ОТ АВТОРА

ОТ АВТОРА

Это «белое пятно» принадлежит к числу самых заскорузлых и болезненных. По остроте и значимости оно сравнимо разве что с проблемой секретных советско-германских протоколов 1939 года. Почти полвека катынский синдром отравлял нормальные добрососедские связи между двумя странами. Был момент — уже в эпоху гласности, — когда казалось, что от нашего признания зависит очень многое, чуть ли не наши отношения со всей Восточной Европой. Кризис доверия разрешился односторонним заявлением польского правительства, возложившего ответственность за гибель военнопленных польских офицеров на советские репрессивные органы. Но и после этого советская сторона еще более года продолжала хранить молчание.

Претензия к историкам не вполне корректна: все мы прекрасно понимали, что без политического решения полноценная исследовательская работа невозможна. Можно было лишь пытаться сдвинуть ситуацию с мертвой точки посредством все новой и новой информации — этот по-своему драматический сюжет, надеюсь, еще найдет своего автора.

Приступая к изучению катынской проблемы, я вовсе не предполагал писать книгу. То было время, когда чуть ли не само слово «Катынь» пребывало под цензурным запретом и вызывало стойкую идиосинкразию партийных идеологов. Публично отстаивать сталинскую версию уже почти никто не решался; с высоких трибун звучали лишь призывы потерпеть: идет, мол, активный поиск новых материалов, но пока ничего не обнаружено. Я не имел оснований не верить этим заявлениям. Прости считал, что ждать некогда: свидетели, если они еще есть. уходят из жизни, умирает правда. Никакие архивные источники не возместят того, что знают эти люди.

Любая деталь, запомнившаяся очевидцу, уникальна. Подробностей этих не может быть слишком много, если мы действительно хотим знать всю правду. А вся правда — это не только кто, но и как.

Прошел не один месяц. прежде чем я приступил к систематизации груды разрозненных фактов. Они сопротивлялись. противоречили друг другу, поиски то и дело закодили в тупик или заставляли возвращаться к началу и отсюда «лабиринт»). Было несколько удач, которые я склонен объяснять простым везеньем, в целом же моя работа состояли из систематического изучения архивов, сочинения несчетного числа писем, официальных и приватных, проверки и перепроверки каждого нового свидетельства. Лишь изредка эти занятия приносили ощутимый результат.

Прекрасно сознаю, что местами рукопись трудна для чтения. перегружена цифрами, именами, датами. Сделать из Катыни бестселлер возможно, но пусть уж эту нравственную грань перешагнет кто-нибудь другой. Мило кто сегодня не умеет сказать красиво, но Катынь — не тема для изящной словесности и, может быть, вообще не тема. Миазмы Катыни растворены в воздухе, которым мы дышим, в земле, по которой мы ходим, в крови, которая течет в наших жилах. Да. книга трудна для чтения в трамвае, на не для такого чтения она nucaлась.

Почта, полученная мною от читателей, наглядно иллюстрирует перелом. совершившийся в cоветскoм общественном мнении за последние три года. Поначалу ведь многие просто не представляли себе, о чем, собственно, идет речь. Нередки бы. ш письма оголтелых сталинистов вроде С. В. Аганезова из Ашхабада, написавшего мне. что я не «белыe пятна» стираю, а возрождаю целое движение». Попадались и тексты более спокойные. увещевающие. «неужелu наши noльскиe друзья не в состоянии с четких к. тесовых позиций оценить случившееся? — рассуждал в своем письме Д. И. Овчинников из Южно-Сахалинска. — Ведь речь идет о командных кадрах старой польской армии, стоявшей на службе у буржуазии. Так почему же польские товарищи начинают терять классовое чутье, впадают в националистические амбиции? Считаю, что нужно тактично и. по возможности, в доходчивой форме вести с ними разъяснительную работу в этом направлении». Как объяснить Овчинникову, что бессмысленно и аморально апеллировать к «классовому чутью» тех. чьи отцы погребены в Катынском лесу? Характерно, что Овчинников ничуть не колеблется в определении виновников их гибели. Вот это-то и есть главное: в том. что расстрел мог быть совершен органами НКВД, почти никто из читателей не сомневается. Даже те, кто оправдывает это преступление.

