожалась еврейско-большевистская администрация», а сама она «должна была быть подвергнута интенсивной экономической эксплуатации» со стороны Германии. Кроме того, это территориальное образование получало статус гораздо ниже, чем даже у окружавших его «государств», чтобы служить своего рода «приемником» для всех «нежелательных элементов с их территорий».[12]

Этот план вызвал существенные замечания Гитлера, который считал, что деление будущей оккупированной территории не должно быть таким дробным, а создаваемые административные единицы — искусственными. Например, организация отдельной Донской области не было, на его взгляд, обусловлено ни политически, ни экономически, ни даже с точки зрения национальной политики. Это же касалось и Белоруссии. Фюрер считал, что ее необходимо объединить с Прибалтикой — так будет удобней с административной точки зрения. И такие замечания были высказаны практически по всем пунктам меморандума Розенберга. Однако следует признать, что его генеральной линии они почти не затронули. Гитлер ничего не имел против таких пассажей, в которых шла речь о «дальнейшей дифференциации среди населения оккупированных территорий», «украинском народе и его свободе», «освобождении народов Кавказа» и «спасении эстонской, латышской и литовской наций». Что же касается «России или русских территорий, то о каких-либо изменениях в их судьбе не могло быть и речи».

Розенберг работал над своим новым меморандумом больше двух месяцев. Наконец, 20 июня 1941 года в Берлине состоялось совещание высшего военно-политического руководства Германии, на котором Розенберг представил Гитлеру новый план будущего административно-политического устройства «восточных территорий». Согласно этому плану предполагалось создать пять административных единиц — рейхскомиссариатов (Reichskomissariat):

«Московия» (центральные области России).

«Остланд» (Прибалтика и Белоруссия).

«Украина» (большая часть Украины и Крым).

«Кавказ» (Северный Кавказ, Закавказье и Калмыкия) и

«Туркестан» (Средняя Азия, Казахстан, Поволжье и Башкирия).

Эти административные единицы планировалось создавать по мере продвижения линии фронта на Восток и после военнополитического умиротворения указанных регионов.[13]

В целом Гитлер согласился с таким решением проблемы и уже 17 июля 1941 года, почти через месяц после нападения на СССР, подписал приказ о введении гражданского управления на оккупированных территориях. Этим приказом было создано Министерство оккупированных восточных областей (Reichsministerium f?r die besetzen Ostgebiete) — главный руководящий орган для указанных административных единиц. Возглавил министерство А. Розенберг.[14] Провал планов «молниеносной войны» против Советского Союза привел к тому, что удалось создать только два рейхскомиссариата — «Остланд» и «Украина». Юридически они начали функционировать 1 сентября 1941 года. В своем же окончательном виде их территория оформились только к декабрю 1941 года.[15]

Согласно планам Розенберга, Крымский полуостров вместе с Херсонской и Запорожской областями должен был войти в генеральный округ «Крым» (Generalbezirk Krim), с общей площадью 22 900 км[16] и населением 661 981 человека (по состоянию на 1 сентября 1941 года). По вертикали эта новая административная единица являлась составной частью рейхскомиссариата «Украина» (Reichskomissariat Ukraine). Во главе генерального округа был поставлен видный член нацистской партии и бывший гауляйтер Вены А. Фрауэнфельд. За период немецкой оккупации система управления на территории Крыма несколько раз подвергалась изменениям. Однако более подробно об этом будет рассказано в следующих разделах.

Руководство Третьего рейха в целом понимало, что победить СССР одной военной силой и без использования политических методов практически невозможно. Одним из таких методов могла быть игра на национальных противоречиях в советском обществе, которые не исчезли, а были только искусственно притушены большевиками. Но как, где и в каких масштабах использовать эти противоречия? Германское военно-политическое руководство так и не решило этот вопрос до самого конца войны. Вообще, на всей национальной политике Третьего рейха лежала печать какой-то двойственности. Часто одни инстанции на одной и той же территории разрешали делать то, что параллельно запрещали делать другие. Этому есть несколько причин. О первой было достаточно сказано выше — это неоднородность немецкого оккупационного аппарата.

