4

4

Хотя статус пленного подразумевал более или менее гуманное отношение, и уж наверняка – сохранение жизни, на деле жизнь сохранялась не всегда. Наполеоновская эпоха полна того, что до нее считалось вероломством, а во время – обычным делом.

Самая известная история о нарушенном честном слове – судьба двух тысяч турок, которые сдались французам в Яффе в феврале 1799 года. Среди них оказались те, кто уже был отпущен «под честное слово» при взятии городка Аль-Ариша, но вновь взялся за оружие. В конце концов после трехдневных раздумий Наполеон приказал турок расстрелять. Недруги Наполеона всегда припоминали ему это «исключительное вероломство», хотя уже тогда ничего исключительного в этом не было.

В июне 1799 года русские (моряки эскадры Ушакова) и неаполитанские ополченцы (лаццароны) под предводительством кардинала Руффо вошли в Неаполь. Французы и их неаполитанские сторонники заперлись в двух цитаделях города. Оценив силы друг друга, противники заключили мир: за сдачу цитаделей их защитникам обеспечивался свободный отъезд во Францию. Капитуляцию подписали от русской стороны капитан-лейтенант Белле, от неаполитанской – кардинал Руффо, от английской – коммодор Фут.

Но тут в Неаполь прибыл с эскадрой адмирал Нельсон. Незадолго до этого Нельсон упустил французский флот, проследовавший в Египет, и теперь искал случая смыть пятно с репутации. К тому же адмирал находился под влиянием владетельницы Неаполя королевы Обеих Сицилий Марии-Каролины, а пуще того – своей (и королевы) любовницы леди Эммы Гамильтон. Мария-Каролина и Эмма Гамильтон жаждали крови бунтовщиков. Нельсон объявил, что не признает капитуляцию. Обозлившийся кардинал Руффо предложил: республиканцы получают обратно свое оружие, возвращаются в оставленные ими крепости и Нельсон может попробовать взять их сам. Нельсон, не имевший пехоты, пошел на попятный. Однако когда республиканцы вышли из крепостей и сели на суда, англичане захватили транспорты прямо в море. Предводитель неаполитанских республиканцев адмирал Карачиолло был повешен. Вместе с ним были казнены тысячи человек.

Этот по меркам любого времени бесчестный поступок Нельсона осуждали даже офицеры его эскадры. Парламентская оппозиция в Англии потребовала предать Нельсона суду. Однако шла война, и она уже списывала все – последствий для Нельсона этот поступок не имел даже в глазах многих современников, тем более, что был далеко не единственным.

Например, когда 28 июля 1799 года французский гарнизон Мантуи капитулировал перед австрийцами, непосредственно французские солдаты и офицеры получили право свободного выхода с условием в течение года не воевать против Австрии и России. Однако это условие не касалось поляков, большинство которых, происходя из польских земель Австрии и будучи ее подданными, считались дезертирами и подлежали выдаче австрийскому военному командованию. О том, что они выключены из договора, полякам, понятно, не сказали. Когда польских солдат и офицеров стали хватать австрийцы, поляки стали отбиваться штыками и шпагами, но это мало им помогло: солдаты были прогнаны сквозь строй, офицеры попали в крепость.

Сдавшиеся в июле 1808 года под Байленом французы выговорили себе возвращение на родину. Беспрепятственное прохождение до портов по испанской территории должна была обеспечить испанская армия. Генералам и офицерам по условиям договора сохранялось их оружие, а солдатам их ранцы (то есть – имущество). Однако едва только французы сложили оружие, как испанцы объявили их военнопленными. Армия – 17.600 человек – сначала была отправлена в бухту Кадиса, где пленных держали в «плавучих тюрьмах» – старых кораблях без мачт и парусов. Тысячу человек потом отправили в Англию, а остальных спустя какое-то время на остров Кабрера (неподалеку от Мальорки), где большинство французов умерли от болезней или сошли с ума от отчаяния. После первого отречения Наполеона во Францию вернулись только около трех тысяч человек.

