Глава VIII «Карфаген должен быть разрушен»

Глава VIII

«Карфаген должен быть разрушен»

В течение пяти десятилетий после победы над грозным Ганнибалом римская держава стремительно расширялась благодаря новым завоеваниям. Развитие рабовладельческого хозяйства и внешней торговли, честолюбивые устремления римских аристократов, мечтавших о триумфах и славе, желание отомстить бывшим союзникам Ганнибала – все это толкало Рим к новым войнам и захватам. Римляне окончательно покорили галлов в долине реки Пада, поддержавших пунийцев во время Ганнибаловой войны; подчинили своей власти галльские племена, жившие около моря между Италией и Испанией. Главное внимание и усилия Рим сосредоточил на странах к востоку от Италии. Вмешавшись в события, происходившие на Балканском полуострове, римляне отправили свои легионы в Грецию и начали войну с македонским царем Филиппом V. В могущественном Македонском царстве, которое недавно было союзником Карфагена, Рим видел слишком опасного соседа и не мог допустить его дальнейшего усиления. В 197 г. до н. э. армия Филиппа была разбита в большом сражении при Киноскефалах среди гряды холмов, напоминавших собачьи головы (так и переводится название этой местности в Северной Греции). Когда же сын Филиппа Персей стал энергично восстанавливать могущество своего государства и призвал к борьбе против Рима греков и сирийского царя, римляне начали новую войну с Македонией. Один из лучших римских полководцев Луций Эмилий Павел, сын консула, героически погибшего в злосчастной битве при Каннах, разгромил Персея в битве у македонского города Пидны в 168 г. до н. э. Тяжеловесная, но неповоротливая македонская фаланга вновь не устояла против подвижного манипулярного строя римлян. Династия македонских царей была уничтожена. Македония вскоре стала римской провинцией. Та же участь постигла и Грецию, после того как в ней было подавлено восстание против римской власти. Еще раньше, как мы уже упоминали в предыдущей главе, римские легионы победоносно вступили на землю Азии и нанесли решительное поражение царю Антиоху Великому, владыке державы Селевкидов[21]. В результате всех этих побед Рим стал хозяином почти всего Средиземноморья как на западе, так и на востоке.

Луций Эмилий Павел

Между тем, пока внимание Рима было отвлечено на Восток, Карфаген быстро оправлялся после поражения. Несмотря на потерю своих владений в Испании и на островах, карфагеняне вели широкую торговлю по всему Средиземноморью и даже за его пределами. Огромные доходы, оседавшие в карфагенской казне, позволяли без чрезмерного напряжения выплачивать Риму положенную дань. Не расходуя теперь денег на военные предприятия, карфагеняне вкладывали большие средства в развитие ремесел и земледелия. Благосостояние города и численность его населения превзошли в скором времени довоенный уровень. По мере того как Карфаген преодолевал последствия войны, среди его граждан возрождались и крепли воинственные настроения.

Македонский царь Персей

Особенное негодование пунийцев вызывали действия римского союзника Масиниссы. Нумидийский царь создал сильное государство, твердо и умело управлял им на протяжении пятидесяти лет. До глубокой старости он сохранял энергию и воинственность. При попустительстве и прямой поддержке римлян Масинисса постоянно совершал вылазки и захватывал у карфагенян земли и города. Связанный условиями мирного договора с Римом Карфаген не мог вести военные действия и защитить себя от этих грабительских набегов. Но так долго продолжаться не могло.

В Риме знали и о вновь накопленных богатствах, и об унизительном политическом бессилии, и о воинственных настроениях пунийцев, которым после смерти Ганнибала не хватало только вождя. Во всем этом римляне с очевидностью убедились в 153 г. до н. э., когда в Африку прибыло римское посольство, чтобы уладить очередной конфликт между Масиниссой и карфагенянами. Возглавлял посольство 80-летний сенатор Марк Порций Катон. Увиденное в Кафрагене поразило его до глубины души. Он нашел город не в плачевном положении, как полагали многие римляне, но многолюдным, сказочно богатым, переполненным всевозможным оружием и военным снаряжением. Катон решил, что если римляне не захватят город, издавна им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они не смогут чувствовать себя в безопасности. Вернувшись, Катон заявил в сенате, что прошлые поражения сделали пунийцев не беспомощнее, но опытнее в военном деле, что под видом исправного выполнения мирного договора они готовятся к войне, выжидая лишь удобного случая. Закончив свою горячую речь, Катон высыпал перед сенаторами привезенные из Африки смоквы[22]. Когда все стали изумляться их красоте и величине, Катон сказал, что земля, рождающая такие плоды, лежит всего в трех днях плавания от Рима. Этим он хотел наглядно показать сенату, насколько богата африканская земля, какого процветания достиг Карфаген.

После этого случая не было более яростного сторонника и вдохновителя войны с Карфагеном, чем Катон. Каждую свою речь в сенате, какому бы вопросу она не посвящалась, Катон заканчивал словами: «А впрочем, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Он тем более упрямо твердил об этом, что были в сенате и противники новой войны. Они считали, что исходящая от Карфагена опасность полезна: она не дает расслабиться римлянам, уже тогда начавшим отступать от сурового образа жизни.