Вторая вытекала из нее и заключалась в том, что каждая из ветвей немецкой оккупационной администрации претендовала на свое (и единственно правильное) понимание национальной политики. Как известно, у немецкого военно-политического руководства не было единого взгляда на оккупационную политику в СССР вообще и национальный вопрос в частности. Из всего многообразия мнений в целом можно выделить две основные точки зрения: «прорусскую» и «национальную». Носителями первой являлись в основном офицеры вермахта среднего и отчасти высшего звена, которые считали, что для успешного проведения оккупационной политики надо наладить отношения только с русским народом, как самым многочисленным и влиятельным в Советском Союзе. Национальные движения же других народов казались им слабыми и неспособными на серьезную оппозицию большевизму. Здесь следует подчеркнуть, что многие из этих офицеров оказались впоследствии замешаны в заговоре против Гитлера 20 июля 1944 года. Основным недостатком этой группировки было то, что она не имела ярко выраженного лидера, при наличии большого числа сторонников. Главным апологетом второй точки зрения был А. Розенберг. В отличие от своих оппонентов он считал, что в СССР надо опираться прежде всего на нерусские народы и национальные меньшинства. И всю национальную политику здесь надо свести к тому, чтобы как можно глубже разъединить русских и всех остальных. Розенберг был главным идеологом и теоретиком нацистской партии. Однако он не имел серьезного политического веса в глазах ее лидеров. И сторонников проведения своей политики Розенберг имел значительно меньше, чем предыдущая группировка. Тем не менее на территориях, где гражданская администрация существовала, пусть Даже как в Крыму, формально, его точка зрения составляла достойную конкуренцию своим «прорусским» оппонентам.[17]

Третья причина заключалась в той пропаганде, которой сопровождалось нападение на СССР. Так, среди военнослужащих вермахта в огромном количестве распространялись листовки и брошюры с фотографиями советских солдат; преимущественно из Средней Азии, которые были снабжены следующим текстом: «Вот каковы татаро-монгольские твари! От них тебя защищает солдат фюрера!» Органами пропаганды СС даже была выпущена специальная брошюра, которая называлась «Недочеловек» («Der Untermensch») и была предназначена играть роль некоего справочного пособия по обращению с «восточными народами». Она также была снабжена многочисленными фотографиями жуткого вида людей, которые именовались в ней «грязными, монголоидными, скотскими ублюдками». Однако, как это ни парадоксально, «монголы» из этих материалов были такой же фигурой пропаганды, как и «еврейские комиссары». На самом деле нацисты, только за редким исключением, были осведомлены о том, кто такие в действительности тюрки и монголы. И планов, как с ними поступать, у них вообще не было.[18]

Наконец, была еще одна, четвертая причина, которая касалась непосредственно крымской специфики. Дело в том, что германское военно-политическое руководство практически до самого конца войны так и не решило, что ему делать с Крымом и населяющими его народами.

Выше уже шла речь о том, как Розенберг планировал разделить СССР. Как известно, один из пунктов этого плана назывался «Украина с Крымом». Его последующий меморандум также подразумевал, что Крым будет частью будущей «Великой Украины» под названием «Таврия». Однако многочисленные рукописные пометки на этом документе свидетельствуют о том, что формулировка именного этого пункта далось Розенбергу с большим трудом. Он явно понимал, что Крым только с большой натяжкой можно отнести к Украине, так как число проживавших там украинцев было ничтожно мало (чтобы хоть как-то решить эту проблему, Розенберг предлагал выселить с полуострова всех русских, евреев и татар). Но это был не единственный парадокс плана рейхсляйтера. Одновременно с указанным моментом он настаивал, чтобы Крым находился под прямым контролем правительства Третьего рейха. Чтобы объяснить этот казус, Розенберг всячески подчеркивал «германское влияние» на полуострове. Так, он утверждал, что до Первой мировой войны немецким колонистам принадлежали здесь значительные территории. Но и это было не главное. Оказывается, еще в XVI столетии в Крыму жили готы — одно из древних германских племен! Таким образом, «Таврия» только «технически» присоединялась к Украине. Управлять же ее должны были из Берлина.[19]

