Глава IX Гай Марий. Победы и реформы

Глава IX

Гай Марий. Победы и реформы

С разрушением Карфагена в 146 г. до н. э. закончилась не просто очередная война – на смену одной эпохе, самой героической в истории Рима, пришла другая. Из крестьянской республики Рим превратился в мировую державу с обширными заморскими владениями. В результате победоносных войн в Рим стекались огромные богатства и толпы рабов. Население провинций облагалось тяжелыми податями, лишалось значительной части своих земель и подвергалось прямому ограблению со стороны алчных римских наместников и дельцов. Верхушка римского общества баснословно обогащалась и все дальше отходила от былой простоты быта и строгости нравов. Почувствовав вкус к роскошной жизни, римские аристократы – нобили – стремились уже не столько к славе, сколько к обогащению. Они не стеснялись присваивать военную добычу и казенные деньги, брали взятки. Сенаторы, которым закон запрещал заниматься торговлей и финансовыми операциями, вкладывали свои богатства в приобретение обширных земельных владений и рабов, необходимых для их обработки. Наиболее состоятельные граждане, не входившие в сенат, образовали второе высшее сословие. Их по традиции называли всадниками, но они уже давно не являлись в войско со своим конем. В большинстве своем всадники были откупщиками налогов в провинциях[26], занимались ростовщичеством и вели крупные торговые операции. Многие всадники были, как и сенаторы, владельцами больших поместий. Но, несмотря на свое богатство, им трудно было занять высокие должности в государстве. Правящая верхушка, состоявшая из нескольких десятков наиболее знатных семейств, ни с кем не желала делиться своими привилегиями и властью. Представители этих семей заправляли в сенате, делили между собой высшие государственные должности и выгодные наместничества в провинциях. Нобили кичились своими знаменитыми предками, но в большинстве своем не имели их доблестей и поэтому теряли свой авторитет в народе. Римская республика превратилась в настоящую олигархию – государство, в котором власть принадлежит очень немногим людям.

В то время как знать все больше богатела и изнеживалась, ведя роскошный образ жизни, римское крестьянство в значительной массе разорялось. Причин для этого было много. Во-первых, не прошло даром то опустошение, которому подверглась Италия за долгие годы Ганнибаловой войны. Во-вторых, ввоз дешевого хлеба из провинций делал занятие хлебопашеством на небольших крестьянских наделах совершенно невыгодным. Заняться же разведением скота или выращиванием олив и винограда, как это делали крупные землевладельцы, мелкие крестьяне не могли: для пастбищ нужны были обширные земли, а для перехода к новым сельскохозяйственным культурам – деньги на приобретение саженцев и инвентаря. Чтобы как-то сохранить свои хозяйства, крестьяне занимали деньги под высокие проценты и, в конечном счете, настолько опутывались долгами, что вынуждены были продавать свои наделы за бесценок богатым соседям. Не доставалось крестьянам и государственных земель, которые в основном захватывались крупными собственниками. Еще одна причина бедственного положения сельского плебса связана с массовым притоком рабов, чей подневольный труд использовался в крупных поместьях знати. Раба можно было заставить трудиться от восхода до заката, почти без выходных и праздников. Кроме того, рабов не призывали на военную службу, которая часто надолго отрывала крестьян-плебеев от их хозяйств. Городские плебеи также лишались заработков по мере того, как рабский труд все шире применялся в ремесленных мастерских и на других работах. В обществе усиливались противоречия между сословиями, в народе зрело недовольство всевластием знати.

Разорившиеся безземельные крестьяне становились батраками или массами стекались в город и, не имея постоянного дохода, пополняли разряд так называемых пролетариев. Тем самым они, согласно римским законам, выбывали из числа военнообязанных и не могли быть призваны в легионы. Армия по-прежнему оставалась ополчением граждан-собственников. Но мы знаем, что именно крестьянство всегда давало Риму лучших солдат. Поэтому обезземеливание крестьянства неизбежно вело к ослаблению военной мощи римского государства. Возникли большие трудности с набором легионов. У военачальников, отправлявшихся на войну, уже не было возможности отбирать новобранцев, как прежде. Приходилось забирать всех подряд. Это не могло не сказываться самым отрицательным образом на боевом духе и дисциплине войск. Простые солдаты были не заинтересованы в новых войнах, которые велись далеко за пределами Италии. Они видели, что львиная доля добычи присваивается жадными полководцами и их свитой, а им почти ничего не достается, в то время как их собственные хозяйства, оставленные на жен и детей, приходят в упадок. Многие граждане отказывались идти на войну. Вместо вызова по спискам военнообязанных прибегали к жеребьевке, чего никогда не было раньше. Солдаты, попавшие в армию против желания, сражались из рук вон плохо, не подчинялись дисциплине, а то и вовсе дезертировали или перебегали на сторону врага. Позорным поражениям, упадку дисциплины и боевых качеств армии способствовало бездарное командование корыстолюбивых военачальников, которые и во время походов не желали расстаться с привычной роскошью и больше думали о личном обогащении, чем о военных действиях.

Между тем и после великих завоеваний нужда в сильной и многочисленной армии не только не исчезла, но и возросла. Сохранять власть над миром оказалось ничуть не легче, чем завоевать его. В провинциях вспыхивали восстания против римского владычества, и римлянам приходилось вести длительные тяжелые войны для их подавления. Требовалось постоянное военное присутствие для охраны границ огромной державы. Все более серьезную угрозу представляли выступления рабов, выливавшиеся кое-где в настоящие войны против рабовладельцев.