Однако слова Катона звучали весомее и авторитетнее этого мнения. Старый сенатор знал пунийцев не понаслышке. В молодости он прошел всю Ганнибалову войну от Тразименского озера до битвы при Заме. Проживший долгую жизнь, Катон по праву считался воплощением истинно римских добродетелей. Родившись в семье простого крестьянина, он поднялся по всем ступеням должностной лестницы благодаря своим разносторонним дарованиям и непревзойденному трудолюбию. Как солдат, он не ведал страха. Прославился он и как способный, непререкаемо строгий военачальник. Он говорил, что терпеть не может таких воинов, которые в походе дают волю рукам, а в бою ногам и у которых ночной храп громче, чем боевой крик. Несмотря на его строгость, воины уважали Катона, потому что он делил с ними все тяготы походной жизни и щедро наделял подчиненных добычей, говоря, что военачальникам ничего не надобно, кроме славы. Все государственные должности он исполнял с исключительной добросовестностью, отважно сражался с коррупцией, был беспощадным обличителем всех пороков, начавших проникать в римское общество, и яростно отстаивал старинные нравы – опору римского государства. В этом ему помогали могучий ораторский талант и редкое остроумие. Он клеймил позором людей, увлекающихся искусством и философией греков, заявляя, что римляне, заразившись греческой ученостью, погубят свое могущество. Такая позиция сделала его непреклонным противником Сципиона Африканского. Но она встречала широкую поддержку среди простых римлян, которые избрали Катона цензором. Благодаря своей исключительной строгости Катон стал самым знаменитым цензором. И хотя его деятельность на этом посту создала ему множество врагов, граждане воздвигли в одном из храмов статую Катона с благодарственной надписью от лица римского народа. Другую его статую поставили сенаторы в курии[23].

Катон вел простой образ жизни; обедал всего на 30 ассов да и то, как он говорил, ради государства, чтобы сохранить силы для службы в войске. Вместе с тем он был расчетливым хозяином своих поместий, не боялся вводить различные новшества и нажил большое состояние. На старости лет он взялся за перо и оставил множество произведений по самым разным вопросам – сельскому хозяйству и риторике, гражданскому праву и военному делу. Написал он и первую историю Рима на латинском языке. Главным героем этого сочинения Катона был римский народ, побеждавший врагов благодаря своей прирожденной доблести. Подчеркивая, что не вожди, а народ решает судьбу войн, Катон не упомянул по имени ни одного полководца – ни римского, ни вражеского, хотя назвал кличку слона, отличившегося в войске Пирра.

Катон был известен всему Риму. И его страстные призывы к войне с Карфагеном находили широкий отклик среди римских граждан, тем более что из Африки приходили все новые известия, подтверждавшие опасения Катона. Стало ясно, что карфагеняне ведут дело к прямому разрыву с Римом.

Уплатив Риму последний из 50 ежегодных взносов дани, пунийцы почувствовали себя свободными от обязательств, определенных мирным договором 201 г. до н. э. В 150 г. до н. э. Карфаген, вконец измученный набегами Масиниссы, начал с ним настоящую войну. У карфагенян сразу нашлись и средства, и силы, чтобы собрать мощную армию в 58 тысяч человек. Но она была разбита нумидийским царем. Голод и болезни усугубили потери пунийцев, и лишь немногие из них сумели пробиться в Карфаген или укрыться в других местах.

Это поражение поставило Карфаген в исключительно трудное положение. Рим получил законное основание объявить ему войну. Римляне вполне могли надеяться, что окончательное порабощение заклятого врага, не имеющего ни армии, ни флота, ни союзников, не потребует долгого времени и больших усилий. В 149 г. до н. э., одновременно с отправкой войск в Африку, римский сенат объявил Карфагену войну. Ее ведение поручили консулам Манию Манилию и Марцию Цензорину. Им было дано секретное указание: не идти с пунийцами ни на какое мирное соглашение – Карфаген следует стереть с лица земли.

Карфагенские власти готовы были на все, лишь бы избежать войны. Они приговорили к казни Гасдрубала, командовавшего разгромленной армией, чтобы на него свалить вину за начало войны с Масиниссой, но он удалился в изгнание. Прибывшее в Рим пунийское посольство объявило о полной покорности Карфагена. Карфагеняне с готовностью согласились исполнить требование римлян о выдаче в качестве заложников детей из самых знатных семейств. Но ослепленные страхом, они не стали уточнять, какие еще требования консулов им надлежит выполнить, когда те высадятся в Африке. Пунийцев обнадежило обещание римского сената предоставить им свободу и обладание всем имуществом. Лишь после того как римские войска высадились в Утике, которая заблаговременно сдалась римлянам, консулы объявили о втором требовании – выдать все оружие и военные припасы. Скрепя сердце, карфагеняне выдали все, что у них было накоплено за долгие годы мира: 200 тысяч комплектов пехотного вооружения и 2000 катапульт. И только теперь безоружному городу от имени римского народа было предъявлено последнее безжалостное требование, прозвучавшее, как гром среди ясного неба: Карфаген должен быть разрушен. Жители его должны поселиться в любом другом месте, но не ближе 15 километров от моря. Для карфагенян, которые более шести веков жили морской торговлей, это было равносильно смертному приговору.

