РАСПАД ФСОК И СОЮЗ НЕЗАВИСИМЫХ СОЦИАЛИСТОВ
РАСПАД ФСОК И СОЮЗ НЕЗАВИСИМЫХ СОЦИАЛИСТОВ
ФЕДЕРАЦИЯ ВЫПУСТИЛА резолюцию против агрессии 1968 года. «Община» сочувственно писала о «Демократическом союзе». Похолодание заставляло неформалов «жаться друг к другу». Похолодание вызвало и отток случайного актива, всплывшего в эйфории митингов. Многих пугали разгоны, и они уходили из движения, чтобы не подпасть под удар грядущих, как казалось, репрессий. Один из лидеров «Демократической перестройки» А. Фадин писал: «Холодный ветерок скепсиса сильно поубавил энтузиазма у активистов движения, либералов-реформистов в аппарате, да и просто интеллигентов– „болельщиков“[208].
«Похолодание» тяжело сказалось на судьбе федерации. Теперь у неформалов сил хватало только на поддержание контактов своего объединения. «Общинники» еще поговаривали, что их организация должна стать «ядром федерации», но на выполнение этой задачи не было сил.
16 октября прошла последняя конференция Московской организации федерации с участием представителей других городов[209].
Члены оргсовета фронта довольно искренне рассказывали о своих достижениях и трудностях. Высказывались надежды на то, что удастся наладить контакты структур «Народного фронта» и федералистов. Никто не был против, но никто не хотел сам этим заниматься.
Распад федерации стал следствием летнего раскола неформалов и дальнейшего ухудшения условий их деятельности осенью 1988-го. Это событие имело важные, тогда еще неясные последствия. В 1988 году социалисты вырвались вперед в «партстроительстве», сумели создать массовую всесоюзную структуру с общей конструктивной программой. Это давало шанс на возникновение устойчивой лево-центристской организации, в перспективе – социалистической партии. С распадом федерации это преимущество было потеряно социалистами, и в России уже никогда не было социалистической партии с таким влиянием в общественном движении. Общественное внимание уже было завоевано возникшими ранее организациями либо партиями, имевшими депутатский ресурс.
В 1988—1989 годах судьба социалистического партстроительства зависела от федералистов. Пользуясь тем, что их конкуренты в социалистическом движении были заняты работой по строительству «Народного фронта», «общинники» и их единомышленники в других городах могли взять себе нишу социалистической партии. Федералисты чувствовали неудачность названия «Альянс социалистов-федералистов». Оно было сложным для людей с улицы. Возникла проблема самоидентификации движения. Кто мы?
Новая организация поддерживала идеологию, известную как «общинный социализм» и федерализм. Исторически эти взгляды уходили в традиции антиавтортарного социализма в спектре от Прудона и реформистов-народников до Бакунина и левых эсеров. В современном мире эта традиция представлена в левом социализме и анархизме. Но левый социализм по своей нише предельно близок большевизму, а «общинники» были настроены антибольшевистски – ведь они боролись с коммунистическим режимом и не разделяли основ марксистской идеологии. Они не могли назваться просто социалистами – ведь в это время почти все были за социализм, а социализмом обычно назывался существующий строй. Перед «общинниками» встала альтернатива – или стать левым крылом в организации всех социалистов (Федерация социалистических организаций и клубов или ее преемник), либо создать собственную отдельную политическую организацию с «общинной идеологией». Но в преддверии выхода к народу в 1989 году (было ясно, что с весенним потеплением политический актив снова выйдет на улицу) нужно было как-то ясно назваться. «Социалисты-федералисты», да еще в каком-то альянсе – это было непонятно. Для фракции это еще годилось, а для отдельной всесоюзной организации – нет.
Как историки, «общинники» обсуждали возможность самоидентифицироваться как эсеры. Но эсеры – террористы, что противоречило принципам ненасилия, которым были привержены «общинники». Обсуждалось название «новые социалисты-революционеры», «чтобы отличаться от Фанни Каплан».