Наиболее дальновидные римские политики ясно осознавали все эти угрозы и выступали за проведение реформ. Различные меры для преодоления назревавшего кризиса обсуждались в кружке Сципиона Эмилиана. Но реальные шаги в этом направлении сделали в 30-20-е гг. II в. до н. э. братья Тиберий и Гай Гракхи, которые были родными внуками Сципиона Африканского Старшего. Однако главная цель их деятельности – возродить военную мощь Рима за счет наделения разорившихся крестьян землей – была достигнута лишь частично. Остановить обезземеливание крестьянства и восстановить прежнюю численность военнообязанных не удалось. Сами братья погибли в острой борьбе за проведение в жизнь своих реформ, вызвавших резкое недовольство крупных землевладельцев и сенатской олигархии.

Кризисные явления, возникшие в римском обществе еще в середине II в. до н. э., достигли предельной остроты к концу этого столетия, когда к внутренним неурядицам добавились серьезные осложнения как на северных, так и на южных рубежах римской державы. В условиях внешних угроз само существование Рима зависело от того, удастся ли обеспечить боеспособность армии и выдвинуть действительно великого полководца. Таким полководцем оказался Гай Марий, который обессмертил свое имя не только замечательными победами, но и важной военной реформой. Как подчеркнул один римский историк, «Риму пришел бы конец, если бы на долю этого века не выпал Марий».

Гай Марий

По своему происхождению, воспитанию, характеру и карьере Марий совсем не походил на знаменитых полководцев эпохи Пунических войн. В Риме всегда было много храбрых солдат и выдающихся военачальников. Но для рядовых легионеров пределом мечтаний обычно было звание первого центуриона в легионе – примипила. Высшие офицерские должности и командование армией в Римской республике всегда оставались в руках высших сословий. Тем более трудно, практически невозможно было простому человеку выдвинуться на высокий пост во второй половине II в. до н. э. в условиях почти абсолютного самовластия знати. Марий же, происходивший из плебейских низов и начавший службу рядовым солдатом, не только достиг всех высших военных отличий, но и стал первым в римской истории человеком, который семь раз избирался консулом, причем после первого консульства следующие пять он получал подряд год за годом. Его называли «солдатским полководцем», потому что он первый из рядовых солдат поднялся до командования всей армией.

Марий никогда не скрывал своего простого происхождения, но гордился им, подчеркивая, что своим возвышением он обязан своему таланту, труду и счастью. Родился он в 156 г. до н. э. в деревне близ города Арпина в семье простого крестьянина, такого бедного, что ему приходилось, не имея собственной земли, наниматься в батраки-поденщики. С детства Марий познал тяжелый крестьянский труд. Он не получил законченного образования, не изучал греческий язык и литературу, считая смешным обучаться наукам у наставников, которые сами в рабстве у других. Изысканным аристократам Марий казался человеком неопрятным и грубым. Зато простая деревенская жизнь закалила его тело, приучила его одинаково переносить холод и зной, голод и жажду. От отца Марий усвоил, что изящество подобает женщинам, а мужчинам – труд, что всем честным людям надо стремиться к славе больше, чем к богатству, что человека украшает оружие, а не роскошная утварь.

Совсем молодым человеком Марий поступил на военную службу и, как и всякий новобранец, по выражению поэта Ювенала, «по башке получал суковатою палкой[27], если ленилась кирка и медленно шло укрепленье». Он прошел суровую школу войны в Испании, где римские легионы вели непрерывные изнурительные военные действия с мятежными туземными племенами. Особенно тяжелой была Нумантинская война, названная так по городу Нуманции, который был оплотом восстания кельтиберов. Римляне никак не могли взять этот «свирепый и гордый город» и одно за другим терпели под его стенами унизительные поражения. Так продолжалось почти 10 лет, пока командующим под Нуманцию не прибыл Сципион Африканский Младший, вновь избранный консулом в свои 50 лет. Как когда-то под Карфагеном, Сципион решительными мерами восстановил дисциплину в войске, совершенно разложившемся от непрерывных неудач и попустительства прежних начальников. И все же Сципиону потребовалось 15 месяцев, чтобы взять и разрушить Нуманцию, самой природой превращенную в неприступную крепость. В ходе этой войны Марий привлек внимание Сципиона – сначала тем, что лучше всех ухаживал за конем и оружием, а потом и храбростью: на глазах у полководца он сразил врага, с которым сошелся в единоборстве. Вероятно, именно Сципион начал продвигать смелого и способного солдата по служебной лестнице. Как и других отличившихся воинов, он приглашал Мария к себе в палатку на обед. На одном из таких обедов, когда речь зашла о полководцах, кто-то из присутствующих спросил, будет ли еще когда-нибудь у римского народа такой вождь и защитник, как Сципион. Консул, хлопнув лежащего рядом с ним Мария, полушутя-полусерьезно ответил: «Будет, и, может быть, даже он».