Баллиста и катапульта

Потрясению и отчаянию карфагенских послов не быдо предела. «Они бросались на землю, бились о нее и руками и головами; некоторые разрывали одежды и истязали собственное тело, как охваченные безумием», – пишет историк Аппиан и добавляет: «Они все так жалобно оплакивали и свою родину и самих себя, что и римляне заплакали вместе с ними». Но консулы были неумолимы: такое решение принято сенатом и не подлежит пересмотру.

Когда послы, немного придя в себя, принесли ужасную весть в Карфаген, вопли и стенания обезумевших от горя жителей охватили город. В порыве отчаяния одни стали избивать тех, кто советовал выдать заложников и оружие, другие бросали камнями в послов, принесших это известие, третьи хватали и истязали находившихся в городе италийцев. Лишь немногие среди всеобщего безумия не потеряли головы, но стали защищать ворота и сносить на стены камни.

Ярость и гнев придали карфагенянам решимости. В тот же день карфагенский Совет постановил воевать и призвал всех готовиться к борьбе. Первым делом освободили и призвали в войско рабов. Гасдрубала, который недавно был приговорен к смерти и теперь скрывался с остатками войска, простили и назначили полководцем для ведения военных действий за пределами города. В рядах его армии было около 20 тысяч бойцов, и она могла представлять серьезную угрозу римлянам. Весь город превратился в огромную оружейную мастерскую. Все население, включая женщин, днем и ночью работало в едином порыве: изготовляли щиты, копья, стрелы, мечи и катапульты. Чтобы обеспечить это производство и постройку кораблей металлом и древесиной, разбирали общественные здания и пускали в переплавку статуи любимых богов. Женщины жертвовали золотые украшения на покупку оружия и припасов, а свои длинные волосы остригали и отдавали на изготовление канатов для метательных машин. В город свозили продовольствие. Ненависть к римлянам и патриотический порыв карфагенян были столь сильны, что не нашлось никого, кто известил бы римлян о грандиозной работе, творившейся у них под боком.

Карфагенянам надо было спешить, пока ничего не подозревавшие римляне все еще медлили вступить в город, дожидаясь, когда беспомощные враги смиряться с вынесенным приговором и, собрав пожитки, навсегда покинут родные стены. Наконец, спустя почти месяц, консулы подошли к Карфагену и попытались войти в него с двух сторон, но натолкнулись на неожиданное твердое сопротивление. Римлянам пришлось заняться сооружением штурмовых приспособлений и машин и перейти к планомерной осаде. Тем временем со своим войском подошел Гасдрубал и расположился недалеко от Карфагена под городом Неферисом. Действия Гасдрубала не только доставляли римлянам немало беспокойств. Присутствие пунийской армии привлекло на сторону Карфагена большинство ливийских городов, которые и снабжали осажденных продовольствием.

Карфагеняне мужественно отражали попытки штурма, предпринимаемые римлянами, и пускали в ход всевозможные хитрости, чтобы нанести урон врагу. Так, когда поднимался ветер, дувший в ту сторону, где располагался римский флот, они выводили в море маленькие челноки, наполненные горючими материалами, поджигали их и пускали на римские корабли. Так повторилось несколько раз, и римляне едва не потеряли весь свой флот.

После отъезда Цензорина в Рим для проведения выборов главнокомандующим стал Манилий, который был хорошим юристом, но не имел никаких военных талантов. На фоне бездарных действий Манилия и его военачальников своей отвагой, предусмотрительностью и находчивостью выделялся один военный трибун. Еще до отбытия Цензорина римляне сумели разрушить часть городской стены таранами и попытались прорваться внутрь. Когда они смело устремились на выстроившегося в проломе неприятеля, карфагеняне не только отбили это нападение, но и атаковали противника с разных сторон и стали его преследовать. Лишь благодаря тому, что упомянутый военный трибун предусмотрительно поставил свои подразделения в подходящих местах и прикрыл отход вступавших отрядов, римляне избежали разгрома и тяжелых потерь. В другой раз этот офицер отличился во время неожиданной ночной вылазки неприятеля, ударив со своими всадниками в тыл карфагенянам, когда те пытались разрушить римский вал. Подразделения, которыми командовал этот трибун, настолько выделялись своей высокой дисциплинированностью, что, когда они отправлялись за провиантом и фуражом, враги не отваживались на них нападать. Особенно прославился молодой командир под Неферисом, когда после ожесточенного сражения с Гасдрубалом сначала прикрыл отступление римлян, а потом, рискуя жизнью, выручил попавший в окружение отряд.