Библиография Катыни насчитывает сотни названий — а проблема все еще не исчерпана. Не претендует на «последнее слово» и эта книга. Многое не поместилось на ее страницах, но гораздо большее еще только предстоит открыть и сделать достоянием гласности. Я был счастлив, получив две сотни писем в ответ ни свои публикации в «Литературной газете» — для материалов международного отдела, где я тогда работал, это едва ли не рекорд. Но потом с журналистом Анджеем Минко мы сделали две передачи для польского телевидения; когда я npuexaл в Варшаву. Анджей открыл шкаф в своем кабинете, и я увидел полторы тысячи адресованных нам писем поляков. И почти в каждом конверте — копии документов, фотографии, просьбы помочь выяснить судьбу отца, мужа, брата… Веем им надо что-то отвечать, все это — ненаписанные главы 'Лабиринта'.

Катынская трагедия — не изолированный эпизод прошлого. Мое досье непрестанно пополняется, обрастает смежными сюжетами, эти отростки переплетаются, образуя мощную корневую систему, насквозь пронизывающую всю советскую историю последних 50-ти лет. Никто за нас этот гниющий пень не выкорчует. Сказать всю правду о Катыни больно. трудно, тошно. Но не сказать ее невозможно. Пришло время не просто говорить, но и договаривать до конца.

В мои намерения не входило последовательное изложение всех событий, имеющих касательство к «катынскому делу», — эта задача уже выполнена другими авторами, книги которых нужно просто перевести и издать. Я писал лишь о том, о чем мог сообщить нечто новое, а общеизвестные факты старался пересказать как можно короче. По этой же причине в книге почти отсутствуют первоисточники: исключение составляют лишь труднодоступные или недавно опубликованные тексты, а также свидетельства, достоверность которых мои собеседники оспаривают. Во всяком случае, на русском языке эти документы не публиковались. Архивные материалы, не имеющие ссылок ни печатный орган, публикуются впервые. То же, разумеется, относится к сведениям, сообщаемым участниками или очевидцами описываемых событии. Отдельные фрагменты книги опубликованы мною в периодической печати.

Собирая материалы о Катыни. я постоянно встречал людей, готовых помочь мне, причем это относится не только к частным, но и к должностным лицам. Выражаю искреннюю признательность всем им, а именно: Борису Петровичу Беспалову, Владимиру Яковлевичу Бирштейну, Аркадию Владимировичу Бродскому, Елене Николаевне Бутовой, Людмиле Васильевне Васильевой, Анджею Вернеру (Польша). Сурену Габриеляну, Тамаре Аркадьевне Гусаровой, Мареку Дражевскому (Польша), Эугениушу Дурачиньскому (Польша), Юрию Николаевичу Зоре, Алле Калласс, Борису Федоровичу Карпову, Леониду Васильевичу Котову, Сергею Павловичу Крыжицкому (США), Владимиру Петровичу Кузнецову, Божене Лоск (Польша), Чеславу Мадайчику (Польша), Инне Мартоя, Анджею Минко (Польша), Альбине Федоровне Носковой, Сергею Ростиславовичу Олтнину, Леониду Михайловичу Охлопкову, Алексею Алексеевичу Памятных, Елене Валерьевне Перелевской, Револьту Ивановичу Пименову, Анатолию Захаровичу Рубинову, Николаю Порфирьевичу Рыжикову, Маше Слоним (Великобритания), Эдмунду Стивенсу (Великобритания), Габлиэлю Гавриловичу Суперфину (ФРГ), Ольге Григорьевне Табачниковой, Марэну Михайловичу Фрейденбергу, Уитни Харрису (США), Зинаиде Ефимовне Шатиловой, Екатерине Васильевне Шукшиной, Елизавете Ефимовне Щемелевой, Клавдии Васильевне Ярошенко. Сердечно благодарю всех, кто счел нужным отозваться на мои публикации: их письма и телефонные звонки не только вывели меня на новую информацию, но и оказали неоценимую моральную поддержку. Исключительно важную роль сыграл в этой моей работе покойный Натан Яковлевич Эйдельман — мир праху его. Спасибо всем, кто работал над этой книгой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.