Марий на всю жизнь запомнил эти слова великого полководца и, воодушевленный ими, обратился к государственной деятельности. Хорошо усвоил Марий и те уроки военного дела и настоящего командования, которые наглядно преподносил знаменитый победитель Карфагена. Имея перед глазами пример Сципиона Эмилиана, Марий скажет потом: настоящий полководец не будет держать солдат в нужде, сам живя в довольстве, и не сделает славу своим, а труды – их уделом. Ибо самому купаться в роскоши, а войско подвергать мучениям и значит быть властелином, а не полководцем.

Возвратившись в Рим, Марий вступил на «путь почестей», как называли римляне государственную карьеру. У него не было ни богатств, ни красноречия. Но граждане высоко ценили его за военные отличия, постоянные труды, простой образ жизни, решительность и избрали его плебейским трибуном. Для большинства выходцев из простого народа политическая карьера на этой должности заканчивалась. Но Мария его неуемное честолюбие влекло дальше. Свое положение в обществе он упрочил, женившись на девушке из древнего знатного рода Юлиев. Она приходилась теткой Юлию Цезарю, который впоследствии стал самым великим из римлян и часто стремился подражать Марию. После ряда неудач Марий добился избрания в преторы и получил в управление провинцию Дальнюю Испанию. Здесь он подтвердил свои военные дарования, разгромив разбойников, и приобрел славу твердого и честного человека.

Однако решающим этапом в карьере Мария стала война в Нумидии, известная под названием Югуртинской (111-105 гг. до н. э.). Это название она получила по имени нумидийского царя Югурты, внука знаменитого Масиниссы. В его лице Рим неожиданно нашел серьезного противника. И дело не только в том, что Югурта был даровитым полководцем и изворотливым дипломатом. Не столько силен и страшен был сам по себе нумидийский царь, сколько бессильной, продажной и бездарной была правившая в Риме аристократия. Ни одна из прежних войн не выявила с такой силой того разложения, до какого докатились в конце II в. до н. э. люди, стоявшие во главе римского государства и армии.

Югурта, бесспорно, был незаурядной личностью. Его военные таланты и храбрость отметил еще Сципион Эмилиан, под командованием которого нумидийский царевич сражался во главе союзного отряда под Нуманцией. Благодаря своей энергии и ловкости он сделался фактическим правителем нумидийского государства еще при жизни своего дяди, царя Миципсы (одного из сыновей Масиниссы). А после его смерти отстранил от власти двух родных сыновей и законных наследников Миципсы. Одного из них он убил, а второй Адгербал, потерпев поражение, вынужден был бежать в Рим за помощью. Сенатская комиссия, отправленная в Африку, решила спор в интересах Югурты: он получил плодородную западную часть Нумидии. Разумеется, самым весомым доводом для послов в пользу такого решения были взятки, на которые Югурта не поскупился, хорошо зная корыстолюбие римских сенаторов. Властолюбивый Югурта, однако, на этом не остановился. Он вновь напал на Адгербала, разгромил его в сражении и осадил его столицу город Цирту. Оба посольства, отправленные сенатом, не добились от Югурты снятия осады. В Цирте находилось немало римских граждан и италиков. Измученные осадой, они потребовали сдать город. Югурта не побоялся вызвать прямой конфликт с Римом и приказал не только казнить Адгербала, но и перебить всех жителей сдавшегося города, включая находившихся там римлян. Это преступление вызвало взрыв возмущения в Риме, и сенат вынужден был объявить нумидийскому царю войну.

Это была очень странная война. Направленная в Африку армия во главе с консулом довольно быстро добилась крупных успехов. Югурта запросил перемирие. Но он знал по опыту, что «против римлян золото надежнее меча», и поэтому купил мир на очень выгодных для себя условиях. В Риме известие о мирном договоре с убийцей римских граждан вызвало шумный скандал. В особенности возмущались всадники, многие из которых имели друзей и родственников среди погибших в Цирте римских купцов. Один из плебейских трибунов потребовал официально расследовать, как был заключен этот договор, и допросить в народном собрании самого Югурту. В назначенный день тот явился, но был совершенно спокоен за исход дела. Он заранее подкупил другого трибуна, который своей властью просто запретил царю отвечать на поставленные перед ним вопросы. Уверенный в своей безнаказанности Югурта совершил еще одно наглое преступление: по его приказу был убит проживавший в Риме его двоюродный брат, также имевший права на нумидийский престол. Только после этого сенат отменил мирный договор и приказал Югурте покинуть Рим. Покидая столицу, царь воскликнул: «О, продажный город, ты перестанешь существовать, как только найдется подходящий покупатель!»

Военные действия в Африке возобновились. Но римские военачальники вели их настолько бездарно и опрометчиво, что позволили Югурте легко заманить себя в отдаленные места. Лазутчики Югурты чуть ли не в открытую подкупали офицеров и центурионов, склоняя их к предательству. В итоге дело дошло до того, что одним ночным нападением Югурта разбил и обратил в бегство все римское войско, захватил его лагерь и продиктовал унизительнейшие условия мира: побежденные римляне, чтобы сохранить жизнь, должны пройти под ярмом.

Скорбь и негодование охватили Рим после известия о таком позоре. Все римские владения в Северной Африке, приобретенные столь дорогой ценой в борьбе с пунийцами, теперь могли быть потеряны. Возмущение всадников и простого народа было направлено прежде всего против правящей знати. Это ее представители довели армию до полного развала; это они оптом и в розницу продавали за нумидийское золото жизни солдат и государственные интересы. Честь Рима на сей раз была задета очень сильно. Позорный мир был расторгнут. Командующим в Африку сенат назначил Квинта Метелла, который, хотя и принадлежал к высшей знати, был опытным и твердым военачальником, но, главное, он слыл человеком неподкупным. Было у него и другое редкое для высокомерного аристократа качество – своих помощников он подбирал не по родовитости, а по их деловым способностям. Одним из своих легатов Метелл и назначил Гая Мария.