Звали этого отважного героя Публий Корнелий Сципион Эмилиан. Само его имя свидетельствует о принадлежности к самым прославленным римским семействам. Родился он в 185 г. до н. э. Его отцом был Луций Эмилий Павел, сын консула, носившего то же имя и погибшего при Каннах. Эмилий Павел младший, подобно своему отцу, не умел заискивать перед народной толпой, был неукоснительно строг, командуя войсками. Поэтому путь его к консульской должности был довольно долог. Но его военные таланты, не раз доказанные в войнах против испанцев и лигуров, были хорошо известны согражданам. Поэтому, когда война с царем Македонии Персеем затянулась, Павла буквально упросили выставить свою кандидатуру на консульских выборах и, избрав на высшую должность, поручили командование. В битве при Пидне (168 г. до н. э.) 60-летний консул наголову разбил последнего македонского царя. Наградой Павлу был блестящий триумф. В этой битве впервые отличился и его 16-летний сын, которого Павел любил больше всех своих сыновей. Он видел, что тот похож на него характером и от природы превосходит своих братьев величием духа. Однако когда этот сын был еще младенцем, Павел развелся со своей первой женой и отдал его в бездетную семью Публия Сципиона, сына великого Сципиона Африканского и родной сестры Эмилия Павла. Чтобы не угас род Сципионов, Публий усыновил мальчика, который приходился ему двоюродным братом. Так сын Эмилия Павла оказался приемным внуком победителя Ганнибала и, в соответствии с римским обычаем, взял имя своего нового отца и, добавив к нему указание на свое родовое имя, стал именоваться Публий Корнелий Сципион Эмилиан.

Рос и воспитывался Публий все же по большей части в семье родного отца, который чрезвычайно внимательно относился к образованию своих детей: он сам подбирал им учителей и присутствовал на занятиях. В семье Эмилиев, как и в семье Корнелиев, строгость старинного римского воспитания сочеталась с любовью к греческой культуре. Примечательно, что из всей огромной добычи, доставшейся римлянам после победы над Персеем, Павел взял только библиотеку македонских царей и передал своим сыновьям, большим любителям книг. В обоих семействах знание греческого языка и образованность ценились не меньше, чем владение оружием и храбрость на поле боя. Слава предков, семейные традиции побуждали прежде всего к доблестному и бескорыстному служению отечеству. Но и приобщение к высокой культуре греков было не просто модным увлечением. Наиболее дальновидные римские аристократы понимали, что теперь, когда в сферу римской власти входит Восточное Средиземноморье, без освоения эллинской мудрости и культурных ценностей не обойтись. Без этого, считали они, владычество Рима будет непрочным, как и всякая власть, основанная на одной только голой силе. Примечательно, что даже Катон, относившийся к грекам с высокомерным презрением, еще в молодые годы изучил греческий язык, а в старости стал усердным читателем великих греческих историков и ораторов.

Сципион Эмилиан знал выдающихся греков не только по книгам. Еще 18-летним юношей он познакомился и подружился с Полибием, который после Македонской войны в числе знатных заложников попал в Рим. Полибий, прославившийся своими трудами по истории, был одним из образованнейших и умнейших людей своего времени. Он поселился в доме Сципиона, снабжал юношу хорошими книгами и о многом беседовал с ним. Впоследствии Полибий сопровождал Сципиона в его путешествиях и военных походах. Сам историк с гордостью писал в своей «Истории», что дружеские отношения между ним и Сципионом «сделались настолько близкими и прочными, что молва о них не только обошла Италию и Элладу, но об их взаимных чувствах и постоянстве их дружбы знали и весьма отдаленные народы». Близкое общение с таким мудрым наставником буквально преобразило юного Сципиона. Отказавшись от разнообразных наслаждений, Публий упражнял свою волю, как сам потом говорил, подобно дикому коню. Благодаря воздержанному образу жизни и увлечению охотой (которое разделял с ним Полибий), Сципион приобрел себе железное здоровье и телесную крепость, которые сопутствовали ему всю жизнь. Публий много общался и со старым Марком Порцием Катоном, который служил для него образцом старинных римских доблестей. Но, в отличие от Катона, Сципион Эмилиан заразился страстью к греческой философии, слушая приезжавших в Рим знаменитых греческих философов. Он близко сдружился с молодым философом Панетием. Вокруг Сципиона и его греческих друзей сложился кружок из молодых римских аристократов, поклонников старинной доблести и греческой учености. Возмужавший в таком окружении Публий стал известен в народе самообладанием, порядочностью, благородной щедростью, рассудительностью и высоким чувством долга.

Ему недоставало только славы храброго человека. Но в 151 г. до н. э. ему предоставился случай на деле доказать, что любитель книг и ученых бесед способен быть мужественным воином. В том году Рим вел тяжелую войну с восставшими испанскими племенами. Она была настолько непопулярна, что призыву в войско воспротивились и плебеи, и многие из знати. «Страх доходил до того, – рассказывает Полибий, – что на должность военных трибунов не объявлялось достаточного числа кандидатов, и некоторые места остались незанятыми, тогда как раньше желающих занять эту должность являлось в несколько раз больше, чем требовалось. Равным образом выбиравмые консулами легаты[24], которые должны были сопровождать военачальника, отказывались следовать за ним. Самое худшее было, однако, то, что молодежь уклонялась от военной службы под такими предлогами, которые было бы стыдно назвать, непристойно проверять и невозможно опровергать. Когда сенат и власти недоумевали, чем может кончиться позорное поведение юношества... Публий Корнелий, который... невзирая на молодость подавал голос за войну... выступил теперь при виде затруднительного положения сената с просьбою отправить его в Иберию в звании или трибуна, или легата. Всех изумило это предложение, исходившее от гражданина юного и обыкновенно сдержанного...» Этот поступок тотчас же переменил настроение среди знатной молодежи, как указывает далее Полибий: «...Молодые люди, робевшие раньше, теперь, из боязни невыгодного сопоставления, одни спешили предлагать свои услуги военачальникам в звании легатов, другие целыми толпами и товариществами записывались на военную службу...»