7 октября федералисты создали на базе «Альянса социалистов-федералистов» уже совсем самостоятельную от федерации организацию – Союз независимых социалистов. Л. Наумов так оценивал смысл такого шага: «В этих клубах одновременно и самостоятельно (что само по себе симптоматично) возникло стремление к созданию самостоятельного политического союза, общие принципы которого: самоуправление и федерализм…, требование беспартийного общества… Мне кажется, это является в известном смысле логическим следствием развития федерации – на ее основе сформировалось радикальное политическое ядро, которое нуждается в полной идеологической и политической независимости и самостоятельности… Что означает одновременное зарождение в общем-то одной идеи в разных клубах и разных городах страны?… Это реакция той части интеллигенции, которая до апреля 1985 года (а строго говоря, до января 1988 года) не занималась политикой, ища альтернативу бюрократии в экологии, культурничестве и так далее. Затем наступил период быстрой политизации – создания федерации и теперь – полная идеологическая и политическая независимость и самостоятельность как условие союза с либералами»[210].
Итак, Союз независимых социалистов был уже почти партией, готовой к полноправной политической игре. Партией он не назывался только по одной причине – федералисты были противниками партийности как таковой. Только в 1990—1991 годы они стали принимать участие в создании партий, приговаривая, что «нам навязали партийные правила игры». В 1988-м форма (непризнание себя партией) диктовала содержание – организация не могла назваться социалистической партией. К тому же «общинники» так активно обличали «фронтовиков» в самозванстве, что не хотели быть самозванцами сами. Ведь формально социалистами тогда назывались все – от коммунистов до самих «фронтовиков». В верности социализму клялись и будущие лидеры либералов – нужно было сохранять партбилет, который давал доступ к СМИ и был условием сохранения статусности.
Всего через год-два социализм станет парией «демократической» идеологии. Но в 1988 году «общинники» считали, что не могут создать просто Социалистическую федерацию, а должны как-то подчеркнуть свое отличие от остальных федералистов. Слово «независимые» было вялой попыткой такой самоидентификации, но всем было ясно, что это – временное решение. Название «общинный социализм», с которым отождествлялась идеология организации, указывало на связь с народнической традицией, но было совершенно чуждо современности. Ведь общины давно остались в прошлом. Более точным было бы название «социализм советов» или «советский социализм», соответствовавшее программе движения. Но слова «советы» и «советский» тогда имели слишком официальный смысл, чтобы ими можно было обозначать оппозиционное, а не охранительное движение.
Создав организацию, «общинники» стали привычно работать над ее программой, согласовывая свои идеи с киевлянами, харьковчанами, ленинградцами и краснодарцами. Здесь повторилась ситуация лета 1987 года с программой «Общины». Исаев считал, что можно ограничиться эффектной декларацией, а я настаивал на создании подробного проекта преобразований в стране. 7 ноября представители «Общины» и ленинградских групп обсуждали программу-минимум. Ленинградцы, прежде всего А. Ковалев, отнеслись ко всем этим социал-экономическим идеям скептически. Главное – борьба за свободу. Тогда Исаев предложил не принимать программу-минимум. Я настаивал: «Избавление от „монархических“ иллюзий, которые многим принесла XIX партконференция, и вольный ветер, гуляющий по прилавкам магазинов, свидетельствуют о том, что скоро общественно-политическим организациям, в том числе и Союзу независимых социалистов, предстоит большая работа»[211]. Помимо общего идеала, если не хотим заразиться «партийной беспринципностью», нужна четкая позиция по преобразованиям, которые следует провести в ближайшее время. Если у нас не будет конструктивной программы, придется выделяться не радикализмом социалистической модели, а радикализмом формы выступлений. Перед «общинниками» стоял выбор, характерный для любой политической организации: что важнее в политике – программа или имидж?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.