Несмотря на свою полную противоречивость, планы Розенберга относительно Крыма были только отражением «двойственной аргументации Гитлера о причинах его германизации». Во-первых, как считал фюрер, Крым должен был стать «немецким Гибралтаром», с помощью которого можно было бы контролировать все Черное море. Во-вторых, привлекательным для немцев он мог стать потому, что шеф Германского трудового фронта Р. Лей мечтал превратить полуостров в «один огромный немецкий курорт». Как отмечал американский исследователь А. Даллин, «в этих завоевательных планах реальность и фантазия смешались поровну».[20]

Более конкретно о судьбе Крыма Гитлер высказался на совещании военно-политического руководства Третьего рейха 16 июля 1941 года. В своей речи он специально выделил его из ряда других оккупированных советских территорий и сказал, что полуостров «необходимо очистить от всех чужаков и заселить германцами». В частности, русских предполагалось выселить в Россию. По воспоминаниям одного из присутствующих, фюрер выразился следующим образом: «Она для этого достаточно велика».

Как свидетельствуют документы, «крымский вопрос» и судьба населения полуострова занимали Гитлера и в последующие месяцы. Когда Розенберг посетил его в декабре 1941 года, фюрер еще раз повторил ему, что «Крым должен быть полностью очищен от негерманского населения». Эта встреча интересна еще и с той точки зрения, что на ней была затронута проблема так называемого «готского наследия». Имея в виду его значимость, Гитлер выразил желание, чтобы после окончания войны и решения вопроса с населением Крым получил бы название «Готенланд». Розенберг сказал, что он уже думает над этим, и предложил переименовать Симферополь в Готенбург, а Севастополь — в Теодорихсхафен. Продолжением «готских Планов» Гитлера и Розенберга явилась археологическая экспедиция, организованная генеральным комиссаром А. Фрауэнфельдом в июле 1942 года. Непосредственным руководителем этого мероприятия был назначен фюрер СС и полиции «Таврии» Л. фон Альвенслебен. В ходе экспедиции было обследовано городище Мангуп — бывшая столица Княжества Феодоро, которое было уничтожено турками в 1475 году. Вывод нацистских археологов: крепость Мангуп, а также еще целый ряд городов на южном берегу Крыма были построены готами. Этот и другие тезисы были изложены в книге «Готы в Крыму», которую написал один из участников экспедиции, полковник В. Баумельбург.[21]

Фантазии относительно «Готенланда» так и остались фантазиями, а вот планы относительно переселения немцев в Крым разные инстанции Третьего рейха неоднократно подавали Гитлеру для рассмотрения. Откуда же предполагалось взять такое количество населения, чтобы восполнить те демографические потери, которые бы неизбежно повлекла за собой «зачистка» полуострова от всех «ненемцев»?

Во-первых, руководство С С предлагало переселить сюда 140 тыс. этнических немцев из так называемой «Транснистрии» территории СССР между реками Днестр и Южный Буг, которая находилась под управлением Румынии. Этот план стоял на повестке дня до самого освобождения Крыма, но немцы к нему так и не подступились.[22]

Во-вторых, летом 1942 года генеральный комиссар Фрауэнфельд подготовил специальный меморандум (его текст, к сожалению, не сохранился), копии которого он затем разослал в разные немецкие инстанции. В нем этот чиновник предлагал переселить в Крым жителей Южного Тироля, чтобы раз и навсегда решить старый итало-германский спор. Известно, что Гитлер отнесся к этому плану с большим энтузиазмом. Так, на одном из совещаний он сказал буквально следующее:

«Я думаю, что это великолепная идея. Кроме того, я также считаю, что Крым и климатически, и географически подходит тирольцам, а по сравнению с их родиной он действительно земля, где текут реки с молоком и медом. Их переселение в Крым не вызвало бы ни физических, ни психологических трудностей».[23]

К слову, рейхсфюрер СС и Шеф германской полиции Г. Гиммлер, в чьем ведении находились все вопросы по «укреплению германской расы», также был не против такого решения «тирольской проблемы». Более того, он готов был уступить тирольцев Фрауэнфельду, даже несмотря на то что ранее планировал поселить их в «Бургундии» — еще одном государстве, где после окончания войны должна была «концентрироваться германская кровь». Но, по мнению Гиммлера, переселять их следовало только после окончания войны. В конце концов Гитлер согласился именно с рейхсфюрером, хотя и подписал в начале июля 1942 года директиву, согласно которой выселение русских из Крыма должно было начаться уже сейчас, а украинцев и татар — чуть позже.[24]

В-третьих, во второй половине 1942 года Фрауэнфельд разработал еще один план. На этот раз он предлагал переселить в Крым 2 тыс. немцев из Палестины. Как это можно было сделать в условиях британской оккупации региона, оставалось «за скобками». В целом фантастичность этого плана была настолько очевидной, что даже Гиммлер приказал отложить его до лучших времен.[25]

Наконец, предел всем планам и усилиям по переселению положили протесты тех органов вермахта, которые отвечали за военную экономику. Так, в середине августа 1943 года начальник верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал В. Кейтель решительно выступил против каких-либо перемещений населения в условиях войны. Не без основания он заметил, что «эвакуация» русских и украинцев — ⁴/₅ всего населения Крыма — полностью парализует экономическую жизнь. Тремя неделями позднее Гитлер принял сторону военных и высказался в том смысле, что любые перемещения возможны только после окончания войны. С этой точкой согласился и Гиммлер. Он, конечно, считал, что переселение немцев необходимо и планировать, и осуществлять, но делать это в условиях военной ситуации крайне преждевременно. Кстати, следует сказать, что Гиммлер самым решительным образом воспротивился планам по выселению татар из Крыма. Правда, этот запрет должен был действовать только в военный период. По его словам, это бы было катастрофической ошибкой. «Мы должны сохранить в Крыму хотя бы часть населения, которое смотрит в нашу сторону и верит в нас», — подчеркивал рейхсфюрер.[26]

В принципе на этом можно поставить точку, так как осенью 1943 года немцам стало не до администрирования и дискуссий по поводу национального вопроса: Крым был отрезан частями Красной армии и превратился в «осажденную крепость».

* * *

Следует сказать, что рассказ о немецких планах на Крым будет не полным, если не упомянуть еще об одной стороне этой проблемы. А именно: о позиции Турции. Теперь не секрет, что одной из причин «благосклонного» отношения Германии к тюркским и мусульманским народам было желание повлиять на эту позицию и втянуть Турцию в войну на стороне стран «оси». Но и Турция не была пассивной стороной в этой игре. Не желая связывать себя какими-либо обязательствами, ее официальные круги действовали через так называемые пантюркистские организации, идеология которых (хоть и не официальная) была довольно сильна в то время. Преследуя конечную цель объединить все тюркские народы в одном государстве под эгидой Турции, они надеялись, что Германия, разгромив СССР, окажет им в этом помощь. Крымские татары, как первый тюркский народ, оказавшийся под немецкой оккупацией, должны были оказаться в этой игре разменной монетой и объектом для экспериментов.