В Испании Сципион проявил себя и как дисциплинированный рассудительный командир, и как беззаветно храбрый солдат. Во время осады одного из городов Публий был единственным из римлян, кто принял вызов испанского вождя, предлагавшего сразиться в единоборстве. Сойдясь с высокорослым могучим противником в конном, а потом пешем поединках, невысокий Публий вышел победителем и воодушевил своим подвигом римлян. При штурме того же городка он первым проник в стенной пролом и, отважно сражаясь внутри стен против наседавших врагов, прикрыл щитом и спас своего товарища. Именно Публия командующий выбрал для поездки в Африку к Масиниссе для переговоров о предоставлении римлянам боевых слонов.

Скромность и простота в обхождении не меньше, чем храбрость, привлекали к Сципиону солдат и многих офицеров. Как пишет один античный историк, «он держался на равных с низшими, не стремился к превосходству над равными и уступал высшим». Об этих его качествах прекрасно знал Манилий, входивший в сципионовский кружок. Поэтому-то, отправившись на войну с Карфагеном, консул Манилий пригласил в свой штаб Сципиона. И не ошибся в своем выборе. Если бы не подвиги Публия, о которых мы уже упоминали, римская экспедиция в Африке могла бы, вопреки всем ожиданиям, завершиться полным провалом, едва начавшись. Решительность, самообладание, предусмотрительность и отвагу Сципиона превозносили и в армии, и в самом Риме, куда приходили известия о войне. Солдаты были уверены, что их любимому командиру помогает та же божественная сила, которая сопутствовала его прославленному «деду» – победителю Ганнибала. В Риме о заслугах Сципиона Эмилиана все подробно узнали из доклада сенатской комиссии, которая специально посетила театр военных действий, чтобы разобраться в причинах неудач. Даже старый суровый Катон, выслушав этот доклад, похвалил Публия, воспользовавшись строчкой из «Одиссеи» Гомера:

Он лишь с умом;

Все другие безумными тенями реют.

Однако вскоре после этого Катон умер, совсем немного не дожив до осуществления своей заветной мечты – увидеть Карфаген разрушенным.

Уважение к имени, справедливости и честности Сципиона было всеобщим. Не случайно именно его пригласил перед смертью Масинисса в качестве посредника при разделе Нумидийского царства между наследниками. Сципион выполнил последнюю волю старинного друга и союзника своего «деда». Но при этом были обеспечены и римские интересы. За Сципионом последовал со своей отличной конницей Гулусса, средний сын умершего царя, получивший при разделе власти военное командование. Конные силы римской армии увеличились также с переходом на сторону римлян Фамеи, командира карфагенской конницы. Он вступил в тайные переговоры с Сципионом и, зная о его доброй славе, доверился его честному слову.

Обеспечив римлянам еще одного ценного союзника, Сципион отбыл в Рим. Солдаты провожали Публия до самого корабля и молились богам, чтобы он вернулся в Африку консулом: все считали, что ему одному суждено взять Карфаген. Об этом многие писали в Рим своим родным.

Тем временем командование перешло к консулу 148 г. до н. э. Кальпурнию Пизону. Новый командующий, однако, не добился никаких успехов, осаждая города, державшие сторону Карфагена. Пунийцы были полны решимости воевать и не без успеха привлекали новых союзников. Война грозила принять затяжной и опасный характер. Армия Пизона при попустительстве командующего, не способного на решительные действия, теряла дисциплину, занимаясь в основном грабежами, а не настоящей войной.

Крайне неудачный ход войны привел к обострению политической борьбы в Риме. При проведении очередных выборов почти в точности повторилась та же ситуация, которая возникла в конце Второй Пунической войны, когда консулом был избран Сципион Старший. Как и его «дед», Сципион Эмилиан еще не прошел всех ступеней государственной карьеры и не достиг того возраста (43 лет), который позволял избираться на высшую должность. Но народ, наслышанный о подвигах и талантах Публия, пожелал видеть его консулом. Под давлением народного собрания и плебейских трибунов сенат отменил на текущий год возрастные ограничения. И Сципион, выставлявший свою кандидатуру в эдилы, был избран консулом и назначен командующим в Африку.

Весной 147 г. до н. э. новый командующий высадился в Утике. И сразу же ему пришлось действовать очень решительно и быстро. Как раз накануне его прибытия начальник римского флота Манцин предпринял смелую, но неподготовленную как следует атаку с моря на один из участков карфагенской стены, прикрывавшей пригород. Высадившись на незащищенные пунийцами скалы, отряд Манцина занял к вечеру какое-то укрепление у стены. Однако карфагеняне готовы были с рассветом сбросить в море этот плохо вооруженный и немногочисленный отряд. Узнав об этом, Сципион посадил на корабли своих солдат и незамедлительно устремился к Карфагену и вызволил злополучный отряд.

Приняв командование, Сципион прежде всего восстановил в войсках порядок и дисциплину, изрядно расшатавшиеся при прежнем командующем. Солдаты были приучены Пизоном к лености и грабежам. Ради добычи они покидали лагерь без приказа. Из-за добычи среди солдат возникали ссоры и драки, иногда со смертельным исходом. Поэтому Сципион первым делом изгнал из войска всех торговцев, скупавших награбленное, и прочий сброд, а с ними и все лишнее, бесполезное и служившее только для роскоши. Самовольные отлучки были запрещены. Способность восстанавливать строгую дисциплину Публий явно унаследовал от своего отца, но при этом, в отличие от Эмилия Павла, умел еще и внушить воинам любовь к себе.