Армию, вверенную его командованию в Африке, Метелл застал в безобразнейшем состоянии. Римский историк Саллюстий, посвятивший Югуртинской войне одно из своих сочинений, пишет, что это было «войско бездействующее, утратившее воинский дух и выносливость в опасностях и лишениях, на словах более храброе, чем на деле, склонное грабить союзников и само страдавшее от грабежей, чинимых врагами, не знающее ни дисциплины, ни порядка... Лагерей неукрепляли и ночных часовых не выставляли, как того требовал воинский устав. Всякий покидал знамена по своему усмотрению; бродячие торговцы днем и ночью слонялись среди солдат и, бродя, опустошали поля, врывались в усадьбы, захватывали скотину и рабов и выменивали на них у купцов привозное вино и другие товары...» Новому командующему пришлось первым делом приложить колоссальные усилия, чтобы привести это разложившее войско в боеспособное состояние. Только после этого он повел легионы на врага.

Действия Метелла и его неподкупность произвели на Югурту такое впечатление, что он, еще ни разу не вступив в сражение, отправил консулу послов с выражением полной покорности и просил лишь сохранить жизнь ему и его сыновьям. Однако после пережитых унижений римляне могли удовлетвориться только полным подчинением Нумидии и казнью дерзкого царя. Югурте ничего не оставалось делать, как снова взяться за оружие. На равнине у реки Мутул он занял выгодные позиции, устроил засады и поджидал римское войско, продвигавшееся в глубь Нумидии. Но все замыслы Югурты разбились о доблесть и стойкость римской пехоты. Нумидийцы были отброшены и обращены в бегство. После этого Югурта перешел, по сути дела, к партизанской войне, поддерживая те города, которые оказывали сопротивление римлянам. Метелл пытался захватить Югурту, действуя против него его же излюбленными средствами – подкупом и хитростью. Но эти попытки не дали результата. Избегая открытых сражений, дерзкий враг появлялся то в одном, то в другом месте и оставался неуловимым. Туземные племена продолжали ему помогать, считая его освободителем от римского гнета. К тому же мавританский царь Бокх, на дочери которого был женат Югурта, объединился со своим зятем и привел ему на помощь свою многочисленную конницу. Война грозила затянуться. В Риме, где не ослабевало народное недовольство знатью, Метелла стали открыто обвинять в недостаточно активных действиях. Эти нападки тем более усиливались, что все солдаты писали из Африки домой, что не будет ни конца, ни предела войне с нумидийцами до тех пор, пока консулом не изберут Гая Мария.

За два года войны Марий приобрел в войсках огромную популярность. Среди командиров он выделялся своим благоразумием, предусмотрительностью и смелостью. Для рядовых легионеров Марий был своим не только по происхождению. Они видели в нем настоящего соратника и боевого товарища. Он не уступал простым воинам выдержкой и выносливостью в ратных трудах, нередко вместе со всеми копал ров или ставил частокол вокруг лагеря. Для противников правящей сенатской олигархии Марий был наиболее подходящим кандидатом на предстоящих консульских выборах. Честолюбивый крестьянин из Арпина и сам давно втайне мечтал о высшей должности. Теперь же, приобретя широкую известность, он решил выставить свою кандидатуру, тем более что от одного гадателя он получил благоприятное предсказание. Метелл имел все основания видеть в Марии политического противника аристократии и поэтому чинил ему всяческие препятствия и отпустил его в Рим всего лишь за 20 дней до голосования.

Прибыв в столицу в самый последний момент, Марий, обиженный на Метелла, обрушился с резкими нападками и на него, и на всю бездарную знать. Сам же он обещал народу в кратчайший срок закончить злополучную войну. Смелые речи Мария привлекли к нему плебеев и всадников. Он был избран консулом 107 г. до н. э. при всеобщем ликовании народа и получил назначение командующим в Нумидию – напрямую от народного собрания, хотя раньше сенат, пользуясь своим законным правом, продлил полномочия Метелла. Марий имел все основания сказать, что консулат достался ему как военная добыча после победы над враждебной знатью.

Собираясь в Африку, Марий особое внимание уделил пополнению войск. Он привлекал вспомогательные отряды, набранные у союзных царей и народов, созывал из Лация всех храбрейших солдат, которых знал по прежним походам, лично уговаривал поехать с ним тех, кто уже отслужил свой срок. Привлеченные его славой и надеждой на добычу многие люди охотно последовали за Марием. Но, самое главное, он стал записывать в легионы беднейших граждан – пролетариев, которые согласно закону и вековым обычаям не подлежали призыву в войско. Это был первый и самый важный шаг в той военной реформе, которую осуществил Марий. О ней речь у нас впереди.