В сентябре 1941 года, с целью «прояснить позицию Германии относительно требований пантюркистов», в Берлин прибыл один из лидеров этого движения Нури-паша. С 11 по 25 сентября он вел обстоятельные переговоры с начальником политического отдела Министерства иностранных дел (МИД) Германии Э. Верманном. Результатом этих встреч было решение создать в Берлине специальный комитет, который бы занимался пропагандой идей пантюркизма, «в частности, среди военнопленных-тюрков и мусульман вообще, с целью их использования для агитации на советской территории и образования из них воинских частей».

Известно, что в переговорах с Верманном Нури-паша уделил значительное внимание проблеме будущего политического устройства Крымского полуострова. Так, в одной из бесед он подчеркнул: «Предоставление свободы такой небольшой области как Крым, явилось бы для Германской империи не жертвой, а политически мудрым мероприятием. Это была бы пропаганда в действии. В Турции она произвела бы сильный политический эффект, так как там проживает много эмигрантов из Крыма, которые не потеряли связей со своей родиной».[27]

Вскоре появились и более реальные результаты этих переговоров. В начале октября 1941 года два близких к пантюркистским кругам турецких генерала — Али Фуад Эрден и Хюсню Эмир Эркилет — совершили поездку на советско-германский фронт, а именно на Крымский полуостров. Цель поездки: ознакомление с успехами германских войск. Однако, по воспоминаниям представителя МИД при командовании 11-й армии В. фон Хентига, «они менее всего интересовались нашими военными успехами, чем нашими политическими намерениями, прежде всего относительно тюркских народов России». Параллельно оба генерала выразили серьезное беспокойство за судьбу тюркских военнопленных, и в особенности крымских татар.

Наконец, 8 августа 1942 года, уже в период оккупации, Крым посетила еще одна турецкая делегация. На этот раз она была более представительной: во главе уже шести человек находились депутат турецкого парламента Наджмеддин Заддак и генеральный инспектор печати Селим Зариер. Делегации была устроена торжественная встреча. На Симферопольском аэродроме ее приветствовали представители командования вермахтом в Крыму и руководство Симферопольского мусульманского комитета. В этот же день турки посетили татарский военный госпиталь, музей «Таврида» и мечеть, в которой проходило богослужение. Утром 9 августа делегация отбыла в Будапешт. Как писала местная коллаборационистская газета «Голос Крыма», «основной целью визита этих гостей было желание воочию убедиться в лживости советской и западной пропаганды» (вероятно, имеются в виду сообщения о зверствах немцев и их прислужников на оккупированных советских территориях).[28]

Тем не менее контакты с официальным Берлином не ограничивали круг деятельности пантюркистов. И в Германии, и в Крыму они пытались действовать через протурецки настроенных крымских татар.

* * *

Наконец, нельзя не остановиться еще на одном аспекте национальных отношений на территории Крымского полуострова.

В одном из последних романов Ю. Семенова — «Отчаяние» — его герой, знаменитый Штирлиц, говорит такие слова офицеру советской госбезопасности: «Допускаю: в сорок третьем надо было думать о той части страны, которую предстояло освобождать…

А там в каждом городе выходили собственные нацистские газеты, которые редактировали наши люди, работала русская полиция, агентура, свои палачи, лютовали свои подразделения СД; надо было продемонстрировать тем, кто прожил в оккупации годы, что мы от комиссаров отступили к прежней России…»[29]

Талантливый писатель всего в нескольких фразах приоткрыл нам одну из самых трагических и вместе с тем неоднозначных страниц истории Второй мировой войны. Это — проблема взаимоотношений разных групп населения на оккупированных советских территориях. Взаимоотношений между собой, с нацистами и «длинной рукой» советского режима — партизанами.