Восстановив порядок, Сципион перешел к активным действиям. Свой лагерь он расположил на перешейке у подступов к городу. Напротив римского лагеря, в километре от городской стены, разместили свои укрепления и карфагеняне. Первую атаку римский полководец направил на тот же северный пригород (он назывался Мегара), которым перед его прибытием римляне безуспешно пытались овладеть с моря. Сципион же совершил нападение с суши. Ночью он нанес удар с двух сторон, но сразу преодолеть высокую стену не удалось. Тогда он велел наиболее смелым солдатам подняться на башню, стоявшую недалеко от оборонительной стены. Храбрецы, перебросив между башней и стеной доски, перебрались на стену, спрыгнули на улицу и, разбив маленькие ворота, ведущие в городское предместье, впустили римские штурмовые отряды. Вторжение римлян за линию городских укреплений привело карфагенян в такое смятение, что они бросились в Бирсу – укрепленный крепостью холм в юго-западной части города – и спешно оставили свой лагерь у главных городских ворот. Однако Сципион не стал развивать этот успех и отвел свои войска из Мегары, так как на местности, занятой садами и огородами, персеченной изгородями и каналами, нельзя было развернуть боевые порядки. Приходилось опасаться и неприятельских засад.

Осада Карфагена Сципионом Эмилианом

Карфагенский командующий Гасдрубал, озлобленный этим успехом римлян, приказал вывести пленных римских солдат на стену и на глазах у их соотечественников подвергнуть их страшным истязаниям, а затем изувеченных, но еще живых сбросить вниз. Столь бесчеловечное злодеяние возмутило даже некоторых из пунийцев. Но Гасдрубал, чтобы внушить страх и своим согражданам, арестовал и убил тех из них, кто порицал его поступок. И римлянам, и своим соотечественникам пунийский вождь хотел еще раз доказать, что идет смертельная борьба и никакое примирение невозможно.

Сципион, пораженный, как и все, изуверством врага, еще энергичнее продолжал осаду. Теперь он избрал другую тактику действий. Он решил полностью блокировать огромный город и с суши и с моря. Поперек всего перешейка были выкопаны два рва длиной в 5 километров: один был обращен к городу, второй – к материку. Вдоль первого рва, проходившего в непосредственной близости от городских стен, была возведена стена почти четырехметровой высоты с зубцами и башнями. Римским солдатам пришлось одновременно и работать, и сражаться, отражая нападения противника. Были проведены также два боковых рва, укрепленных острыми кольями и палисадами. Таким образом, всего за двадцать дней напряженного труда римляне имели и лагерь, и неприступное укрепление против врагов. Подвоз продовольствия в город по суше был полностью перекрыт. Среди осажденных начался голод, так как доставка продуктов по морю сильно затруднялась активными действиями римского флота. Лишь немногие купцы в погоне за прибылью отваживались плыть в Карфаген. То немногое, что доставляли случайно прорывавшиеся корабли, Гасдрубал раздавал только тридцати тысячам воинов, не обращая внимания на страдания остальных жителей, запертых в городе.

Чтобы лишить карфагенян последнего источника снабжения, Сципион принял решение построить каменную насыпь, которая должна была перекрыть все выходы из карфагенской гавани в открытое море. Сначала, когда римские солдаты стали свозить отовсюду камни и сбрасывать их в море, карфагеняне презрительно смеялись над римлянами, взявшимися, как им казалось, за непосильное предприятие. Но римское войско усердно трудилось, не прекращая работ ни днем, ни ночью. Шаг за шагом насыпь продвигалась в море, и скоро пунийцам стало не до насмешек. Угроза всеобщего голода подвигла их на героические усилия. В глубочайшей тайне все карфагеняне от мала до велика взялись за работу. За два месяца они вырыли канал с другой стороны гавани, обращенной к той части моря, куда из-за глубины и сильных ветров невозможно было подвести насыпь. Одновременно пунийцы, разобрав многие городские здания, добыли дерево и построили корабли.

Каково же было изумление римлян, когда однажды утром из той же гавани, которую они уже почти что заперли, выплыл целый флот – 50 трехпалубных кораблей и множество легких судов. К счастью для римлян, пунийцы ограничились только демонстрацией и не стали атаковать неподготовленный к бою римский флот, но, гордо посмеявшись над ошеломленным противником, вернулись назад. А когда на третий день произошло морское сражение, римляне встретили врага в полной боевой готовности. И противники упорно бились до самого заката и разошлись с равными шансами на победу. В то время как, отложив сражение на следующий день, карфагеняне отступали, их корабли сгрудились в узком проходе у входа в гавань. Этим воспользовались римляне и вывели из строя или уничтожили б?льшую часть карфагенского флота. Прорвать морскую блокаду пунийцам не удалось.