Сменив на посту командующего Метелла (которому сенат в утешение даровал триумф и почетное прозвище «Нумидийский»), Марий приступил к энергичным военным действиям. Он взял несколько городов, поддерживавших Югурту. Овладел он также неприступной горной крепостью, где хранились сокровища нумидийского царя. Это удалось благодаря удаче и ловкости нескольких храбрецов, взобравшихся по отвесному обрыву и проникших в тыл защитникам крепости. Однако, возвращаясь назад, на зимние квартиры, римская армия подверглась внезапному нападению объединенной конницы нумидийского и мавританского царей. Окруженные превосходящими силами противника, римляне не успели даже построиться в боевой порядок. Сомкнувшись в кольцо, они с огромным трудом выдерживали натиск врага.

«Но и в этом столь сложном положении, – рассказывает Саллюстий, – Марий не испугался, не пал духом, но во главе своей турмы[28], составленной не столько из самых ему близких людей, сколько из наиболее храбрых, появлялся всюду и то приходил на помощь дрогнувшим, то нападал на врагов там, где они отбивались сплоченной массой, помогал солдатам лично, потому что при таком беспорядке отдавать приказы не мог». Ожесточенное сражение не прекратилось и с наступлением ночи: варвары еще более яростно продолжали свои атаки. Однако, когда римлянам удалось занять два холма, находившихся недалеко друг от друга, враги, окружив их крупными силами, решили дождаться утра, полагая, что потрепанные римские отряды никуда не денутся. Считая себя победителями, варвары шумно пировали большую часть ночи, пока не заснули беспечным сном. В этот момент их и атаковали римляне, ни на минуту не смыкавшие глаз, и, нанеся большой урон варварам, вышли из окружения.

Переход на зимние квартиры в Цирту продолжился. Но угроза новых нападений не миновала. Поэтому Марий вел свои войска построенными в боевой порядок[29], проводя тщательную разведку местности. При этом, указывает Саллюстий, Марий «как будто у него не было помощников, сам наблюдал за всем, появлялся всюду, хвалил и укорял каждого, кто этого заслуживал. Будучи при оружии и предельно внимательный сам, он того же требовал от солдат. С той же осмотрительностью, с какой он двигался, он укреплял лагерь, ставил когорты легионеров на страже у ворот, располагал вспомогательную конницу перед лагерем, кроме того, расставлял солдат в укреплениях на валу, сам обходил посты – не столько из недоверия к тому, как будут выполняться его приказы, сколько для того, чтобы солдаты охотнее переносили тяготы, которые с ними разделяет полководец. И действительно, Марий тогда, как и в течение всей Югуртинской войны, поддерживал дисциплину в войске, не столько прибегая к наказаниям, сколько обращаясь к совести солдат. Многие объясняли это его стремлением к популярности, другие – тем, что суровая жизнь, к которой он привык с детства, и все то, что иные считают несчастием, для него было удовольствием».

Как мы видим, даже достигнув высшей военной власти, Марий не забыл ни своих солдатских привычек, ни уроков, полученных от Сципиона Эмилиана под Нуманцией. Но понять душу простого солдата он умел, пожалуй, даже лучше, чем его знаменитый наставник. Недаром Мария называли «солдатским императором»: таким он был не только потому, что поднялся до ранга командующего из рядовых, но и по образу своих действий и мыслей.

Луций Корнелий Сулла

Бдительность, проявленная Марием при этом переходе, оказалась совсем не лишней. Римская колонна еще раз подверглась опасному нападению, но оно было успешно отбито. В этом бою особенно отличился молодой офицер по имени Луций Корнелий Сулла, который служил в штабе Мария квестором[30]. Несмотря на то, что он был изнеженным и прекрасно образованным аристократом, Сулла снискал всеобщую любовь своей общительностью и храбростью. Именно с ним захотел вести переговоры о мире мавританский царь Бокх, решивший предать своего зятя и стать союзником Рима. Бокх тщательно скрывал свои намерения или продолжал колебаться, поэтому поездка в его ставку была очень опасным предприятием. Но Сулла с готовностью взялся за него, прибыл к царю и после долгих переговоров убедил его обманом захватить Югурту и выдать римлянам. Югурта был коварно схвачен и в цепях, вместе с женой и детьми, доставлен в римский лагерь.

Так, говоря словами одного римского историка, «царь, изощренный в обмане, обманом и был пленен». Это означало конец семилетней войны. Марий вернулся в Рим и справил триумф, проведя в шествии нумидийского царя, закованного в цепи, и двух его сыновей. Спустя несколько дней Югурта был задушен в подземной тюрьме на Капитолии. Марий стал самым популярным человеком в Риме, но славу окончания тяжелой войны ему пришлось разделить с Суллой. Это сильно задело честолюбивого полководца и явилось одной из причин той непримиримой вражды между ним и молодым аристократом, которая позже привела к первой гражданской войне, чуть было не погубившей Рим в начале 80-х гг. I в. до н. э.

Еще до возвращения из Африки Марий на гребне славы был вторично избран консулом (104 г. до н. э.), несмотря на то, что закон запрещал избирать кандидата, если его нет в Риме и если не прошел положенный срок – 10 лет – со времени предыдущего консульства. Отступить от закона римлян заставила не только огромная популярность победителя Югурты, но прежде всего чрезвычайная угроза, отразить которую, по мнению римских граждан, мог только Марий. На этот раз опасность надвигалась на Рим и Италию с севера.