(В это же время на другом конце Европы также шла война – Россия воевала со Швецией за Финляндию. Но ожесточение было на несколько порядков меньше (если оно было вообще). Участник этой войны Фаддей Булгарин, русский офицер польского происхождения, писал: «(…) Русские и шведы дрались отчаянно, но взаимно уважали друг друга. Граф Каменский, узнав, что шведы не грабят наших пленников, запретил нашим солдатам пользоваться военною добычей, и приказание его соблюдалось свято и нерушимо. О пленных и раненых мы пеклись едва ли не более, как о своих. С пленными шведскими офицерами мы обходились как с товарищами, разделяя с ними последнее. Однажды у пленного шведского офицера пропали часы на биваках. Швед промолчал из деликатности. Когда стали собираться в поход, наш улан, отыскивая что-то, нашел в песке часы, которые, вероятно, выпали из кармана у шведа во время беспокойного сна, и отдал их ротмистру Он, держа часы над головою, спросил, кому они принадлежат. Тогда швед объявил, что часы его, признался откровенно, что не смел объявить о пропаже часов, и просил в этом извинения. Он сознался, что наше с ним обхождение и этот случай истребили в нем совершенно невыгодное мнение, внушенное ему с малолетства о русских, промолвив, что где бы он ни был, всегда с уважением будет отзываться о русских воинах»).

По мере ожесточения правила войны соблюдались все реже. В главе «Болезни, ранения и лечение» уже говорилось о том, как в октябре 1810 года Массена оставил в Коимбре три тысячи раненых под защитой всего лишь 80 солдат из морского батальона. После трехдневной обороны они сдались под гарантии жизни, сразу после разоружения португальские ополченцы убили около тысячи французов, а остальные погибли по дороге в город Опорту.

Сама эпоха кончилась расстрелом пленных, хоть и не всех: пруссаки и англичане выискивали среди сдавшихся при Ватерлоо гвардейцев. Анри Лашук в книге «Гвардия Наполеона» приводит письмо одного из французских гвардейцев, которому повезло больше других: «Нас было около сорока человек, почти все гвардейцы, переодевшиеся в армейские шинели, потому что, если бы узнали, что мы из гвардии, нас бы расстреляли, как тех четыреста человек, отделенных от нашего отряда. Этих несчастных провели вперед на полулье, там их заставили спуститься слева на обочину дороги, и, когда они отошли шагов на пятнадцать, эти негодяи открыли огонь…».

Был расстрелян и маршал Ней. Правда, не очень понятно, можно ли считать его пленником в полном смысле слова – маршала арестовали уже 19 августа в Швейцарии, куда он бежал. По всей форме он получался клятвопреступником – ведь он присягал Бурбонам, а потом перешел на сторону Наполеона. Но ведь не он один! Однако именно Ней обещал Людовику привезти Наполеона в железной клетке.

Военный суд отказался судить Нея. Зато палата пэров сделала это охотно – из 160 ее членов только молодой герцог де Брольи высказался за невиновность маршала. 139 голосов было подано за смертную казнь немедленно, без права обжалования. 7 декабря 1815 года Нея казнили. Он сам командовал расстрелом. Наполеон, узнав о гибели боевого товарища на острове Святой Елены, сказал: «Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо».

(В январе 1816 года в Америке объявился некто Питер Стюарт Ней, через некоторое время объявивший, что он – чудом спасшийся от смерти маршал. Будто бы сам Веллингтон устыдился, что жизнь одного из его великих врагов кончится вот так, и спас Нея. Андре Кастелло описывает эпизод: когда Питеру Стюарту показали гравюру, запечатлевшую расстрел Нея, он с карандашом начал вносить в нее правки. Однако тот же Кастелло напоминает, что тело Нея было после расстрела выставлено для обозрения в лечебнице «Приют материнства». К тому же американский Ней совершенно не знал французского да и свою фамилию писал не так, как маршал! Тем не менее в Америке до сих пор почитают могилу Питера Стюарта Нея как могилу наполеоновского героя).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.