Теперь Сципион повел наступление на набережную у стены карфагенской гавани. Она находилась вне городских стен и была защищена только земляным валом. Используя тараны и прочие осадные машины, римляне без труда разрушили это слабое укрепление. Однако карфагеняне, несмотря на муки голода, предприняли ночью дерзкую вылазку. Захватив с собой незажженные факелы, они где вброд, где вплавь пробрались по мелководью к римским машинам и с беспримерным мужеством напали на римлян. Не имея ни щитов, ни доспехов (их пришлось снять, чтобы преодолеть водную преграду), пунийцы, как дикие звери, бросались на врагов и не отступили, пока не обратили римских солдат в бегство и не подожгли машин. Сципион, чтобы пресечь панику, даже выдвинул против бежавших свою конницу. В результате этого ночного нападения пунийцы получили возможность заделать бреши в своих укреплениях и даже построить новые башни. Отчаянному упорству осажденных, казалось, нет никакого предела.

Однако, оправившись от паники, римляне восстановили машины, подожгли деревянные башни, возведенные карфагенянами, и овладели набережной. Здесь к концу лета они соорудили вал, равный по высоте городской стене. Пока голод и болезни все более подрывали способность осажденных к сопротивлению, Сципион обратился против внешних союзников Карфагена. Основные усилия римский полководец сосредоточил на осаде большого карфагенского лагеря под Неферисом. Когда в лагерной стене удалось пробить большую брешь, сам Сципион с трехтысячным отрядом устремился на штурм, предварительно послав еще один отряд для засады в тыл противника. Этот отряд и решил исход дела. Пробравшись внутрь вражеских укреплений, он ударил сзади по пунийцам, которые всеми силами отбивались у пролома, штурмуемого Сципионом. Обратившихся в бегство карфагенян преследовал Гулусса, налетая на них со своими всадниками и слонами. Вслед за укрепленным лагерем был взят и сам город Неферис, осаждавшийся в тяжелых условиях уже наступившей зимы. После этой победы остальные пунийские города сдались римлянам или были без особого труда захвачены с боя. Осажденные в Карфагене лишились последних надежд на какую-нибудь помощь извне. Зимние холода, болезни и голод унесли тысячи жизней в запертом со всех сторон городе. Но дух сопротивления все еще не угас в обессиленных защитниках.

С наступлением весны 146 г. до н. э. римская армия приступила к решительному штурму. В течение одного дня римляне прорвались внутрь Котона – военной гавани Карфагена, а затем овладели стеной, которая разделяла город и порт, и заняли одну из городских площадей. Сципион вместе с солдатами, не снимая оружия, провел ночь на этой площади. Наутро прибыли подкрепления. Но прежде чем приступить к новым атакам, римские воины, не обращая внимания на приказы начальников, бросились грабить храм бога огня Решефа – там стояла позолоченная статуя этого божества и имелась ниша, покрытая золотыми пластинками весом в тысячу талантов. Такое невероятное богатство заставило солдат на время забыть о дисциплине – они вернулись к повиновению лишь после того, как поделили добычу.

«Черепаха»

Главной целью Сципиона была Бирса – крутой холм с кремлем, куда бежали очень многие карфагеняне. С захваченной римлянами площади к Бирсе вели три узкие улицы, застроенные огромными шестиэтажными домами. Каждый такой дом превращался в неприступную крепость, которую римлянам приходилось брать боем с тяжелыми потерями, сражаясь и на улицах, и на этажах, и на крышах – по ним пунийцы переходили с дома на дом. Сохранившиеся свидетельства античных историков позволяют лишь в малой степени представить весь ужас того беспощадного сражения, которое развернулось на подступах к Бирсе. Наиболее впечатляющую картину рисует греческий историк Аппиан:

«Все было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном бою, других еще сбрасывали вниз с крыш на землю, причем иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики и мечи. Но никто ничего не поджигал из-за находившихся на крышах, пока к Бирсе не подошел Сципион, И тогда он сразу поджег все три узкие улицы, ведшие к Бирсе, а другим приказал, как только сгорит какая-либо часть, очищать там путь, чтобы удобнее могло проходить постоянно сменяемое войско.

И тут представлялось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но, навалившись все разом, обрушивали их целиком. От этого происходил еще больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые и живые, большей частью старики, дети и женщины, которые укрывались в потайных местах домов; одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений. Воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск; одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мертвых и еще живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или переворачивая их железными орудиями: человеческое тело было мусором, наполнявшим рвы. Одни из выбрасываемых падали вниз головой и их ноги, торчавшие из земли, еще долго содрогались; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, что всадники этого хотели, но из-за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней. Трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении войск, крики глашатаев и трубные сигналы, возбуждавшие всех, трибуны и центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга, – все это делало всехиз-за спешки безумными и равнодушными к тому, что они видели».

Шесть дней и шесть ночей творился весь этот ужас на улицах Карфагена. Даже привычные к виду крови и страданий, закаленные в боях римские легионеры не выдерживали нечеловеческого напряжения. Чтобы солдаты не истощились от бессонницы, трудов и не сошли с ума от жутких зрелищ, римские отряды постоянно сменялись. Только Сципион без сна непрерывно находился в гуще событий, отдавая необходимые распоряжения. Даже отдыхал и перекусывал он мимоходом, присев на какое-нибудь возвышение и наблюдая происходящее.