Почти в то же время, когда началась война в Нумидии, к северным границам римских владений подошли страшные полчища не известных прежде варваров. Неисчислимой ордой пришли они из Северной Германии, откуда-то с берегов Балтийского или Северного моря и, подобно лавине, докатились до Альпийских гор в поисках новых мест для поселения. Вместе с мужчинами-воинами на покрытых кожей повозках ехали женщины и дети. Повозки служили им жилищем, а поставленные в круг они образовывали укрепленный лагерь. Переселенцы называли себя кимврами – «борцами»; греки и римляне переводили это название словом «разбойники». В их продвижении на юг к кимврам присоединилось и другое германское племя – тевтоны. Принимали они в свою орду и кельтских воинов. Все в облике, обычаях и нравах этих племен поражало римлян. Переселенцы отличались высоким ростом и огромной силой. У них были светло-голубые глаза и белокурые волосы. В пищу варвары нередко употребляли сырое мясо. Вождями они выбирали самых высоких и самых храбрых бойцов. Вооружением и боевыми приемами кимвры мало отличались от кельтов. Они были не знакомы с военной стратегией и дисциплиной, зато, как подчеркивает Плутарх, «перед их отвагой и дерзостью нельзя было устоять, а в битве быстротой и силой они были подобны огню, так что натиска их никто не выдерживал и все, на кого они нападали, становились их добычей». Смерть на поле боя считалась у них наивысшим почетом. В опасных битвах воины, стоявшие в переднем ряду, привязывали себя друг к другу веревками, продевая их в свои пояса. Рабы и добыча мало интересовали германцев – они стремились прославиться боевыми подвигами и добыть земли для поселения. Одержав победу, кимвры приносили в жертву своим богам всю захваченную добычу. Пленных вешали на месте или оставляли для жертвоприношений, которые совершались седовласыми жрицами-прорицательницами, одетыми в белые одежды. По крови и внутренностям зарезанных пленников жрицы совершали свои гадания.

Древнегерманский воин

В 113 г. до н. э. полчища кимвров подошли к проходам в северо-восточных Альпах и заняли земли дружественного Риму местного племени. Однако по требованию римского консула Папирия Карбона, выступившего навстречу им с большим войском, они удалились, не оказав сопротивления, так как были наслышаны о могуществе римлян. Консулу этого, однако, показалось мало. Проводники, которых он дал пришельцам, чтобы проводить до границы, получили тайный приказ – вывести кимвров к засаде, устроенной римским полководцем. Карбон, жаждавший легкой победы, дорого заплатил за свое вероломство. Разъяренные варвары едва не уничтожили все римское войско: от полного истребления его спасла только сильная гроза, положившая конец битве. Кимвры, тем не менее, нападать на Италию не стали, но ушли на левый берег Рейна. Через несколько лет ситуация повторилась. Варвары появились на этот раз в Южной Галлии и просили у римлян дать им здесь земли для поселения. Вместо ответа германцы подверглись нападению. Но римское войско вновь было разгромлено и даже потеряло лагерь. Впрочем, кимвры не воспользовались своим успехом. Отправив послов в сенат, чтобы повторить свою просьбу, они занялись покорением южно-галльских племен.

Неудачи римлян на этом не закончились. Два года спустя римская армия потерпела новое сокрушительное поражение от кельтского племени тигуринов. Причем в этом сражении вместе с большей частью войска погиб и сам консул. Тем римлянам, которые уцелели во время побоища, пришлось, чтобы сохранить жизнь, выдать врагу заложников, половину обоза и пройти под ярмом. С огромным напряжением сил римские власти смогли собрать новые войска для обороны Нарбонской Галлии[31], которая оказалась совершенно беззащитной от повторного вторжения германских полчищ. Это вторжение не заставило себя ждать и закончилось оно для римлян настоящей катастрофой, которая по своим масштабам превзошла даже столь памятную битву при Каннах. В октябре 105 г. до н. э. у города Араузиона (современный Оранж на юге Франции) на левом берегу Родана две римские армии потерпели сокрушительный разгром от кимвров и тевтонов. Одной из армий командовал консул Гней Манлий Максим, не блиставший, мягко говоря, военными дарованиями. Во главе второй стоял проконсул Сервилий Цепион, который превосходил Манлия знатностью, но был столь же бездарным военачальником. Римские командующие терпеть не могли друг друга и даже перед лицом грозного врага не желали примириться и действовать согласованно. Прибыв по приказу консула к Араузиону, Цепион расположился со своим войском в отдельном лагере. Опасаясь, что честь покорения неприятеля достанется Манлию, Цепион поспешил первым завязать битву. Но его армия была наголову разбита, а следом за ней кимвры полностью уничтожили и войско консула. Оба римских лагеря были захвачены. Германцы, не нуждавшиеся в пленных, учинили страшную резню, перебив почти всех римлян, которым путь к отступлению был отрезан находившейся у них в тылу рекой. Из 80 тысяч римских солдат и 40 тысяч обозников и войсковых торговцев спаслось всего лишь 10 человек. Они-то и принесли ужасную весть об этом небывалом разгроме, который стал результатом пагубных разногласий римских полководцев.