Долгое время считалось, что все население оккупированных советских территорий было негативно настроено к захватчикам. Наиболее активная его часть ушла в партизанские отряды, остальные вредили немцам по мере своих сил и возможностей. Были, конечно, и те, кто служил оккупантам. Но их было немного, и все они были «либо отщепенцами и деградировавшими личностями, либо уголовниками». Это черно-белое утверждение верно только отчасти. Действительно, значительная часть населения оккупированных территорий положительно относилась к советской власти, считая ее своей, и, действительно, некоторая его часть вступила в созданные этой властью партизанские отряды. Правда и то, что на другом полюсе стояли противники советской власти, однако ситуация с ними не была такой простой, как представлялось официальной точкой зрения. Теперь уже не является секретом, что перед началом войны в СССР существовало огромное количество недовольных режимом, чьи настроения не мог не использовать такой осмотрительный враг, каким являлись немцы. А если прибавить еще и социальное недовольство, и нерешенный национальный вопрос, то ситуация приобретала просто угрожающие размеры. Среди тех, кто пошел на сотрудничество с немцами, были, конечно, и идейные противники коммунистической власти. Но, как и в случае с ее сторонниками, они представляли собой, хоть и активное, но меньшинство. Тем не менее это были только два полюса, и своими, пусть и активными, позициями мировоззрение всего населения они не выражали. Основная же масса последнего (и этому есть много свидетельств как с той, так и с другой стороны) занимала выжидательную позицию. И история оккупации во многом это борьба, как идейная, так и вооруженная, за эту нейтральную часть населения (фраза из романа Ю. Семенова характеризует сложившуюся ситуацию как нельзя лучше).

Естественно, главными силами в этой борьбе были СССР и Германия, которые действовали непосредственно друг против друга на линии фронта. На оккупированных территориях основным противником нацистов была просоветская часть населения, наиболее активными из которой были партизаны. Противниками же последних были не только немцы, но и те, кто в силу различных причин встал на их сторону. Или только сделал вид, что встал, но на самом деле преследовал свои цели. А таких было тоже немало, так как туманные немецкие концепции по будущему устройству «восточного пространства» не оставляли им иного выбора.

Марксисты утверждали, что «гражданская война — это наиболее острая форма классовой борьбы за государственную власть между классами и социальными группами внутри страны». Однако это также один из примеров упрощения проблемы, когда в качестве единственной причины такого сложного явления, каким, безусловно, является гражданская война, берется только один социальный фактор. Тогда как вся мировая история свидетельствует о том, что причины гражданского противостояния лежат гораздо глубже — в сфере ценностей. Гражданские войны возникают там и тогда, когда одна часть общества перестает разделять те ценности, которые являются базовыми для другой части. И они не обязательно классовые или социальные.

Все это и дает нам основания утверждать, что некоторые события истории Второй мировой войны нельзя объяснить только немецко-советским противостоянием. По своим причинам они намного сложнее и имеют характер типичной гражданской войны, со всеми присущими ей основными особенностями. Этих причин, мелких и значительных, было много. Однако зачастую гражданская война на оккупированных советских территориях проходила в трех «измерениях»: политическом, национальном и военном. Обычно имело место сочетание не более двух таких «измерений», характерных для каждого из оккупированных регионов и вытекающих из особенностей его исторического развития. Но только один из них является на этом фоне действительно уникальным. Это — Крым, где гражданская война в период немецкой оккупации протекала во всех трех «измерениях», которые к тому же настолько переплелись между собой, что понять причины одного невозможно без изучения другого.

Непременным атрибутом почти всех гражданских войн является иностранная военная интервенция, цель которой поддержать одну из противоборствующих сторон.[30] Гражданская война образца 1941–1944 годов также происходила в условиях иностранного вмешательства. Однако в отличие, например, от конфликта 1918–1922 годов, она была вызвана этим вмешательством, являлась его следствием. Конечно, гражданское противостояние в ходе Второй мировой войны — это одна из страниц ее истории. Тем не менее это одновременно и часть истории немецкой оккупационной политики на советских территориях, которая оказала существенное влияние на все «измерения» этого конфликта.