Из 700-тысячного населения в живых оставалось всего около 55 тысяч человек, укрывшихся в Бирсе. Но после непрерывного шестидневного штурма и они запросили пощады. К Сципиону пришли жрецы из храма Эшмуна[25], стоявшего на самой высокой точке Бирсы. Жрецы просили только об одном – сохранить жизнь желающим выйти из крепости. Сципион обещал жизнь всем, кроме перебежчиков-римлян: предатели отечества ни при каких условиях не могли рассчитывать на пощаду. Вышедшие из крепости мужчины и женщины были взяты под стражу. Около 900 перебежчиков, которых ожидала неминуемая расплата, засели в храме Эшмуна. Вместе с ними там укрылись Гасдрубал, палач римских пленных, его жена и двое маленьких сыновей. Несмотря на бессонницу, голод и утомление, отчаявшиеся смертники продолжали сражаться, пользуясь неприступностью храма, расположенного на отвесной скале.

Однако Гасдрубал, недавно клявшийся, что сгорит вместе с родным городом, не выдержал. Незаметно для других он бежал к Сципиону и бросился ему в ноги, униженно вымаливая пощаду. Римский полководец показал его перебежчикам. Те попросили на минуту прекратить штурм и, воспользовавшись минутной тишиной, осыпали Гасдрубала отборной бранью и проклятиями, а затем вошли в здание храма и подожгли его. Жена Гасдрубала, поднявшись с детьми на крышу пылающего храма, прокляла трусливого предателя. Потом недрогнувшей рукой зарезала у него на глазах своих детей, столкнула их в разгоревшееся пламя и сама бросилась туда же. Рухнувшее здание погребло под собой последних мучеников осады.

Борьба была окончена. Зловещий город, причинивший римскому и другим народам неисчислимые бедствия, лежал поверженный. Но, видя окончательную гибель ненавистного врага, Сципион не ликовал. Он погрузился в глубокое раздумье и неожиданно для стоявших рядом друзей и соратников заплакал, громко выражая жалость к врагам. Сопровождавший Сципиона Полибий услышал, как его ученик произнес по-гречески стихи из «Илиады» Гомера:

Будет некогда день, и погибнет священная Троя.

С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

«Что ты хочешь этим сказать?» – спросил удивленный Полибий.

«Это великий момент, Полибий. Но я боюсь, что когда-нибудь принесет кто-то такую же весть и о Риме», – ответил Сципион.

Полибий, описавший эту сцену, правильно понял и оценил слова римлянина. «Трудно сказать что-нибудь более мудрое, – замечает он. – На вершине собственных удач и бедствий врага помнить о своей доле со всеми ее превратностями и вообще ясно представлять себе непостоянство Судьбы – на это способен только человек великий и совершенный, словом, достойный памяти истории».

Сострадание к поверженному врагу было не просто минутным порывом полководца, поддавшегося чувствам после многодневного напряжения. Благородство души и милосердие были столь же неотъемлемыми качествами Сципиона, как воинская доблесть и твердость полководца. В своем великодушии он даже превзошел своего отца Эмилия Павла и приемного деда Сципиона Старшего, которые плененных ими вражеских вождей, Персея и Сифакса, провели в своих триумфах. Сципион же Младший милостиво обошелся с бесчеловечным и подлым Гасдрубалом, которого прокляла даже жена. Он позволил своему главному пленнику в сносных условиях провести остаток дней в Италии вместе с другими заложниками.

Однако Публий был человеком долга и сделал все, что предписывалось обычаем и было постановлено сенатом. Захваченный штурмом город он на несколько дней отдал в распоряжение солдат, разрешив им грабить все, кроме золота и серебра – эта добыча вносилась в казну, а также храмовых посвящений и статуй, которые надлежало вернуть в те святилища, откуда они были похищены пунийцами. Сципион раздал награды всем отличившимся воинам, кроме тех, которые недавно «отличились» самовольным разграблением храма Решефа. Захваченное оружие, машины и ненужные корабли были сожжены и посвящены Марсу и Минерве.

В Рим быстро пришло краткое донесение полководца сенату: «Карфаген разрушен, жду ваших приказаний». Эту долгожданную весть жители Рима встретили с таким ликованием и восторгом, что всю ночь никто не ложился спать. Радуясь победе, римляне вспоминали о бедствиях предыдущих войн, об опасностях и неожиданностях только что закончившейся, вновь и вновь обсуждали и прославляли деяния Сципиона. Наутро богам посвятили жертвоприношения, торжественные процессии и игры.

Пребывшая в Африку сенатская комиссия предписала Сципиону разрушить все, что еще оставалось от Карфагена. Союзники Рима, прежде всего Утика и Нумидия, получали часть карфагенских владений, а остальная территория уничтоженного государства была превращена в римскую провинцию. Выполняя решение сената, Сципион приказал поджечь остатки огромного города. В течение семнадцати дней огонь уничтожал то, что не успели разрушить во время осады и штурма. Место, на котором более шести с половиной веков стоял Карфаген, было распахано плугом, посыпано солью и предано вечному проклятью. Исполнился завет неистового Катона. Основанная впоследствии римская колония, хотя и носила название «Карфаген», располагалась по соседству от проклятого места.

Группа римских военачальников и воинов

Данный текст является ознакомительным фрагментом.