Битва римлян с варварами

Италия осталась совершенно незащищенной и трепетала от страха. Римляне с ужасом вспоминали о галльском нашествии 390 г. до н. э., о сожжении Рима, о Каннах. Стало ясно, что теперь, как и тогда, предстоит сражаться за само существование Римского государства, а не ради славы. Смертельная опасность, нависшая над Римом, потребовала самых решительных действий. К счастью для римлян, кимвры после своей оглушительной победы не двинулись сразу на Италию, но, опустошив все местности между Роданом и Пиренеями, ушли на запад в Испанию. Это неожиданное решение варваров дало римлянам время, чтобы прийти в себя и предпринять энергичные меры для восстановления военных сил. Римские власти со всех италиков, способных носить оружие, взяли клятву, что они не покинут Италию. Капитанам кораблей запретили брать на борт мужчин призывного возраста. Проконсула Цепиона, главного виновника поражения, лишили военной власти и изгнали из сената, а имущество его отобрали в казну – такое наказание применили впервые со времени изгнания из Рима последнего царя. Позже и Цепион, и Манлий были приговорены к изгнанию из Рима. Критическое положение заставило римский народ отступить от обычаев и законов. Марий не только был избран в консулы заочно и во второй раз, но еще и в течение пяти лет подряд (104-100 гг. до н. э.) избирался на высшую должность, пользуясь фактически неограниченной властью. И Марий полностью оправдал доверие и надежды сограждан, которые в нем одном видели спасителя отечества и не желали идти в бой под началом какого-либо другого полководца.

Приняв командование в 104 г. до н. э., Марий набрал многочисленные войска из граждан (в том числе из пролетариев) и союзников и прибыл во главе их в Южную Галлию. Он в полной мере воспользовался той передышкой, которую предоставил уход кимвров за Пиренеи. Марий смог продолжить начатые преобразования в военной организации, но первым делом восстановил боевой дух и дисциплину в войсках, которые после серии ужасных поражений буквально трепетали от одного только имени германцев. По примеру Сципиона Эмилиана, он закалял войско, заставляя солдат много бегать, совершать длинные переходы и нести на себе свою поклажу. Именно тогда, скорее всего, людей трудолюбивых, с готовностью исполнявших все приказания, и стали называть «Мариевыми мулами». Чтобы облегчить подвоз припасов по Родану и не допустить праздности в войсках, Марий приказал солдатам прорыть глубокий канал в обход занесенного илом и песком речного устья. С одинаковой строгостью и беспристрастностью Марий взыскивал за проступки, совершенные и знатными командирами, и простыми солдатами. По словам Плутарха, «суровость, с какой он управлял, и неумолимость, с какой налагал наказания, представлялись теперь воинам, которых он отучил от нарушений дисциплины и неповиновения, справедливыми и полезными, а спустя недолгое время, привыкнув к его неукротимому нраву, грубому голосу и мрачному виду, они даже стали говорить, что все это страшно не им, а врагам».

Поэтому, когда в 102 г. до н. э. кимвры и тевтоны, вместе с присоединившимися к ним гельветами и некоторыми другими галльскими племенами, вновь появились в Галлии, армия Мария готова была достойно встретить их и на деле доказать превосходство римского оружия и дисциплины. На сей раз варвары решили вторгнуться непосредственно в Италию, разделившись на две части. Кимвры направились через Рейн к восточным альпийским перевалам, а тевтоны и кельтское племя амбронов двинулись в Нарабонскую Галлию к проходам, ведущим прямо в Северную Италию. На пути тевтонов и расположился Марий, разместив свои войска в сильно укрепленном лагере при впадении реки Изеры в Родан. Бесчисленная, страшная своей дикостью орда заполнила огромную равнину перед римскими укреплениями. Варвары, по своему обычаю, стали вызывать римлян на битву. «Однако, – как пишет Плутарх, – Марий пренебрег вызовом и удерживал воинов в лагере, а слишком уж горячих, рвавшихся в бой и делавших далекие вылазки, резко порицал, называя предателями; ведь сейчас главное не справить триумф или воздвигнуть трофей[32], но отвратить эту грозовую тучу... и спасти Италию. Так Марий говорил каждому из военных трибунов и прочим командирам, солдат же группами выстраивал на валу и заставлял смотреть на врагов, желая приучить римлян к виду и страшному, грубому голосу варваров, познакомить их с оружием и боевыми приемами противника и тем самым добиться, чтобы солдаты постепенно привыкли к зрелищу, прежде пугавшему их. Марий вообще полагал, что новизна прибавляет много напрасных страхов, а привычка уменьшит робость даже перед тем, что действительно страшно. И в самом деле, не только привычка смотреть на варваров день ото дня утишала смятение, но и угрозы и несносная наглость врагов, грабивших все вокруг и даже осмеливавшихся нападать на стены лагеря, разжигали мужество римлян и воспламеняли их душу».

Все попытки врагов штурмом взять римский лагерь были отбиты. Дикая отвага варваров оказалась бессильна против римских укреплений и выдержки. Понеся потери, тевтоны решили просто пройти мимо лагеря и двинуться прямиком в Италию. Лишь теперь, когда варвары длинной вереницей проходили перед лагерными стенами, римляне ясно увидели, сколь многочисленны их враги. Чтобы вся орда миновала римский лагерь, потребовалось целых шесть дней! Проходя под самым валом, тевтоны с наглым смехом спрашивали римских солдат, не желают ли они что-нибудь передать своим женам, которых они, тевтоны, скоро увидят в Риме. Горько и обидно было слышать эти насмешки римлянам. Но Мария ничто не могло вывести из себя. Для него величие полководца заключалось не в дерзкой отваге, но в выдержке, позволяющей выбрать удобное время и место для сражения. Точно так же он вел себя и много лет спустя, командуя войском во время тяжелой и опасной войны с восставшими италийскими союзниками Рима. Окруженный врагами, он не поддался гневу, когда они вызывали его на бой и насмехались над ним. Рассказывают, что неприятельский полководец сам обратился к нему: «Если ты великий полководец, Марий, выйди и сразись со мной». На это Марий ответил: «Если ты сам великий полководец, то заставь меня сразиться с тобой против моей воли».

Итак, пропустив тевтонов, Марий снялся с лагеря и двинулся за ними следом, останавливаясь поблизости от врагов в недоступных местах и воздвигая каждую ночь надежные укрепления. Так противники достигли окрестностей города Секстиевы Воды (Аквы Секстиевы, ныне город Экс, недалеко от Марселя). Свое войско Марий разместил на неприступном холме, на котором, однако, не было воды. Когда многие солдаты стали по этому поводу возмущаться и кричать, что хотят пить, Марий указал им на реку, протекавшую возле неприятельского лагеря и сказал: «Вот вам питье, за которое прийдется заплатить кровью». «Так почему ты не ведешь нас на врагов, пока кровь в наших жилах еще не высохла?» – спросили солдаты. «Сперва нужно укрепить лагерь», – спокойно отвечал полководец. Пока возводился лагерь, солдатские рабы в сопровождении легковооруженных воинов отправились добыть воды. Когда они спустились к реке, на них напали передовые отряды неприятелей (остальные или отдыхали, или были еще только на подходе). На шум вспыхнувшей битвы с обеих сторон на помощь своим устремились вооруженные бойцы. В этом сражении, которое началось скорее по воле случая, чем по замыслу полководца, победа была за римлянами. Они обратили в бегство варваров, сбросили их в реку и гнали до самых повозок, служивших им лагерем. Здесь и на беглецов, и на преследователей набросились германские женщины, вооруженные топорами и мечами. Они вырывали у римлян щиты и голыми руками хватались за мечи, не чувствуя порезов и ран, и только смерть смиряла их неистовую отвагу. Одержав верх и в этом необычном столкновении, римляне с наступлением сумерек вернулись в свой лагерь.

Тем временем подошли главные силы тевтонов. Римляне, не успевшие как следует укрепить лагерь, провели всю ночь в страхе и смятении, слушая жалобные вопли разбитых врагов, больше похожие на звериный вой, и громкие угрозы вновь прибывших варваров, пылавших жаждой мести. Однако, вопреки опасениям Мария, враги не напали ни в эту ночь, ни на следующий день, желая, видимо, получше подготовиться к сражению. Ободренный этим, Марий решил дать сражение, несмотря на огромное неравенство сил. Римское войско насчитывало всего 30-40 тысяч воинов против более чем 100-тысячной массы врагов, у которых к тому же, как выяснилось, женщины не уступают отвагой мужчинам. Римский полководец послал трехтысячный отряд тяжеловооруженных пехотинцев скрытно занять лесистые склоны, нависавшие над расположением неприятеля. Остальных солдат, выспавшихся и рано позавтракавших, Марий с рассветом выстроил на холме перед лагерем, а конницу выслал вперед на равнину. Тевтоны, уже давно горевшие желанием сразиться, второпях схватили оружие и, не дожидаясь, пока римляне спустятся с холма, бросились вверх по склону.

По рассказу Плутарха, битва разворачивалась так. Марий приказал своим воинам твердо стоять на месте и, когда неприятель окажется в пределах досягаемости, забросать его копьями, а затем пустить в ход мечи и сталкивать врагов щитами, используя преимущество более высокого расположения на крутом холме. Несмотря на немолодой уже возраст, Марий сам первый на деле показывал пример, никому не уступая силой и ловкостью и далеко превосходя всех отвагой. Римляне, принимая и отражая натиск рвавшихся вверх варваров, стали понемногу теснить противника и, в конце концов, спустились на ровное место. Утомленные непривычным зноем, германцы к полудню ослабели. Пока они приводили в порядок свой боевой строй на равнине, в их задних рядах возникло замешательство и поднялся крик. Это на врагов с тыла обрушился римский отряд, посланный Марием в засаду. Под двойным ударом римлян тевтоны смешались в беспорядочную толпу и обратились в бегство. Более 100 тысяч варваров были перебиты или захвачены в плен. Погибло и немало тевтонских женщин, которые предпочитали рабству смерть в бою или самоубийство. В числе пленных был и сам тевтонский король Тевтобод, украсивший впоследствии триумф Мария.

Но, прежде чем праздновать триумф, предстояло отразить также и кимвров, которые к моменту победы при Аквах Секстиевых уже перевалили через Альпы и хлынули в долину Пада. Выставляя напоказ свою выносливость и храбрость, кимвры нагишом шли сквозь снегопады, по ледникам и заснеженным тропам, взбирались на горные вершины и, подложив под себя свои широкие щиты, съезжали на них по скользким склонам крутых гор, как на санках. Второй консул Лутаций Катул не сумел удержать кимвров в горных проходах и отступил на правый берег Пада. Однако варвары не устремились сразу в глубь Италии, но решили отдохнуть и перезимовать в благодатном краю: очень уж привлекательными показались им после трудных переходов удобные жилища, роскошная еда и теплые бани.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.